Вторая жизнь

Несмотря на печальное окончание вчерашнего дня, Такао проснулся в хорошем настроении. Те товарищи, которых поселили с ним, еще дрыхли, так что Казу пожал плечами и, выудив зубную щетку с полотенцем, отправился умываться, беззаботно напевая. В ванной уже педантично шкрябал щеткой Мидорима. – Утречка, – Казу просиял улыбкой и просканировал Шин-чана с ног до головы. Все тот же безразличный вид, но в глазах, ставших немного ярче, рассеялась былая пустота, не вся, но какая-то ее часть. Мидорима сфокусировался на его отражении в зеркале и кивнул, замерев на мгновенье. Звонкий голос вкупе с улыбкой и привычным приветствием опять заставил подумать на миг, что это Такао, только тот так делал. "Надо поговорить с ним! Хватит, надоело выслушивать эти бесконечные "нельзя" и "не по правилам"! Я хочу вернуть моего Шин-чана", – твердо решил Такао. – Слуфай... тьфу!.. – он подавился пастой, сплюнул и продолжил уже нормально: – Слушай, а вы присоединитесь к нам на море или будете только в спортзале тренироваться? В прошлом году они тоже тренировались на песке, но кто знает, вдруг Накатани-сан изменил стратегию? – Не только, вот что, – Мидорима был немногословен, видимо не хотел выдавать секреты команды. – Хм, ну, в любом случае еще увидимся, – Такао привычно похлопал его по плечу и направился переодеваться. Спину сверлил нечитаемый взгляд. И нет, сразу они так и не увиделись, шутокувцы тренировались в другой стороне и их было не видно. А сейриновцы опять провели весь день на песчаной площадке, отрабатывая бег и броски с мячом и устойчивость. Терпение Казу быстро таяло оттого, что неподалеку находился Шин-чан, с которым он никак не мог потренироваться как обычно. Такао вечером даже в море не стал долго плескаться, а прямиком направил стопы в спортзал, где раздавались одинокие стуки мяча – Мидорима, как всегда, отрабатывал трехочковые. – Один остался? – приятный голос разнесся по всему спортзалу, и от неожиданности Шинтаро промахнулся. Мяч бамкнул об кольцо и улетел вбок. Такао прыснул. – Извини, не думал, что ты напугаешься. – Я не напугался, вот что, – отрезал Мидорима. – Да-да, конечно, – протянул Казу. – Как у тебя сил хватает еще и на броски? В лагере тренировки куда жестче, чем обычно, лично я уже с ног валюсь. – Несмотря на усталость, я должен выполнить норму бросков, – снизошел до ответа Шинтаро. Такао покивал, уж эти нормы шиновские, из-за них он вечно задерживался в школе, чтобы потом отвезти напарника домой. – Ясно все с тобой. Хм, только сейчас заметил, у тебя нет сегодня талисмана? Вокруг и впрямь было пусто. Мидорима нахмурился, поджал губы. – Нет. Талисман Раков сегодня – рисунок, цвет золотой, вот что. А я... – Не очень хорош в рисовании, верно? А что, никто в команде больше не рисует? Мидорима пожал плечами. Ясно, даже не стал спрашивать. Казу закатил глаза, ну что Шин-чан за цундере?.. Хотя эта его отстраненность с чужими заставляла Такао гордиться тем, что к Шину и его талисманам приближен только он. Кстати, о рисунках, а ведь теперь Такао умеет рисовать и даже блокнот взял с собой, где рисовал не только Шин-чана. – Подожди немного, – выпалил он и выскочил за дверь. Ну и пусть осталось всего ничего от этого дня, зато он может поднять Мидориме настроение. Промчавшись по коридору и услышав нетерпеливый оклик Рико, приготовившей ужин, он отмахнулся, ворвался в комнату и зарылся в свою сумку. Блокнот был на месте. Пролистав его и найдя выполненный в золотистых тонах рисунок Соры, Казу выдрал листок и побежал обратно. Нет, однозначно надо повышать выносливость – легкие уже горели огнем, а ноги натужно ныли. Когда в спортзал с грохотом носорога влетел Такао, Мидорима снова промахнулся. – Вот, держи, – Такао отдышался и протянул ему рисунок. Шинтаро с неподдельным изумлением уставился сперва на него, а потом на листок. – Это твой пес? – Да, Сора. По-моему, очень даже похоже получилось, я и не ожидал. – Так это ты нарисовал? – его брови подлетели