Наверное, это к лучшему

      Вирна не так уж не амбициозна, как некоторые могут подумать. В своё время она прикидывала, как бы свергнуть мать или даже основать свой дом. Она даже решила, кого возьмёт при себе Мастером оружия, — или магом — пока сложно сказать, к чему мальчик расположен больше, но суть вовсе не в должности. (Разве что в дополнительной должности для всё того же пока ещё юного дроу, ведь всякая Мать, думающая о пополнении дома, берёт себе патрона.) Но, если об основании своего дома ещё можно порассуждать, то вот о свержении нынешней матроны До’Урден — едва ли.       Ни для кого не секрет, что Мать Мэлис свергнет Бриза. Это воспринимается почти как данность, как будто другого исхода и быть не может. Даже Мать Мэлис имеет это ввиду, и даже, кажется, не возражает.       Никто не возражает, и не только потому что Бриза достаточно сильна и решительна. Куда больше на потенциально бунтующих действуют другие черты старшей дочери — почти легендарная скорость на расправу и фантастическая жестокость, а кнут так и вовсе, кажется, прирос к её руке намертво… Но управлять домом — это не кнутом размахивать. Это не проводить жизнь в попытках запугать других жриц, и уж тем более это не третирование случайно попадающихся под кнут мужчин, — а ведь главное развлечение для этой громилы — как раз-таки игра «сделай так, чтобы мужчина падал в обморок от одного твоего взгляда». Будь воля Бризы, она бы весь мир поставила на место. Даже сёстры недолюбливают её, и лишь только Мать Мэлис всё не нарадуется на свою старшенькую, и это притом, что мать не вчера родилась, и лучше всех знает, что расхваливает свою будущую смерть.       Одна мысль о том, что Бриза окажется на месте матроны, заставляет женщин дома До’Урден мрачнеть, а мужчин от такого и вовсе бросает в дрожь.       Бриза приведёт их к распрям. Её бы в бой посылать, а не ставить во главе дома, но какие могут быть альтернативы? Майя ещё не готова и, поскольку умом её Ллос явно не обделила, младшая слишком отчётливо осознаёт, что власть принесёт ей куда больше забот, чем могущества и удовлетворения, а Вирна… Её Ллос умом не обделила тоже. Уважения к ней почти нет, такую Мать будут слушать разве только под страхом смерти, но Вирна и слухом не обделена, чтобы знать, что о ней говорят, и сделать напрашивающийся вывод. А говорят о ней, что она та ещё тряпка. Такая заставить слушать себя не сможет, ведь для этого придётся провести ряд показательных казней, сечь кнутом любого, кто косо глянет, вырывать языки осмеливающимся сказать слово против, и много чего ещё… Словом, выполнять работу для Бризы.       И даже если отнять всё это, Вирна слишком поглощена своими внутренними переживаниями, в то время как политика — дама ревнивая, требует, чтобы всё внимание было посвящено ей и только ей.       Впрочем, речь не об этом.       Вирна снова ловит себя на мысли, что думает вообще не о том, о чём надо бы.       Слева от неё Майя. Младшая жестока и хитра. Искусная манипуляторша, злобная, не знающая сострадания — идеальная дроу. Справа от неё Бриза. Старшая не признаёт интриг и всех этих закулисных игр, но вовсе не потому, что она слишком возвышенна и оторвана от жизни, вовсе нет… Она скора на расправу. Ей плевать, кого выгоднее назначить правым, а кого виноватым, и что случилось, случилось ли вообще что-то… Ведь у неё есть кнут. Но что интереснее всего? Вирна слышала не раз, что мужчина, которого Мать Мэлис избрала для зачатия Бризы, не блистал умом и был из тех, кто во время атаки идёт на таран. Слухи для Вирны — враждебная стихия, и всё же этот почему-то вызывает в её душе отклик, а на лице — ехидную ухмылку.       …словом, там, где Майя ведёт тонкую игру, Бриза просто забивает кнутом.       