***
Дворец санджак-бея в Амасье. Декабрь 1549 года Махпейкер Султан считала себя спокойным и волевым человеком. Она имела права так считать. Когда-то она была любимой дочерью родителей, в которой отец души не чаял, а мать пылинки сдувала. Султанша была свободна, как ветер. Ее не сковывали никакие рамки, что весьма радовало. Махпейкер, а тогда просто Анастасия, любила свободу, она не представляла своей жизни без прогулок по лугу, без уютных и тихих вечеров за столом рядом с сестрой, матерью и отцом. Анастасия всегда думала, что ее жизнь пройдет так же, как жизнь ее родителей. Рано или поздно она кого-нибудь полюбит, станет женой этому человеку, родит много-много детей и будет счастлива. Но у судьбы было другое мнение на этот счет. Девушка до сих пор помнила, как, вернувшись в деревню с прогулки, увидела, что на деревню совершили набег пираты. Она попыталась скрыться в лесу, но ее поймали, закинули на плечо и унесли прочь. Анастасия кричала и плакала, она била несущего ее мужчину по плечам, вопила во всю силу легких. Но разве это могло ей помочь? Нет. Дальнейшие дни девушка вспоминала с содроганием. Временами ей казалось, что она прошла через ад, но как показало время — настоящий ад был впереди. Их, напуганный, грязных, озлобленных девушек продали в рабство. Анастасия попала на невольничий рынок Стамбула. Там-то ее в числе прочих увидела Фахрийе-калфа. Она и купила Анастасию в гарем, поскольку та сразу ей приглянулась. Несмотря на свое плачевное положение, рабыня не опускала головы, а в ее глазах калфа увидела силу. Топкапы — сердце подлунного мира. Райский сад, который в любой момент может обернуться адской пучиной. Анастасия сразу же невзлюбила этот дворец. Клетка, обыкновенная золотая клетка, в которой наложницы, словно птицы с подрезанными крыльями. А Анастасия так любила свободу. Любила, но понимала, что путь на волю будет полон трудностей. Настя помнила, как одну девушку, которая выразила неуважение династии и начала проклинать султана Сулеймана, жестоко выпороли на глазах у всего гарема. Долгое время после этого ночами она слышала во снах крики несчастной. Жизнь казалась почти невыносимой, но Анастасия терпела, продумывая план побега. Она поняла, что не стоит идти тропой войны. Ни к чему хорошему это точно не приведет, а добавит проблем. Девушка прилежно училась и ждала подходящего момента. Анастасия нравилась не всем наложницам. Гарем — это змеиное гнездо. Все друг другу улыбаются, но все друг друга ненавидят. Анастасия была красива и явно не глупа, она имела шансы попасть в покои султана или же стать фавориткой кого-то из его сыновей. Девушки часто пытались задеть ее. И однажды одной из наложниц это удалось. В тот день, поссорившись с одной невольницей, Анастасия решила сбежать и не нашла ничего лучше, как перелезть через ограждение на террасе. Да, внизу был обрыв с водами Босфора, но она-то умела плавать. И вообще проще умереть, чем жить в таких условиях, где каждый твой день отравлен ненавистью. Тогда-то судьба свела девушку с шехзаде Мустафой. Он был красив, добр и внимателен к ней. Махпейкер сама не заметила, как влюбилась в этого человека. Она растворилась в его любви, не думая ни о чем, о чем вскоре поплатилась. Ее попытались убить. К счастью, смерть не забрала ее с собой, оставила в подлунном мире. Тогда-то Махпейкер-хатун поняла, что теперь она отвечает не только за себя, но и за ребенка под сердцем. Она поклялась любой ценой уберечь сына. Но что в итоге? У нее ничего не получилось. Они с шехзаде любили Мехмеда больше жизни, но ничего не успели сделать, чтобы спасти ему жизнь. Осознание этого жгло душу фаворитки не хуже огня. Она каждый день думала о сыне, и это сводило с ума. Девушка ощущала лишь пустоту и горечь потери, но вместе с этим в ней с каждым днем крепла неистовая жажда мести, которая превращала ее в совершенно другого человека. Жестокого и абсолютно безжалостного. Те же чувства отныне властвовали в душе шехзаде Мустафы. Они стали похожи, как никогда. Но кое-что волновало Махпейкер. Мустафа, во всем ей доверяющий, не спешил называть имя отравителя. Он что-то замышлял, но только