вверх, даже очки как-то пораженно сверкнули. – Ну да, я, – щекам стало тепло, Казу проклял все на свете из-за того, что покраснел, и таки всучил листок Мидориме. – Красиво, вот что. У тебя талант, Изуки. – Спасибо. Кстати, можешь себе оставить, если нужно будет, я себе еще нарисую, – ну точно покраснел... – Вообще, я даже подумываю дальнейшую учебу связать с рисованием, дизайнером, например – интерьерным или ландшафтным. Или что-нибудь в этом духе. Мидорима бережно убрал листок в карман и благосклонно кивнул, несколько мягче глядя на Такао. – Неплохие профессии, а с таким талантом это будет куда легче. Еще, конечно, у Такао было отличное знание английского, и он вполне мог пойти на переводчика, к примеру, но рисование успело его захватить, он уже все тетрадки изрисовал на уроках. – А ты? – Спортивный врач, вот что. – Здорово, – искренне восхитился Казу, переступил с ноги на ногу и поморщился от судороги. – Так, мне определенно пора на отдых, ноги отваливаются. Мидорима остался в зале доделывать свою норму, а Казу, как ему ни хотелось остаться с Шином, поплелся в душ, ужинать и спать. Так и повелось – еще пару дней они торчали на берегу, глотая песок, и только потом Рико пустила их в спортзал, где уже дожидались соперников шутокувцы. Было дико непривычно играть против Шин-чана, да еще и распасовщик там был весьма посредственный. Нет, он вполне умело играл, но всего того, что мог Такао, не показывал. А от его пасов Мидорима то и дело морщился, пока никто не замечал. Никто, кроме Такао... Поэтому после игр по вечерам, когда Шинтаро оставался со своими трехочковыми один, к нему начал присоединяться и Казу. Ну как присоединяться... сперва просто болтал, потом начал активно втягивать в разговор и Мидориму, а в конце тренировочной недели и вовсе вовлек в игру один-на-один. – Эх, продул, – он надулся, распластываясь на полу. – Ты зверь, Ш... Мидорима. – Ты неплохо играл, вот что, – уголки тонких губ приподнялись в призрачной улыбке, и Казу от неверия застыл – впервые Шин-чан улыбнулся новому ему. – Да, я смог отвоевать целое очко. Они прибрались в зале, заперли его и отправились в онсен. Сперва Мидорима планировал отказаться, но потом все мышцы словно разом заныли, он стиснул зубы и пошел следом за Такао, который что-то мурлыкал себе под нос. Так и получилось, что в горячей воде они оказались вдвоем. Положив на бортик очки, Шинтаро пристроил туда же еще одни, плавательные. Казу невольно прыснул: – Какой говорящий талисман... Мидорима недовольно цыкнул, но Такао его не слушал, он старался не пожирать его глазами. Раньше-то он особо не обращал внимания, а сейчас просто не мог отвести взгляд от широких плеч, груди и рук. Тело отреагировало вполне закономерно и напряглось, а во рту пересохло. Сглотнув, он попытался отвлечься. – Кхм... а какой талисман сегодня у Скорпионов? Он не ожидал, что Мидорима закаменеет. – Зачем тебе? – Ну, я Скорпион вообще-то, у меня днюха 23 октября, – протянул Такао. Мидорима задумался. – Это Весы, а не Скорпион. Точнее, 23-е число спорное, его относят и к тому, и к другому знаку, вот что. – Почти 24-го родился, так что Скорпион. Так какой талисман? Шинтаро повернулся немного и попытался поправить очки для пущей важности, забыв, что они мирно покоятся на бортике. Такао зажал рот, чтобы не расхохотаться, и практически пропустил ответ. – Краска синего цвета. – Ага, ясно... – он рассеянно кивнул и таки заржал. – Только ты снова разговаривал со львом! Громкий смех не успел отзвучать, когда его толкнуло назад. В спину неудобно врезался край бортика, по бокам, упираясь в этот бортик и отрезая пути побега, расположились напряженные руки Мидоримы, а сам Шин с непередаваемым выражением лица пристально всматривался в распахнутые от изумления глаза. Казу не думал, что Мидорима может так бурно реагировать на... а на что, собственно?.. – Откуда ты знаешь? – Ты о че... – Ты сказал "снова разговаривал"... Откуда ты знаешь, что это уже было? Такао