***
Ноябрь 1549 года. Османская Империя.
Что я чувствовал, узнав о гибели Хасеки Хюррем Султан? Трудно сказать. С одной стороны, я был рад, что смог раздавить эту ядовитую змею, но… Но мимолетное счастье от победы обернулось горьким разочарованием. Поскольку совесть свою я так и не смог убить. Совершенное злодеяние давило на плечи, причиняло неудобства. Хотя голос разума шептал, что я все сделал правильно, совесть не давала покоя. У меня были ощущения, что я попал в персональный ад. Подумать только, я, который никогда не думал, что придется когда-либо убивать, убил. Пусть ради себя и детей, но убил. Кровь Хюррем Султан на моих руках. Я отдал приказ. Однако хуже совести был страх, липкий, тошнотворный страх, что моя причастность к смерти хасеки раскроется, и тогда шелковый шнурок затянется на моей шее. Я уже подумывал, чтобы убрать свою лазутчицу в Топкапы, Мёге-хатун, но она вроде бы верна мне. К тому же глупо избавляться от верного человека в канун шторма. В том, что он будет, я почему-то не сомневался. Иными словами, мне нужно было время, чтобы немного взять себя в руки после убийства Хюррем Султан, но обстоятельства, как всегда, не дали мне этого времени. Из столицы пришло письмо-приглашение на похороны Хасеки Султан. Какого присутствовать на похоронах человека, которого ты ненавидел и который погиб от твоего приказа? Мне предстояло это узнать. Султан Сулейман, похоже, действительно, любил Хюррем, он был вне себя от горя и боли, даже решил в столь трудные времена окружить себя близкими людьми, любимыми сыновьями. Думая об отце, я не испытывал ничего. Этот человек так гордился своей любовью, так воспевал ее в стихах, а сам изменял направо и налево. К тому же, когда Махидевран убили по приказу Хюррем, он совсем не скорбел. Даже на похороны не приехал, хотя мог. Безусловно, я не хотел ехать в столицу на похороны. Но мое отсутствие может вызвать лишние подозрения. К чему они мне? С тяжелым сердцем я решил все же отправиться в столицу, хотя моя душа желала обратного. Хотелось все бросить, схватить семью и сбежать подальше. Например, на историческую родину, но кому я там нужен? К тому же султан меня даже с того света при необходимости достанет. А быть предателем в его глазах не самая лучшая затея. У Османской Империи не очень хорошие отношения с царем, если мне не изменяет память. Так или иначе, испытывая противоречивые чувства, я отправился в Стамбул. Меня сопровождала только Махпейкер Султан, как моя любимая жена. Даже спустя время я выделял ее, чувствовал перед ней обязательства. По правилам сопровождать меня должна была Айше Султан, как первая жена, или, на худой конец, Элиф Султан. Однако Айше управляла гаремом и не могла оставить его без присмотра. Этот змеюшник без твердой руки переполнялся ядом. К тому же шехзаде Орхан, мой младший сын немного приболел. Лекарь диагностировал легкую простуду. Во время прогулки в лесу шехзаде замерз, а на следующий день ему стало худо. Элиф Султан я по-прежнему не выносил. Подумывал даже вышвырнуть из дворца, но после падения Румейсы она сидела тише воды и ниже травы. Почти не выходила из покоев, что весьма радовало. Таким образом, в столицу меня сопровождала Махпейкер Султан. Я решил не брать с собой детей. Во-первых, похороны весьма неприятный повод. Во-вторых, я прекрасно знал, какие кровавые интриги ведутся в Топкапы. А везти детей в змеиное логово не очень-то хотелось. Весь день я провел верхом на лошади. За прошедшие годы я более менее научился управлять скакунами, что весьма радовало. Поскольку на дворе царила поздняя осень, я промок до нитки и замерз. Воздух был тошнотворно-сырым, а ночью температура опустилась ниже