И только у Вирны нет своей «тактики». Её задумчивость и поглощённость глубоко тревожащими мыслями принимают за флегматичный темперамент, хотя, кажется, знающие её чуть получше чем никак видят в ней бездну, из которой рано или поздно выползут на «свет» неведомые твари.       Но эта бездна слишком затягивает, и Вирна снова ловит себя на том, что погружается в неё, вместо того чтобы заняться делом.       — Твоя отстранённость не идёт нам на пользу, — почти равнодушно укоряет её Мать Мэлис, и Вирна, так вовремя вынырнувшая из омута собственных рассуждений, старается не выдать страх о возможно прослушанных мыслях — ведь в шаговой доступности целых две владеющих этим навыком жрицы. Впрочем, Вирна всегда была довольно задумчивой, и вопросы, ради которых мать собрала своих дочерей, не столь серьёзны, так что вспышки гнева ждать не пришлось.       — Прости меня, Мать Мэлис, — отвечает Вирна так покорно, что не хватает лишь поклона для полной картины. — Выполнение твоего поручения заставляет прилагать немало сил, и это сказывается на скорости моего мышления.       Мэлис хмыкнула, — или это была чересчур проницательная Майя?       — Возможно, — неожиданно продолжила мать, — тебе будет проще справляться с поручениями, если перестанешь так ответственно относиться к беготне за младенцем.       Растерявшаяся Вирна только и могла, что поднять на матрону взгляд и открыть рот, чтобы почти тут же закрыть его, не найдя нужных слов. Наверное, со стороны она выглядела теперь как рыбина из Донигартен… А ведь надо было с горячностью на грани фанатизма выдать речь в духе «я лишь хочу служить тебе лучше, моя матрона», и не было бы никаких проблем, но нет ведь, Вирна растерялась, как какая-то не прочувствовавшая гнилой вкус жизни девочка!       И от столь внезапного проявления неопытности стоящую справа Бризу прямо-таки перекосило.       Майя же улыбнулась, что, в такой ситуации не к добру.       И интуиция постепенно подкладывала догадку, почему это не к добру. Подкладывала так же упорно, как сама заботливая младшая сестричка пытается подложить простолюдинов и слуг Вирне в постель.       От одной мысли об этом Вирна инстинктивно скосила глаза на Майю, а та едва заметно пожала плечами и попыталась продемонстрировать невинную улыбку.       — Твоё рвение ценно, дочь моя, — сладеньким голосочком отвечает растерявшейся Вирне мать.       Вирна от такой перемены разговора и не сразу вспомнила, что речь о её чрезмерном внимании к братцу-воспитаннику, ведь в разговоре начинали появляться тревожные нотки. С каких пор мать использует такое обращение? И что это за интонация вообще? Надо быть Бризой, чтобы не заподозрить подвох.       «Ах ты старая дрянь», — пронеслось в мыслях Вирны, и мать, судя по выражению лица, прочитала её мысли.       И лучше бы, подумала Вирна, глядя на это лицо, мать сводила её на экскурсию в пыточную или швырнула в неё каким-нибудь заклинанием.       — И насколько далеко продвинулось обучение младшего принца? — как ни в чём не бывало продолжила Мать Мэлис.       Вирну пробрала лёгкая дрожь. Этот разговор надо срочно заканчивать. Этот разговор не ведёт ни к чему хорошему.       — Процесс обучения идёт полным ходом, — отвечала она как можно спокойнее и почтительнее. — В данный момент я обучаю его навыкам…       Мать жестом прервала её.       — Младший из моих детей уже знает главное, что должен уметь мужчина?       Вопрос поставил Вирну в тупик, а то, что мать происходящее откровенно забавляло, заставляло лёгкую дрожь Вирны превращаться в неприятный холодок, разливающийся по всему телу. Больно хорошо она знала мать. Что-то на уме у этой старой паучихи, и это что-то выйдет Вирне боком.       А потом до Вирны дошло.       — Что ты имеешь ввиду, моя матрона? — Вирна подключила весь свой артистизм, пытаясь изобразить дуру.       