Die, Die My Darling

Искры сыплются из котла, но я предусмотрительно отшагиваю в сторону. Темная коричневая пена поднимается до краев, и я аккуратно добавляю толченый лирный корень. Короткая яркая вспышка успокаивает — ингредиенты подошли, ничего не взорвалась. Уже неплохо. По комнате распространяется резкий гнилостный запах, а меня обдает жаром от котла. Малфой, внимательно наблюдающий за моими действиями, напряженно подается вперед, но поводов для беспокойства нет. Ни одно сколько-нибудь серьезное зелье не будет благоухать травами и цветами. Снегг как-то сказал, что чем хуже зелье на вид, тем эффективнее действие. Доля правды в этом точно есть. Тишина в комнате стоит кристальная — никто не разбавляет напряжение, внимательно наблюдая за тем, как я размеренно размешиваю зелье, внимательно считая круги. Деревянная ложка ударяется о бортик котла с глухим стуком, и я резко вытаскиваю ее, вглядываясь в лопающиеся на поверхности пузыри. Понятия не имею, как зелье должно выглядеть. Наверное, так. — Все, — усталый выдох разрушает торжественную тишину. — Я закончила. Блейз недоверчиво облизывает губы и щурится: — И все? Ничего себе. Да я тут чуть не спятила, пытаясь соединить в одном котле несочетаемое, а он позволяет себе такие пренебрежительные вопросы. Ощетинившись, взмахом палочки прибираю беспорядок на столе, бережно складывая свои записи в стопку: — А ты чего ждал? Дождь из лягушек? — заметив на лице Забини брезгливое недоумение, усмехаюсь и отмахиваюсь. — Забудь. Это из магловских сказок. Поверить не могу, что сказала это в компании двух слизеринцев и не получила в ответ порцию уничижительных выпадов. Чудеса. Малфой осторожно поднимается, щелкая зажигалкой возле моего лица, и, пока я блаженно втягиваю в легкие горький дым, уточняет: — И что теперь? Он скрывает тревогу изо всех сил, храбрясь. Делает вид, что не так уж и взволнован происходящим. Я его не осуждаю, но пробовать прямо сейчас ничего не придется. — Нужно поварить на медленном огне двадцать восемь часов. Потом перелить в колбы и дать настояться. Хотя бы часов десять, — задумчиво закусив ноготь, заставляю себя все-таки отойти от котла. Хватит. Я сделала все, что в моих силах. Остается только ждать. Блейз негодующе вздыхает и издает нетерпеливый стон, потянувшись к левому предплечью: — А побыстрее нельзя? Его можно понять. Я почти уверена, что он не планировал меня задеть, но все равно поджимаю губы и повожу плечами: — Можешь хоть сейчас попробовать, если не терпится распрощаться с жизнью. Грубовато, но Забини только усмехается, одобрительно качнув головой. — Чем теперь займемся? — осторожно уточняет Малфой, смотря куда-то за мое плечо. Поза у него застывшая и излишне прямая, и я только сейчас замечаю, как напряжены его челюсти. С чего бы это? Мерлин, неужели он всерьез обеспокоен? Неужели он думает, что объединяющая нас работа закончена и я уйду? Или дело в чем-то другом? Мерлин его разберет, а спрашивать я не собираюсь. Вообще-то у меня еще куча дел. Зелье для близнецов и целый ворох невыполненной домашней работы. Но все это подождет. Я не тороплюсь отвечать, дернув ленту в волосах и распуская высокий хвост. Голове тут же становится легче, и я с наслаждением разминаю затекшую шею, привычно повязывая алую полоску. Под пристальным выжидающим взглядом Малфоя я сбрасываю наконец мантию и закатываю рукава школьной рубашки, неспешно шагая по комнате: — Не знаю, как вы, а я планирую хорошенько расслабиться, — добравшись до заветного шкафчика, несколько раз хлопаю дверцей, молясь, чтобы комната мне помогла. — Я ждала этого целую вечность и хочу отпраздновать или мою гениальную победу, или фееричной провал, — очередное открытие дверцы вызывает улыбку, и я радостно хватаю бутылку текилы и пакетик с самокрутками. — Можете присоединиться, но предупреждаю — алкоголь магловский. И музыка тоже будет магловской, — стукнув палочкой по блестящей металлической коробочке, подтверждаю свои слова заигравшей песней Queen. Малфой недовольно поводит подбородком и тяжело вздыхает. Во мне зарождается дикий страх, что он сейчас закатит глаза и начнет возмущаться, поэтому я спешно отворачиваюсь, пожимая плечами: — Если кого-то что-то не устраивает, я никого здесь не держу, — буркнув, понимаю, что изобразить безразличие не выходит, и взмахом палочки сбиваю крышечку с бутылки, делая внушительный глоток. Растягивать удовольствие у меня никогда не получалось, а гнетущая тишина подстегивает разрастающуюся тревогу, заставляя меня поджечь самокрутку. Сладкий приторный дымок втягивается в легкие, медленно, но верно принося с собой блаженную расслабленность. Блейз поднимается с дивана, шагая к выходу, а я опускаю взгляд. Конечно, у него есть дела и поинтересней. В груди зарождается тоска. Я не сомневалась, что он уйдет, но в глубине души надеялась, что он останется. Плевать, почему. Не хочу разбираться. Достаточно того, что его компания вполне сносная. До двери Забини не доходит. Он останавливается возле меня, бросив на стол пиджак, и ослабляет узел галстука, выхватил у меня из рук бутылку. Ошарашенно моргнув, наблюдаю, как Блейз изучающе покачивает бутылкой и, не сдержавшись, фыркаю: — Вам не хватает бокалов, сэр? — мне даже не стыдно за эту издевку. Травка моментально действует на перенапряженное сознание и развязывает язык. Смерив меня снисходительным взглядом, Блейз опрокидывает бутылку, даже не поморщившись, и вырывает у меня самокрутку, сделав пару затяжек. Ого. И никакой брезгливости? Восхищает. — Салазар, это кошмар, — Малфой скорбно сводит брови и наигранно качает головой. — Вы спелись на фоне алкоголизма. Он пытается создать видимость недовольства, но уголки губ приподнимаются, вселяя в меня радостный восторг. Блейз возвращает мне самокрутку и, усмехнувшись, подмигивает: — У нас вообще-то есть еще кое-что общее, — выдержав интригующую паузу, он отпивает из бутылки. — Мы каким-то чудом терпим все твои выходки. Недоверчиво хохотнув, я перевожу взгляд с Забини на Малфоя, но, не уловив и намека на напряжение или недовольство, все-таки заливаюсь смехом. Да это же чудо какое-то. Слизеринские снобы умеют шутить. Невероятно. Кому расскажешь, не поверят. Малфой поднимается, неспешно подходя ко мне, и тоже делает глоток из бутылки. Я недоверчиво наклоняю голову, когда его руки по-хозяйски обнимают мою талию, прижимая к его корпусу. Особо ни на что не надеясь, неуверенно протягиваю ему самокрутку. Малфой смотрит на меня с секунду, а потом обхватывает губами бумагу, затягиваясь. Приторный дым обволакивает мои волосы, и я, пытаясь скрыть дурную радостную улыбку, тоже делаю затяжку, запрокинув голову. Нос Малфоя упирается в мою шею, и мне кажется, что темные тучи расступаются, пропуская ласковый солнечный лучик. Блейз хмыкает, отбирая у Малфоя бутылку, и смотрит на нас так пристально, что в другой ситуации я бы смутилась, но сейчас просто не могу. Он наклоняет голову, сощурившись, и выдает: — Вот так выглядит настоящий парадокс, а не вся эта херня, которую мы проходим на трансфигурации. Малфой вздыхает и упирается поясницей в ребро стола, притягивая меня к себе. Я же просто не могу сдержать смех. С каждым вырывающимся наружу звуком из меня словно исчезают все плохие мысли. Смесь травки и алкоголя быстро делает свое дело. Я не знаю, сколько проходит времени и как мы до этого докатились, но в какой-то момент барьеры рушатся окончательно. Сознание пустеет, даря легкость и невесомость, а любимая музыка заставляет радостно двигаться в такт, не волнуясь больше о мнении двух слизеринцев. Малфой остается верным себе. Я уже знаю, что он предпочитает смотреть, когда дело доходит до магловской музыки, но, когда ко мне все-таки присоединяется Забини, я даже издаю радостный писк. Весело. Легко. Уютно. Я восторженно кружусь под рукой Блейза, утратив смысл происходящего, и мы вместе выполняем абсолютно нелепые идиотские движения, дразня друг друга и хохоча. Малфой молча наблюдает за танцевальной катастрофой, и интерес в его глазах сливается с радостью. Светлой и мягкой, лишенной привычной грязи. Он улыбается, и мне даже удается выпросить у него один медленный танец. Никаких мудреных движений и отработанных па. Я просто прижимаюсь к нему, сомкнув пальцы за шеей, и утыкаюсь носом в его плечо, закрыв глаза и вдыхая полной грудью. От знакомого будоражащего аромата сводит низ живота, но танец заканчивается, и все возвращается в свое безумное русло. От количества выпитого голова кружится и картинка перед глазами плывет. Ноги путаются, запинаясь друг о друга, и музыка словно звучит в голове. Дыхание сбивается от дурацких танцев, и сердце колотится в горле, но все это — совсем крошечная цена за невероятную легкость и безграничную веселую радость. Я словно лечу куда-то на бешеной скорости, но совсем не боюсь разбиться. Нет страхов. И тревог тоже нет. Ни проблем, ни неприятности. Вообще ничего, кроме обволакивающей эйфории. Я уже не верила, что мне может когда-нибудь снова стать настолько хорошо. Тем более, в компании двух слизеринцев. Что бы дальше для нас ни подготовил Мерлин, об этом чудесном вечере я никогда не стану жалеть. *** Голова раскалывается. Адски. Мучительно. Глаза слипаются, и меня тошнит так, что хочется плюнуть на все и сбежать в уборную. Во рту сухо, словно я и не залила в себя три стакана воды в Большом зале. — Веселая ночка? — Гарри забирает у меня сумку, освобождая от невыносимой ноши, когда мы еле передвигаемся по коридорам. — У меня нет проблем с алкоголем, — мгновенно уловив намек брата, тут же пытаюсь оправдаться. — Я не пью в одиночестве, честно, — прикусив язык, моментально добавляю. — Почти никогда. Вчера просто настроение такое было. Лучше бы мне не разговаривать, пока не приду в себя. Гарри кивает, помедлив, и окидывает меня задумчивым взглядом, но я совсем не в настроении отгадывать его мысли. На такое я уж точно не рассчитывала. В моей жизни, конечно, всякое бывало, но проснуться в Выручай-комнате с жутким похмельем в компании двух слизеринцев — перебор. Где я свернула не туда? Как умудрилась оказаться в этой точке безумия? Я даже не разбудила их толком. Увидев время, хаотично начала собираться и летела в Большой зал быстрее новенькой модели Молнии. Чудом успела застать Гарри за завтраком, и, пока Кевин воодушевленно рассказывал, что все-таки сдал тест по защите, отважно боролась с тошнотой. Ни черта не помню, Мерлин. Половина вечера как в тумане. Вроде, было весело. Было очень хорошо. Надеюсь, не произошло ничего такого, из-за чего мне придется краснеть при виде Малфоя или Забини. По крайней мере, меня не стошнило ни на одного из них. Рвотный позыв подталкивает меня к стене, и я прислоняюсь лбом к холодному камню, мученически выдыхая: — Подожди минутку. Я схожу умыться. Гарри молчаливо кивает, помогая мне распрямиться, и остается возле двери в уборную. Слава Мерлину, что она совсем недалеко. Толкнув увесистую дверь, я прохожу внутрь, тут же поежившись. Холодно невероятно. Быстро оглядевшись, я не нахожу ни одной студентки, зато обнаруживаю причину холода. За окном пасмурно, хлещет жуткий ливень, ветер нещадно треплет деревья, а над рядом раковин распахнута форточка. В меня закрадывается неадекватный мрачный ужас, и я нервно выдергиваю из-за пояса палочку, захлопнув форточку. Паника не отступает. В уборной стоит кладбищенская тишина. Мерлин, да что со мной? Никогда больше не буду пить. По крайней мере, столько. К фестралам. Я шла сюда