заерзал, костеря себя на все лады. Забылся и прокололся, Суга его уроет! – Слушай, Мидорима, это же не секрет, я просто... – Я просил Такао никому об этом не рассказывать, и он обещал, а обещания свои он все-таки сдерживал, вот что! Так что это именно секрет и только мы двое об этом знали. Откуда узнал ты?! Казу мысленно застонал. Он действительно обещал и даже реально сдержал обещание, никому не проговорившись (а так хотелось!) об этом смешном случае. И он, конечно, рад, что Шин-чан так верит его слову, но не сейчас же! А еще... его близость сбивала с толку и не давала придумать нормальную отмазку. Стоявший на коленях прямо между его ног Мидорима нависал над ним, и Казу инстинктивно уперся ладонями в его грудь в попытке отодвинуть. Тот не сдвинулся ни на миллиметр, зато ладони у Такао запылали от острого желания провести ими по влажной коже, упругим мышцам, обхватить за шею, притягивая к себе... В панике он попытался подтянуть ноги, но лишь прижал их к бедрам Шин-чана и содрогнулся, пронзенный еще сильнее опалившим желанием. В животе скрутился огненный ком, член уже давно стоял колом, а во рту было сухо, как в пустыне. Оторвавшись от пронзительного изумрудного взгляда, Такао опустил глаза, залипнув на тонких поджатых губах, и перевел еще ниже, уставившись на капельку пота, игриво скользнувшую между ключиц и опустившуюся на грудь. Невыносимо захотелось слизнуть ее, перейти к шее, оставляя собственнические метки... Казу тяжело сглотнул и облизнул пересохшие губы. Он не представлял, насколько выразительное у него было лицо, зато это увидел Мидорима, который на таком ничтожном расстоянии мог разглядеть даже бисеринки пота, покрывавшие стройную шею, и ходящую ходуном от частого, прерывистого дыхания грудь. "Только вниз не смотри, Шин-чан!" – взмолился Такао. Если Шин увидит, в каком состоянии его нижняя половина, то... Казу даже представить боялся, как тот отреагирует. Это только он тут гей и завелся от того, что его зажал нравящийся ему парень, а Шин-то не такой. Ведь нет? А жаль... – Откуда. Ты. Знаешь? – процедил Мидорима и осекся, неверяще увидев поплывший взгляд и чувствуя пробившую Изуки дрожь от его голоса. Все это вкупе с остальными признаками четко дало понять, что тот... возбужден? Его завел он, Шинтаро?! – Я... я... – в голове шумело, Казу никак не мог собраться с мыслями и придумать хоть какую-нибудь отговорку, только продолжать пожирать глазами обнаженное тело напротив. Воздух вокруг них сгустился, наэлектризовался, грозя взрывом. Мидорима прищурился, наклонился чуть ниже, продолжая вглядываться в потемневшие серые глаза, которые вновь поднялись на его губы, Такао на грани слышимости застонал и подался вперед, когда... – Изуки? Изуки, ты здесь? Чужой голос отрезвил не хуже ушата ледяной воды, Такао, задохнувшись, отпрянул от Шина. В онсен заглянул Киеши, одним только взглядом оценил обстановку и посуровел. – Что тут происходит? – Нет, ничего, мы... просто разговаривали и... – Казу нервно хохотнул, отпихивая Мидориму. Тот медленно убрал руки с бортика, все еще оглушенный свалившимся на него откровением об ориентации Изуки и тем, что он завелся от него, Мидоримы. Киеши посмотрел на взбудораженного Такао, на отсутствующего Шина, улыбка его померкла, но он подхватил большое полотенце и развернул, безмолвно приглашая Такао закутаться в него. Вот теперь точно проблемка – у Казу по-прежнему стояк такой, что можно гвозди забивать, и если даже Мидорима со спины этого не увидит, то перед Киеши он будет как на ладони. А уж догадаться, кто поспособствовал его возникновению, не сможет только полный идиот, коим Киеши абсолютно точно не был. Покусав губу, Такао подобрался к бортику и, помедлив, все-таки поднялся, как можно скорее перелезая и ныряя в полотенце. Одев очки, Мидорима со смешанными чувствами наблюдал, как Киеши с исказившимся лицом закутывает Изуки и обнимает. Совершенно ясно было, что их связывала не только дружба, это даже нечуткий Шин