Сборник драбблов по слаше

— Я уезжаю. Нам, наверно, следует расстаться? Я правда тебя люблю, но пойми... — он замолк, подбирая слово, и остановился на самом худшем варианте. — Мне не выгодно.       Годы дружбы, годы совместной жизни, всё так легко ушло потому что ему не выгодно? Несомненно, Саша знал, что так всё и закончится, и последние пару месяцев просто сидел в ожидании, но он правда не думал, что будет так больно. Он не думал, что от этого скрутит живот, уменьшит лёгкие, закроет горло, и захочется вытащить свои кишки наружу, чтобы было легче. — Я понимаю, — лишь коротко кивнул он, быстро сглотнув. Хочется плакать, однако нельзя это показывать. Он всегда самый терпеливый, тот к кому можно податься за помощью, и кому помощь никогда не нужна.       У Славы заходили ходуном жевалки. Снова этот тон, из-за которого хочется плюнуть на все свои планы и не дать этому чуду заплакать. Он явно просит помощи, неосознанно. Тихий, кроткий, слишком низкий в его высоком голосе тон, звучит как плачь ангела. Непонятно почему плачь, непонятно почему ангела, но у Ронжина с детства от этого тона перехватывает дыхание, и именно такая ассоциация. Однако, нужно это сделать. Не всегда же сидеть, сложа руки, просто проживать относительно спокойную жизнь с этим дорогим ему парнем. Надо что-то менять, расширять масштабы, надо больше признания, власти, денег... Это грехи, и он понимает, что поступает неправильно, однако живём один раз. — Саш, — твёрдо позвал его парень, и внутренне заорал, когда на него посмотрели родные глаза. По этим изумрудам можно прочитать Киселёва как книгу. Они до ужаса мутные, грустные, и доверчивые. Как он может его бросить? Он сглатывает, и пытается заставить себя злиться, но у него не получается. — Как далеко мы зашли? Это было ребячество, шутки, пока мы не выросли. У меня уже есть намеченный путь, у тебя тоже, понятно, что мы можем и нам надо разо- — Я понял, — с слегка дрожащими губами, но с твёрдым голосом произнёс тот, покорно опустив голову. Слава тоже чувствует себя плохо? Или Саша его как-то разозлил? Скорее всего разозлил. Глупый, глупый Саша... — Не надо повторяться. Едь уже, тебе пора, а то опоздаешь.       Слава знает, что сейчас у него в голове. Он знает, какие мысли у этого бедного парня роются сейчас, заставляя его сжимать свою любимую кофту до побеления костяшек. Но он сильный, он справится. У него есть друзья, и Ронжин уверен, что они ему помогут. Ох, как бы он хотел помочь в первую очередь.       Но он просто протягивает руку, берёт в пальцы любимый подбородок, встаёт с места и мягко целует губы. Такие непривычно холодные сейчас, напряжённые. Разворачивается, и уходит. Сашу хватает ровно до звонка двери кафе, потому что теперь можно дать слабину. Можно разплакаться, наконец понять, что ты, Саша, сделал что-то колоссально ошибочное, вот и сиди теперь тут, пей свой каппучино. Заслужил.       И сесть в машину можно, и тоже расплакаться. Разноглазый с силой стукается головой о руль, и кричит. Неужели он так поступил, бросил его? Ради своей какой-то затеи, ради того, что не наигрался, ради какого-то убожества, которое обязывает его не иметь ничего постоянного...       «Милый, я уже в аэропорту» – читается сообщение этим противным денским голосом. Ладно. Он быстро его забудет, а эту дылду кинет за час до прилёта в Москву. К чёрту она ему сдалась, эта тупая попытка заткнуть совесть перед Сашей.       В Екатеринбурге никогда не было таких сильных дождей, небо плакало. А в Москве таких сильных гроз – небо громыхало.