умыться. Нужно этим заняться и поскорее вернуться к Гарри. Решительно тряхнув головой, я шагаю к раковинам. Взгляд цепляется за длинное зеркало, и я недоверчиво щурюсь, отодвигая в сторону волосы. На шее алеет неровное расплывчатое пятнышко. Это Малфой сделал? Мерлин, конечно, Малфой. Я помню. Смутно, но все же. Блейз, кажется, вырубился, а мы решили прогуляться, но, распаленные алкоголем и страхом попасться кому-нибудь из профессоров, добрались только до ближайшего кабинета. Фестралье дерьмо, надеюсь, Гарри ничего не заметил. Я вскидываю палочку и тщательно маскирую следы губ Малфоя, когда резкий скрежет заставляет дернуться. Рука вздрагивает, и пальцы разжимаются, роняя палочку, а я напряженно вытягиваю голову. Всего лишь ветер. Всего лишь ветка врезалась в окно. Я застываю, не в силах пошевелиться. Все это уже было. Я уже видела это когда-то. Память пробуждается, неохотно выпуская страшные картины. Сон. Этот гребаный ненавистный сон. В нем все было точно так же. Сердце сжимается до боли от нахлынувшего ужаса. Я хочу развернуться и бежать в коридор, но не могу даже вдохнуть толком. Рука наливается тяжестью, но я все-таки поднимаю ее, медленно протягивая к крану. Пальцы немеют и не желают слушаться. Мелкая судорога заставляет царапнуть воздух, и я гневно сжимаю губы, вцепившись в вентиль и проворачивая его. Взгляд приковывается к крану. Я не позволяю себе даже моргнуть. В керамическую поверхность врезается прозрачной поток. Вода. Мерлинова мать, это вода. Конечно, вода, безмозглая ты идиотка. Из школьного крана не может течь кровь. Из груди вырывается нервный смешок, и я обрушиваюсь ладонями на бортик раковины, еле устояв на ногах. Я всерьез решила, что захлебнусь в крови. Какая глупость, Годрик. Мне нужно лечиться. Облегчение захлестывает, вселяя неадекватную легкость. Голова кружится, смазывая уборную. Я резко наклоняюсь, плеснув в лицо ледяной водой. Тошнота не проходит, но я перестаю слышать стук собственного сердца в висках. Закрутив кран, поправляю волосы, прикрывая глаза на мгновение, и позволяю себе вдохнуть полной грудью. Звук до меня едва долетает. Тихий, медленный, но ритмичный. Словно что-то капает на каменный пол. Нет. К драклам. Это не мое дело. Дождь, наверное. Убирайся отсюда. Возвращайся к брату. Хватит искушать судьбу. Я распахиваю глаза и, встретившись взглядом со своим отражением, произношу одними губами: — Да блять. Схватив с края раковины палочку, я осторожно разворачиваюсь и прислушиваюсь. Методичный звук приводит меня к ряду деревянных кабинок, и пальцы впиваются в ладони до боли. Спокойно, Поттер. Ты уже проверяла их однажды и ничего не нашла. Угомони свою паранойю и возвращайся к брату. Головная боль отходит на задний план, уступая место колотящейся в глотке панике, но я не уйду. Нет уж. Вцепившись в ручку, дергаю на себя дверцу кабинки. На доли секунды сердце в груди замирает, лишая меня возможности мыслить. По уборной разлетается натужный скрип, разбрасывая по коже мелкие колючие мурашки. Пусто. Передо мной появляется совершенно спокойное пустое пространство с грязным унитазом и ворохом салфеток в урне. Странно. И заляпанное зеркало в разводах, и удручающий вид уборной. Домовики еще не успели сюда добраться? Мотнув головой, дергаю следующую дверцу. Снова ничего, но сердце в груди колотится, как безумное. Пальцы дрожат, но я все-таки касаюсь ладонью лба, прикрыв глаза на минуту. Нужно выдохнуть. Все в порядке. Все совершенно нормально. Осталось только убедиться в этом. Я сжимаю зубы и решительно шагаю вперед, поочередно проверяя следующие кабинки. Поначалу каждое открытие дверцы кажется рывком в пропасть, но к концу ряда я немного расслабляюсь. Даже забавно. Как пара снов вселила в меня неадекватную панику и вынудила бояться пустую уборную? И после этого я еще стану утверждать, что не трусиха? Мысленно усмехнувшись, легко открываю последнюю кабинку, уже почти заскучав, и колени подкашиваются. Носочек туфли наступает на что-то скользкое. Ужас застревает в горле, так и не превращаясь в крик. Я не могу осмотреться. Взгляд цепляется за алые разводы на стенах и приковывается к двум пшеничным косичкам, ставшим бурыми на концах. — Мерлин, — выдох срывается с губ моментально. Способность мыслить отключается. Я порывисто дергаюсь вниз, боясь предполагать худшее. Гольфы мгновенно мокнут, и колени разъезжаются, но я упорно игнорирую эти факты, потянувшись к бесформенному вороху школьной мантии. — Эй, что с тобой? — надежда на лучшее не задерживается надолго. Она разлетается на куски, когда я вцепляюсь в плечи девочки, силясь ее перевернуть. Мне приходится толкнуться всем корпусом. Паршивая затея. Тело переворачивается, откатившись, а я не удерживаю равновесие, заваливаясь вперед. Ладони врезаются в холодный каменный пол и тут же утопают в чем-то липком. Челюсть ходит из стороны в сторону. Я опуская голову, увидев под собой лужу крови. Уже не теплая, она потемнела и начала сворачиваться. Поддаваясь стучащей в висках панике, я тянусь к девочке, надеясь, что ей еще можно чем-то помочь, но застываю. Все ее лицо залито кровью, одежда изодрана и окрасилась в темно-коричневый, а на проглядывающейся коже живого места нет. Визг вырывается из меня раньше, чем желудок болезненно сокращается, выворачиваясь наизнанку. Острый металлический запах укутывает удушливой волной, и я невольно дергаюсь назад, слепо пытаясь нашарить на полу палочку. Я хочу закричать. Вопить во всю глотку. Позвать Гарри. Но необходимости в этом нет. — Рони! Что… блять. Гарри быстро опускается, дергая меня наверх, и толкает к стене, выволакивая из кабинки. Он порывисто наклоняется к девочке и, вернувшись, бросает: — Зови профессоров. Иди к Дамблдору. Он говорит что-то еще, но я ничего не слышу. Тело бесконтрольно содрогается и без поддержки Гарри сползает по стене, пока я слепо наблюдаю, как уборная заполняется любопытными студентами. Кто-то бежит. Кто-то кричит. Чей-то голос велит всем уйти, но никакая сила не способна разогнать такое скопление учеников. Меня трясет. Перед глазами все еще стоят пятна крови и две пшеничные косички. Шум голосов становится нестерпимыми, и я вскидываю дрожащие руки, зажимая уши. Пытаюсь жмуриться и мотаю головой, словно это поможет исчезнуть из уборной. Это сон. Очередной идиотский чудовищный сон. Я хочу проснуться, Мерлин. Прямо сейчас. Две горячие ладони обхватывают мои щеки, заставляя поднять голову. Родной встревоженный голос пробивается даже через непроходимый туман в сознании: — Смотри на меня. Давай, Рони. Вставай, — Гарри опускается передо мной на корточки и, дождавшись, когда я взгляну на него, тянет наверх. — Вставай. Помоги мне немного. Я уведу тебя отсюда. Кто-то стоит лицом к толпе студентов, не пропуская их, но я даже не могу осознать, кто именно. Гарри уверенно продвигается вперед, выводя меня через море учеников, и только его горячие пальцы, сжимающие мою ладонь, помогают сохранить крупицы рассудка. *** — Неплохо вчера вышло, а? — Забини усмехнулся, сворачивая за угол, и довольно добавил. — Ни одна наша вечеринка и отдаленно не сравнится. Теперь я понимаю, почему ты вечно пропадаешь после того, как связался с Поттер. Малфой яростно вскинул брови. Нечего упоминать ее фамилию посреди коридора за десять минут до начала урока. — Со мной она не танцует эти варварские танцы, — недовольно буркнул он, одарив Блейза хмурым взглядом. Не то чтобы Малфой злился или был чем-то недоволен. Он радовался, что Поттер с Забини нашли общий язык, но образ отплясывающей веселящейся парочки вызывал в груди странное неприятное жжение. Какого фестрала, Салазар? Блейз его лучший друг, да и Поттер вовсе не такая, как Малфой вечно твердит себе. Нет поводов переживать. Они просто были накуренными и веселились. Забини насмешливо свел брови и ехидно бросил: — Так это твое огромное упущение, дружище. Попробуй, — поймав пристальный взгляд Малфоя, он замер на секунду, а потом хохотнул. — Мерлинова мать, ты что, ревнуешь? Совсем спятил? Едкий ответ уже был готов сорваться с языка, когда по коридору разлетелся визг. Тихий, далекий, смутно различимый. Малфой узнал его мгновенно. Кожа тут же покрылась ледяными мурашками. Этот звук снился ему в жутких кошмарах. Преследовал по ночам. Утягивал в самые темные уголки сознания. Они с Блейзом напряженно переглянулись и ринулись вперед по коридору. Ни легкого веселья, ни приятного послевкусия. Все растворилось в крике Поттер. Малфой все еще слышал его, хотя она уже не кричала. Мерлин его знает, хорошо это или плохо. Поток студентов стекался ко входу в женскую уборную. Короткое воспоминание кольнуло сознание, и Малфой стиснул палочку. Это то самое место. Сюда однажды утром неслась Поттер, напрочь забыв обо всем остальном. Когда они добрались до двери, толпа учеников расступилась. Малфой сначала ничего не понял, а потом увидел Поттера. Он вел сестру, придерживая за плечи, и старался скрыть ее от остальных. Выходило паршиво. Взгляд зацепился за неестественно бледное лицо, перепачканное в алых разводах. Смотреть на что-то еще Малфой больше не мог. Святой Салазар, что с ней случилось? Что там произошло? Почему она снова в крови? Он стоял, окаменев, и пялился на Поттера, пока волна ужаса решительно затапливала сознание. Блейз попытался толкнуть его, чтобы привести в чувство, но это не помогло. Малфою нужны были ответы, пока бездна отчаянного страха не поглотила его, но он их не получил. Вместо этого по слуху резанул командный голос Поттера: — Помоги там. Нужно всех увести. Малфой оторопело повел подбородком. Это к нему обращается золотой мальчик? Серьезно? С чего вообще он решил, что Малфой станет подчиняться сраному герою? Все вопросы и разногласия растворились, когда они с Поттером встретились взглядами. Малфою хватило секундного контакта, чтобы понять — случилось нечто ужасное. Поттер коротко кивнул и двинулся вперед, подталкивая сестру. Она словно ничего не видела вокруг и не понимала — взгляд хаотично метался по всему коридору, ни на чем не фокусируясь, а на лице не проскользнуло ни одной эмоции. Она даже не узнала Малфоя. Спокойно. Нужно во всем разобраться. Малфой автоматически двинулся в уборную, просто потому что не мог стоять. Еще секунда — пара жалких мгновений, — и он бы ринулся за Поттер, не справившись с липким страхом. Она с братом. Значит, в безопасности. Куда в большей безопасности, чем рядом с ним. Студенты расступались неохотно, но все же преграждать путь слизеринскому старосте никто не решался. Невнятный галдеж испытывал сознание на прочность и сбивал с толку. В груди толчками зарождалось раздражение, и Малфой смог выдохнуть, только когда увидел бледного и несчастного Энтони Голдштейна. Он стоял лицом к толпе и безрезультатно велел всем немедленно покинуть уборную. Своего старосту не слушали даже когтевранцы, что уж говорить об остальных. Заметив появившихся Малфоя и Забини, Энтони облегченно выдохнул. Малфой небрежно окинул его взглядом и коротко бросил: — Что случилось? Внятного ответа Голдштейн не дал. Он мученически свел брови и кивнул в сторону распахнутой кабинки. Внутренний голос вдруг появился в сознании, веля Малфою не смотреть. Остановиться и не двигаться с места. Оставаться в неведении так долго, как это возможно. Интуиция не просто подсказывала, она вопила, что дело плохо. Малфой мотнул головой. Что бы там ни было, оно никуда не исчезнет, увидит он это или нет. Блейз шагнул к кабинке первым, но Малфой опередил его, дернувшись