Мать закатила глаза, но уж больно картинно. Будь Вирна и впрямь дурой, на этом моменте она бы и то заподозрила подставу. Столько раз Вирна приходила к мысли, что драучья стерва издевается над ней, но теперь мать и сама признавалась в этом едва ли не прямым текстом.       — Видишь ли, дочь моя, — Мать Мэлис, сидящая на своём троне, чуть придвинулась вперёд и всем своим видом показала, будто разговор переходит к стадии доверительной беседы, — ребенок, которого я доверила тебе, мужчина. Как тебе должно быть известно, мужчины созданы для нашего удовольствия и для того, чтобы мы могли пополнять свой дом, давая жизнь новым жрицам, — мать изобразила задумчивость, явно наслаждаясь происходящим. Вирна изо всех сил пыталась держать маску привычного спокойствия, но маска откровенно трещала по швам. Может, даже её лицо перекосило. По лукавым огонькам в зелёных глазах матери такое вполне можно было предположить. Мать взглянула дочери прямо в глаза и продолжила таким тоном, будто раскрывает тайну. — Я возлагаю на младшего принца большие надежды в этом плане.       То, что почувствовала Вирна, она никогда не смогла бы описать. Это будто унижение, перемешанное с яростью, но приправленное явным непониманием. Что же так злит её? Почему же так сложно сдержаться от того, чтобы броситься на старую паучиху с кнутом в самоубийственной попытке стереть эту уже не сдерживаемую ухмылку с лица?       Но матери такая реакция пришлась по нраву.       — Прошу простить мне мои возражения, — как же дико, должно быть, со стороны выглядело это сочетание испепеляющего взгляда с покорнейшим тоном! — но младший принц ещё слишком юн.       Будь это серьёзный разговор, а не издевательство над проявляющей присущие низшим народам чувства дочерью, мать сверкнула бы полными бешенства глазами и повелела не оспаривать впредь её решения под страхом чего бы то ни было, но ведь на то оно и издевательство, чтобы сознательно и неуклонно доводить Вирну до белого каления.       — Напомни, — мать будто бы что-то подсчитывала, — сколько ему лет?       — Семь.       — В самый раз.       Вирна закусила губу и мысленно сосредоточилась на пустоте, изо всех сил стараясь не навредить себе и брату, выдав своё отношение к этому приказу, но эмоции были слишком сильны. В попытке отвлечься и остудить пыл она мельком взглянула по сторонам, будто ища поддержки сестёр. Бриза стояла с нечитаемым выражением, ведь у неё, по большому счёту, всего две реакции — «наказать за богохульство» и «избить, потому что захотелось», а тут не подходит ни одна из них, и старшую это приводит в немалое замешательство. Майя же взглядом «изучала» пол у своего подола с таким видом, с каким маг изучает редчайший свиток. Это было самое красноречивое «я тут не причём, меня тут нет», которое Вирна видела за всю свою не такую уж и короткую жизнь.       — Расскажи ему всё, — продолжила мать с уже нескрываемыми нотками садизма в голосе, — и, если слов будет недостаточно, покажи на себе.       Вирну будто ударили по лицу. Будь здесь не мать и сёстры, она бы взялась за кнут, вопреки всему своему постыдному миролюбию, и позаботилась, чтобы никто не вышел из этого зала, вот только реальность была не так проста, и, если с Майей она вполне справится, то Бриза порвёт её на лоскуты, а мать и вовсе отбросит к стене одним единственным магическим импульсом.       Вот и приходится наступать себе на горло и собирать все силы на имитацию покорности.       — Как скажешь, моя матрона.       Мать Мэлис кивает, сверкнув своими злобными глазами, а сёстры делают вид, что ничего не видели и не слышали — каждая по-своему и по своей причине.       Женщины почти тут же вернулись к обсуждению того, зачем мать призвала их, и всё это время Вирну трясло.

