***
Чонгук родился жарким летом, ровно в полдень; это издревле в Королевстве Юга считалась символом божественного предназначения: мужчины, родившиеся в летний полдень, считались сильнее, выносливее и умнее остальных во всех отношениях. Тэхён родился в январе, в темную полночь - на небе не было ни единой звездочки, а луна была тогда сокрыта серыми облаками, что плыли в высоком иссиня-черном небе. Этот знак - рождение в зимнюю полночь, еще и безлунную, - означал в Королевстве Севера, что такой ребенок будет обладать хорошими способностями к прорицанию и будет уметь распознавать слова ночных звезд. Чонгук рос в одиночестве. Весь его день был расписан поминутно: уроки верховой езды, занятия точными науками с лучшими учителями, уроки владения мечом, стрельба из лука, военная тактика, карты и история Королевства… Так много всего - и так мало в этом всем веселья; так много пользы - и так мало игр… Тэхён рос в одиночестве. Весь его день был расписан поминутно: алхимия, гадание на картах, философия, история Королевства, мифология, уроки чтения природы… Так много всего - и так мало во всем этом свободы; так много пользы - и так мало жизни… У Чонгука не было друзей. Ему не разрешалось иметь друзей. Когда мальчик начинал капризничать, отказываясь слушать очередной урок, проливая горячие слезы на свитки исписанного пергамента, король Юга был вынужден вызывать слуг - шутов, танцовщиц, актеров, - чтобы отвлечь и развеселить Чонгука; но, когда однажды Чонгуку слишком сильно понравилась птичья клетка с дрессированными голубями, и мальчик захотел подержать ее в руках, рассмотреть птичек поближе, - он не смог справиться со своей радостью, что тлела в его груди, и его маленькие ладони раскалили железную клетку докрасна, и перепуганные голуби, бьющиеся о прутья клетки, сожгли свои крылья. С тех пор Чонгуку запрещалось прерывать занятия, запрещалось капризничать и требовать веселья. Запрещалось радоваться. У Тэхёна не было друзей. Ему не разрешалось иметь друзей. Когда Тэхён любовался весенними цветами, что раз в год расцветали лишь на минуту в Королевстве Холода, то мальчик открывал оконные ставни настежь, и тянулся рукой к прохладным лепесткам, мечтая ощутить их; но пальцы Тэхёна превращали бледные розовато-персиковые розы в восковые остекленевшие бутоны, покрывая их колючим инеем… А когда Тэхёну было шестнадцать, и когда он впервые влюбился - в одну девушку, что убирала библиотеку замка каждый день, - и когда Тэхён тайком встретился с той служанкой в королевском саду, и протянул руку к ее румяной от мороза щеке - то не смог сдержать своего пробирающего насквозь желания первого неловкого поцелуя, и нечаянно превратил девушку в ледяную статую, заморозив ее своей первой любовью насмерть. Эта застывшая фигура стояла в саду еще несколько дней, пока Тэхён не разбил ее сам на мелкие ледяные осколки… С тех пор Тэхён запретил себе чувствовать, запретил себе привязываться к кому бы то ни было, запретил себе любить. И в его груди появилась очередная угловатая полоса морозного холода, покрыв бархатным инеем каждый удар сердца.***
Из города Халстеин, что ныне известен как Пустошь, - оттого, что превратился он и впрямь в самую настоящую пустошь, в ветхие руины и безжизненные развалины, - из города, что стал полем битвы солдат Севера и Юга, не смог спастись никто. Кроме одного только человека. То был ребенок; мальчик, что даже не смог бы поднять колчан, полный стрел. Совсем еще юный, - примерно настолько, насколько были юными в те времена принцы Чонгук и Тэхён, дети тех двух королей, что погубили сам Халстеин. Тот мальчик, говорят, рос добрым и заботливым, чутким и открытым всем людям; он любил животных, любил саму природу во всех ее проявлениях и любил саму жизнь. Но тот ребенок светился изнутри слишком ярко. Его волосы с каждым годом приобретали сиреневый оттенок