вперед. От увиденного горло сдавил болезненный спазм. Малфой хотел бы вытравить из памяти заляпанные кровью стены и изувеченное тело девочки в алой луже, но образ навсегда въелся в подкорку. Он резко отвернулся. Понадобился долгий глубокий вдох и медленный выдох, чтобы если не взять себя в руки, то хотя бы создать видимость. Его пошатнуло, но Малфой устоял, вцепившись в дверцу кабинки, и толкнул ее от себя, закрывая. В ушах загудело, и предплечье вспыхнуло мучительной агонией. Кожа словно плавилась и слезала, а кости крошились. Малфой не задрал рукав рубашки, только потому что не смог поднять вторую руку. Он тяжело дышал и боролся с выворачивающей наизнанку болью, но потерянный взгляд Голдштейна заставил его распрямиться. — Разошлись все. Быстро, — рявкнул Малфой, окидывая столпившихся учеников невидящим взглядом. — Сейчас же. Толпа хлынула из уборной, перешептываясь. Голдштейн вжался лопатками в стену следующей кабинки и облегченно выдохнул: — Мерлин, спасибо. Они просто игнорировали меня. Малфой его не слушал. Он обернулся, нашаривая взглядом Блейза. Тот едва дышал, и напряженная челюсть выдавала неравную внутреннюю борьбу с болью. Забини чувствовал то же самое. Шагнув назад, Малфой позволил себе коснуться макушкой холодной стены и зажмуриться. Все, что волновало его еще вчера, казалось важным и первостепенным, растворилось, стираясь в пыль. *** Не верю. Я все еще не верю. Это дурной сон. Наваждение. Идиотская ловушка сознания. Как из нее выбраться? Как вернуться в реальность? Ногти плотнее вдавливаются в кожу, и на побелевших полушариях выступает кровь, но я все еще здесь. Ничего не меняется. Почему я не просыпаюсь? Почему?! Гарри сидит на диване рядом и всовывает мне в руки дымящуюся чашку. У меня сводит желудок от резкого запаха пустырника и душицы, но, заметив, что я не двигаюсь, Гарри осторожно тянет мои руки к лицу, вынуждают уткнуться губами в керамический ободок чашки. В кабинете Дамблдора тихо и пусто. Слышно только, как завывает за окнами ветер, ломая ветви деревьев, и я вздрагиваю от каждого шороха. Директор ушел, предварительно выслушав мой короткий сбивчивый рассказ. Я не помню, что говорила ему. Не помню даже, как оказалась в его кабинете. Как Гарри смывал с моего лица чужую кровь и бесконечно звал меня по имени, пытаясь привести в чувство. И какой в этом толк? Я смотрю на свои ладони и вижу темные пятна на коже, хотя их там нет. Прикрываю глаза всего на мгновение, но и этого хватает, чтобы сознание вытащило на поверхность две пшеничные косички с окровавленными кончиками. Все это просто не может быть правдой. Я отказываюсь ее принимать. Гарри надавливает на мой затылок, выждав удобный момент, и я все же делаю глоток, поборов рвотный позыв. Никакой это не чай, Мерлин. Горький привкус успокаивающего зелья не замаскировать идиотскими травами. Отставив чашку на кофейный столик, запоздало понимаю, что кабинет заполняется спешными шагами и отрывистыми голосами. Гарри подскакивает на ноги и бросается вперед, а через десяток секунд меня стискивают сильные руки. Теплый родной запах корицы и табака подталкивает к горлу комок, но я даже заплакать не могу. — Как ты, милая? Ты цела? — папа дожидается от меня затравленного кивка, а потом прижимает к груди. — Умница, моя сильная девочка. Я бы засмеялась, если бы могла, но эмоции исчезают. Меня словно затягивает в пустоту. Кто-то наклоняется, тоже обнимая меня. Щетина колет щеку, и губы касаются моего лба. Машинное масло, табак и парфюм с морозными нотками. — Все в порядке, принцесса, — голос у Сириуса вибрирует, и он выпускает меня. Папа опускается на корточки напротив меня и, вглядываясь в мое лицо, быстро проговаривает: — Послушай меня, милая. Внимательно. Это важно. Хорошо? — он выжидательно смотрит на меня и, только поймав утвердительный кивок, продолжает. — Сейчас сюда придут сотрудники из Министерства. Они зададут тебе несколько вопросов. Это стандартная процедура. Ничего не бойся и говори правду. — Не говори о снах, — вмешивается Сириус, понизив голос. Папа кивает, помедлив, и ободряюще сжимает мое плечо: — Если тебе станет некомфортно или не захочется говорить, дай знать. Я все время буду рядом и не позволю им тебе навредить. — Мы будем рядом, — мгновенно поправляет Сириус, опустив ладонь на мою макушку. Какого фестрала? Что все это значит? Навредить? Невольно подобравшись, сдвигаюсь на край диванчика и, не рискуя говорить громче шепота, вцепляюсь в папино запястье: — Сотрудники из Министерства? Это ведь должны быть твои подчиненные. Они из другого отдела? Что происходит, пап? Еще минуту назад мне казалось, что сознание отказалось от эмоций, не вынеся всего происходящего, но сейчас в груди все увереннее разрастается тревога. Папа тяжело вздыхает и выдавливает для меня вымученную улыбку: — Не все так просто, малышка. Есть вещи, которые довольно сложно понять. — Они вообще не поддаются здравому смыслу, — хмуро сплевывает Сириус. Ничего не понимая, пытаюсь разглядеть подсказки хотя бы в лице крестного. Сириус не просто раздражен. Он всерьез злится — лохматые черные брови напряжены, как и нижняя челюсть, лоб прорезает глубокая складка, а серые глаза гневно блестят. Да что здесь творится, во имя Мерлина? — В любом случае, тебе не о чем беспокоиться, малышка, — обнадеживающе проговаривает папа, но верить в такие заявления удается с трудом Я не успеваю ни осмыслить сказанное, ни подготовиться к предстоящему. В кабинете появляется Дамблдор, а за ним следуют двое мужчин в министерских мантиях. Тот, что постарше, кажется смутно знакомым. Он снимает темно-синий котелок, показывая тщательно замаскированную каштановыми волосами с проседью лысину, и кивает в нашу сторону. Темные глаза-бусинки бегло осматривают кабинет, и, вперившись в меня колким взглядом, он вежливо наклоняет квадратный подбородок: — Мисс Поттер, меня зовут Митчелл Терстоун, я глава отдела магического правопорядка, — пока он говорит, прилизанные усики касаются тонкой верхней губы. — А это мой помощник — Джон Уорфик, — он указывает на второго мужчину с огромным непропорциональным носом, но тот даже не двигается, словно окаменев. — Я задам Вам несколько вопросов, если Вы не возражаете. Разумеется, в присутствии вашего законного представителя. Все остальные могут покинуть помещение. Бред бешеного гиппогрифа. Отдел магического правопорядка? Что они здесь забыли? Очевидно, что здесь нужны мракоборцы. Это даже первокурснику понятно. Подтверждение моих смутных мыслей озвучивает Сириус. Он щурится и холодно процеживает: — Вряд ли мы можем быть свободны, Терстоун. У некоторых здесь полно работы. Было бы чудесно, если бы вы не мешали ее выполнять. Я дергаюсь, не ожидая услышать столько ядовитого презрения в голосе крестного, а вот Терстоун даже бровью не поводит, холодно отзываясь: — Соблюдайте субординацию, мистер Блэк. Мы всего лишь выполняем свою работу. Это приказ Министра. Министра? Да что за безумие происходит? Как вообще возможны эти странные разногласия, когда студентка погибла? Или они всерьез хотят списать все на случайность или неудачное заклинание? Они вообще видели тело? Судорожные мысли прерываются нежным прикосновением губ к моему лбу и шепотом: — Все в порядке, принцесса, — это больше не успокаивает. Слова, которые должны нести умиротворение, теперь имеют противоположный эффект. Сириус распрямляется и кивком зовет Гарри за собой, двинувшись к выходу и смерив Терстоуна неприязненным взглядом. Брат стискивает мои пальцы и, оглядываясь, шагает к двери. Только Дамблдор остается, даже не шелохнувшись. Кто бы сомневался. Пауза, заполнившая кабинет после хлопка двери, прерывается вежливым покашливанием. Терстоун опускается в кресло напротив, а его помощник вытаскивает перо, щелчком палочки отправляя его в воздух. Они и записывать будут. Чудно. — Что же, мисс Поттер, — неискренняя улыбка приподнимает уголки губ Терстоуна. — Расскажите, пожалуйста, что произошло. Так детально, как сможете. Снова, Мерлин? Я не хочу это вспоминать. Не знаю, что говорить. Коротко выдохнув, цепляюсь взглядом за бесчисленные корешки книг и фокусируюсь на них: — Ну… я, — невнятные звуки вырывается непроизвольно. Нужно сосредоточиться, Годрик. — Мы с Гарри шли на урок… — Откуда вы шли? — тут же прерывает Терстоун, сбивая. Я нервно повожу плечами, метнувшись взглядом к журнальному столику, но папина ладонь на моей макушке помогает вернуться к рассказу: — Из Большого зала. Мы были на завтраке, и… — Кто-то может это подтвердить? Раздражение так быстро сменяет тревогу, что я плотно сжимаю губы, но голос папы не позволяет нагрубить в ответ: — Не превращайте добровольную беседу в допрос, Терстоун. У Вас нет таких полномочий. Тем более, без разрешения. Спокойнее становится мгновенно, но колкий темный взгляд впивается в мое лицо, и Терстоун вопросительно приподнимает редкие брови. — Разумеется, там была половина школы, — сдавшись, все же отвечаю. — Я решила умыться и попросила Гарри подождать, а сама пошла в уборную, — губы пересыхают, и я нервно облизываю их. Воспоминания живо вспыхивают в голове, пробуждая животный страх и пульсирующий ужас. Дамблдор, сохраняющий молчание, протягивает мне стакан воды, и я впервые искренне благодарна нашему директору. Собравшись с мыслями и сделав пару спасительных глотков, я продолжаю: — Я умылась и собралась возвращаться, но мне показалось, что я услышала какой-то звук. Фраза уже срывается с языка, и только потом я понимаю, что не стоило этого говорить. Не было там никаких звуков. В уборной стояла мертвая тишина. Падающие капли — плод моего воображения, взращенный снами. Терстоун с интересом наклоняет голову, цепко уточняя: — Простите, мисс Поттер. Кажется, я не совсем Вас понял. О каком звуке речь? Насколько я помню, Хогвартс наполнен разными звуками. Что именно смутило Вас настолько, что Вы решили проверять кабинки? Откуда он знает, что я их проверяла, Мерлин? И что мне говорить? Пальцы сводит болезненной судорогой, и я опускаю взгляд на носки школьных туфель. В сознании тут же всплывает лужа крови, в которую я наступила. Хочется зажмуриться, но я знаю, что так мне не изгнать из своего сознания этот кошмар. Голос садится, и я сбивчиво бормочу: — Знаете, я не уверена. Может, и не было ничего. Может, мне просто показалось. Я неважно чувствовала себя с утра. Голова болела, и… Цепкий взгляд требовательно впивается в мое лицо, и Терстоун хмурится: — Неважно чувствовали? Что случилось, мисс Поттер? Что случилось? Чудесная спасительная вечеринка в Выручай-комнате с двумя слизеринцами, рекой текилы и травкой, вот что. — Это не имеет никакого отношения к делу, — сухо отрезает папа, спасая меня от необходимости отвечать. Облегченный выдох застревает в глотке. Терстоун приторно улыбается и заявляет: — Что ж, тогда, я полагаю, никто не станет возражать, если мы возьмем у мисс Поттер образцы крови. Простая формальность. Элементарный тест, чтобы опровергнуть влияние дурманящих веществ. Блять. Сердце проваливается в желудок так резко, что я чуть не захлебываюсь воздухом. Я не знаю, что пугает меня больше — попадание на учет в Мунго или болезненное разочарование в глазах родителей. Ложь. Конечно, я знаю. — Это уже переходит все границы, Терстоун, — гневно сплевывает папа, выдвигаясь вперед и загораживая меня собой. — У вас нет таких полномочий. Это просто возмутительно. Я обессиленно прикрываю глаза, проклиная всех вокруг, когда сбоку раздается мягкий голос