***
- Что… что это, Фроуд?.. - Я… я не знаю. Высокий темноволосый юноша по имени Оддманд сегодня только первый день охраняет крепость своего Королевства; однако розоватый туман, приближающийся с юга, совсем не похож… на… совсем ни на что не похож. А Фроуд, приземистый старик с седой бородой, вышел на свою службу в последний раз этим утром - однако ни разу за пятьдесят лет, проведенных на приграничной стене стражником, Фроуд такого неба не видел. Из-за горизонта - черное море. Много мелких точек, кривых и неровных, они как-то странно скачут на фоне уходящего вдаль рассвета, - и они не заканчиваются. Они - не облако, они - не птицы, они - не дым костров кочевников и даже не гуляющие на безлюдных просторах одичавшие демоны подземелий; они - южане. - Надо… открыть им ворота? - Спрашивает испуганно парень. - Нет… - Старик, всю свою долгую жизнь охраняющий ворота Северного Королевства - и чудом выживший после каждого из набегов - опирается ладонями на оледеневшие черные каменные кирпичи: - Это… Посланника, срочно. Отправь посланника нашему королю. Новичок Оддманд, что так похож на погибших близнецов-сыновей Чон Чонгука - если бы те только выжили - убегает в башню, и несется вниз по винтовой лестнице так быстро, как только может; старик Фроуд, оставшийся наверху, мысленно прощается со своей женой, детьми и внуками: «Ох, Хельга… Вот и настал мой последний день. Я, кажется, не вернусь сегодня домой… Прости меня, старого дурака, за всё, и береги наших детей, дорогая». Топот все ближе и громче, крики все злее и отчетливей; и хищный блеск в глазах Чонгука, что скачет верхом на пару шагов впереди своей армии, становится острее и алей. Армия Юга никогда не берет пленных. Они убивают сразу всех.***
Фроуд не открывает ворота на территорию Северных Земель - ворота в свой дом, где родился и вырос, где родились его потомки и умерли его предки. Оддманд не успевает сообщить вниз о приближающейся опасности. Не успевает даже спуститься ко входу в башню. …И все, что остается спустя минуту - это гулкое эхо от падающих с приграничной стены крупных каменных осколков, и шипение от плавящегося всё еще льда, и крик ворона в мертвенно-тяжелой тишине: его ждет небывалый пир сегодня - так много черепов и так много костей разбросаны по обе стороны Северной границы. Кроме одного: череп юного Оддманда стучит теперь глухо о горячий круп лошади Южного Короля, и смотрит мутными глазами на удаляющийся пылающий просвет посреди Ледяной Стены. Чонгук никогда не берет пленных. Чонгук берет только их головы.***
В звенящей тишине холодного воздуха слышится быстро нарастающий гул и шипение - это горячая кожа остывает в лучах вечно зимнего солнца, испуская пар. Оледеневшие деревья, что веками спят в объятиях льда, рушатся, и падают на землю - никто и не думает объезжать вековые черные стволы, армия, несущая смерть, торопится уничтожить Тэхёна и его хрупкое Королевство. Улыбка Чонгука так остра и так зла, а взгляд так упрям и так страшен, что алые зрачки сверкают красными винными оттенками, стоит блеснуть солнечному лучу на этом лице. «Ну, теперь уж я доберусь до тебя, теперь уж ты не исчезнешь… с рассветом…» - мысли Чонгука закипают в его голове, однако не лишены они печали: давно образ Тэхёна не являлся Чонгуку во снах… Но сегодня Чонгук явится сам. И не один. «Word wakker, ik heb je vrijgelaten, D’yarvi! ik laat je g'aan, ik laat je g'aan…» - Ik laat je g'aan!! - Выкрикивает Чонгук последние слова заклинания, что удерживало Дьярви взаперти. И тяжелое чешуйчатое веко распахивается где-то за десятки миль отсюда, и огненно-алый глаз с тонким кошачьим зрачком вспыхивает ярко в темноте сырого подземелья - и Дьярви просыпается. Не веря, что услышал наконец заветные слова… Не веря своему слуху, боясь поверить в свое счастье - но всё же это не сон: тяжелый ржавый замок на дверях клетки с грохотом падает на каменный пол. - KOM NAAR ME TOE!!! - Зовет Чон Чонгук своего воина на