нуля. На ночлег мы остановились в лесу, на большой поляне. Пока слуги ставили шатер, я стоял вместе с Махпейкер Султан в стороне, наблюдая за действиями Атмаджи. Почему-то, глядя на война, во мне появлялось некое любопытство. Интересно, как он уживается с Михрюнисой? Она-то женщина с огоньком. И скоро у них будет пополнение, нужно приготовить подарок. — Шехзаде, у меня дурное предчувствие, — негромко произнесла Настя, вырывая меня из размышлений. Я посмотрел на нее и увидел, как девушка кутается в накидку и хмурится. В ее глазах царило волнение. — Ну, что случилось? — спросил я ласково, коснувшись рукой ее нежной щеки с румянцем. Махпейкер Султан поджала губы. — Я беспокоюсь о будущем, — промолвила она едва слышно. — Что нас ждет? Что нам готовит судьба? — в ее голосе звучал страх. Я вздохнул. Моя султанша не глупая женщина, она прекрасно понимает, что может произойти в ближайшем будущем. Война. Страшная и кровопролитная, исход которой крайне прост: проигравший попадает в могилу, а победителю — принадлежит весь мир. Было ли мне страшно? Да, было. Пусть я победил главного врага, сделал маленький шажок к трону, однако… Однако у меня есть еще три брата, а у этих братьев сыновья. Слишком много претендентов на трон, слишком мало времени. — Послушай, султанша моя, — проговорил я, подавшись навстречу к жене. Она вскинула на меня взгляд, полный смятения. — Я сделаю все для победы, — уверенно изрек я. М-да, еще бы самому в это поверить. — А я помогу в этом Вам, — сказала Махпейкер, и в ее голубых глазах промелькнула стальная решимость. Моя маленькая госпожа умела быть сильной, оказывается. Очень скоро шатер для нас был готов. Солдаты приготовили ужин, мы с женой поели, после чего легли спать на кровать, сделанную из ковров, подушек и одеял. Постель была узкой, поэтому мы с Настей прижались к друг другу, чтобы не терять желанное тепло. — Интересно, как там Мехмед? — спросила, зевнув, Махпейкер Султан. — Не переживай, он под надежным присмотром, — ответил я, обнимая девушку. — Меня беспокоит шехзаде Ахмед, — промолвила неожиданно она. Я напрягся, поскольку упоминание старшего сына вызывало у меня чувство вины. Мальчик был так привязан к матери, а я ее выслал из дворца. Теперь Ахмед сам не свой, плохо спит, плохо ест, но хотя бы не устраивает истерики, как Эсманур. Правильно ли я поступил, выслав Румейсу? Я старался не думать о первой жене, но временами я вспоминал ее. Зачем она плела интриги, неужели не понимала, чем это может для нее обернуться? Румейса Султан умная женщина, подкованная в интригах, она осознавала риски, но тем не менее сделала то, что сделала. Возможно, она уповала на мою любовь. Когда-то настоящий Мустафа ее очень любил, раз она почти три года была с ним, впрочем, едва ли его любовь была так сильна, раз он умудрился сделать ребенка Элиф. Я задумался… Да, не мне его судить. Я сам тоже хорош, провожу время с Айше и Махпейкер Султан. Как они не поубивали друг друга? Я посмотрел на Махпейкер и улыбнулся. Султанша спала. Ее расслабленное личико было таким безмятежным и невинным, что в сердце моем проснулась нежность. Я осторожно поцеловал жену в лоб, обнял ее и прикрыл глаза. День сегодня был очень трудным. Верховая езда — не самое приятное занятие, особенно если температура на улице стремится к нулю. Я пробирался сквозь дремучий лес, ничего не видя вокруг. Тьма окутывала округу, на черном небе не было видно ни луны, ни звезд. Ноги обжигало от боли, кажется, я шел босиком по камням. Ссадины неприятно ныли, рубаха прилипала к вспотевшему телу, ветки деревьев и колючих кустарников то и дело царапали лицо и тело даже через одежду. Так я пробирался через лес. Шел