***

      Наконец-то сестра вернулась с очередных важных дел! Дзирт радостно, улыбаясь во все молочные зубы, подбежал к ней, готовясь выполнять поручения, но довольно быстро его широкая улыбка стала уже, а на сияющем от радости лице пролегла тень.       С Вирной было что-то не так.       — Вирна, ты заболела? — наивно спросил маленький эльф. Он и впрямь беспокоился, он даже успел подумать «лучше бы я заболел, а не ты», но Вирна только и ответила ему коротким «нет».       Дзирт задумался. Как же тогда быть с её странным блеском в глазах и румянцем, — но это не похоже на румянец, который бывает от смущения, это больше похоже на жар. И догадка, надо сказать, подтвердилась — в инфразрении сестра пылала, как огонь на жертвеннике. И почему дрожат её руки? Вирна так старается, чтобы брат ничего не заметил, и всё время держит в руках случайно попадающиеся на пути предметы, сжимая их так, что чёрные костяшки пальцев становятся серыми от напряжения.       И почему она ведёт себя так непонятно? Так, наверное, ведут себя звери, когда на них охотятся, — ходит из угла в угол, будто чем-то занята, хотя Дзирт, вообще мало что ещё знающий о жизни, понимает, что она ходит просто так. Потому что, наверное, о чём-то сильно думает. И как будто даже злится.       А вот последнее заставило насторожиться… Дзирт всегда был мальчиком умным, не зря же Вирна его столько хвалила, вот он и сообразил, что надо исчезнуть из виду и не показываться, пока Вирна не остынет, а то ведь можно и под горячую руку попасть… Вирна, конечно, добрая и хорошая, но жизнь показала, что, если интуиция говорит «прячься», значит, надо прятаться.       Дзирт тихонько, тише, чем могла бы прошмыгнуть подземная крыса, направился в самый дальний угол часовни, на ходу соображая, где бы переждать опасность, но непривычно суровый оклик сестры заставил замереть и чуть не свалиться на пол.       — Ко мне, — приказала она следом. Дзирту стало не по себе. Что-то здесь было не так. Сестра никогда его так не подзывала, и голос у неё был теперь такой, что Вирну в жизни по нему не узнать. Какой-то… сухой. Может даже колючий. Дзирт ещё не умел разбираться в таких вещах, но сравнения напрашивались неприятные.       Он послушно подошёл к ней, и, оказавшись на расстоянии пары взрослых шагов, вскинул на неё взгляд.       И тут же опустил глаза.       Дзирту стало совсем не по себе. Вообще-то сестра говорила, что, когда он подрастет, ему нельзя будет смотреть на жриц, потому что это очень плохо, и за такое могут наказать, но самой Вирне нравилось, когда Дзирт на неё смотрит. Она всегда говорила, что у него красивые глаза, и даже как-то сказала, что утонула в них — так странно, глаза ведь не Донигартен, чтобы в них утонуть! И всё же Вирне нравилось, когда Дзирт на неё смотрел. Очень нравилось. Она становилась такой счастливой, что даже целовала его, обнимала так, будто пыталась ощупать всё его тело, — и порой от этого становилось уж очень щекотно, — а иногда брала спать в свою постель… Но сегодня что-то пошло не так.       Перед ним будто была совсем не Вирна, а кто-то другой. Она вся горела в инфраспектре, она вся тряслась, не знала, куда деть руки, и вдобавок, эти глаза… Под их взглядом становилось страшно и почему-то хотелось упасть на колени.       — Сегодня я должна объяснить тебе важную вещь, — строго заговорила сестра, и тут же добавила, как будто это здесь важнее всего, — по приказу Матери Мэлис.       Дзирт знать не знал, кто такая эта Мать Мэлис. Ну, то есть, конечно, он знал, что так зовут самую главную женщину, и даже как-то он мельком видел её, но почему она здесь главная? Почему Вирна всегда её так слушается? Почему, когда называют это имя, начинается что-то плохое?       