Дамблдора: — Спокойней, мистер Поттер. Если господа из отдела магического правопорядка желают в чем-то убедиться, зачем чинить им препятствия? Разумеется, если Вероника не возражает. Гребаный директор. А ведь я поверила на мгновение, что все обошлось. Хочется вцепиться в папу, уткнуться лицом в его широкую грудь и, рыдая взахлеб, вымаливать прощение, но я только неопределенно дергаю подбородком. Торжество на лицах министерских сотрудников проскальзывает всего на мгновение, а затем Уорфик делает шаг ко мне, но Дамблдор останавливает его легким наклоном головы: — Надеюсь, вы не возражаете, если это сделаю я. Мисс Поттер все же моя студентка. Я несу за нее ответственность. Да какого соплохвоста? Дамблдор сделает что-то сам? Своими руками? — Верно, господин директор, — тут же отзывается Терстоун. — Вы несете ответственность за своих студентов. Проигнорировав выпад, Дамблдор перемещается ко мне, приглашающе протягивая руку. Да плевать, Мерлин. В пекло это все. — Все в порядке, Вероника, — наклонившись, заявляет директор, пока я яростно дергаю рукав рубашки. — Я абсолютно убежден, что тобой всегда двигали лишь светлые побуждения. Ну да, как же. Накидаться до забытья — самое светлое побуждение из всех, которые посещали меня в последнее время. Короткий взмах палочки и легкий укол, и пробирка заполняется алой жидкостью. Вид крови провоцирует спазм в горле, и я отворачиваюсь, не найдя в себе сил смотреть. Когда Уорфик перехватывает пробирку и, достав из кожаного портфеля колбочку с зеленым порошком, с явным нетерпением смешивает содержимое, я откидываюсь на спинку дивана, вцепившись ногтями в переносицу. Я знаю, как это работает. У меня осталась четверть минуты до очередной катастрофы в моей жизни. Плевать. Все это не имеет совершенно никакого значения. Почему замечаю это только я? Кровь в пробирке светлеет, распадаясь на капли, а потом и вовсе теряет цвет, становясь прозрачной. Уорфик недоверчиво встряхивает пробирку, но ничего не происходит, и он вынужденно озвучивает вердикт: — Чисто. Папа сжимает пальцы на моем плече, а я бросаю затравленный взгляд на Дамблдора, но он даже не смотрит в мою сторону, невозмутимо сложив руки на животе. Глаза закрываются сами собой, я обмякаю на диване, уткнувшись затылком в цветастые подушки. Что это было? Какого фестрала? Это же просто безумие какое-то. — Чудно, мисс Поттер, — недовольство проскальзывает в голосе Терстоуна и возвращает меня в кабинет. — Что произошло дальше? Я бы все отдала, чтобы вытравить из головы эти воспоминания, но лужа крови так живо встает перед глазами, что я натужно сглатываю, борясь с вернувшейся тошнотой. Не представляю, что именно от меня хотят услышать, и сдавленно выдыхаю: — Я зашла в кабинку. Увидела все это. Подумала, что девочка может быть жива. Кажется, я поскользнулась. Мотнув головой, пытаюсь отогнать кровавые картины, а Терстоун подается корпусом вперед, нетерпеливо уточняя: — И? Годрик, что ему нужно? — Не помню. Я не помню, ясно? — сбивчиво выпаливаю, хватая ртом воздух. — Я закричала. Пришел Гарри. Кажется, он увел меня. Не знаю, что потом происходило. Все было как в тумане. Мой неуемный поток оправданий прерывается коротким кивком, и в кабинете ненадолго воцаряется тишина. Крошечный перерыв, позволяющий мне выдохнуть и унять неровное сердцебиение. Во мне даже зарождается надежда, что все сейчас закончится, но Терстоун натянуто улыбается, пригладив нелепые усики: — Еще один вопрос, мисс Поттер. Где Вы провели сегодняшнюю ночь? Что? Я, наверное, спятила окончательно и перестала воспринимать речь. Почему он спрашивает меня об этом? Не может же он… Смесь негодования и паники захлестывает, не позволяя выдавить ни звука. Папа неспешно поворачивается всем корпусом, его пальцы выпускают мое плечо. В голосе угрожающе звенит сталь: — Вы в чем-то подозреваете мою дочь? Скажите прямо, если у Вас есть хоть какие-то основания для обвинений. Руки у него сжимаются в кулаки, и от неприкрытого гнева в словах даже мне становится не по себе, но накаляющуюся обстановку разбавляет Дамблдор: — Мои студенты проводят ночи в своих спальнях. А Вам, господин Терстоун, следует знать, что задавать подобные вопросы юным ведьмам без веских на то причин — верх бестактности, — он говорит совершенно спокойно, но стойкость и уверенность сквозят в каждом слове. Я бы не стала сейчас спорить с директором. Что это на него нашло? От Дамблдора я меньше всего ждала помощи, а теперь вынуждена бросать на него неуверенные взгляды, полные смеси благодарности и недоумения. Не стоит принимать на свой счет. Наверняка у нашего директора есть свои причины. Стоит мне подумать об этом, как Дамблдор поворачивается ко мне, мягко улыбнувшись, и в выцветших голубых глазах столько понимания, словно он познал все истины мироздания. Мне становится совсем не по себе, но голос Терстоуна выдергивает меня из отдаленных размышлений: — Хорошо. Последняя просьба. Мисс Поттер, не могли бы Вы предоставить свою палочку для проверки? Небольшая, но важная… — Довольно, — папа резко распрямляется, возмущенно сверкнув глазами. — Мы и так пошли на уступки, но это уже за гранью. Если это требуется, возвращайтесь со всеми необходимыми документами. Я не позволю так обходиться с моей дочерью. В этот раз Дамблдор не спорит, а я напряженно смотрю на папу. Я благодарна ему за поддержку и защиту, но такая бурная реакция пугает. — Что ж, — Терстоун складывает перед собой руки и обводит меня хмурым взглядом, — спасибо, что уделили время, мисс Поттер. Если Вас не затруднит, пригласите Вашего брата. Облегчение и радость сдергивают меня с дивана мгновенно, и я нетерпеливо делаю шаг к выходу, заставляя себя обернуться. Только дождавшись папиного кивка, вылетаю из кабинета, тут же врезаясь в Гарри. Наверняка он пытался подслушать, но, судя по растерянному выражению лица, ничего не вышло. Гарри внимательно осматривает меня и, стиснув на секунду мое запястье, ободряюще улыбается, а потом скрывается за дверью. Я же запоздало понимаю, что он снова жутко бледный. Дерьмово. Потоптавшись с минуту возле двери, я сворачиваю на лестницу, тут же замечая на ступеньках фигуру Сириуса. Он сидит неподвижно, и даже под министерской мантией заметно, как напряжены его мышцы. Вьющиеся волосы спадают на шею, прикрывая, и я бездумно разглядываю их, опускаясь рядом. — Как прошло, принцесса? — Сириус поворачивается ко мне, и его лицо омрачается. Даже секундного взгляда достаточно, чтобы не дожидаться моего ответа. — Ублюдки, — сплевывает он сквозь сжатые зубы. Пальцы Сириуса опускаются на мое плечо, притягивая к его корпусу, и я неопределенно отзываюсь: — Это было… странно. Они задавали странные вопросы. Ладонь Сириуса напрягается на моем плече, но он все же молчит, задумчиво покручивая в пальцах сигарету, а потом пожимает плечами: — Ты умница, принцесса. Отлично справилась. Да черта с два, Мерлин. Я не справилась вообще ни с чем. Действовать нужно быстро, пока разум не возобладал и не сумел меня остановить. Порывисто развернувшись, перехватываю Сириуса за рукав мантии и, облизнув губы, выпаливаю на одном дыхании: — Я видела это, Сириус. Видела эту уборную и целое море крови. Дважды, как минимум. Но сегодня ночью я не видела ничего. Спокойненько спала, словно все в порядке, хотя перестала пить зелья, — задохнувшись, вынужденно приостанавливаюсь и прикрываю глаза. — Почему я не видела? Я могла хотя бы попытаться, если бы только знала. Что-то случилось со снами. Они стали размытыми и непонятными. Во взгляде Сириуса — настоящая яростная буря, и я готова к тому, что она обрушится на меня. Серые радужки темнеют, а напряженные челюсти едва разжимаются: — Принцесса, — он замолкает и тяжело вздыхает. — Ох, Мерлин, — слова даются ему нелегко, и Сириус обхватывает ладонями мое лицо, не позволяя отвести взгляд. — Послушай меня, пожалуйста. Я знаю, это непросто и тебе не понравится. Мне потребовалось много лет, чтобы принять эту мысль, — он прикрывает глаза и качает головой. — Ты не можешь спасти всех. И ты не сможешь спасти никого, если будешь мертва. Если бы мне сказал об этом кто-то другой, я бы только отмахнулась, но в глазах Сириуса словно вспыхивают все призраки прошлого, а каждое слово пропитывается искренней болью. Он тяжело вздыхает и продолжает: — Чтобы принять это, требуется куда больше мужества и стойкости, чем для бездумного размахивания палочкой и спонтанных рисков. Мне бы совсем не хотелось, чтобы тебе пришлось проходить через это понимание сейчас, но обстоятельства складываются иначе. Сириус выпускает мое лицо, подушечкой большого пальца огладив скулу, и прикрывает глаза. У меня дергаются крылья носа, и нижняя губа подозрительно подрагивает. Сириус находит мою кисть и зажимает между своих ладоней — широких, шершавых и горячих. — Каждый раз, когда захочешь рискнуть жизнью, подумай на мгновение, действительно ли это выйдет равноценный обмен, — не глядя на меня, добавляет он. — У тебя есть кого защищать. Позаботься о себе и Гарри, — Сириус поджимает губы, словно сам не верит в то, что говорит, а потом заявляет. — Для нас сейчас самое важное — ваша с Гарри безопасность, понимаешь? Джим даже хотел было вас забрать, но Хогвартс все еще остается самым защищенным местом, несмотря на все потуги этих министерских идиотов. Прикусив язык, Сириус замолкает и закуривает, палочкой уничтожая дым. На меня словно наложили чары оцепенения. Все противоречия и вопросы внутри будто уничтожили друг друга, оставляя только странную пустоту и ноющую боль под ребрами. Я терпеливо жду от Сириуса еще чего-то, но он молчит, сверля взглядом стену с одиноким факелом. Так может пройти целая вечность, а я все-таки хочу понять хоть что-то. — Они сказали, что они из отдела магического правопорядка, — осторожно начинаю, поглядывая на оскалившегося крестного. — Почему они? Что им тут нужно? Это ведь ваша работа. У Сириуса дергается жилка на щеке, и сигарета опадает пеплом под резкий взмах палочки. Он колеблется с секунду и все-таки поворачивается ко мне. Презрение, смешанное с неподдельным гневом, говорит красноречивей любых слов, но Сириус все же процеживает: — Фадж подсуетился. Отправил их успокаивать себя и заметать следы. У него крышу сорвало, стоило заикнуться о связи с Пожирателями, — он яростно сводит брови и двигает челюсть взад-вперед. — Он ничего слушать не хочет. Совсем спятил. Его не волнуют студенты. Он позволил выделить только одного мракоборца для охраны школы, да и того выставить у входа, — брезгливое выражение лица крестного разжигает возмущение и во мне. Теперь все встает на свои места. Только все это абсурд какой-то. Я собираюсь спросить, как такое возможно, но Сириус подается вперед, наклоняясь ко мне, и проникновенно проговаривает: — Мы приложим все усилия, чтобы защитить вас, но и вам самим придется быть начеку. Будь осторожна, принцесса. Особенно с отпрыском Люциуса. Мне требуется целая секунда, чтобы понять, кто такой отпрыск Люциуса. Малфой? Мерлин, причем тут Малфой? По рукам расползаются мелкие мурашки, и волна отрицания затапливает сознание. Я собираюсь мотнуть головой, но вместо этого с губ срывается вопрос: — Погибшая девочка была маглорожденной? Сириус смотрит на меня долго и пристально, а потом кивает. *** — Серьезно считаешь, что она придет? — спросил Блейз в сотый раз за вечер. Недоверием пропитался каждый звук, и для сомнений было достаточно причин, но Малфой снова кивнул. Он не считал. Он надеялся. Готов был