битву, как и обещал. Только сослужив службу потомку династии южных королей, тому, в чьих венах течет самая горячая на свете кровь, смешанная с золотой пылью, - только оказав услугу, Дьярви обретет свободу. И этот зов сейчас, что кричит во всю силу своих легких Чон Чонгук, - это как раз то, что может освободить пленника. Если он выполнит приказ. …И далеко на юге, там, где замок Чонгука высечен из цельного куска черной скалы - неизвестно как оказавшийся там, посреди ровной бескрайней пустыни - одна из приземистых круглых башен, облицованных рыжим кирпичом, задрожала вдруг, и черная пыль взвилась в воздух откуда-то из ее основания. Это Дьярви, услышавший «Kom naar me toe», сорвал с петель ворота в свою тюрьму, и тут же бросился прочь из темных коридоров, взвился по винтовой лестнице - и обрушил ее; оттого целая башня замка задрожала и как будто покосилась, - ведь в основании ее, глубоко под землей, и была отстроена та самая клетка, что уходила прутьями в глубокие лавовые реки. А лестница, по которой короли Юга не одно столетие спускались на нижние этажи подземелья, осыпалась вниз… Дьярви карабкался вверх, как по тоннелю, и ступеньки, хрупкие, как сухие листья мотыльков, осыпались под острыми черными когтями, под неловко сложенными огромными крыльями выпущенного на свободу зверя. Сухая рыжая земля, выжженная жестоким солнцем, растрескалась черными быстрыми полосами, кривыми и острыми, - они становились все больше, бежали все дальше, и одна из башен вдруг как-то осела… и тут же рухнула, рассыпав свои гигантские осколки камня по всей улице, раздавив королевскую конюшню и несколько тележек, что проезжали мимо. Из-под взрытой земли, за облаком поднявшейся оранжевой пыли, показались черные когти, с переливающимися бликами света на изогнутой их поверхности; чешуйчатые лапы, не похожие ни на крокодильи, ни на драконьи, не принадлежащие ни одному животному - только самому страшному чудовищу из самых страшных ночных кошмаров, Дьярви. Едкий серый дым, смешанный с кислым ядом подземелий, поднялся в помрачневшее небо - и вслед за этим мутным облаком с запахом смерти поднялся и сам Дьярви - и взмыл в небо, с хрустом расправив свои крылья впервые за долгие сотни лет своего заточения; и закрыл он собой солнце, пока не растворился в дали, улетев в сторону приграничной с севером стены.***
А где-то посредине двух границ, где-то в темных, мрачных изумрудных лесах, где высокие лохматые ели и сосны застилают своими бархатными ветвями мутное холодное небо, произрастая из самых жарких глубин черной плодородной земли, - там происходит диалог, от исхода которого зависит ни одна сотня, и ни одна тысяча чужих жизней. - Пора. Ты должен вмешаться, Намджун. - Но что мне делать? У меня даже нет армии… - Создай ее, - отвечает Моргана, - а я помогу тебе. Помедлив, Намджун спрашивает ведьму, шагнув ближе и недоверчиво прищурившись: - Я все же до сих пор не понимаю, какой тебе интерес помогать мне? - Мой дом - это лес, - отвечает задумчиво Моргана, - и лес этот… как раз между Югом и Севером; так же далек от Запада, как и близок к Востоку. Другого такого места не найти. В этом лесу берет свое начало Торджилс, бегущий в горячей глубине Южных песков, вьющийся вольными изгибами в долинах Запада, впадающий в соленые воды Востока - и выныривающий мерзлыми водопадами на Севере. Намджун замирает, и вся его недоверчивость и мнительность слабнут под действием волшебно-тягучего голоса лесной ведьмы. - Кто бы ни победил в битве, - продолжала тем временем Моргана, - мой дом будет разрушен, уничтожен. И если есть шанс спасти его, защитить его, то я воспользуюсь этим шансом. Ты должен понимать меня, как никто, разве не так? Ты, Ким Намджун, последний выживший Халстеина, дитя Пустоши… Легенда и миф. Ребенок, что провалился сквозь стену - и предпочел забыть об том на годы вперед?.. Намджун смотрит исподлобья на Моргану, не зная, что сказать; ведь как бы не была безумна