Но работа Дзирта — слушать Вирну и натирать полы в часовне, а не задавать себе вопросы, на которые всё равно не найдёшь ответ, так что он, как и в любой другой урок, без лишних слов опускается на пол, готовый ловить каждое слово своей сестры.       — Мать Мэлис велела мне объяснить твою роль, — начинает Вирна, устраиваясь на полу напротив. Она выдерживает паузу, будто собираясь с мыслями. — Дроу может родиться или женщиной, или мужчиной. Здесь есть определённая разница.       Дзирт понимающе закивал. Он, конечно, ещё мал и даже не может гулять, где захочется, но всё же кое-какие вещи заметить он успел. Одна только злость Бризы чего стоит, а ведь Бриза ненавидит его только за то, что он мальчик, а не девочка!       — Не только в социальном положении и правах, — резко заявляет Вирна. То, что она говорит, звучит слишком сложно и непонятно, и вообще кажется, будто она старается выбирать нужные слова. Как будто скажет не то, и случится что-то страшное. — Ты догадываешься, какую роль исполняют Риззен и Закнафейн?       Дзирт задумался. Риззен — это ведь тот тихий дядя в красивом плаще, который ещё ходит, опасливо оглядываясь по сторонам? Если так, то Риззена он видел всего пару раз, и даже не успел пока поговорить с ним, и с Закнафейном примерно то же, хотя второй как-то раз улыбнулся Дзирту, пока никто не видел. Наверное, Закнафейн тоже хороший, как Вирна.       — Риззен маг, а Закнафейн — мастер оружия. Они оба живут в этом доме, и они взрослые.       Дзирт выложил всё, что знал, но, судя по выражению лица Вирны, нужного он всё-таки не назвал.       — Хорошо, — тихо ответила Вирна, хотя по её голосу было понятно, что ничего хорошего. Какое-то время Вирна молчала, но по её выражению лица Дзирт видел, что её будто разрывают на части изнутри. И не только по выражению лица. Что-то было не то в её взгляде, и её дыхание сбилось, и руки комкали юбку. Но, наконец, Вирна продолжила:       — Женщина может выносить и родить ребёнка. Чтобы запустить процесс, женщина и мужчина должны объединиться. Дать им побыть наедине, — последнее Вирна добавила в ответ на его немой вопрос, но Дзирт всё равно никак не мог понять, что это за «объединение». Это какой-то ритуал? — Иногда женщина и мужчина испытывают особое ощущение. Очень сильное ощущение, заставляющее их прикасаться друг к другу, — Вирна как будто попыталась взять себя в руки, но не особо-то получилось. — Например… Обнимать друг друга. Целовать. Снимать одежду. Ложиться в одну кровать…       — Как мы с тобой? — перебил её счастливый от пришедшего, наконец, понимания Дзирт.       — Да, именно так, — ответила Вирна. Её голос будто стал ниже, хотя и без того никогда не был высоким. Она улыбнулась, но улыбка получилась какая-то косая… От всего этого становилось не по себе. — Пока ты не можешь в полной мере понять, о чём я говорю, но ты начнёшь догадываться через пару лет.       Казалось бы, ещё одна загадка, но на этот раз Вирна дала подсказку. Она взглянула на брата, — взгляд у неё был слегка отсутствующий, и губы, кажется, пересохли, — и Дзирт проследил за её взглядом. Она… смотрела на его коленки? Странно…       Ещё страннее то, как смотрит на него Вирна теперь, когда думает, что он не перехватывает её взгляд, — но он всё ещё может видеть немного периферическим зрением. Вирна смотрит на него так, будто она большой дикий зверь, а он её маленькая добыча. Ещё чуть-чуть, и зверь бросится в атаку, пригвоздив к полу, и одна только Ллос знает, что тогда будет.       Но одно Дзирт знает и без подсказок: если это какой-то вид злости, то лучше сидеть тихо и не «провоцировать».       — А почему кто-то такое делает? — пытается он прервать становящуюся жуткой паузу. А ведь он толком не знает, что спросить, не представляет, какую это вызовет реакцию — Вирна же весь сегодняшний урок ведёт себя странно и говорит загадками.       — Удовольствие. Всё сходится на удовольствии. То, о чём я говорю тебе, самая приятная вещь. К тому же, если на то будет воля Ллос, удастся зачать дитя.       Она смотрит в его глаза и едва заметно, — опять, наверное, незаметно для самой себя и не понимая, что делает, — облизывает свои почему-то ставшие сухими губы. От всего этого Дзирту становится по-настоящему страшно. Всё, чего он хочет — это чтобы сестра успокоилась и стала прежней, доброй Вирной, с которой не страшно ничего в этом мире.       — Женщину и мужчину что-то привлекает друг в друге. Например, красота. Красивые глаза.       Что-то внутри заставило маленького эльфа взглянуть сестре в глаза. Пристальный взгляд и «гляделки», в которых оба выходят победителями. Дзирт почувствовал, как его щёки запылали. Он поднёс ладони к горящим щекам, не разрывая зрительного контакта, а Вирна, глядя на это, сглотнула. Осознание молниеносно приближалось.       — Значит, я должен буду делать такое с тобой?       Вирна побледнела, и её глаза округлились.       — Но ведь тебе нравятся мои глаза, и ты всегда меня трогаешь, — начал объяснять Дзирт. Теперь-то он был уверен, что понял. О чём бы ни говорила Вирна, это похоже на то, что бывает, когда они остаются совсем одни. — И ты добрая, — добавил он уже совсем тихо, и так искренне, что в любой другой раз Вирна бы не удержалась и улыбнулась, — очень добрая, поэтому я хочу, чтобы ты испытывала «самую приятную вещь» …       Глаза Вирны погасли, как резко потухшие угли, но всего через пару секунд в них будто разгорелось пламя из самых глубин бездны, а лицо сестры исказилось гримасой невиданной ярости и неуправляемого бешенства.       И это было куда страшнее, чем даже столкнуться с вечно злой и ненавидящей его Бризой.       Дзирт и опомниться не успел, как его зрение выхватило невесть откуда взявшийся в руке сестры кнут.       — Ты издеваешься надо мной, драучий корм?! — заорала она так, что Дзирт впал в ступор, чувствуя, как ужас сковывает его.       Почти не знающий, что такое избиение мальчик закричал, когда на него обрушился первый удар, но кричал он больше не от боли, а от страха.       Сколько бы ни прошло времени, Вирна ушла, и это был, кажется, первый за всю его недолгую жизнь случай, когда он был такому рад.       Дзирт тихо скулил от боли, лежа на полу, не в состоянии пошевелиться. Даже всхлипы и дрожь заставляли его чувствовать боль в разодранном змееголовым кнутом тельце.       Вирна давно ушла, а он всё ещё просил прощения, и его слабые, бессмысленные и никем неслышимые «прости» лились бесконечным потоком. А ведь он даже не представлял, что сделал не так, не имел ни малейшей идеи… Вирна почти не била его, да и то, если била, то за какой-то очень серьёзный проступок, и вдруг ни за что.       От всего этого было страшно. То, что его избили, пережить ещё можно, а вот то, что некого хотя бы мысленно умолять о помощи, не от кого ждать даже скупого сочувствующего взгляда — вот этого не вынести. Да и что будет, когда Вирна всё же выйдет из своей комнаты…       Но она закрылась в комнате и не выходит. За дверью как всегда тихо, и у Дзирта малейшего понятия нет, чем она там занимается.       И он даже представить не может, почему она так зла.       Всё, что он может — это лежать на полу, тихо скулить от боли, глотая слёзы, и просить у даже не слышащей этого Вирны прощения, вперемешку с просьбами вернуться. Пусть лучше она изобьёт его ещё раз, лишь бы только затем она снова стала доброй и обняла, согревая своим теплом.       Пусть она делает всё, что угодно, лишь бы только она не превратилась в такую же злую, как все женщины, которых он видел.