спелого винограда, его глаза светились каким-то удивительно теплым зеленоватым светом. Мальчика звали Намджун; и он умел творить странные вещи - без злого умысла, и ничуть не плохие, - но странности эти пугали простых суеверных людей, среди которых он рос. Намджун умел менять погоду. Когда его мать расстраивалась, что не может выйти на улицу из-за начавшего вдруг накрапывать за окном мелкого холодного дождя, Намджун поднимал глаза к небу и говорил: «Я хочу, чтобы было солнце… Пожалуйста, можно? Пусть будет солнце!» И дождевые облака мгновенно расступались, и солнечные лучи спускались с высоты проясневшего небосвода прямо на еще мокрую траву. Намджун умел слышать природу. Когда его отец бывал свободен (что бывало крайне редко), и собирался отправиться на охоту, то всегда спрашивал, присев перед сыном на корточки: «Где же мне искать добычу? Как ты думаешь?» И Намджун, нахмурившись, вертел вокруг головой, и, словно услышав вдруг что-то, начинал крутиться то в одну сторону, то в другую, указывая пальцем куда-то вдаль и приговаривая: «Вон там есть лисица… Она ждет, когда кролик покажется из своей норы. А вон там - дикие утки спустились к озеру, чтобы отдохнуть. А вон там - медведь нашел дикую ягоду, и встал на задние лапы, чтобы дотянуться получше… Ой, а там - целая стая диких оленей!» Отец мальчика улыбался и говорил: «Вот это да! Хорошо, спасибо, сынок», - и уходил в сторону леса… Но улыбка его исчезала, стоило отвернуться: уж слишком странным казался мужчине его собственный сын. Пугающе непохожим на обычных людей. Намджун умел чувствовать чужую боль. - Мама, мама! А кто такой Чон Чонгук? - Ч-что? - Там, где-то далеко, - Намджун показывал на юг, - там мальчик, такой же, как и я, и его так зовут. Ему так грустно… У него никого нет, и он один. Он ищет друга, и он плачет. Можно, я подружусь с ним? Можно мне к нему в гости? Женщина со страхом смотрела в глаза собственного сына, что пугал ее с каждым днем все больше; в глаза изумрудно-зеленые, как хвойная лесная чаща, глаза, непохожие ни на янтарно-карие глаза матери, ни на черные глаза отца. - Кто рассказал тебе про Чонгука? - Никто… Он сам рассказал мне. - Намджун прячет руки за спиной и виновато смотрит на маму снизу вверх. - Ты… Ты опять? - Ну, мама… Это не выдумки, правда! Я честно! - Прекрати сочинять ерунду! - Женщина, разозлившись, отвесила легкий подзатыльник сыну. Мальчик нахмурился и сжал губы, стараясь не заплакать. - Но я не вру!.. - Тебе мало? - Нет, - бубнит Намджун обиженно. - Тогда иди и займись делом, а не сочиняй всякую чушь! Нет никакого Чонгука! Иди, помоги лучше отцу! А после, вечером, мать Намджуна боязливым шепотом рассказывает своему мужу: - …и Чонгук, говорит, плачет там. Представляешь? Кто сказал ему? - Не знаю, я предупредил, чтобы ему не забивали голову этими россказнями. - Но кто-то же рассказал! - А вдруг он… А вдруг он и правда услышал?.. Возникает тяжелое молчание. Оба родителя боятся поверить в то, что их ребенок умеет слышать чужую боль… За сотни тысяч километров.***
Легенда о ребенке, о мальчике, провалившемся сквозь метровую кирпичную стену Халстеина, впервые была рассказана в одной дешевой деревенской таверне. - Он исчез! Он провалился сквозь стену, я вам правду говорю! Мало кто верил в эти россказни обнищавшего бывшего солдата, что с утра до ночи просиживал без дела, вспоминая времена своей былой славы за кружкой пива; но история об этом удивительном спасении обрастала все новыми подробностями, выдумками и домыслами… Однако суть ее всё же сохранилась.***