молить Мерлина, чтобы двери распахнулись, впуская в Выручай-комнату Поттер, но время шло, а она все не появлялась. Все смешалось в голове. Малфой чувствовал себя обезоруженным и раздавленным. Слишком быстро. Он знал, что рано или поздно этот момент наступит — он был неизбежен, — но, Салазар, не вот так. Мир не может за мгновение обрушиться, оставляя их в руинах. Пришлось разгонять студентов по гостиным, слушать очередную чушь Дамблдора и пресекать все попытки слизеринцев выделиться. Лишнее внимание было ни к чему. Слизерин словно раскололся на две части — одна была напугана и подавлена, а другая распробовала вкус ужаса и страха и упивалась им. Слишком радикальный контраст бросался в глаза. Нужно было контролировать их, но Малфой едва справлялся. Метка пользовалась его усталостью и пульсировала с двойной силой, подбрасывала в сознание безумные мысли и возвращала в памяти кровавую картину. Внутри словно кто-то шипел, не замолкая. Посмотри, как это легко. Кто-то справился, и ты сможешь. Ты ведь ничем не хуже. Сделай это, и избавишься от боли. На борьбу с собой уходили последние силы. Оставались только головная боль, обручем стискивающая виски, и пульсирующая Метка. Малфой нуждался в Поттер, но кроме того в груди росла неуемная тревога. Как она это переживает? Как справляется? Как держится и держится ли вообще? Он не мог помочь Поттер, но хотел бы просто оказаться рядом. Скрип двери никто не услышал. Малфой вскинул голову и слепо уставился на сжавшуюся фигурку в тени возле шкафа. Поттер походила на безмолвную вытянутую тень. Блики от свечей не дотягивались до нее, позволяя оставаться едва различимой. Малфой мгновенно сорвался с дивана, сделал решительный шаг, но замер. Что ей сказать? Как себя вести? Что лучше сделать? Поттер застыла, слепо смотря перед собой. Свет все-таки добрался до нее, показывая покрасневшие опухшие глаза, осунувшееся лицо и потерянный невидящий взгляд. Она ведь не знала эту девчонку? Салазар, пожалуйста. Беззвучный судорожный выдох вырвался из ее груди, и Поттер прикусила непривычно бледную нижнюю губу. Она не смотрела ни на Малфоя, ни на Забини, словно специально избегала их взглядов. Тело будто тянуло ее из Выручай-комнаты, подальше от них обоих. О чем она думала? Почему не хотела смотреть на них? Зачем вообще тогда пришла? Малфой не выдержал и сдался первым. Он двинулся к Поттер и протянул руку, тихо шепнув: — Иди сюда. Секунда, которую Поттер смотрела на его кисть, превратилась в беспросветный мрак. Малфою стало жутко. Он уже решил, что она сейчас развернется и уйдет, но Поттер жалобно выдохнула и уткнулась лицом в его грудь. Мгновенное успокоение не продлилось долго. Поттер не была в порядке. Не нужно даже задавать вопросы — он чувствовал ее напряженные плечи и спину, пока прижимал к себе. Стоять посреди комнаты не хотелось — Малфою казалось, будто они прощаются, и от этой мысли волосы вставали дыбом. Едва ли это могло что-то изменить, но он все же осторожно добрался до дивана, перемещая и Поттер. Когда они опустились на мягкие оранжевые подушки, Малфой позволил себе на мгновение прикрыть глаза. Пальцы скользнули по кудряшкам, и привычный аромат втянулся в легкие, даря умиротворение. Поттер в его руках иногда вздрагивала. Не плакала, но буквально источала скорбь, а Малфой ощущал, как тьма отползает от него, не рискую вступать в противостояние. Ему становилось легче с каждой секундой, но внутри что-то противилось, мрачным укором оглаживая ребра. Ему не за что испытывать вину, Мерлин. Он ничего не сделал. Поттер двинулась и подняла голову, отчаянным взглядом вцепляясь в Малфоя. Она качнула подбородком и с трудом разлепила пересохшие губы: — Это сделало какое-то чудовище. Человек просто не способен на такое, — Поттер прикрыла глаза, втягивая носом воздух, и замолчала, борясь с подрагивающими губами. Она ошибается. Человек способен и не на такое. Малфой опустил взгляд, рассматривая бледные пальцы Поттер в своей ладони. Он бы смотрел на это вечно. Только на это. Ответить все равно было нечего, и Малфой молчал, а Поттер и не ждала ответа. Она наклонила голову и заглянула за плечо Малфоя с таким несчастным видом, что у того заныло в груди. Он не знал, как утешить Поттер. Все слова не имели смысла. Все будет в порядке? Да черта с два. Все наладится? Возможно, но он понятия не имеет, когда. Не придумав ничего лучше, Малфой поднял руку, осторожно касаясь щеки Поттер ладонью. Этот жест должен был принести хоть немного облегчения, но вышло наоборот. Поттер зажмурилась, судорожно выдохнув, и из нее вырвался бесконтрольный поток слов, перебиваемый глухими всхлипами: — Это какое-то безумие. Все будто спятили, — она яростно мотнула головой и понизила голос. — В школе погибла студентка, а они присылают какого-то урода из отдела магического правопорядка. Этот кретин допрашивал меня целую вечность, словно это я сделала что-то, задавал идиотские вопросы, заставил сдать кровь, еще и палочку потребовал, — Поттер замолчала, стиснув зубы и переводя дыхание, а Малфой застыл, недоверчиво вглядываясь в ее лицо. — Они не планируют ничего делать. Сириус сказал, — она осеклась и, махнув рукой, отрезала. — Да неважно, что он сказал. Очень даже важно. Если Министерство действительно не планирует ничего делать, то дела хуже, чем он предполагал. Малфой осторожно попытался приподнять брови, но Поттер молчала. Они брали у нее кровь? Просили палочку? Неужели хотят спихнуть все на несчастный случай и до последнего отрицать очевидное? Как удобно. Едва ли обошлось без вмешательства Пожирателей. Поттер так резко поднялась на ноги, что Малфой невольно отпрянул. Она двинулась к столу, едва переставляя ноги, и остановилась возле котла, устало призывая пробирки. Смотреть на ее заторможенные перемещения и оставаться в стороне было невозможно. Малфой встал, за пару широких шагов преодолевая расстояние между ними, и бережно перехватил ее руку: — Поттер, стой. Давай я сам все сделаю. Отдохни. Блейз в кресле хмуро кашлянул, но Поттер даже не ответила. Она аккуратно высвободила запястье и мотнула головой, наклоняясь над котлом. Спорить было бесполезно, но Малфой остался рядом, не желая отходить. Четыре пробирки заполнились багровой мерцающей жидкостью, и Малфой ощутил острый гнилостный запах. Поттер он, видимо, не смущал, и она старательно заполнила еще несколько баночек, выстраивая их в ряд. Только когда котел опустел и неприятный запах исчез, заткнутый пробками, Поттер распрямилась и неуверенно повела плечами: — Ну, я пойду. Фраза, которую Малфой так боялся услышать, все-таки прозвучала. Он не мог спорить. Не мог ее заставлять. И просить тоже не стал. Только бесцветно протянул в нелепой слепой надежде: — Не останешься? Отвела взгляд. Поттер просто спряталась от него. Нашла в себе силы, чтобы оставить его, но не смогла даже в глаза взглянуть. Малфой не мог ее винить. Он тоже не захотел бы остаться. Но неприятный осадок опускался в грудной клетке, окутывая мраком. Красные ноготки царапнули рукава мантии, и пальцы натянули ткань, пряча кисть. — Вообще-то я зашла, чтобы закончить зелье. Честно, я даже не думала, что застану вас здесь, — Поттер встрепенулась и виновато закусила губу. — Нет, не то чтобы я не хотела вас увидеть. Хотела, просто… Малфой не выдержал этот бессвязный поток: — Тогда ты можешь остаться, — перебил он, пряча выскальзывающую из каждого звука надежду. Зачем вообще он открыл рот, Салазар? Будто Поттер не знает, что может остаться. Она замолчала, тяжело вздохнув. Промелькнувшая лесная зелень снова спряталась за густыми ресницами. — Я хочу вернуться к брату, Малфой. Прости. Искренность никогда еще не звучала так жестоко. Под ребрами заныло, и Малфой с трудом смог вдохнуть, пряча вспышку досадливой боли. Конечно, она хочет остаться с братом. Чью еще компанию может предпочесть Поттер, когда мир катится в пекло? Разумеется, брат-герой способен внушить ощущение спокойствия хоть ненадолго. Тягаться с ним Малфою явно не по силам. Он знал об этом с самого начала. Так откуда эта ноющая тяжесть в груди? Малфой отрешенно выдавил: — Да, конечно. Я понимаю. Бледные губы приоткрылись в немом удивление, лохматые брови поползли наверх, но Поттер быстро взяла себя в руки, пряча изумление. Вопреки ожиданиям Малфоя, она не двинулась к выходу, а шагнула к нему, преодолевая пролегшую между ними полосу отчуждения. Целомудренный поцелуй в лоб вовсе не успокоил и не ободрил, только привнес новую порцию горькой отрешенности. Поттер потянулась к уху Малфоя и, скользнув пальцами по его шее, тихо выдохнула: — Спасибо. Пока она уходила, устало кивнув молчавшему все это время Блейзу, Малфой отдаленно думал, что не заслужил ее благодарности. На него внезапно свалилось неподъемное чувство вины, отлично дополняя картину и окончательно придавливая к земле. Разбираться в причинах Малфой не решился. Хватило простого осознания, что их более, чем достаточно. Рухнув на диван, он вцепился в пузатую бархатную подушку, сверля взглядом полки с травами напротив. Блейз, которому пришлось подвинуться, кашлянул и, не получив ответной реакции, осторожно предложил: — Может, останемся здесь сегодня? Выручай-комната без Поттер — просто очередное место в замке. Без нее нет ни спокойствия, ни умиротворения, ни надежды на проблеск света. Тьма найдет их в любом уголке Хогвартса и настигнет. От нее нет спасения. Малфой просунул два пальца под ворот, оттягиваю его в попытках спастись от удушья: — Возможно, стоит вернуться. Понаблюдать. Мы можем понять, чье поведение изменилось. Вдохнуть полной грудью после пыток Метки не выйдет незаметно, — монотонно отозвался он. Взгляд Забини, усталый и измученный, словно налипал на кожу зудящей коркой. Пара минут тишины не спасли от его вопроса. — Ты действительно хочешь знать, кто это сделал? Не хочет, Салазар. Малфой не хочет знать ничего. Он не хотел говорить это. Не хотел видеть Поттер в чужой крови. Не хотел, чтобы им всем приходилось через это проходить. Но какая разница? То, чего он хочет, не имело никакого значения. Время желаний исчерпалось, уступая место долгу и обязательствам. Хотел он того или нет, Малфой нес ответственность за каждого своего студента, и этим обязательством он никогда не пренебрегал. Нельзя быть лидером, только когда все хорошо. Факультет нуждался в нем. Пальцы сжались на переносице, безжалостно царапая кожу. Отвечать Малфой не собирался. Блейз бесшумно выдохнул, смежив веки, а потом отвернулся от Малфоя, тихо проговаривая в пустоту: — Ладно. Как скажешь, — он сглотнул и добавил едва слышно. — Но я не готов остаться сегодня один, если ты понимаешь. Малфой понимал. Он чувствовал это тоже. Безжалостное нестерпимое желание выйти в коридор и искать студента, чье имя написано на карточке, приводило в ужас своим напором. Сознание отказывалось от компромиссов. Метка жаждала крови и устала ждать. Если это происходило с ними, значит, и с остальными тоже. Нужно было проследить, чтобы никто не утратил разум окончательно, иначе они все обречены. Подгоняемый паникой, Малфой вскочил с дивана, набрасывая на плечи слизеринскую мантию, но остановился, заставляя себя встретиться с Забини взглядом: — Понимаю, — коротко выдохнул он. — Будем вдвоем. Присмотрим друг за другом. В конечном итоге, здесь нет ничего нового. Они занимаются этим с первого дня их знакомства. *** Несчастный случай. Блядский несчастный случай. Вот как они это называют. Вот чем прикрываются. Без деталей. Без объяснений. Без