ведьма, добровольно расставшаяся со своим рассудком и своей прежней жизнью в обмен на секретные тайные знания и вечную молодость… Она права. И Намджун уходит молча сквозь темно-зеленые кусты дикой ежевики, и, скрывшись в мрачной темноте, миновав опушку, выходит на пустой луговой простор. Закрыв глаза, Охотник останавливается в сыром от росы ровном поле - совсем один, но вовсе не одинокий. С ним - Природа дикости и первобытных инстинктов, что сохранила жизнь маленькому мальчику когда-то, укрыв его в своей тени. Эта природа кормила Намджуна ягодами и сказочно-удивительными сладкими плодами диких груш. Она поила его медовой росой и укладывала спать на самых нежных своих цветах. А теперь, раз уж Намджуну нужна помощь, а Моргане - защита, раз тысячи ослепленных болью и безумием хотят убивать, а другие тысячи - пережить этот день, Природа не может не вмешаться, не может не рассудить этот давний, вековой спор… Тех двоих королей, что созданы вовсе не убивать.***
Но пока Охотник слушает духов этого леса, запоминая их мудрость, обретая новые силы, неведомые прежде, - Моргана рисует кровью убитых ею птиц полосы на своем лице, обводит глаза и скулы четкими багровыми штрихами, - она собирается сдержать свое слово, она собирается создать воинов для Намджуна. Ведьма, живущая в лесу достаточно долго, чтобы называть теперь это место своим домом, - эта ведьма будет защищать свой дом от честолюбивой гордости и Юга и от холодного высокомерия Севера любой ценой. Но пока она не знает, что не одна идет на этот бой не по доброй воле, но по чужому зову: где-то далеко беззвучно размахивает огромными крыльями в сыром туманном воздухе еще один участник сегодняшних событий, которому уготована особая роль, - секретный воин, ждавший своего шанса слишком долго, чтобы упустить его; тот, кто предпочел умереть, нежели вернуться под командование эгоистичного потомка Южных королей… Однако Дьярви так давно не видел солнца, так давно не дышал чистым и свежим воздухом… Тот, кого нынче называют позорным словом «Дьярви», так давно не видел свою принцессу. Он увидит ее. Сегодня. Но он еще не догадывается об этом… Как и она сама. Та, которую нынче называют «Моргана», «безумная лесная ведьма» берегов Торджилса, что рисует кровью убитых ею птиц полосы на своем лице, обводит глаза и скулы четкими багровыми штрихами, - та, что собирается сделать воинов для Ким Намджуна.***
- Просыпайся, просыпайся, Подними же свою голову от холодной сырой земли, вырви… свои витые рога из цепких, вьющихся стеблей гутруна. Открой глаза, подними же свои иссушенные веки, развей свет солнца темнотой своих бездонных, опустевших глазниц. Opnaðu augun. Намджун открывает глаза - и не знает, сколько времени прошло; Намджун поворачивает голову на тягучий и низкий гудящий звук, - то Моргана оглушительно громко дует в рог дикого лесного быка: нужно, чтобы этот сигнал был слышен далеко… Нужно, чтобы этот призыв было слышно… глубоко под землей. Намджун отправляется обратно в лес, слушая кривую, как и сам рог, мелодию, зовущую к себе. Ноги шагают сами собой, невозможно сопротивляться этой мрачной магии - и этому тихому напряженному шепоту, что будто слышен за мили вокруг, - и вскоре Намджун видит Моргану. - Почувствуй течение времени, услышь шум суетной жизни над головой; ощути затхлый воздух своей могилы… И покинь его. Yfirgefa gröf þína. // и открыли они свои хрупкие веки, - и рассыпались те, как засушенные крылья мертвых бабочек. Ресницы скатились по вискам… и затерялись во мраке. // Намджун смотрит на хрупкую, заломленную назад фигуру в черном платье с подолом, рваным, как качающаяся на ветру паутина; смотрит на такие же черные вьющиеся волосы, волнами стекающие с затылка - и до самой отсыревшей травы… Так прекрасна, так тонка; но так безумна.. И так страшна. Моргана просит, Моргана зовет, - и ее слышат. - Покинь свой дом. Отопри дверь, отопри дверь, отопри… дверь. Koma út í ljósið. // и послышался