что? Девушка доверяла возлюбленному, Мустафа пообещал ей, что виновные в смерти их сына поплатятся, но почему он не назвал имен? Какую игру ведет? — Госпожа, вам нужно выпить отвар, — раздался совсем рядом тонкий девичий голосок. Махпейкер вздрогнула и будто бы с удивлением посмотрела на служанку, которая протягивала ей какой-то кубок с дымящееся жидкостью в нем. — Что это? — чуть хрипло спросила девушка, поморщившись. Она, облаченная в закрытое черное платье, сидела на тахте и размышляла о том, что ей дальше делать, вспоминала прошлое, думала о будущем. Особое место в ее уме занимали мысли о возмездии. Но кому мстить? Дай Аллах, она скоро узнает. Только бы у Ясемин получилось узнать правду. — Отвар. Вам лекарша прописала для поддержания сил, Вы же в положении, — ответила светловолосая служанка, глядя на госпожу. Махпейкер поморщилась. Ей было так плохо, что в своем горе она почти забыла, что беременна. Иногда она ощущала страшную слабость и слабую боль внизу живота. Но лекарша уверяла, что это все от волнения. И варила для девушки всякого рода отвары, от которых сводило желудок. Понимая, что выбора у нее нет, Махпейкер взяла кубок из рук служанки и осторожно отпила из него. Отвар оказался горьким. Поморщившись, султанша отставила сосуд на столик и прикрыла на мгновение глаза. Раз уж она беременна, нужно сделать все, чтобы ребенок родился здоровым. Теперь-то Махпейкер желала дочь. Султанша никогда не будет в такой опасности, как шехзаде. Только и утешало. Наконец, служанка удалилась, а Махпейкер, встав с тахты, заходила по комнате. Где же Ясемин? Почему так долго? Спустя минут десять в опочивальню вошла сестра фаворитки. Поклонившись, Ясемин посмотрела на замершую Махпейкер и покачала головой, что означало отрицательный ответ. — Стража молчит. Даже золото не развязало им язык, — вздохнула служанка, опасливо поглядывая на сестру. Ясемин видела, как Махпейкер меняется, каким жутким временами становится ее взгляд. Временами она ее боялась. — Правду может сказать только шехзаде, — вздохнула угрюмо фаворитка. — Значит, нужно добиться этой правды. Мне необходимо знать, кто погубил моего ребенка, — холодно процедила Махпейкер. Уже через пару минут она в сопровождении сестры шла в сторону гостевых покоев, в которых разместился шехзаде Мустафа. После смерти сына в главных покоях, мужчина не смог в них находиться и переехал в другие. Махпейкер прекрасно его понимала. — Какая встреча, — медовым голосом промолвила Элиф Султан, выйдя навстречу Махпейкер. Она в противовес сопернице цвела и пахла. Ее золотисто-русые волосы были завиты в крупные локоны, на щеках горел нежно-розовый румянец, а в серо-зеленых глазах горел триумф. Что хуже всего, за руку Элиф держала сына, шехзаде Касима. Такого же белокурого, как она сама. Махпейкер в противовес Элиф выглядела неважно. Она похудела, черты ее лица заострились, волосы, уложенные в почти небрежный пучок и скрытые тканью черного платка, поблекли, глаза ввалились и казались стеклянными. В них словно потух огонь. Фаворитка остановила взор на сыне соперницы и тут же вспомнила о своем сыне, который больше никогда ей не улыбнется. — Я тоже весьма рада тебя видеть, Элиф, — с сарказмом промолвила Махпейкер, пытаясь обойти соперницу. Но Элиф, вечно ищущая неприятностей и не умеющая молчать, преградила ей путь и с жестоким триумфом посмотрела на девушку. — Вот и кончилась твоя эпоха, не успев начаться, — злобно прошипела она, и в ее серо-зеленых глазах отразилась насмешка. — Ты потеряла все со смертью сына. — Ошибаешься, — подавив вспыхнувшее раздражение, спокойно отозвалась Махпейкер-хатун. — Я имею то, чего тебе никогда не добиться, Элиф. Даже сын не дарует тебе любовь господина. Сказав это, Махпейкер обошла пышущую злобой султаншу и скрылась за поворотом. Она пыталась сохранять хладнокровие, но временами эмоции брали верх и ее начинали душить рыдания. Рыдания без слез, что казалось особенно странным. Остановившись у дверей в опочивальню шехзаде, Махпейкер велела пропустить ее властным и сильным голосом. Стражники, переглянувшись, выполнили приказ. Девушка вошла в просторные, богато обставленные покои. Окинула их внимательным взглядом голубых глаз и вскрик сорвался с ее губ. Шехзаде Мустафа лежал на полу около горящего камина. Лицо его было мертвенно-бледным, а руки раскинуты в стороны. Он не подавал признаков жизни. — Шехзаде! — вскричала Махпейкер, кидаясь к возлюбленному. Она опустилась на колени рядом с мужчиной и попыталась привести его в чувства, но бесполезно. На крики госпожи прибежала стража, которая, увидев наследника без сознания, поспешила за лекарем. А между тем шел пятнадцатый день со смерти шехзаде Мехмеда.***