уточнений. Никому и не положено ничего знать, но как быть с теми, кто успел увидеть тело студентки? Что за несчастный случай мог сотворить такое с ученицей? Мерзко. От фальши в каждом слове сводит челюсти. Мрачная вереница черных мантий тянется ко входу в замок. В сгущающихся сумерках их трудно различить. Из окна студенты кажутся крошечными, словно игрушечными. Чудесный повод решить, что все это не всерьез. Я не нашла в себе сил пойти с остальными на церемонию прощания. Я никогда даже не говорила с погибшей студенткой. Теперь я знаю, что ее звали Салли Хилл. Она училась на третьем курсе Пуффендуя. Безумно любила животных и неплохо с ними ладила. Даже мечтала стать магозоологом. Мерлинова мать, кому могла помешать маленькая девочка, мечтающая посвятить свою жизнь волшебным зверькам? Слезы сжимают глотку, душа, но я только плотнее вцепляюсь в подоконник, продолжая наблюдать за возвращающейся в школу процессией. Мне оказалось достаточно просто заикнуться о плохом самочувствии, чтобы остаться в замке. Понятия не имею, что пришлось сделать Малфою и Забини, но теперь они сидят за столом, как каменные статуи, иногда бросая на меня беспокойные взгляды. Ничего. Подождут. Даже когда последний студент скрывается в замке, я продолжаю бездумно разглядывать колышущиеся кусты жимолости внизу. Нужно выждать, пока все разойдутся по гостиным, но и это время заканчивается. Развернувшись, я вскидываю руку, вытираю щеки, хотя по ним не скатилось ни одной слезинки. Ладно. Нужно брать себя в руки и делать то, что должно. Подхватив с дивана небрежно брошенный плащ, я набрасываю его на плечи, а Малфой и Забини синхронно поднимаются, всем своим видом показывая, что готовы. — Я вполне в состоянии сделать это сама. Дойти до забора и забрать коробку. Одной мне было бы в разы проще, — ни на что не надеясь, просто констатирую факт, прекрасно зная, что это ничего не изменит. Да и, честно говоря, мне все равно. В другое время я, может, даже посмеялась бы. Слизеринцы не спорят. Они вообще ничего не говорят. Только Блейз неопределенно поводит плечами, но я не представляю, что он хочет сказать этим жестом. Покачав головой, я окончательно смиряюсь со своим сопровождением и, засунув за пояс палочку и Карту, выхожу в коридор. Малфой и Забини беззвучно следуют за мной, напряженно прислушиваясь к каждому шороху, но это ни к чему. Сейчас никто не станет рыскать по школе. Все слишком заняты горем или страхом. Пройти через парадный выход не получится — там стоит дежурный мракоборец, словно это действительно как-то поможет. Его присутствие не меняет вообще ничего. Разве что нам придется делать огромный крюк, чтобы выйти через другую часть замка. Жестокая насмешка Министерства, не иначе. Мы минуем очередную развилку и, спустившись на пролет, сворачиваем в другое крыло. Коридоры принимают нас пустой тишиной и возвращают эхом каждый звук. Ничего не указывает на постороннее присутствие, но перед новым поворотом я все-таки торможу, заставляя Малфоя и Забини напряженно переглянуться. Ночной Хогвартс — моя стихия. Мне вовсе не нужны видимые знаки, чтобы обнаружить неладное. Пока Малфой незаметно тянется к палочке, вызывая во мне мрачный смешок, я аккуратно выглядываю из-за угла. Поначалу кажется, что путь свободен, но ночной темноте, разбавленной молочным лунным светом, меня не обмануть. Потушенные факелы — всего лишь попытка сбить случайного прохожего с толку. На широком подоконнике, утопая в насыщенном лунном сиянии, скрючилась фигурка в мантии. Мне приходится присмотреться и все-таки выцепить растрепанные каштановые волосы, знакомый профиль и плавные черты лица. Кевин сидит, подтянув к себе ноги, и обнимает колени, уткнувшись в них лбом. Совсем не двигается. Дурень. Он ведь даже не ощутил чужого присутствия. Ну каким идиотом нужно быть, чтобы теперь сидеть посреди ночи в коридоре в одиночку? Гриффиндорцем, очевидно. Сомнения осыпаются, стоит мне еще раз взглянуть на согнутую фигуру. Я не могу пройти мимо. Повернувшись к слизеринцам, проговариваю медленно, но почти беззвучно: — Идите без меня. Не ждите. Увидимся завтра. Несогласие прорисовывается на лице Малфоя слишком отчетливо, чтобы с чем-то спутать, и, не дожидаясь споров, я вытаскиваю из сумки мантию, кинув ее в Малфоя. Меньше всего на свете мне хотелось бы отдавать семейную реликвию двум слизеринцам, да еще и раскрывать Забини секреты своего незаметного перемещения по замку, но мои желания не имеют никакого значения. Уповая на эффект неожиданности, я разворачиваюсь, собираясь выскочить из нашего укрытия и уничтожить все остальные варианты, но длинные пальцы вцепляются в мой локоть, вынуждая затормозить. — Поттер, стой, — Малфой шепчет, но недовольство сочится из каждого звука отчетливо. — Я не думаю, что это хорошая идея. Тебе не стоит оставаться посреди замка ночью одной. Он подбирает слова. Старается не приказывать и запрещать, а просить. Я ценю это. Я благодарна Малфою за его сдержанность, но переубедить меня он не сможет. Не в этом. — Я остаюсь с Кевином. Мы уйдем в гостиную, — спокойно встретив раздраженный серый взгляд, упрямо задираю подбородок. Малфой не согласен. Он качает головой, хотя мне и смотреть на него не нужно, чтобы это понять. Только вот я не спрашивала разрешения. Он раздраженно прикрывает глаза, но пальцы разжимаются, и я тут же вырываюсь из-за угла. Стараюсь не скрывать свое появление, чтобы не напугать Кевина, но он словно не слышит ни шагов, ни моего вкрадчивого покашливания. Только когда между нами остается не больше метра, он вяло поднимает голову, отчужденно осматриваясь. Пустой взгляд все-таки нашаривает меня, но у Кевина будто не хватает сил отреагировать. Он сдвигается в сторону и отворачивается к окну, словно пытаясь спрятаться. Едва ли он рассчитывал на подобную встречу и настроен поболтать. Никто не сидит в пустом коридоре, когда ищет компанию. Разрушать ночную тишину и врываться в его укромный мирок с расспросами я не решаюсь, поэтому аккуратно опускаюсь на подоконник, сдвигаясь вглубь, пока не чувствую спиной прохладное стекло окна. Подтянув к себе одно колено, выжидающе смотрю за угол и спокойно выдыхаю, только когда едва различимые шаги доказывают, что Малфой с Забини ушли. Молчать иногда тоже здорово, но так мы можем просидеть до самого утра. Заманчиво, конечно, но мне бы хотелось, чтобы Кевин оказался в более уютном и безопасном месте. Взгляд бездумно скользит по пустой серой стене, и я все-таки выдыхаю, тихо заговаривая: — Меня всегда тянуло в школьные коридоры ночью. Есть в них что-то такое чарующее и успокаивающее, — Кевин даже не двигается, словно и не слышит меня вовсе. — Мне нравилось раньше просто бродить по коридорам, закрывать глаза и представлять, что видели эти стены десять, сорок или даже сто лет назад. — А теперь? — бесцветно уточняет он, едва размыкая губы. Я отчужденно покачиваю головой, уставившись в пол, и честно признаюсь: — А теперь я думаю, что не вынесла бы и части этих историй. Отличная поддержка. У меня явно талант усугублять обстановку. Да к черту. Я понятия не имею, как можно ободрить кого-то в такой ситуации. Смерть Салли Хилл — жуткий удар по всему Хогвартсу. Каждый справляется, как может. Гриффиндор сближается в любой беде, переживая ее вместе. Мне уже начинает казаться, что попытка заговорить провалилась и лучше все же просто помолчать, когда Кевин медленно поднимает голову и, не глядя на меня, тихо проговаривает: — Я знал ее. Салли. Я прикрываю глаза, пытаясь перебороть скребущееся в груди отчаяние. Мерлин, разумеется, он ее знал. Они ведь на одном курсе. Как можно быть такой идиоткой и не подумать об этом? Судорожный подбор подходящих слов в голове прекращается. Кевин продолжает говорить, и слова, поначалу силой выталкиваемые из него, льются чистым болезненным потоком: — Мы всегда работали в паре на уходе. У нас в начале курса было задание с нарлами. Я ничего о них не знал и попытался угостить своего яблоком, а он, — Кевин вымученно улыбается, смежив веки, — распсиховался, сломал свой загон и сбежал. Я искал его по всему лесу, с ног сбился и подвернул лодыжку. Уже отчаялся и собирался все рассказать профессору, когда появилась Салли. Она объяснила мне, что к чему, а потом отыскала моего нарла за пару минут и успокоила. Ума не приложу, как ей удалось. Разве что настоящим талантом. Нарлы такие обидчивые и подозрительные, что сладить с ними можно только чудом. Улыбка вмерзает в лицо Кевина, и приятные воспоминания гаснут в его глазах. Он неотрывно смотрит на серую стену и продолжает: — Мы виделись еще на астрономии и древних рунах. Она неплохо ориентировалась в звездных картах. Как-то даже написала две контрольные — за меня и за себя. Я нещадно кусаю губы, стараясь не дышать. Нужно держать себя в руках, но каждая новая деталь из жизни Салли Хилл стремительно пробивает брешь в моем напускном спокойствии. Не представляю, как Кевин держится. Он резко обрывает рассказ и оборачивается, вцепившись в меня жалобным взглядом: — Говорят, это ты ее нашла. Это правда? — дождавшись моего кивка, Кевин жмурится, несколько раз пытаясь продолжить. — Ты же видела… Она хотя бы не мучилась? Внутренности скручивает болезненный спазм, выбивая из легких воздух. Перед глазами тут же вспыхивает лужа крови, алые разводы и изорванная одежда. Никто не хочет услышать правду, задавая такие вопросы. Моя ложь не облегчит боль Кевина, но поможет это пережить. — Нет, не думаю, — звуки едва вырываются из груди, глухие и хриплые. — Скорее всего, все случилось быстро. Тишина укутывает непроходимой виной, а Кевин медленно кивает. Я не знаю, что еще должна сказать. Никакие советы, утешения или мудрые наставления не помогут. Мы все знаем, что для ведьмы или колдуна смерть — лишь новое начало, но от этого никогда не легче. Возможно, все это просто нелепая попытка принести успокоение живым. Я бы просидела так целую вечность, перебирая и отбрасывая ни на что не годные слова, но взгляд цепляется за Кевина, и сердце болезненно сжимается от его отрешенного вида. Не выдержав, придвигаюсь к нему, заключая в объятия. Он такой напряженный, словно из камня высечен, но через десяток секунд немного расслабляется, вскоре все-таки утыкаясь лбом в мое плечо. Молчание перестает казаться гнетущим. Кевин испуганно вздыхает, стараясь сделать это беззвучно, а я глажу его по волосам, позволяя нам обоим получить необходимую порцию тепла и поддержки. — Пойдем в гостиную, Кев, — все-таки шепчу я, хотя идти никуда не хочется. — Сделаю тебе какао. Гарри всегда готовит его мне, когда все паршиво. Кевин нехотя отстраняется, и на секунду уголки его губ приподнимаются, а потом он все-таки кивает. Я уже собираюсь спрыгнуть с подоконника, когда Кевин перехватывает мою руку, испуганно выпаливая: — Вероника… Он так и не продолжает, но не нужно быть искусным легилиментом, чтобы понять, в чем дело. Никто сейчас не хочет оставаться один. Перехватив его ладонь, увлекаю Кевина за собой, заставляя себя неловко потупить взгляд: — Слушай, Кев. Неудобно тебя просить, но все-таки. Мне как-то совсем не по себе. Не останешься со мной в гостиной на ночь? Сомневаюсь, что мне действительно удалось обмануть Кевина. Он замирает на мгновение, а потом, бросив на меня благодарный взгляд, кивает. *** Когда Хогвартс оказался на безопасном расстоянии и яростный порыв ветра дернул края мантии, Блейз моментально выбрался из-под невесомой ткани. Малфой тяжело вздохнул и нехотя скинул