скребущийся, царапающий скрежет - скрежет потрескавшихся ногтей по изгнившему дереву. // - Выходи, выходи, приди же ко мне. Приди же к нам... Причина твоей смерти вновь ступила на землю сегодня. Сотни и тысячи таких же, как и ты, невинных душ, погибнут - и будут страдать в вечности, не в силах закричать, не в силах разомкнуть зашитых губ. Помоги остановить их глупую смерть… Предотвратить… ее. Отомсти за свою гибель, - и спаси от смерти себе подобных. Hefna þín á morðingjanum. // земля начинает подниматься мелкими частыми холмами, они рассыпаны повсюду; Намджун слышит будто стук изнутри земли. Спустя секунды из холодных и сырых кочек начинают показываться вдруг маленькие белые ростки. Из одной, под самыми ногами, таких побегов вынырнуло сразу четыре; а за ними показался вскоре и пятый, поменьше. Грязные пожелтевшие стебли неизвестного растения оказались чьими-то пальцами - они начали двигаться, судорожно хватаясь за мягкую рыхлую почву; из земли начали показываться истлевшие рукава и проржавевшие манжеты давно устаревших стальных лат.// - Заберите потомков своих убийц с собой, в небытие… - Нет, нет! Я хотел вовсе не этого!.. Хруст прогнившей за столетия ткани, беспомощные хватания костлявых пальцев в холодном сыром воздухе, слепые ныне глазницы на стёртых до костей лицах, что не видят истлевшего савана, и потому снять его с себя не могут, - и тихий голос, заботливый, как и каждое аккуратное движение тонких рук Морганы, помогающее мертвецам освободиться: - Ты, может быть, и не хотел… Но они хотят. Намджун видит, как человеческая кожа, превратившаяся в полупрозрачную пленку, висит на сухих костях; слышит, как упрямо мычат рты, стянутые вросшими стежками гнилых нитей на губах. - Не бойся мертвых, Охотник: они напуганы так же, как и ты… Но они - воины. И они нужны тебе. Сотни лет они погибали в этой войне, что длится между Севером и Югом уже слишком долго. Они помогут тебе спасти жизни тех, кто, как и они, может погибнуть сегодня… Моргана заботливо берет холодный череп одного из мертвецов обеими ладонями, и аккуратно поддевает темную нить на его губах - и нить расходится, и слышится вдруг дикий вопль, оглушительный, отчаянный… Он остается в сердце Охотника ледяным холодным испугом, словно пронзившая грудь стрела; но он - всего лишь первый из сотен, что последуют вскоре. Даже деревья просыпаются от этого мертвого воя - выдергивают из земли свои корни, и со скрипом шагают вперед, раскачивая руки-ветви, стряхивая с себя птичьи гнезда. Из камней и осколков скал рождаются горбатые и широкоплечие элементали земли, и тяжело волочат свои непомерно огромные и тяжелые тела к Чистой Долине - к шелковому травянистому лугу, на котором призраки ведьм уже тысячи лет танцуют каждую ночь; к поляне, над которой навечно повис тонкий полумесяц растущей луны в голубоватом небе. Туда, где мертвый пепел разбужен сегодня, где посмертно закованные в сталь воины выбираются из своих могил, стуча из-под земли, словно чье-то глухое сердцебиение; туда, где ярость, стихнувшая когда-то давно, десятки и сотни лет тому назад, пробуждается снова в обнаженных пожелтевших ребрах. Дриады и нимфы, острозубые и кровожадные, выползают из озер и рек, хватаясь холодными руками за влажную землю, и волочат хвосты и перепончатые ноги к диким животным - оленям, лошадям, снежным барсам и тиграм - и взбираются на их спины, и направляются в самое сердце своего леса, одержимые лишь одной целью: вступить в последний свой бой, принять участие в битве, что решит исход всей войны. Сама природа дает Намджуну свою армию. Просит прекратить бессмысленную войну: ведь огонь никогда не сможет сжечь лед, а холод никогда не сможет заморозить пламя.***
И становятся волосы Охотника темно-фиолетовыми, как самые яркие дикие фиалки; и становятся глаза Намджуна малиновыми, такими же жгуче-опасными в своей мудрости, почти как у самого Дьярви; и становится армия Намджуна, так долго спящая мертвым сном, живой.