Намджун был единственным человеком, сумевшим сбежать из осажденного города под названием Халстеин. Мальчик был совсем молод, а также напуган и абсолютно беззащитен. Он слышал гудящий шум сражения под стенами своего родного города, топот десятков тысяч лошадей и тяжело вооруженных воинов; он видел, как приближались высокие странные сооружения - их огромные деревянные колеса тащили на себе веревками выбившиеся из сил люди… А с северной стороны к Халстеину подступала невесомая, почти бесшумная, белоснежная конница - и сотни всадников, облаченные в серебристые кольчуги, поднимали свои длинные стрелы вверх, на скаку натягивая тетиву тысяч луков. Халстеину, мелкому Королевству, расположившемуся как раз посередине между Югом и Севером, просто не повезло. И с одной стороны на него обрушились огромные горящие камни, выброшенные в воздух катапультами, перелетающие через ненадежную крепостную стену один за одним; камни сметали на своем пути всё, врезаясь в крыши жилых домов, образовывая в черте города сотни пожаров. С другой стороны - стрелы северян, направленные неверно, ошибочно, пронзали бегущих в страхе жителей Халстеина, нанизывая по нескольку тел сразу - так эти стрелы были длинны и быстры. Все мужчины, способные держать оружие, спешно собирались к воротам, надеясь оттеснить хотя бы часть армии от городских стен, а женщины хватали детей на руки и пытались сбежать из атакованного города, что в одночасье превратился в кипящий котел. Никто не успевал взять ничего из вещей, никто не успевал попрощаться друг с другом - людей охватывала паника, как и осознание того, что спастись уже вряд ли удастся. Когда наскоро собранная армия Халстеина вышла из ворот своего несчастного города и попыталась оказать хоть какое-нибудь сопротивление, то солдаты этим своим действием совершили ужасную ошибку - они вмешались в чужую войну. И командующий армией Юга, заметив это, отдал приказ своим войскам: - Перебейте их! Они против нас! В ворота хлынул черный поток окровавленной грязи, вооруженной острыми тяжелыми мечами, топорами и палицами - армия Юга, состоящая преимущественно из мародеров и нищих крестьян, которые хотели лишь награбить побольше; сражения происходили настолько часто, что хорошо обученных воинов уже просто не осталось, и оба короля - отцы еще совсем юных Тэхёна и Чонгука - набирали в свои армии абсолютно всех. Вслед за южанами погнались и солдаты, пришедшие с Севера. Не принадлежащий ни к одному из двух воинствующих королевств пограничный город Халстейн стал ареной сражения, точкой, в которой и произошла очередная кровавая битва; а жители города, не имеющие никакого отношения к старому соперничеству Юга и Севера, оказались загнанными в ловушку. Намджуну было тогда страшно. Он потерял из виду мать, и никак не мог ее найти, и знал также, что отец сейчас где-то по ту сторону крепости, и искать и звать его бесполезно. Мальчик, незамеченный кричащими и бегущими мимо людьми, забился в темный угол одной из улиц, прижав колени к груди и обхватив голову руками. Он плакал и думал только: «Пусть войны не будет, пусть войны не будет…» Вдруг он почувствовал, что его накрывает чья-то большая темная тень; он открыл глаза и увидел одного из солдат, вымазанного в грязи и крови. Его руки уже занесли меч над головой ребенка. Намджун вскочил на ноги и в ужасе стал пятиться назад; очень быстро его спина упёрлась в кирпичную стену, что огораживала город. «Я хочу на ту сторону, я хочу на ту сторону… Нет, пожалуйста!.. Только бы на ту сторону…» Раздался еле слышимый свист - кованый клинок уже рассёк воздух; Намджун зажмурился и вжал голову в плечи, мысленно попрощавшись с жизнью. Но вдруг стена позади мальчика стала мягкой, словно расступилась за его спиной, и сам Намджун вдруг провалился куда-то назад, словно в стог сена. Когда Намджун, едва переборов свой собственный страх, попытался открыть глаза, то увидел желтую кирпичную стену уже перед собой. Сам он сидел на земле, а шум ожесточенного сражения доносился откуда-то с той стороны городской стены. Намджун не понял тогда, что случилось. Он вскочил и бросился бежать - в высокий темный лес, что виднелся неподалеку; больше