с себе мантию Поттер. Время для посвящения Блейза в маленькие тайны золотой девочки было не самое подходящее. Зачем вообще она это сделала? Они могли бы обойтись дезиллюминационными чарами. Так бездумно раскрывать свои секреты могла только Поттер. Вопреки ожиданиям, Блейз не стал ничего спрашивать. Они добрались до забора, отделяющего территорию школы от волшебной деревушки, в полнейшей тишине. Отыскивать нужное место с каждым разом становилось все проще — время, проведенное с Поттер, открывало Малфою еще и бесчисленные тайны Хогвартса. Он легко нашел тонкую неказистую сосну, обошел ее, сделав пару шагов в сторону, и приподнял веточки пышного кустарника. Все, как говорила Поттер. Под ветвями лежала небольшая коробка, в которой должна была оказаться минеральная пыльца — финальный ингредиент, который нужно добавить в зелье прямо перед использованием. Почему коробка оказалась здесь, а не Поттер пришлось развлекаться посреди ночи с ее бессменными поставщиками, Малфой предпочел не думать. Выходило на удивление легко — ему хватало и других неразрешимых вопросов. Подняв коробочку, Малфой присмотрелся. Под плотной грубой веревкой торчал сложенный клочок пергамента. Это совершенно не его дело. Он не имеет никакого права читать записки, предназначенные Поттер. Он не какой-нибудь психопат, следящий за каждым шагом своей пассии и лишающий ее свободы. Разве нет, Салазар? Пальцы потянулись к записке, подгоняемые навязчивыми мыслями, шипящими в черепной коробке. Это от Уизли. Он все еще влюблен в Поттер. Наверняка не оставляет свои нелепые попытки заполучить ее. А вдруг она их поощряет? Салазар, хватит! Это бред. Малфой одернул себя, запихивая коробку во внутренний карман мантии. Он не станет. Ни за что. Он доверяет Поттер. Кому, если не ей? Заглушая навязчивый шепот в голове, Малфой обернулся, напарываясь на изучающий взгляд Забини. Разумеется. Глупо было рассчитывать, что он будет молчать вечно. — Я даже спрашивать не буду, что это за хрень, — начал Блейз, красноречиво кивая на мантию в руках Малфоя. — Но ты серьезно оставишь ее одну посреди школы ночью? Какого сраного гиппогрифа? Только Блейз так умел. Попасть в самую точку, разворошить каждую навязчивую мысль, ткнуть лицом в то, от чего хочется спрятаться. — Она не одна, — коротко процедил Малфой, решительно двигаясь к Хогвартсу. Побег не помог. Забини последовал за ним, насмешливо фыркая: — О, да. Из этого малыша наверняка отличный защитник. Он хоть палочку в руках держать умеет? Малфой остановился, оборачиваясь на друга. Яростная сталь сверкнула из-под белесых ресниц, и он стиснул челюсти, проговаривая: — А что прикажешь делать? Таскаться за ней повсюду? Привязать к себе? Закрыть в Выручай-комнате и не выпускать? Блейз невозмутимо повел плечами: — Да хоть и так. Очевидное доказательство того, что они с Поттер слишком мало знакомы. Забини не представляет, о чем говорит. Ему просто не понять. Тяжелый вздох смел враждебность и напряжение. Малфой устало смежил веки: — Это же Поттер, — заявил он, надеясь, что это все объяснит. Блейз непонимающе свел брови. — Она никогда не станет слушаться. Не будет прятаться. А каждую попытку защиты будет воспринимать как личное оскорбление, — он качнул головой и зашагал к замку. — Она на многое готова согласиться, но есть вещи, в которых ее не переубедить. Ничего не поделать. Блейз недоверчиво уставился на Малфоя, но тот уже шагал к Хогвартсу. Подозрительно спокойный или попросту вымотанный. Очертания замка стали четче, приближаясь, и Малфой расправил мантию. Пора было возвращаться. Его ждала очередная бессонная ночь без Поттер. *** От волнения желудок неприятно сокращается и воздух рывками вырывается из легких. Пальцы подрагивают, но я напрягаю их, надеясь это скрыть. Тишина в Выручай-комнате абсолютная. Я бы назвала ее торжественной, но едва ли это уместно. Я мысленно молюсь Мерлину и Годрику одновременно, чтобы я не облажалась. Если что-то пойдет не так, я не представляю, что делать с двумя трупами слизеринцев. К фестралам такие мысли. Мама всегда говорила, что каждое новое зелье — это безумно волнительно. Это серьезный риск и большая ответственность. Раньше я не понимала. Теперь понимаю слишком хорошо. Обычно зельевары проверяют зелья на себе. Рисковать своей жизнью, пожалуй, проще, но у меня нет такой роскоши. Хоть иди и получай Метку. Мерлин, гадость. От одной только мысли по рукам расползается холодок, но я не поддаюсь эмоциям, осторожно взбалтывая пробирку с зельем. Минеральная пыльца смешивается с багровой жидкостью и растворяется. Малфой с Забини сидят за столом, напряженные и молчаливые. Я чувствую взгляды, прикованные к моей спине. Знаю, что они ждут с ужасом и нетерпением. Больше некуда тянуть. Развернувшись, шагаю к ним, заставляя уголки губ приподняться. Улыбаться в последнее время дается непросто, но я не должна пугать их еще сильнее. Аккуратно пропитав бамбуковый ватный шарик зельем, перехватывая его щипчиками и чересчур жизнеутверждающе уточняю: — Кто хочет быть первым? Две пары глаз недоверчиво впиваются в мое лицо. Переиграла. Да и черт с ним. Нужно прекратить выдавливать из себя несуществующие эмоции. Малфой выдыхает и закатывает рукав, показывая бледное предплечье с выдающимися венами. Ожидаемо. Я не могу понять, что чувствую и чувствую ли что-то вообще. Его доверие приятно, но я не хочу ему навредить. Это страшно. Я чувствую только страх. Он струится между ребрами, затягивается, расползается под кожей, вплетается в вены. Нельзя бояться, Годрик. Все просто. Либо делай, либо нет. Мне уже поздно отступать назад. — Ты не мог бы убрать маскирующие чары? Я не знаю точно, имеет ли это значение, но лучше не допускать случайных влияний, — слишком вежливо. Я словно разучилась нормально разговаривать. Малфой смотрит на меня пару секунд, словно пытается понять, что происходит, а потом проводит палочкой вдоль предплечья. Я заставляю себя не отводить взгляд от безобразного черного пятна на бледной коже. Мне придется на него смотреть. Придется прикасаться. Я не имею права ни на отвращение, ни на малодушие. Короткий выдох, и я шагаю к Малфою, остановившись вплотную: — Если почувствуешь дискомфорт, сразу говори. Не тяни. Не терпи. Пожалуйста. Хорошо? Он не отвечает. Вместо этого резко вскидывает правую руку, стискивая ворот моей рубашки, и дергает меня вниз, заставляя наклониться. Его губы касаются уголка моего рта. Быстро, напряженно, надорвано. У меня даже на мгновение не сбивается дыхание, и сердце привычно не спотыкается. Это пугает гораздо больше остального, но у меня нет времени на эти размышления. Когда Малфой выпускает меня, я выдавливаю секундную улыбку и разворачиваюсь, сжав его запястье на столе. Мысленный отсчет заканчивается, но я не тороплюсь делать то, что должна. Хватит. Либо сейчас, либо никогда. Годрик, не дай мне прикончить самовлюбленного слизеринского старосту. Я себе этого не прощу. Кисть немеет, но я заставляю себя поднять руку. Ватный шарик касается предплечья Малфоя, смачивая область с Меткой зельем. Я не могу оторвать взгляд от жуткого черепа со змеей, пока рука упорно двигается вдоль предплечья. Зелье блестит на бледной коже, и я, не удержавшись, аккуратно дую на смоченную область, словно это пощипывающая ранка. Боясь ненароком сделать что-то не так, аккуратно отставляю на стол пробирку и отбрасываю шарик с пинцетом, оборачиваясь к Малфою. Он кажется бледным. Он всегда бледный, Мерлин. Забини нервно ерзает на стуле, но не решается нарушать тишину. Я вглядываюсь в лицо Малфоя, затаив дыхание. Все выглядит вполне сносно. Неужели я ничего не испортила? Неужели я справилась хотя бы с тем, чтобы не убить их своим варевом? Все меняется в секунду. Я не успеваю осознать. По лицу Малфоя пробегает рябь, между бровей образуется складка, а челюсти стискиваются, выделяя заходящиеся желваки. Полустон-полукрик вырывается из его груди, несмотря на попытки сдержаться: — Блять. Руки тяжелеют, наливаясь свинцом. Я пытаюсь разглядеть что-то в глазах Малфоя, но смотреть надо не туда. Запоздало перевожу взгляд на запястье, и ужас обступает меня, повеяв холодком вдоль позвоночника. На бледной коже вздуваются и лопаются кровавые пузыри, пачкая пальцы, рукав рубашки и светлую деревянную столешницу. Запах запекшейся крови и горящей плоти пробивается постепенно, рвотным спазмом сжимая глотку. Что делать? Мерлин, что мне делать? Подчиняясь первому порыву, я бросаюсь к Малфою, обхватывая его запястье, но это ничего не меняет. Идиотка. У меня же был запасной план. Пока сердце колотится в попытке пробить грудину, нервный взмах палочки заставляет прыгнуть в мою руку ступку с крошеным безоаром. Я понятия не имею, сработает ли это. Не знаю, поможет ли хоть что-то. Других вариантов у меня все равно нет. Кисть трясется, словно у меня припадок, пока я посыпаю запястье безоаром. Малфой шипит и ругается сквозь сжатые зубы, но руку не отнимает. Представить не могу, какую выдержку нужно иметь, чтобы терпеть такое. Кожа перестает пузыриться и надрываться, а у меня от резкого облегчения подкашиваются колени. Голова идет кругом, но я упорно продолжаю делать то, что должна. Бадьян, отвар крапивы, кашица из листьев шалфея. Зачем он терпел, Годрик? Почему молчал? Я ведь просила говорить сразу, если возникнет дискомфорт. У меня не остается внутренних сил на упреки. Плотная повязка обхватывает запястье Малфоя, и я обессиленно сползаю прямо на пол. От волнения и напряжения к горлу подступает легкая тошнота. В ушах шумит, словно я только что ныряла в волны на морском побережье. Облажалась. Разумеется, я облажалась. Как можно было всерьез надеяться, что я смогу что-то изменить? Что смогу перебороть магию сильнейшего темного волшебника? Абсолютное безрассудство. Иногда не стоит брать на себя слишком много. Рваный выдох вырывается из легких, и я упираюсь лбом в колено Малфоя, сбивчиво лепеча: — Прости. Мерлин, прости меня. Я не хотела тебе навредить. Не знаю, как так вышло. Понятия не имею, что пошло не так. Глупо было рассчитывать, что кто-то вроде меня справится. Малфой резко наклоняется, обхватывая ладонями мои щеки, и, недоверчиво вглядываясь в мое лицо, раздельно проговаривает: — Все в порядке, Поттер. Все нормально. Было почти не больно, — ложь, Мерлин. Он врет мне в глаза. — Ты ни в чем не виновата. Ты проделала огромную серьезную работу. Никто из нас не справился бы лучше. Лучше? Да буквально все что угодно было бы лучше. Ни утешения, ни ободрения не помогут заглушить разочарование от неоправдавшихся ожиданий, а Малфой еще и подливает масла в огонь: — Такое не дается легко. Это отличная попытка. Ты не на экзамене, у тебя их достаточно. Мы поможем, чем сможем. О чем это он, Мерлин? О, нет-нет-нет. Он ведь не надеется, что я стану пробовать еще? Новая череда бессонных ночей, поиски подходящих ингредиентов и бесконечный процесс приготовления. Ради чего? Чтобы снова только усугубить ситуацию? Я никому не могу помочь. Ничего не могу исправить. Мой удел — наблюдать за происходящим кошмаром, переживать за истинных героев и утопать в собственном бессилии. Что пошло не так? Что именно вызвало такую яркую реакцию? Секундная мысль проникает в сознание, и я задумчиво кусаю ноготь, перебирая в голове варианты. Если это реакция на Метку, значит, я была не так уж и далека. Есть только один способ проверить. Может, и не один, но этот — самый простой и быстрый. Потонув в размышлениях, я не замечаю тяжелую тишину, опустившуюся