непонятно куда и зачем. Но в глубине души зрела уверенность, что я поступаю правильно. Так надо. А между тем становилось всё холоднее и холоднее. Ступни жгло от боли, поскольку я отчего был без обуви, мелкие камушки и острые веточки впивались в кожу, раздирая ее. Помимо этого, усиливался ветер, пронизывающий до самых костей. Из-за темноты, окутывающей меня, я почти ничего не видел, шёл наощупь и от этого несколько раз едва не упал, споткнувшись об корни деревьев. Лес, кажется, становился все гуще и гуще. Темнота нервировала. Хотелось поскорее выйти на свет, но какой там. Я остановился и попытался хоть что-то разглядеть, но внезапно меня что-то подтолкнуло в спину, и я чудом не упал, успев схватиться рукой за что-то липкое и склизкое. Отвращение проникло в душу, я одернул руку. Кажется, это был ствол дерева, покрытый мхом или ещё чём-то. Я сделал шаг вперёд. Затем ещё один и ещё. Понять бы ещё, куда я иду. Внезапно тьма немного рассеялась, когда из-за густых и тяжёлых облаков выглянула луна, ее света едва хватало, чтобы полностью развеять темноту, но теперь я хотя бы угадывал очертания деревьев. Уже хорошо. Я огляделся, пытаясь понять, где нахожусь, но едва ли это мне помогло. Кругом лес, недружелюбный, дикий и опасный, словно затаившийся хищник. — Папа! — раздался до боли знакомый голос. Я вздрогнул и инстинктивно повернул голову в сторону звука и замер, в ужасе вытаращив глаза. Между раскидистыми деревьями стоял шехзаде Мехмед, мой трехлетний сын. Мальчик не выглядел напуганным, а наоборот приветливо мне улыбался. Облачен он был в какую-то белую рубаху в пол, как в фильмах ужасов. Темные волосы мальчика растрепались и в них застряли опавшие листья и ветки. Мехмед смотрел на меня с ласковой улыбкой, а в его глазах царила типично детская невинность и доброта. — Мехмед, иди ко мне, — толком ничего не понимая, сказал я, сделав шаг к сыну. Но тот совершенно внезапно сорвался с места и устремился в глухой лес, полный опасностей. Понимая, что не могу оставить сына здесь, я устремился за ним. Луна снова скрылась за облаками, темнота накрыла дремучий лес. — Мехмед! — позвал я шехзаде, но ответом мне служила тишина. Пару раз я видел между деревьями силуэт ребёнка в белой сорочке и бежал за ним, но никак не мог догнать сына, что очень пугало. — Мехмед! — крикнул я вновь. Мальчик выглянул из-за дерева. — Догони меня, папа, — сказал он и вновь устремился прочь. Игра в догонялки начинала утомлять и раздражать, к тому же темный лес вселял страх. Я почти в слепую кинулся за сыном, но тут же задохнулся от сильной боли, когда нарвался грудью на сук. Боль была почти осязаемой, я чувствовал, как сук порвал рубашку и разодрал кожу, как капельки горячей крови заструились из раны. Но боль — это последнее, что меня волновало. Где-то в лесу мой сын. Я уже медленнее пошёл туда, где в последний раз видел Мехмеда, не делая, чтобы какая-нибудь ветка вспорола мне живот. Интересно, если умереть во сне, умрешь в реальности? Я наощупь, осторожно ступая по тропинке, шёл вперёд, то и дело спотыкаясь о корни деревьев и камни. — Мех-мед! — очередной раз позвал я мальчика. К счастью, луна снова выглянула из-за туч. Вздох облегчения сорвался с моих губ, когда, оглядевшись, я увидел детский силуэт в белой рубахе впереди. Я пошёл к нему и вышел на поляну. Шехзаде Мехмед стоял и смотрел в ночное небо, и на его губах была странная, умиротворённая улыбка. Разве так должно быть? На меня этот лес ужас нагоняет, а мой сын так безмятежен. Нормально ли это? — Не бойся, папа! — внезапно сказал мальчик, посмотрев на меня. — Приходи играть со мной, я буду тебя ждать, — сказал он, когда я сделал шаг к