спрятаться было негде. …Мальчик не знал, сколько он бежал, толком не смотря под ноги, перепрыгивая кочки, овраги и поваленные деревья. Солнце было еще высоко, когда последние силы покинули Намджуна. Он не знал, где находится, не знал, куда бежит, - в его голове был только гул и отзвуки сбитого дыхания. Впереди показалась гладкая зеркальная поверхность озера. Оно было окружено густыми ивами и замшелыми дубами, у краев воды кое-где лежали большие темные валуны, а на поверхности затерянного в лесу озера плавали мелкие листья. Намджун едва мог дышать. Он забежал в прохладную воду, и остановился, споткнувшись о камень под водой, едва не упав на колени. Он пил воду прямо из озера, не заботясь ни о ее чистоте, ни о ее вкусе. А потом плюхнулся в нее с головой - и тут же вынырнул, отбросив волосы назад, вытирая лицо рукавом. У Намджуна больше не было дома: всем известно, что южане после себя и камня на камне не оставляют, а северяне - не отступают, пока не погибнет последний из их войска. У Намджуна больше не было семьи. У Намджуна больше не было ничего. Он не знал карт. Намджун не знал, где расположены соседние города, как до них добраться, и уцелели ли они вообще. В любом случае, ребенку дойти до соседнего города, не зная местности, совершенно безоружному и абсолютно не готовому ко всему тому, что выпало на его долю, не представлялось возможным. И так домом Намджуна стал бескрайний лес. Мальчик со временем научился охотиться и рыбачить, добывать себе еду и воду, строить ночлег и прятаться от морозных зим у южных границ. Он редко выходил из лесу к людям, и никогда не называл своего имени, представляясь просто как «Охотник». И со временем позабыл и собственное имя, и название ныне разрушенного города, в котором родился… Позабыл и о том чудесном спасении от верной смерти, и никогда не думал о нем. Он предпочёл не помнить.***
Чонгук - дитя самого Вечного Пламени. Родившийся из боли, забравший жизнь своей матери в обмен на свое появление на свет, и потому ставший самым последним, самым младшим потомком Южных правителей; Чонгук несет каплю вулканического огня в своем сердце. Тэхён - дитя самого Вечного Холода. Родившейся из безмолвных объятий инея, под волшебно сложившимися созвездиями морозного полнолуния; Тэхён несет острую льдинку мороза в своей груди. А Намджун - дитя самой Вечной Природы. Родившийся в королевской семье, берущей начало от древних и мудрых жрецов первобытных божеств природы; в семье, что правила пограничным городом Халстеин на протяжении многих веков, пока не оказалась уничтожена вместе со своим Королевством за один лишь день. Намджун несет в себе Поцелуй самой Природы, и дар этот теплится в дыхании Намджуна на протяжении всей его жизни. Намджун обладает властью, способной превзойти обе крайности - и Лёд, и Пламя; властью, способной прекратить вражду между Чонгуком и Тэхёном раз и навсегда.***
Тэхён, предчувствовавший скорое наступление очередной битвы в этой бесконечной, жестокой и бессмысленной войне с Югом, велел собрать не только всех солдат из собственного королевства, но и отправил несколько писем в соседние государства, надеясь на их поддержку. - Что, есть ли ответ? - Все еще нет, Ваше Величество. - Много ли еще нужно времени? - Встревожено спрашивает Тэхён. - Около месяца, Ваше Высочество… - Неуверенно отвечают королевские советники. И этот диалог происходит каждый день, на протяжении уже многих дней. Тэхёну нужно время. Тэхёну нужны солдаты. А Чонгук уже наверняка готов… Единственный способ задержать время, известный Тэхёну - это смерть. Но убийство - это слишком жестоко… Тем более, для того, кто всей душой надеется избежать причинения смерти. И у Тэхёна не остается выбора, кроме как применить свое особое умение, кроме как собрать все свои силы и всю подвластную ему магию в одно из ледяных полнолуний. Выждав