В это время Айше Султан находилась в своей опочивальне. Она в знак траура по погибшему сыну шехзаде Мустафы была облачена в черное платье, и это нисколько ее не смущало в отличии от Элиф, любящей яркие цвета и украшения. Женщина сидела за столом и внимательно вчитывалась в запись в расходной книге гарема. Она неплохо справлялась с должностью управляющей гарема, быстро училась, что не могло не радовать. Наложницам очень скоро стало ясно, что Айше Султан мудрая и умная женщина, обладающая звериной хваткой. Благодаря помощи Фидан-калфы, верной служанки покойной Махидевран Султан, султанше удавалось избежать ошибок в управлении, чем она была рада. — Нужно сократить расходы гарема, — промолвила угрюмо Айше султан, взглянув на притихшую Фидан-калфу, которая стояла рядом со столом и терпеливо ждала, когда госпожа закончит работу. — В казну дворца не так уж много золота поступило из столицы. Интересно, с чем это связано? — Повелитель в трауре, он велел всем его соблюдать, отказаться от золотых украшений и красивых одежд, — промолвила Фидан-калфа, на что Айше Султан лишь поджала губы. Она понимала, что султан Сулейман все еще оплакивает смерть Хасеки Султан, но как это объяснить наложницам из гарема? Эти глупые девушки только о нарядах думают. Чуть что, так бунт. Этого им еще не хватало. Итак во дворце не спокойно после смерти шехзаде Мехмеда. К счастью, дворец покинула Румейса Султан, которую господин сперва желал казнить по подозрению в убийстве сына, но потом удостоверился, что она не виновата. Румейса, стоит отдать ей должное, не хотела терять шанса остаться под сводами дворца рядом с детьми. Она молила господина о пощаде, но сердце его не дрогнула. Вообще, Айше Султан давно замечала перемены в характере шехзаде Мустафы, теперь же они стали отчетливо заметны. Чем сильнее менялся Мустофа, тем больше страшилась Айше. Взгляд у него был свирепый и озлобленный, в нем пылал огонь, готовый вот-вот вырваться наружу. Да спасет их Аллах в этом случае. Это пламя обратит и врагов, и друзей в пепел. Румейса Султан не смогла остаться рядом с детьми. И уехала в охотничий домик. Она хотела хотя бы дочь забрать, но шехзаде отказал ей в этом. Таким образом, двойняшки уже несколько месяцев не видели мать и очень тосковали по ней. — Отбери наложниц, возраст которых уже подошел и продай на невольничьем рынке, — приняла решение Айше, пытаясь избежать бунта. Все же золота не всем хватит, а еще нужно платить лазутчикам шехзаде. Уж лучше хорошая шпионская сеть, чем наложницы. — Будет выполнено, — кивнула с готовностью Фидан-хатун. Айше султан хотела еще что-то сказать, но не успела, поскольку ее привлек шум из детской. Взвившись на ноги, госпожа решительно направилась в смежную комнату и застала следующую картину: Лале-хатун держала за руку дрожащего от обиды шехзаде Ахмеда, который оттопырил нижнюю губу и шмыгал носом, явно желая зареветь. Нергисшах Султан что-то говорила двухлетнему шехзаде Орхану, который тоже имел вид крайне недовольный и косился на старшего брата, сжимая руки в кулаки. Эсманур Султан же сидела на тахте, держа в руках золотой гребень старшей сестры и наблюдала за происходящим. Айше передернуло от взгляда на девочку, она была похожа на отца, но взгляд у нее был от матери. Такой же неприятный и словно змеиный. Султанша, обругав себя за такое отношение к маленькому ребенку, приблизилась к детям и, окинув их цепким взглядом, спросила: — Что произошло? — Ахмед забрал у Орхана меч, толкнув его. Орхан же не хотел делиться игрушкой и отнял у брата ее, — ответила Нергисшах Султан, держа братишку за руку. Айше Султан устало вздохнула. Подобного рода стычки происходили регулярно. Ахмед и Орхан, несмотря на то, что были совсем малышами, никак не могли найти общий язык и постоянно ссорились, что очень пугало. Это могло доставить проблем в будущем.***