нему, чтобы наконец взять на руки и убедиться, что с малышом все в порядке. Однако Мехмед посмотрел куда-то в сторону, голубые глаза расширились… Я проследил за его взглядом и увидел, как на поляну вышла Хюррем Султан. Та, которую я убил. В безмолвном ужасе я наблюдал за тем, как она протягивает руку к моему ребёнку, а он доверчиво подходит к ней. Я хотел кинуться к сыну, но не смог пошевелиться. — Нет, не подходи к ней. Мехмед, иди ко мне! — кричал я, пытаясь скинуть с себя невидимые путы, связывающие меня. Я не мог пошевелиться и ничего предпринять. Мехмед тем временем взял Хюррем за руку. Хасеки смотрела на меня с коварной усмешкой на губах, ее зеленые глаза горели триумфом, словно это не она лежала в могиле, а я. — Мехмед! — в очередной раз позвал я сына, но безуспешно. Мальчик меня не слышал. Он, словно зачарованный, смотрел на Хюррем Султан. — У каждой победы всегда есть цена, — промолвила негромко Хюррем Султан, посмотрев на меня. Сказав это, она повела моего сына прочь. Я пуще прежнего забился в сетях, пытаясь освободиться. Я, как безумный, кричал, звал сына, но тот меня не слышал и, держа хасеки за руку, уходил в глубину темного и страшного леса. — Мехмед! Я подскочил в постели, хватая ртом воздух. В голове черти были набат, к горлу подступала мучительная тошнота, а сердце стучало, словно безумное. О, это сон, всего лишь сон. Но какой же реалистичный. Я дотронулся до груди, до того место, которым напоролся на сук. Там было ощущение небольшой боли. — Шехзаде? — спросила сонным голосом Махпейкер, открыв глаза. Она приподнялась, потирая глаза. — Что-то случилось? — Нет, все в порядке, — ответил я. — Спи, — султанша, видимо, еще не выспалась, поэтому повиновалась моим словам. Я же некоторое время смотрел на нее, после чего откинулся на подушки. Нет, спать я больше не хотел. После такого-то сна. «У каждой победы всегда есть цена», — звучали в моей голове слова из сна. Я не особо верил в вещие сны и предсказания. Все это напоминало бред сумасшедшего. Временами мне казалось, что и то, что я попал в сериал — плод моего больного воображения. Пустая фантазия. Я вот-вот проснусь у себя дома или в больнице, если инсульт был реальным, и пойму, что все это мне приснилось.***
В Топкапы мы прибыли поздним вечером. На этот раз нас встретила не Гюльфем-хатун, а Михримах Султан собственной персоной, что меня немало удивило. Султаншу сопровождала красивая молодая девушка с иссиня-черными волосами и светло-карими глазами. Она держалась так уверенно и гордо, что казалось, будто она принадлежит к правящей династии. Подходя ближе к встречающим, я чувствовал на себе взгляд этой девушки, неприятный и холодный. — Здравствуй, брат, — сухо промолвила Михримах Султан, облаченная в закрытое платье из черного бархата. На ней почти не было украшений, не считая кольца на пальце правой руки. Я без труда узнал кольцо Хюррем Султан. Похоже, теперь оно принадлежало ее дочери. — Михримах, соболезную твоей утрате, — сказал я, пряча истинные эмоции за маской сочувствия. Я похоронил не так давно женщину, ставшую для меня матерью, в каком-то смысле я понимал горе сестры. Но Хюррем-то я умертвил. Совесть очень не вовремя дала о себе знать, однако я усилием воли заглушил ее голос. — Как Повелитель? — спросил я. — Отец очень плох, Мустафа. Он так ее любил, — покачала головой Михримах. В ее глазах отразилась глубокая печаль. Я только сейчас понял, что она сама едва держится. Ее лицо осунулось и побледнело, русые волосы поблекли и утратили блеск, под глазами залегли серые тени. — Повелитель принял снотворное и теперь отдыхает. Не стоит его тревожить, — сказала султанша, переведя взгляд на стоящую за моей