подходящую лунную фазу, Тэхён одной из самых темных ночей выходит из ворот своего замка, окутанный холодным безжизненным лунным светом. Охрана дремлет, и Тэхён, бесшумно ступая по оледеневшей траве, приближается к самому краю пропасти - той, то ведет к объятиям соленых и парализующих морских волн. Бездушных и бессердечных, как и сам Тэхён. Опустившись к покрытой инеем земле, Тэхён начинает водить пальцем по поверхности мелкого горного ключа, что серебрится в лунном свете, что падает с самого обрыва вниз, рассыпаясь на миллиарды блестящих капель, и растворятся в синеве морских вод. - Приди же и взгляни на меня! Ты возлежишь здесь, в темноте ночи, и чернее сажи твое нежное некогда лицо, и иссохли и руки, и ноги твои, в хрупкие угли обратясь. В обломки кораблекрушения, в остатки плоти твоей - как изгнившая виноградная лоза на просторах Сонной Долины. Приди же, посмотри на сегодняшнюю Луну… Услышь меня. Тэхён продолжает водить пальцем по поверхности ледяного горного ручья, и пар, от каждого выдоха вырывающийся в ночной воздух, перестает быть заметен. - Извилистый узор от лезвия ножа… Веревка, впившаяся в горло… И камня рваный след, горящий, словно угли, летящие на город, что невинен… - Слова Тэхёна превратились в полубезумное бормотание, а слова его потеряли, казалось бы, всяческий смысл. - Костей обломки… И сон того, кто вечно спит, способен пробудить того, чей разум никогда не дремлет. Всё на виду - и так внутри сокрыто... Всё на виду. Плод ядовитый сорван мной и сброшен наземь, и воды Королевства Южного… мертвы отныне будут пусть. Слова, скатывающиеся с губ Тэхёна, подобны росе утреней, - но звучат они слишком неясно и безумно, и звучат в лунном свете, а не в алеющих отсветах приближающейся зари. - И ты, старик бессмертный, обретший юность навсегда, - в тебя почти влюблен я. Убей всё человеческое в людях, что зло хотят мне причинить… Заставь их умереть, о сущности свой забыв навечно. Но жизнь саму оставь им… Позволь им жить, познав объятья смерти. Тэхён каждым своим словом проклинал воду горного ручья, что впадал в бескрайние морские просторы. Те самые, что питают каждый из колодцев Южного Королевства. Тэхёну нужно время, чтобы защитить свои земли. И он намерен замедлить сборы армии Юга, - не ведая, что за беду кличет самому себе.***
Тем утром впервые за сотню лет небо над Южным Королевством было не оранжевым, не алым, и даже не желтым - оно оказалось бледно-серым в тот роковой день. - Мама, мама! Что это такое? - Тычет девочка пальцем в небо, высунув руку из раскрытых оконных ставней, что переплетены витыми коваными нитями в ромбовидный узор по ту сторону окна. - Что? О чем ты говоришь?.. - Мама, смотри, там вода в небе! С высоты серых облаков, отравленных этой ночью проклятием Тэхёна - так же, как и каждый из колодцев с питьевой водой на десятки и сотни миль вокруг замка Чонгука, - падают вдруг с небес крупные капли воды. - Ой, это и правда вода, смотри! - Девочка высовывает руку на улицу, подставляя кожу крупным тяжелым каплям, и радостно смеется такому непривычному явлению, как дождь. Но через пару мгновений кожа юной жительницы Южного Королевства покрывается крупными волдырями ожогов. Вода, что сыпется на земли Чонгука с облаков, отравляет все живое. Причиняет боль и страдания, неведомые прежде; приносит страх в сердца, приносит мучительные уродства и даже саму смерть. С высоты потемневшего неба на веками иссушенную землю Южного Королевства падали тяжелые крупные капли, с шипением разбиваясь о раскаленные камни мостовой. В Королевстве Чонгука пошел дождь - впервые за тысячу лет.***