Махпейкер-хатун неподвижно сидела у постели возлюбленного, пока лекарь пытался дать ему какое-то лекарство. Девушка, ощущая липкий страх, немигающим взором смотрела в лицо любимого человека и ее потряхивало от волнения. Что за череда неприятностей? Почему смерть каждый раз подбирается так близко? О, Аллах, она не вынесет, если шехзаде погибнет. — Господина отравили, — констатировал главный лекарь дворца. — Но яд был точно не в еде и не в воде, хмуро сказал он, обратив взор на Махпейкер, которая с изумлением на него смотрела. — Эффект яда накопительный, шехзаде долго с ним контактировал. Что он говорит? Неужели кто-то рискнул бы убить наследника? Фаворитка мысленно усмехнулась. Да, тут почти все действуют ядом и кинжалом. Мехмеда убили так же… — Что это могло быть? — неожиданно твердо вопросила девушка, взглянув на врача. — Все что угодно, — ответил он. — Появлялись ли у шехзаде новые вещи в последнее время. Может, кто-то что-то дарил? Махпейкер-хатун напряженно замерла, думая. Она окинула взором опочивальню, пытаясь вспомнить что-то, пока не остановила взор на письменном столе господина. На нем одиноко стояла золотая чернильница, украшенная сапфирами и изумрудами. Подарок султана Сулеймана. От столь невероятной догадки, поразившей ее, фаворитка замерла. В ее светлых глазах отразился весь ужас происходящего. — Да, — медленно кивнула Махпейкер, придя в себя. — Шехзаде чуть больше двух недель подарили чернильницу, она стоит на столе, — девушка указала на предмет. Лекарь, приглянувшись с помощником, приблизился к столику и платком взял в руки чернильницу. — Кто подарил ее? — спросил угрюмо лекарь. Махпейкер напряглась, не зная, что ответить. Обвинить во всем султана? Слишком опасно. Ее тут же без расследования казнят за клевету. Разве может отец желать смерти сыну? Это же противоестественно! — Я не знаю, — ответила Махпейкер-хатун, понимая, что некоторые вещи лучше сохранить в секрете. Пока шехзаде при смерти она совершенно беззащитна, как и вся его семья. Лекарь, кивнув своим мыслям, велел помощнику принести два небольших тазика. Махпейкер внимательно наблюдала за их действиями, взяв возлюбленного за руку. Кожа у него была холодной, словно он уже погиб. Лекарь тем временем вылил в один таз содержимое чернильницы, положил ее в другой и велел налить в таз воду, после чего, взяв какую-то баночку, высыпал ее содержимое в емкость с чернильницей. — Яд был намазан на чернильницу, — угрюмо заключил мужчина, отчего Махпейкер передернуло. Она понятия не имела, что делать с полученной информацией. Оставалось только ждать выздоровления Мустафы. Только он мог принять решение. Когда наложница покинула опочивальню, то она столкнулась с Ташлыджалы, который выглядел крайне взволнованным. Мужчина поклонился госпоже, а та, поправив черный платок на голове, поспешила прочь. От переживаний она совсем ослабела, еще и внизу живота ныло. Как бы не вышло ничего дурного. Проходя мимо гарема, Махпейкер с удивлением увидела, что гарем гудит, как улей. Она хотела пойти прочь, понимая, что наложницы, вероятно, обсуждают недуг наследника, но тут до ее ушей донеслось «Яд. Шехзаде Баязид. Война». Ничего не понимая, Махпейкер-хатун решила утолить свое любопытство. Подозвав к себе одну из наложниц, которая хорошо к ней относилась, она поинтересовалась, что же так обсуждают девушки? — Вы еще не знаете, госпожа? — с изумлением спросила наложница. — Шехзаде Баязид был отравлен по приказу шехзаде Селима. Шехзаде Баязид выжил и теперь собирает армию для войны с братом. Махпейкер-хатун, вздрогнув, с неверием посмотрела на собеседницу. Слишком много событий произошло в последнее время. Страх за возлюбленного лишал возможности трезво мыслить, но, несмотря на это, фаворитка отчетливо поняла, что вот-вот грядет разрушительная буря. И на милость Аллаха надеяться бесполезно.