***
Лучи осеннего солнца освещали увядающий лес. Картина, конечно, была волнующая, красивая, но я был в таком напряженном состоянии, что не мог оценить эти красоты. В моей душе царило волнение. Я чувствовал, что что-то грядет, что-то опасное, темное и жуткое, но никак не мог объяснить тревоги. — К обеду будем в Стамбуле, шехзаде, — промолвил Ташлыджалы, подъехав ко мне на коне. Я лишь кивнул, поерзав в седле. Несколько дней пути верхом на лошади и теперь я ощущал, что мой зад слился с этим седлом. Наверное, я не смогу нормально ходить после такой тряски. Но, конечно, меня не только это волновало. После возвращения из военного похода прошло два месяца. Казалось, живи и радуйся, что тебя не прихлопнули на войне, что я и делал. Я постепенно объезжал провинцию, узнавал о проблемах народа и пытался как-то решить их. Из-за затянувшейся военной кампании жизнь населения стала еще хуже. Поднялись налоги. Добавим к этому сильную засуху, пересохшее озеро, и народ уже готов бунтовать. По возращению, узнав о проблемах, я злился на членов совета провинции. Мне-то во время войны никто не отправлял отчетов. Вернее, отправляли, но в письмах все уверяли, что санджак процветает, люди чуть ли не в раю живут. Я выделил деньги на решение проблем и пообещал все лично проконтролировать. По моему приказу начали ремонт сожженной больницы. Пару лет назад в городе была вспышка какой-то болезни, больных свозили в одно место, и добрые необразованные жители города пришли к выводу, что заразу лучше уничтожить вместе с носителями. Они спалили больничку, к счастью, рядом были только каменные постройки, и пламя не охватило город. По моему приказу виновных нашли и оштрафовали. Конечно, нужно было принять более серьезные меры, но я решил не проливать кровь. Пока. Так бы я и дальше занимался делами санджака, если бы не письмо из столицы с приказом явиться на похороны Хайреддина-паши, командующего флотом, близкого друга Сулеймана и отца Михрюнисы-хатун, новоиспеченной жены Атмаджи-бея. У меня не было желания светить своей физиономией в Топкапы, но долг обязывал. И вот я в сопровождении свиты еду в логово змей. Да, мой гарем по сравнению с гаремом Топкапы покажется раем, где нет конфликтов, где фаворитки живут в мире с друг с другом и с собой. Разумеется, я не мог уехать в столицу один. Меня сопровождала мать, которая оставила управление гаремом на Айше Султан. Я не хотел брать с собой жен и детей, но чертовы традиции вынудили меня. Ведь это так важно, мои братья наверняка привезут своих любимых женушек. Мой выбор пал на Махпейкер Султан. Она была не глупа и я хотел, чтобы девушка пригляделась к наложницами султана Сулеймана и если что завербовала парочку. Я уже чувствовал приближение бури и понимал, что больше медлить нельзя. Махпейкер Султан обрадовалась новости, но решила повезти с собой Мехмеда, аргументируя это тем, что ягненка нельзя оставлять с волками, растерзают. Я был согласен и надеялся, что в случае угрозы, Хюррем не станет использовать моих близких в своих подлых интригах. Подобное положение вещей не устроило Румейсу Султан, которая поспешила нажаловаться Махидевран, мол, ее притесняют, а она вообще-то главная жена. Под давлением матери я согласился взять с собой опальную султаншу и маленькую Эсманур. Пусть старенький дедушка порадуется. И вот теперь мы подъезжали к Стамбулу, не зная, что нас ждет там. Проблемы начались уже на подступах к городу. Я резко остановил коня, глядя вперед туда, где развивались знамена янычарских корпусов. Вот ведь проклятье. Неужели они настолько глупы? Меня встречала армия янычар, которых хватило бы для штурма Топкапы. Просто шикарно. Тихо приехать и тихо уехать не получилось. Я, проклиная Карима-агу, велел Ташлыджалы спросить, что им нужно. Карим-ага, глава янычарского корпуса, которого я знал со времен похода, выехал вперед на вороном коне и вскрикнул: — Да здравствует шехзаде-султан Мустафа, — запахло жаренным. Я с трудом удержался от того, чтобы не рявкнуть на них, поскольку его клич подхватили солдаты. Но я смог сдержаться, хотя раздражение заполняло мое сознание. Что они творят? При