Эти несчастные люди пали жертвами жестокости и трусливой слабости чужого короля. Население всего Южного Королевства, стянутое в большинстве своем под стены чонгуковой крепости, оказалось отравлено водами ядовитых колодцев. Иные же - пали жертвами кислотных дождей, что пролились над городом, окропив болью и страданиями лучших воинов и каждого жителя, от младенца до старика. Люди начали превращаться в чудовищ в то утро. В монстров, что теряли не только облик человеческий, но и сущность свою; люди, готовые идти на скорую войну, потеряли и свой привычный облик, и свой разум. Погибнуть посчастливилось немногим - рассыпаться в прах, разойдясь на мелкие трещины, обратиться в пепел, застыть вечным камнем, - большинство все же осталось в живых, однако же… Их уши удлинились, а кожа потемнела, приобретая оттенок самой грязной сажи. Грозовые молнии, посланные Тэхёном (а также тем, кто имел власть над стихией воды еще задолго до появления самого Тэхёна), осенили некоторые лица проклятием - и лица эти превратились в высушенные черепа, утратив и кожу, и мышцы, и глаза. У иных же кожи стало наоборот так много - и так много рук, и ног, и даже хвостов, - что лица их накрыли жирные кожные складки, и руки их разделились еще на несколько, и пальцы удлинились, подобно ветвям диких деревьев. У кого-то прямо из кожи начали прорастать шипы - как те, что подобны колючим розовым шипам, так и те, что больше походили на металлические части неведомого оружия. Пальцы приобретали дополнительные фаланги, удлиняясь чудовищно жутко и ужасно быстро; ногти становились кривыми и темными, и кожа трескалась, превращаясь в сухую змеиную шкуру. Покрасневшие вены выступали на почерневших лицах, и глаза, и носы, и рты становились отвратительны и ужасны. Воины, что стремились к славе - а иные и вовсе ее не желали, а лишь повиновались королевскому приказу, - стали чужими даже для собственных семей. Их собственные дети не признавали своих отцов. И боль эта душевная стала ничуть не слабее боли от всех полученных физических мучений. Головы некоторых южан стали венчать кривые рога - черные и витые, как у самого Дьявола; тела, растрескавшиеся под действием мучительных ядовитых дождей, освобождали скелеты, выпуская наружу странные формы человеческой жизни, готовые ринуться в бой, но потерявшие душу. Лица утратили свой человеческий вид, рты раскрылись в безмолвном крике о помощи - но вызывали лишь ужас, а не сострадание: головы, еще пару дней назад бывшие человеческими, обросли отростками кораллов и склизких водорослей. Никто не знал, что было хуже: остаться в живых, утратив человеческий облик, либо же умереть быстро, хотя и мучительно, - растрескавшись заживо, словно хрупкая старая известь, превратившись в живые статуи, застывшие навсегда.***
- Ваше Величество! Ваше Величество! - Один из министров даже не дождавшись разрешения войти вбегает в спальню Чонгука, забыв поклониться. В любой другой день это сочли бы ужасным оскорблением, - но случившаяся сегодня самая настоящая катастрофа превосходит все мыслимые и немыслимые масштабы. Министр останавливается, сделав всего пару широких шагов; его испуганный взгляд встречается со взглядом Короля. - Что это такое?.. Чонгук стоит у окна своей спальни, вцепившись в тяжелую темно-алую занавесь, и непонимающе, даже со страхом, переводит глаза от окна на министра и обратно, не придав значения отсутствию привычных манер. - Это… Это… - Министр подходит ближе, и останавливается рядом с Чонгуком. Оба смотрят вниз, на крупные голубоватые капли, что сыпятся из каких-то странных, невиданных серых облаков… - Это дождь, Ваше Величество… - Озадаченно говорит министр. Чонгук непонимающе смотрит на узкие каменные мостовые, по которым урывками перебегают люди, прячась под крышами мелких домов. Лотки с фруктами и тканями, а также прочим товаром, что привезли купцы сегодня, выставив на продажу, покрываются странными темными точками. Капли воды, которые должны бы стекать по поверхности предметов, прожигают их насквозь, вместе с деревянными полками, и падают на дорогу, раскалывая черные камни. - Почему… Почему