***

«Слав, он умер»       Друзья оказались не такими уж и хорошими, многие из их компании достаточно быстро смылись, хоть и поддерживали иногда связь. Алмат же всё время писал о делах Славе, зная, что он сделал и зачем. Ему было жаль Сашу, очень, но и друга предать он не мог. «Как так» «Он не выключил плиту, когда лёг спать. Ожоги третьей степени, задохнулся в итоге»       Ну конечно. Жил один, в собственной квартире, по неосторожности забыл выключить плиту. Слава протёр лицо, зажмурившись. Ещё и умер самой страшной для него смертью. «Астма, я боюсь задохнуться» – всплыл голос Киселёва, и самому захотелось в озеро под лёд. Он так сильно страдал, Ронжин, ему было плохо, очень плохо, а всё из-за тебя. — Что-то случилось? — послышался детский голос из-за спины, и мужчина просто мотнул головой, вспоминая код от сейфа. — Ничего.       Его тут ничего не держит. Семья? К чёрту, на жену он клал большой болт, а дети всем обеспечены. Совесть болит вот уже почти полтора часа так, что хочется её выскребсти из себя. Конечно, он-то быстро всё забыл, натура такая, а Саша хоть и пытался, хоть ему и помогали близкие, просто существовал, вспоминая рассказы Алмата, который сейчас открыто материт его в сообщениях. Универ, работа, попытки отношений, всё сопровождалось привычным масочным оптимизмом, потому что нельзя было давать слабину, хоть уже не было и перед кем.

***

      Дышать тяжело, тело болит так, будто он в аду оказался, перед глазами всё пылает, сил нет на издавание каких-либо звуков впринципе. На заднем фоне слышатся какие-то разговоры, пиликание приборов, отчётливые голоса Алмата и Жени, и ни намёка на Славин. Ладно, может не так уж и плохо, преодолеть очередной страх, даже если это страх смерти.       Она наступает медленно, и очень заметно, не давая отступить. Начинает отказывать работать тело, только правая рука может сжимать палец Салимова в подтверждение живучести. Постепенно перестаёт чувствоваться боль, сначала в ногах, потом руках, а вместе с этим и ощущение их же. А потом резко горло перехватывает невидимая рука. Сильная, большая, с когтями, схватила, и лови себе губами воздух. Страшно, но хватает нескольких минут, прежде чем начинает умирать мозг и перестаёт работать сердце. И правда не так страшно, как казалось.       А потом ничего, чёрный экран, как всю свою жизнь Саша и думал. А что может быть после смерти? Ничего.       Только вот щеки что-то касается, и он сразу же распахивает глаза, вскакивая. Напротив стоит до боли знакомое лицо. Над головой достаточно большие рога, красивая золотая корона,за спиной трепыхается что-то чёрное... — О, ну хотя бы встал наконец, — произносит он больно знакомым голосом, и тяжко вздыхает. — Да уж, эта жизнь была просто отвратительной. Ну я и мудак.       Парень ловит на себе неопределённо-вопросительный взгляд, и хихикает, смотря на того уже с какой-то нежностью, что ли? — Всё ещё долго отходишь. Ну, вспоминай давай, рай, ад, я король, ты ангелочек, ну же. Мой милый, маленький ангелочек, чистое воплощение всего доброго, хорошего, и милого.       Ничего это не даёт, однако «мой милый, маленький ангелочек» заседает в голове эхом, и он хмурится, пытаясь понять, что же происходит и почему это вызывает так много тёплых чувств.       Тем временем тот парень подошёл и обнял его. Сильно, явно любяще, чмокая в затылок. И тут Сашу как током прошибло от осознания что он, кто он, и с кем он сейчас обнимается, и где вообще находится. — Да, Слав, в этот раз мы че-то переборщили, — кивнул он, согласившись. — Как-то прошлый мне больше понравился. — Ещё бы, так весело было, — довольно улыбнулся король ада, чмокнув нежную белую шею ангела. — И я переборщил, а не мы. Ну не могу я смотреть, как ты что там, что тут страдаешь. — А оригинал их пустил на самотёк, — недовольно фыркнул зеленоглазый, и Слава довольно улыбнулся: глаза яркие, красивые, зелёные, чистые, как два изумруда. — Ну, они уж и не оригинал. Сам знаешь, людей не так много, как кажется. Нам надо приходить туда, когда их мало. — А что будет, если они узнают? — Саша кладёт голову на широкое плечо главного демона, чувствуя, как чёрные крылья его приобнимают. — Сделаем так, что не узнают, — хитро улыбнулся он, поглаживая талию его ангела, что сейчас облачена в свободную белую мягкую ткань. И правда, что-то они зачастили с такими грустными сюжетами. Если хотят нормально поразвлекаться, то стоит придумать что-нибудь новое и в следующем недостатке душ на Земле. Будущее в космосе подойдёт? Вроде да, Саша любит такие темы.

***

      Он резко поднимается с кровати, тяжело дыша, и ловит взгляд младшего, что ещё даже не ложился. — Что такое? — чуть наклоняет голову Слава, наблюдая за другом, что ложится обратно в постель. — Приснится же... — потёр лоб парень. — Я же не верующий, какого хрена?