живом отце так восхвалять сына, неудивительно, что султан перепугался за трон и свою шкуру. Проклятье. Я тихо выругался, чувствуя страх, но, взяв себя в руки, вскрикнул: — Приветствую вас, Карим-ага, — глава корпуса просиял, радуясь, что я его помню. Я не разделял его веселья, опасаясь за свою шкуру. В том, что это произошедшее дойдет до ушей султана я не сомневался. — Позвольте нам сопровождать вас до Топкапы, шехзаде, — вскрикнул фанатично Карим-ага, и я лишь поджал губы. Кажется, им массово промыли мозги, как еще объяснить такой фанатизм и отсутствие логики. Неужели они не понимают, к чему это может привести меня? Они не понимали, зато понимал я. Я посмотрел на Атмаджу, который был сосредоточен и мрачен. Он тоже не разделял радости янычар, видимо, понимал, чем это все грозит. Хотя, может он волновался о жене, Михрюнисе, которая ехала в карете с султаншами. Все-таки это ее отца должны похоронить. — Не к добру это, — вздохнул я, понимая, что отказом нанесу оскорбление воинам, и они вполне могут раздавить меня здесь и сейчас. Все же обезумевшая толпа — это сила. А если я позволю им сопровождать меня, то султан станет еще более подозрительным. Хюррем точно воспользуется ситуацией. — Для меня честь провести эти мгновения с вами, — сдался я. Отца я как-нибудь смогу переубедить, наверное. Все-таки во время войны мы не плохо ладили. Через некоторое время моя семья вошла в Топкапы и навстречу нам вышла пожилая Гюльфем-хатун, которая тут же начала обнимать мою мать. Следом ее ласки удостоился я и мои дети. Эта женщина была доброй и чуткой, это я понял еще во время прошлого визита. — Повелитель ждет вас, — промолвила Гюльфем. — И покои уже готовы, — заверила она нас, начиная ворковать над Эсманур Султан. Девочка, видимо, ей очень понравилась. — Как наша Валиде Султан? — с сарказмом вопросила Махидевран Султан, посмотрев на двери, ведущие в покои управляющей. — Хватка Хюррем ослабла после появления новой фаворитки у султана, я вас познакомлю, Назенин-хатун очень мила, а малышка Разие — настоящее сокровище, — улыбнулась Гюльфем-хатун. Я наблюдал за матерью и увидел, как в ее глазах промелькнула печаль. С одной стороны она ненавидела Хюррем и желала, чтобы она так же страдала, как она когда-то. Но с другой — Махидевран, кажется, жалела, что так и не смогла больше родить. После приветствий мы направились в султанскую опочивальню, где нам оказали не такой уж теплый прием. Султан находился в компании своих любимых змеек, жены и дочери, которая стояла с таким надменным видом, словно это она правила страной. К Михримах Султан я относился ровно до недавних пор, пока как-то ночью не вспомнил, что это при ее содействии была организована ловушка для сериального Мустафы. Мои сестры разделились на два лагеря. Две сестры считали, что она поступила правильно, сделав слепок печати, две наоборот. Пятая сестра воздержалась. По всему выходило, что та, которая сейчас улыбается мне в лицо при первой же возможности вонзит мне клинок в спину. О, не семья, а змеюшник какой-то. Стоило мне вспомнить про участие Михримах в падении Мустафы, как мое отношение к ней стало негативным. В султанский покоях царила мрачная атмосфера. Портьеры были задернуты так, что солнечный свет почти не проникал в опочивальню. Источником света служили факела и свечи. Султан сидел на диване и перебирал четки, рядом с ним расположилась Хюррем Султан, которая вроде как до нашего прихода читала книгу. Михримах стояла напротив отца. Стоило мне войти в покои, как на меня устремились три пары глаз. И если падишах хоть попытался улыбнуться, то две его ведьмочки даже не пытались изобразить радушие. Я не знал, как в каноне Мустафа относился к сестре и Хюррем. С Михримах, кажется, он был дружен, раз принял ее за пару месяцев до смерти у себя во дворце, где она сделала слепок печати. А Хюррем, скорее всего, ненавидел всем сердцем, но скрывал это. — Повелитель, мое почтение, — промолвил я, встав перед султаном. Моему примеру последовали мать и жены. — Здравствуй, Мустафа, — бесцветным голосом отозвался султан Сулейман, протягивая мне руку. Я взял ее и с почтением