они кричат? - Чонгук, нахмурившись, неуверенно тычет пальцем на корчащихся у стен замка людей. Их вопли долетают до окон королевской спальни, их рыдания оглушают и Короля, и министра. - Это ядовитый дождь, Ваше Величество… - Неуверенно бормочет министр. - Эти тучи… Пришли утром с северной стороны… Говорят, что они… Чонгук резко поднимает ладонь, заставляя министра замолчать. А затем этой же ладонью резко взмахивает в сторону дверей. Министр, испуганно кивнув, торопливо выходит прочь, и дверь за ним закрывается… Чонгук остается один. Он, широко раскрыв глаза, смотрит, как люди пытаются спрятаться под крышами и навесами, но места для всех не хватает. Он смотрит, как некоторые жители, что не успели укрыться от этого дождя, хватаются за сползающую с их рук кожу, что вместе с каплями сползает вниз, оставаясь держаться только на кончиках пальцев. Чонгук смотрит на то, как тяжелые - слишком тяжелые для обычной воды - капли разбивают черепицу на крышах жилых домов, и как все те, кто был призван к скорому сражению, погибают и получают непоправимые увечья. Глаза Чонгука становятся чернее, чем обычно, их взгляд становится колючим и злым, и алые искры начинают мелькать в глубине зрачков. Чонгук быстро тянется к кованой ручке окна, и, сделав пару нервных резких поворотов, распахивает обе застеклённые ставни. Сделав глубокий раздраженный вдох, Чонгук подаётся вперед и кричит изо всех сил: - Я УБЬЮ ТЕБЯ! СЛЫШИШЬ?! Я УБЬЮ ТЕБЯ, ТЭХЁН!!! Чонгук делает еще один глубокий вдох - и издает яростный, беспомощный, отчаянный крик, оглушая своим жутким злым воплем всё живое вокруг своего замка. В комнату проникает кислый ядовитый запах, смешавшийся с запахом гнили, жжённых волос и горелого мяса. Министры, оживленно переговаривающиеся в Зале Заседаний, разом замолкают и озираются по сторонам. Где-то в подземелье хрипло усмехается Дьярви.***
…После своего достаточно продолжительного приступа ярости Чонгук все-таки спустился в Зал Заседаний. Приказав уйти всем, кроме самых приближенных своих министров, король, пройдясь взад-вперед по ковровой дорожке пару раз, вернулся к трону, и встав перед ним, задумчиво начал свою речь: - Я… Я шокирован тем, что произошло сегодня. Я, безусловно, в ужасе. Эти люди… Они не совсем люди теперь, верно? - Он уставился на министров, словно ища поддержки; некоторые из них закивали. - Итак, я все обдумал… - Чонгук сложил руки за спиной и сделал несколько шагов в сторону одного из сводчатых окон. - Я думаю, так даже лучше. Эти люди… То есть… Эти воины - худший кошмар для нашего врага. Они ужасны, и они готовы отомстить за свой нынешний вид. Потеряв человеческий облик, они стали... - Чонгуку не удалось подобрать подходящего слова, поэтому он решил просто продолжать говорить: - Но, как бы то ни было, вместе с тем они стали лучшими солдатами, каких я только мог пожелать… Да... - Казалось, Чонгук говорил уже сам с собой - его голос стих, голова поникла, а слова стали едва различимы. Министры были в замешательстве. Они ожидали чего угодно, но только не такой реакции своего правителя. - Всё в силе, друзья мои. Мы соберем всех, кто выжил, и поведем их к стенам Северной границы. - Чонгук обернулся, и улыбнулся министрам - как-то слишком широко, как-то странно и даже немного безумно. - Войне - быть. Выждав пару секунд, Чонгук продолжил - прежним, привычным и решительным, голосом: - Я знаю, что это сделал Тэхён. Только он мог подчинить себе воду в нашем Королевстве, только он мог проклясть дождь. И я хочу, чтобы все пострадавшие - все, кто смог выжить, - отомстили ему. Голос Чонгука эхом отдавался от стен стихшего зала. - Живых людей почти не осталось. А Дьярви не станет есть гниль, и не станет есть камень… Нам скоро нечем будет его кормить. У нас мало времени. Мы должны выпустить его. Иначе… Иначе он сожрет нас - всех тех, кто остался.***