понял. А еще он вспомнил, что так и не получил ответа на свой вопрос. – Ты так и не ответил, Изуки, – от неожиданности Казу вздрогнул, что не укрылось от Теппея, – откуда ты знаешь, что такое уже было? – Вы о чем? – непонимающе спросил Киеши. – Да так... Я... слушай, Ши... Мидорима, – Казу лихорадочно придумывал, что бы сказать, и выпалил: – Просто услышал в коридоре, да! Пока, спокойной ночи! Схватив Теппея за руку, он вылетел в другое помещение, где наспех оделся в чистое, отчаянно стараясь успокоить взыгравший гормонами организм. Теппей скрестил руки на груди и обдумывал увиденное и услышанное. По всему выходило, что Изу... нет, это не Изуки, а Такао, но как же тяжело принять это! – прокололся на чем-то, что знали только они с Мидоримой. Как там сказал Сугавара, его ангел? Что ему, Такао, нельзя рассказывать о произошедшем? А если это расскажет и не он, а другой человек, то что будет?.. Но сперва очередь за Теппеем. – Послушай... Изуки, нам надо поговорить. – Давай не сейчас, Киеши, пожалуйста, – Казу приложил ладони к пылающим щекам и с силой потер. Перед глазами все еще стоял обнаженный Шин-чан, ни капли не успокаивая. – Спасибо, что вовремя пришел и выручил, но... потом, все потом... Подхватив вещи, он направился в комнату, Киеши последовал за ним, твердо решив тогда поговорить с Мидоримой. Завтра они разъедутся только в обед, значит, времени будет достаточно. Не вылавливать же его в Токио, город-то огромный. А потом дойдет очередь и до И... Такао. И тогда... ему однозначно придется рассказать все до последнего слова и объяснить, зачем он притворялся! – Ух, чего это с тобой? – Кога шарахнулся от стискивающего кулаки Теппея. Тот насилу расслабился и попытался улыбнуться. – Ничего, Кога, все нормально. – Да? А вид такой, будто... – Хьюга нахмурился, окидывая его внимательным взглядом, и покосился на молча завалившегося на свой футон Такао. – Вы с Изуки поссорились? – Нет, я же говорю, что все нормально. Куроко незаметно оказался рядом и тревожно заморгал, у него были кое-какие догадки. И Киеши их подтвердил, слегка кивнув. Утром Такао умело избегал высматривающего его Мидориму, коего не убедили жалкие отговорки (да еще и лживые – ни в каких коридорах они с Такао не говорили о том забавном случае), встревоженного Сугу, чувствовавшего неладное, и призраком подкрадывающегося Куроко, благодаря которому Такао точно скоро прокачает свой особый взгляд до сотого уровня. Киеши избегать не пришлось, тот сам не навязывался, а незадолго до отъезда незаметно перехватил Мидориму и позвал его в сторону безлюдной аллеи, чтобы никто не подслушал. – Ты о чем-то хотел поговорить, Киеши-сан? – Мидорима холодно поправил очки. – Это из-за Изуки? – Изуки... да, – Теппей прикрыл глаза, а когда открыл, в них отразилось сильнейшее страдание, Мидорима аж вздрогнул. – Это уже не мой Шун, Мидорима. Он умер. В голове Шинтаро мгновенно пролетел номер телефона для вызова санитаров в белых халатах и со смирительными рубашками. Киеши однозначно необходима квалифицированная психиатрическая помощь. Теппей заметил крохотный шажок назад своего собеседника и слабо улыбнулся. – Знаю, звучит как полный бред, да? – он дождался осторожного кивка и продолжил: – На самом деле Шун... мой Шун умер на тех источниках. В тот же день, что и Такао. Скажи мне, Мидорима, ты веришь в переселение душ? – Нет, – отрезал Шинтаро, но в памяти пронесся тот же вопрос, заданный Та... – А зря. Разве Такао не говорил тебе, что он вернется, даже если умрет? Из перебинтованных пальцев вылетели наушники, а зеленые глаза сравнялись размером с очками. – Откуда ты?.. – Давай с самого начала, – Киеши приглашающе указал на лавочку. Они сели, и Теппей откинулся на спинку, запрокидывая голову. – Тогда... Шун умер. Он утонул и не дышал, когда мы его вытащили. Всего пару минут, но, как оказалось, этого хватило для... Он очнулся совсем другим человеком, не помнил, где он, не помнил нас, не помнил прошлое, не помнил почти