поцеловал, хотя мне даже касаться его не хотелось. Султан смотрел на меня, сидя на диване, как на троне, и его взор пронзал кинжалами душу. Мне казалось, он знает обо всех моих планах и мыслях. — Надеюсь вы в добром здравии, Повелитель? — учтиво спросил я, продолжая играть отведенную роль. Султан вздохнул и посмотрел куда-то в сторону. — Я здоров, Мустафа, — кивнул он. — Махидевран, рад тебя видеть, — все тем же бесцветным голосом промолвил отец, даже не взглянув на султаншу. Та сделала шаг к нему, но он даже не подал ему руку. Я нахмурился, впившись в родителя непонимающим взглядом. Что это с ним? Может, депрессия нахлынула, грустит из-за смерти друга? Или болезнь его грызет день за днем? — Повелитель, позвольте представить вам моих жен и детей, -нашелся я, пытаясь избежать неловкости, царившей в опочивальне. Султан посмотрел на меня и кивнул, чуть заметно улыбнувшись. — Рад представить вам Эсманур Султан и ее мать Румейсу Султан, — я указал на Румейсу Султан, облаченную в темно-красное дорожное платье. Султанша поклонилась. Падишах жестом подозвал внучку к себе. Эсманур робко приблизилась к дедушке, которую впервые в жизни увидела. — На тебя похожа, Мустафа, — промолвил Сулейман, погладив девочку по смугловатой щеке. Та вздрогнула и отпустила назад, стремясь оказаться за юбкой матери. — А это мой Мехмед, — промолвил я с улыбкой, взяв из рук Махпейкер султан сонного сына. Мехмед был напуган обстановкой, он удивленно смотрел по сторонам, явно ничего не понимая. К счастью, он даже не думал плакать. — И Махпейкер султан, его мать, — и моя душа, хотел я добавить, но промолчал. Султан посмотрел на внука и сжал губы в узкую полоску, думая о чем-то не очень приятным. — Как мило, Мустафа, что ты назвал сына в честь брата, — раздался ехидный голосок Михримах Султан. Я удивленно на нее посмотрел и нахмурился. — Михримах, — одернула дочь Хюррем Султан, которая искренне, как могло показаться, улыбнуться, глядя на моего маленького сына. Пусть на лице у нее была улыбка, однако глаза султанши оставались холодными и будто бы стеклянными. — Вы красивая, — заявила внезапно Эсманур Султан, вызвав у Хюррем Султан смех. — Я тоже хочу такие волосы, как у вас, и корону, — добавила она, указав пальчиком на крупную золотую корону с изумрудами, сияющую в огненных волосах хасеки. — Когда вырастешь, у тебя обязательно будет такая же, — наклонившись, проговорила Хюррем Султан со все той же улыбкой, которая мне так не нравилась. Слава богу, малодушно подумал я, что Мехмед не удостоился ее внимания. Хюррем Султан напоминала ядовитую змею, или же дракона, готового обратить все вокруг в пепел в любой миг. В свои преклонные годы она уже не отличалась красотой и выделялась только богатыми одеждами, огненными волосами и зелеными глазами, которые смотрели в самую душу. Глядя на нее, я понимал, что мои страхи небеспочвенны. Она, действительно, может обратить меня в прах по щелчку пальцев.***
Погода на улице стремительно портилась, что не было удивительным для конца сентября-месяца. Ветер становился все холоднее и холоднее, его порывы пронзали одежду, кололи тело, доставляя дискомфорт. Я посильнее запахнул кафтан, жалея, что не надел еще что-нибудь сверху. Над дворцом нависали тяжелые свинцовые тучи, которые, казалось, давили на душу, мешая дышать. Я посмотрел на небо и вдохнул холодный воздух, поморщившись. Кто придумал проводить прощальную панихиду на улице, под открытым небом? Я в очередной раз посмотрел в темно-синее небо и нахмурился. Тучи были не особо дружелюбными, кажется, грядет гроза. Оставалось надеяться, что к этому времени мы все уберемся во дворец. В отдалении уже звучали раскаты грома, а облака пронзали тонкие разряды молний, который освещали пространство голубоватым светом. Я стоял на главной площади перед дворцом Топкапы, окруженный людьми и их лицемерием. Да, вокруг меня царила только ложь, казалось, воздух насквозь пропитался ею. Я обманывал братьев и отца, что люблю их и дорожу ими. Они так же обманывали меня. Рустем-паша радовался, что такая важная должность освободилась и наверняка уже думал, как бы