спиной молчаливую Махпейкер. — В таком случае я поприветствую его завтра утром, — сказал я. Михримах кивнула, натянуто улыбнувшись. — Мои братья прибыли? — Да, оба здесь, — кивнула Михримах, скользнув взглядом по Махпейкер Султан. — Познакомьтесь, это Нурбану Султан — любимая наложница Селима, мать шехзаде Мурада, — представила она султаншу. Я напрягся, посмотрев на Нурбану, которую никогда не видел. Султанша напоминала чем-то лису, милую внешне, но что-то было с ней не так. Я знал, что в сериале именно она довела противостояние Баязида и Селима до самой настоящей войны. Но пока Нурбану была молодой и неопытной наложницей, пусть и матерью шехзаде. У меня же были враги поопасней вчерашней рабыни. Например, Михримах Султан и ее муженек Рустем. — Добрый вечер, — кивнул вежливо я. — Для меня честь познакомиться с вами, шехзаде Мустафа Хазретлери, — максимально вежливым и покладистым голосом промолвила Нурбану султан, улыбнувшись мне, однако, когда ее взгляд скользнул по Махпейкер, султанша напряглась, хотя по-прежнему улыбалась. После приветствия мы с Махпейкер отправились в покои, приготовленные для нас. Слуги уже накрыли на стол, что весьма радовало. Я переоделся в чистые и сухие одежды. Махпейкер сменила за ширмой платье и разместилась за столиком. — Что тебя тревожит? — спросил я, сев напротив нее. Султанша посмотрела на меня со смятением. — Нурбану, — ответила Махпейкер. — Я помню, как она попала в гарем, пыталась покончить с жизнью самоубийством, но ее спас шехзаде Селим. Помню, как она говорила с покойной Назенин-хатун, что будет госпожой и подымется выше, чем Хюррем Султан… Я слушал жену и мрачнел. Я с самого начала знал, что Нурбану может представлять опасность, но ничего не предпринял, поскольку не будет Нурбану, появится какая-нибудь другая рабыня и устроит нам небо в алмазах. К тому же на фоне Хюррем Султан Нурбану казалась невинным цветочком. Впрочем, я и сейчас не видел в ней большой опасности. Всего лишь мать шехзаде, а у меня есть враги посильнее. Например, Михримах Султан. Теперь, когда Хюррем мертва, Селим и Баязид остались без щита. Михримах не глупая султанша, она рано или поздно осознает все риски и начнет действовать. Но как лишить ее силы? Убийство Хюррем расследовали и «виновного» нашли. Назенин-хатун приревновала Повелителя и отравила Хасеки, но почему-то забыла избавиться от пузырька с ядом. Подставить фаворитку было проще простого, но я до сих пор не понимал, как опытные сыщики не задались вопросом — почему убийца не избавилась от главной улики. Ясно же, что не все так просто. Я вспомнил взгляд Михримах Султан. Вроде бы дружелюбный, но… Что-то скрывалось на дне ее светлых глаз, что-то таилась. Что, если она тайно ведет другое расследование? В таком случае нужно избавиться от Мёге-хатун, как бы мне не было ее жаль. Она единственный человек, способный меня выдать. Михримах Султан представляет для меня опасность. Она, конечно, моя сестра, но я не питал иллюзий, что она поддержит мои притязания на трон, когда есть Селим и Баязид. Я думал, как бы вывести из игры луноликую султаншу, но ничего адекватного в голову не приходило. Михримах не Хюррем, не рабыня. Она дочь Повелителя Мира, султана Сулеймана. Ее смерть точно останется без внимания. Значит, не нужно ее убивать. Необходимо лишить ее власти. Вся власть султанши держится на отце, муже и фонде покойной Хюррем. Я не питал иллюзий, что смогу поссорить отца и дочь, но можно нейтрализовать Рустема-пашу. Тогда в Совете дивана у Баязида и Селима не останется сторонников. Я глубоко вздохнул, чувствуя, как от напряжения начинает ныть голова. Проклятье, как же я ненавидел эту эпоху. Одни проблемы.