ничего. Он перестал шутить, он стал совершенно по-другому смеяться, его речь, жесты... раньше Шун был мягким, но теперь... изменилось все. Даже вкусы – в еде, музыке, фильмах... Мидорима внимательно слушал и холодел от невероятной, но навязчивой мысли. Ведь и ему казалось, что Изуки был другим, а стал слишком похож на... – Еду теперь любит перченую, особенно кимчи, хотя раньше терпеть не мог острое, из музыки предпочитает рок, а ведь всегда слушал попсу, фильмы смотрит в основном ужастики вместо комедий. Он стал очень тактильным и не только наедине... – Киеши кашлянул и смущенно улыбнулся. – Думаю, ты уже понял, что мы с ним встречаемся. Встречались... – Да, об этом я догадался, вот что, – подтвердил Мидорима. Почему-то слова об уединении и отношениях с Изуки неприятно кольнули. – Но речь о том, откуда ты знаешь, что мне тогда сказал Такао? – Потому что сейчас в теле Шуна душа Такао. – Это не может быть! – И тем не менее... Отличие за отличием, оговорка за оговоркой, непонятно откуда взявшийся брат, о котором раньше не было ни слова, множество нестыковок... А за пару дней до лагеря мы с Куроко наткнулись на охваченного истерикой Шу... нет, не его, с Сугой и подслушали их разговор. – О чем они говорили? – Мидорима все еще не верил, не мог поверить. – Он говорил, что... – Киеши прикрыл глаза и стер влажную дорожку со щеки. – Что он умер, но вернулся ради родных и тебя. Что он не может больше притворяться другим человеком и что мой Шун... тоже вернулся, только имени не назвал, но это я обязательно выпытаю. Кем бы он ни был, я приму его. – А... – Еще Такао говорил, что хочет вновь учиться и играть с тобой, смеяться над талисманами... Это его слова, не мои! Что обещал снова станцевать с тобой вальс под его песню... Он правда написал песню? – Да, – еле выдавил из себя Мидорима, до хруста сжимая поднятые наушники. – Что вы танцевали в тот последний день, – Киеши свел брови, пытаясь дословно припомнить ту полную горечи и отчаяния исповедь. – Что он пообещал тебе – даже если умрет, то снова родится и найдет тебя, будет доставать и в следующей жизни, чтобы ты не стал социопатом, и так-то весь цундере... Говорил Киеши, а у Мидоримы в ушах звучал лукавый голос Такао, произносящий эти самые слова. И он не мог никому рассказать, Шинтаро прошерстил его телефон недавно, когда смог перебороть себя и взять его в руки. Там не было ни звонков, ни смс-ок посторонним, только ему Такао писал, когда ушел домой в тот вечер. Киеши больше ниоткуда не мог этого узнать, лишь от самого Такао и уже после его... смерти. – А еще он вспоминал тот прошлогодний случай, когда мы сидели в кустах и наблюдали за вами с Кагами-куном, – рядом внезапно материализовался Куроко, но парни даже не вздрогнули, погруженные в свои мысли. – И о том, как Рико-сан нас едва не прирезала, споткнувшись с ножом в руках. Она никому не рассказывала, я точно знаю, ей было очень неловко и стыдно, и мы с Кагами-куном тоже молчали. Никто об этом больше не знал, только мы. – Суга, оказавшийся его ангелом-хранителем, запретил признаваться, – продолжил Киеши, – вроде это нарушает какие-то небесные правила. Но я подумал, что даже если самому Такао нельзя, то, возможно, ничего страшного не случится, если об этом расскажет совсем другой человек. – Почему... – хрипло выдохнул Мидорима, бессмысленно взирая на порванные неизвестно в какой момент проводки наушников. – Потому что он вернулся из-за тебя, – просто ответил Киеши и тяжело поднялся. – Родных он отпустил, судя по всему, но тебя не смог. Ты подумай, Мидорима, да не затягивай, вам же обоим тяжело. Ладно, пойдем мы, нам уезжать пора, а мне еще надо выяснить, кем теперь стал мой Шун. – Мы слышали их с Сугой-саном разговор пару дней назад... Такао-кун должен был попасть в рай. Но он отказался от рая – ради тебя, Мидорима-кун, – в обычно бесстрастном голосе Куроко явно слышались уважение и восхищение. Они ушли, оставив ошеломленного Мидориму переваривать услышанное.