ему продвинуть на нее своего человека. Я думал о том же. Был у меня подходящий кандидат, оставалось как-нибудь убедить султана назначить его. Все-таки флот — важное звено армии. А где армия — там победа. Я не хотел войны, я хотел мира. Но понимал, что без конфликта ничего решить не получится. Я оглядел присутствующих и поджал губы. Кажется, искренне скорбел столько Сулейман, который лишился последнего друга юности. Остальные же торжествовали, пряча искренние чувства за масками горя и сочувствия. После церемонии прощания я вернулся в выделенные покои, где снял теплую одежду. Был уже глубокий вечер, на улице царила звенящая тишина, давящая на подсознание, изредка нарушаемая раскатами грома, который становился все громче и громче. Я ощущал неясную тревогу, словно что-то должно было произойти с минуту на минуту. Я пытался понять причины этого чувства, но не мог. Все было вроде бы в порядке. Или нет? «Нужно проверить Мехмеда», — подумал я. Все-таки для малыша явно не подходила такая обстановка, где ему желают счастья, а сами мечтают о его гибели. Хюррем явно не рада моим детям. Накинув на плечи кафтан, я покинул опочивальню и устремился к покоям Махпейкер Султан. Как раз нужно узнать, встретилась ли она с верной мне Мёге-хатун. Я до последнего не хотел впутывать султаншу в это дело, но понял, что без нее не справлюсь. Наследникам запрещен вход в гарем Повелителя, а калфа относилась к гарему султана. За встречу со мной где-либо Мёге могли казнить, а я не хотел потерять такого важного информатора. Все-таки эта девушка блестяще справлялась. Настя должна была передать ей одно поручение. Я надеялся, она справилась. К тому же мне хотелось пополнить свою карманную армию новыми людьми. Размышляя о грядущих сражениях, я дошел до покоев жены и, войдя в них, застал ее сидящей на кровати рядом с маленьким сыном, который крепко спал и видел, наверное, уже десятый сон. Глядя в его безмятежное личико, я жалел, что не могу быть таким же. Махпейкер Султан, увидев меня, хотела встать, но жестом велел ей сидеть. Она перевела взгляд с меня на сына и обратно. — Ты выполнила то, о чем я просил? — поинтересовался я негромко. Махпейкер Султан, укрыв сына, встала с кровати и подошла ко мне. — Да, я передала ваше сообщение, — отчиталась она, глядя мне в глаза. Мне казалось, что она пытается прочитать мои мысли. — Что ты скрываешь от меня, Мустафа, что тебя беспокоит? Я молчал, не желая взваливать проблемы на ее хрупкие плечи. Настя выполнила мою просьбу без лишних вопросов, не пытаясь задавать вопросов и искать на них ответы. Но любопытство точило ее изнутри. — Я могу помочь тебе во всем, — прошептала она, встав на носочки, мне на ухо. Ее горячие дыхание обожгло мою щеку, я взглянул, положив руки ей на талию. — Не стоит забивать лишней информацией головку, султанша, — промолвил я чуть хриплым голосом. Она снова посмотрела мне в глаза, ища ответы. — Когда-нибудь ты узнаешь все, но не сейчас. Скажу только, что это во имя семьи, — добавил я, взглянув на мирно спящего Мехмеда. Настя, улыбнувшись, обняла меня, положив голову мне на плечо. Я вдохнул запах ее волос и улыбнулся. Мы бы могли вечность так простоять, но внезапно двери в опочивальню распахнулись. Я отстранился от Махпейкер и повернулся к вошедшему, желая сделать выговор, но замер. Передо мной стояла Фидан-калфа, верная служанка моей матери, которая была одета в ночное платье и в халат. Ее седые волосы были растрепаны, а в глазах царил ужас. Сердце гулко стукнуло груди и упало. Что-то произошло, судя по лицу калфы, очень плохое. — Хвала Аллаху я вас нашла, шехзаде. — вскрикнула женщина, но Махпейкер на нее шикнула, указав на спящего сына. — Что стряслось? — спросил я, плохо слушающимся языком. — Беда, шехзаде, беда. С Махидевран Султан, — заикаясь, говорила Фидан-калфа, ее глаза слезились, а руки дрожали. Ужас пронзил мою душу, в голове начали мелькать догадки одна страшнее другой. — Махидевран Султан только что по приказу султана Сулеймана была заключена в темницу. Мы с Махпейкер Султан переглянулись, шокированные новостью. Что, черт возьми, происходит в этом дворце?!