на Выручай-комнату, но на остальных она давит. Забини мрачно хмыкает и пытается разрядить обстановку: — Признайся, ты просто хотела оставить нас без ловца накануне финальной игры. Паршивая шутка, но я не морщусь и не возмущаюсь. Неспешно поднявшись на ноги, поворачиваюсь к Забини, уточняя: — Игру все-таки не отменили? Я знаю ответ. Я даже уже договорилась с Полумной пойти вместе, но правда сейчас не имеет значения. Мне нужно усыпить их бдительность — два внимательных взгляда неотрывно следят за моими перемещениями. Малфой хмурится, не доверяя резкой перемене в моем поведении, но все же отвечает: — Собирались перенести, но пуффендуйцы сами настояли. Все спасаются от происходящего, как могут. Заморозить школьную жизнь и упиваться круглосуточной скорбью — действительно не лучший способ победить сковавший замок ужас. Нам всем нужно как-то двигаться дальше. Я аккуратно пячусь назад, стараясь делать это естественно, и бездумно отзываюсь: — Постарайтесь быть с ними помягче. Лучше бы мне промолчать. Совсем не обязательно говорить такое вслух. Мою оплошность исправляет Блейз, переводя все в шутку: — Мы всегда играем исключительно по правилам и с полным уважением к соперникам. Звучит просто невероятно. Я бы даже посмеялась, но во мне нет ни намека на веселье. Только отчужденность. — Точно, — соглашается Малфой. — Так что, если кто-то будет рассказывать тебе о грязной игре, не верь. Я выдавливаю из себе улыбку, неспешно обходя стол. Цель уже совсем близко, главное — не привлечь их внимание в самый последний момент. — Зачем мне чьи-то рассказы? Я сама приду поболеть. Блейз вытягивает губы и, усмехнувшись, складывает руки на груди: — Поттер, ты ведь понимаешь, что кубок школы получает команда, набравшая больше очков за учебный год? На мгновение я даже забываю о своей основной цели, возмущенно вскинув голову. Эти самовлюбленные придурки всерьез считают, что смогут нас переиграть? Да черта с два. Им не набрать столько очков. Нет. Ни за что. Раздраженно сощурившись, поджимаю губы в вежливой улыбке и упираюсь ладонями в столешницу: — Спасибо, Забини, мне прекрасно известно, как устроен школьный турнир, — небрежно пожав плечами, заставляю себя даже не смотреть в сторону пробирки с зельем. — Я не сказала, за кого собираюсь болеть. Как же. Кажется, мы уже это проходили. Если Малфой смог прийти на нашу игру и болеть за меня, то у меня и выбора нет. Я знаю, как это важно для него, и готова поддержать, насколько вообще способна сейчас на поддержку. Словно подумав о том же, Малфой усмехается уголками губ и, покачивая головой, отворачивается. Идеально. Лучше момента и не представить. Сбросив с себя всю маскировку, мгновенно вытягиваю руку, хватая пробирку. Пальцы дергают рукав рубашки, и я выливаю немного зелья на предплечье, не успев даже толком испугаться. Жмурюсь в ожидании вспышки боли, но вместо этого чувствую, как меня встряхивают за плечи: — Поттер, какого хрена? Совсем спятила? Это такая извращенная попытка наказать себя за ошибку? Что с этим делать? За яростными нотками в голосе Малфоя прячется неподдельный испуг, но это не имеет никакого значения. Я открываю глаза, сразу обнаружив перед собой возмущенное лицо Малфоя, и аккуратно отодвигаю его в сторону. Зелье, нанесенное наспех, капает под ноги, пропитывая ковер. Остаток на коже блестит и переливается, и я настороженно размазываю его пальцами. Ничего. Я ничего не чувствую. Ни единого намека на боль. — Салазар, я ведь знал, что ты чокнутая, — не прекращает Малфой. — Какого фестрала ты молчишь? В его руках появляется ступка с остатками безоара, но я отталкиваю ее в сторону, краем глаза заметив напряженного Забини, вскочившего на ноги. Надо же, они и впрямь перепугались. Оба. Но во мне нет и намека на вину. — Что это значит? Зачем ты это сделала? — настойчиво твердит Малфой, но я выворачиваюсь из его хватки, шагая к стеллажам. Слишком долго объяснять. И бессмысленно. Нужно пересмотреть рецепт. Реакция с магией Метки точно произошла. Осталось только выяснить, что именно сработало не так, и исправить ошибку. Погруженная в мысленный перебор ингредиентов, я вытаскиваю все свои записи, на ходу подцепляя стопку справочников. Две пары глаз внимательно следят за мной. Я чувствую напряжение, но все равно игнорирую вопросы Малфоя. — Мне нужна ваша кровь, — не отрываясь от записей, сажусь за стол, зная, что отказать мне не выйдет. Нужно разобраться во всем и улучшить рецептуру. Работы предстоит много, но теперь она хотя бы не выглядит абсолютно безнадежной. *** Утро выдалось теплым и солнечным. Трибуны не то чтобы забиты под завязку, но студентов явно больше, чем стоило ожидать на матче Слизерин-Пуффендуй. То ли все пришли поддержать Пуффендуй, лишившийся своей ученицы, то ли ждут, что игра поможет развеять тяжесть и ужас потери. Может, дело просто в том, что это последний матч сезона. Я понятия не имею и не хочу вникать. Знаю только, что из Гриффиндора здесь только я и Кевин. Посещать игры Слизерина становится моей дурной привычкой. Глаза слипаются, и я даже не пытаюсь вникать в размеренные размышления Роджера Дэвиса и Терри Бута. Здорово, что они любезно заняли для нас с Полумной и Кевином места, но слушать их напыщенную болтовню выше моих сил. Кевину, похоже, нравится. Он кивает, не перебивая когтевранцев, и с любопытством поглядывает то на них, то на собирающихся на поле игроков. Полумна же привычно игнорирует присутствие своих однокурсников, и сейчас я ее прекрасно понимаю. На щеках Лавгуд красуются желто-черные полосы, и я бездумно разглядываю их. Я бы сейчас душу продала за возможность рухнуть в постель и поспать. Ночью сделать это не удалось. Я закопалась в свои записи, бесконечно сверяя ингредиенты и комбинируя их. Безрезультатно. Пока безрезультатно. Я сделала заготовки. Нужно будет отследить реакцию с кровью. Это должно дать хоть какие-то ответы. От подавленного зевка сводит челюсть, и я шире распахиваю глаза, следя за взмывающими вверх точками. Найти среди изумрудных плащей Малфоя легко. Я обещаю себе следить только за ним, но яркое солнце слепит, заставляя жмуриться. Свисток начинает игру, но даже это меня не бодрит. Голова беспощадно тянется к плечу. Такая тяжелая, что я не могу сопротивляться. Зеленые и желтые точки смазываются, теряя четкость, и я сдаюсь, закрывая глаза. Сон оказывается приятным. Я вижу траву под ногами. Она длинная и яркая, влажная то ли от дождя, то ли от росы. Я вдыхаю ее запах и иду вперед, приминая травинки. Бесконечно. Одинаково. Спокойно. Что-то ударяет меня в плечо и звонкий голос Кевина проникает в сознание, пробуждая: — Вероника! — он твердит мое имя, пока я не открываю глаза, и только после этого добавляет. — Слизерин победил. Двести шестьдесят очков. Разумеется, Слизерин победил. Если начистоту, результаты этой игры были очевидны еще до ее начала. — Круто, — подавив очередной зевок, часто моргаю, чтобы картинка не плыла. — Идем в Хогвартс? Кевин сводит брови и, наклоняясь, с нажимом повторяет: — Двести шестьдесят очков. Открыть глаза и проснуться — не одно и то же. Мне сложно уловить, что пытается сказать Кевин и почему меня это должно волновать, но постепенно мысли собираются в кучку. Сколько там очков было у Слизерина за две предыдущие игры? Математика никогда не давалась мне легко, но нужно все-таки понять, к чему привела победа Слизерина. Мерлин, да сколько же? Неужели они обогнали нас? Нет. Невозможно. Пока мое сознание, все еще пытающееся сбросить налет приятного сна, борется с числами и элементарной арифметикой, Бекки Льюис, очаровательная пятикурсница из Когтеврана, задержавшаяся на посту квиддичного комментатора в последних матчах, разбивает все мои надежды и иллюзии громогласным восторженным криком: — Вы только посмотрите, что творится! Слизерин набирает за сезон шестьсот восемьдесят очков. Давайте-ка глянем на турнирную таблицу, — мне не нужна никакая таблица, чтобы понять, что случилось, но я отказываюсь в это верить. Бекки же не оставляет мне времени на осознание и принятие. — Мерлинова борода, неужели? Гриффиндор набрал столько же. У нас настоящая ничья! Давненько в Хогвартсе не случалось подобного. А это значит только одно — нас ждет переигровка, и что-то мне подсказывает, что этот матч будет горячим, — она воодушевленно вопит в рупор, но гул голосов постепенно заглушает даже ее. Нет. Чушь. Бред. Это самое идиотское стечение обстоятельств, которое только могло сложиться. Такого не случалось много лет. Почему сейчас, Мерлин? Студенты поднимаются со скамей, толкаясь в проходах. Все расходятся, торопясь разнести невероятную новость по замку. — Вероника, ты как? Все в порядке? — взволнованно уточняет Кевин, приняв мою растерянность за испуг. — Да вы легко их сделаете. Вы же сильнее в тысячу раз! Я не боюсь матча против Слизерина и не против сыграть лишний раз, но не сейчас же. Да и где справедливость? Мы изводили себя тренировками целый год, чтобы в итоге все решила одна игра? — Надо же, даже ваша лидерская позиция может пошатнуться, Вероника, — беззлобно усмехается Роджер. Терри тут же подхватывает настроение друга и добавляет: — Постарайтесь, чтобы вас не сбросили с пьедестала. На вас весь Хогвартс надеется. Лучше бы они просто ушли с остальными. — Мы только рады дополнительной возможности надрать им зад, — сплевываю слишком резко, тут же пряча взгляд. Кевин хмурится, аккуратно касаясь моего запястья. Роджер с Терри переглядываются, красноречиво поигрывая бровями, словно могут переговариваться без слов, и двигаются к проходу, бросив напоследок: — Удачи с подготовкой. Мы все за вас. Да ни черта. Они все против Слизерина. Есть разница. Я продолжаю сидеть на скамье, разглядывая носки кожаных кроссовок, и пытаюсь смириться с реальностью, когда Полумна спокойно протягивает: — Кевин, будь так любезен, сбегай к остальным и расскажи, что произошло. Не думаю, что в этом есть необходимость. Новость доберется до Хогвартса гораздо быстрее Кевина. Он воодушевленно дергает головой, бросив на меня секундный вопросительный взгляд, словно спрашивает, в порядке ли я, и получает в ответ утвердительный кивок. Через десяток секунд Кевин уже теряется в толпе учеников, спеша принести Гарри и остальным не самую радостную новость. Пальцы бездумно теребят плотные манжеты блузки, пока я продолжаю осмысливать произошедшее. Беспокойство накатывает волнами, и я не понимаю, почему. Всего лишь дополнительная игра. Лишний повод доказать, что мы сильнее. Откуда во мне эта неадекватная тревога? — Не хочешь травки? — туманно уточняет Полумна, наклонившись к моему уху. Нет. Я зарекалась использовать самый быстрый и простой способ снять напряжение после странностей в кабинете Дамблдора. Можно справиться и по-другому. Вдохнуть и выдохнуть. Посчитать до десяти. Закрыть глаза и вспомнить о чем-нибудь приятном. Херня. — Было бы отлично, — язык все решает за меня, и я совру, если скажу, что сожалею. Полумна кивает с отстраненным видом и поднимается, взглядом призывая следовать за ней. Трибуны уже опустели, и мы без проблем спускаемся на поле. Я изо всех сил стараюсь не смотреть на изумрудную команду, окруженную факультетом. Они торжествуют и празднуют. Еще бы. Повод у них действительно есть. Далеко мы не отходим. Полумна сворачивает за трибуны и опускается на траву, скрестив ноги. Нам бы не стоило делать это буквально у всех на виду, но кому какое дело? Мне вот совершенно все равно. Профессоров уже нет поблизости, остальное неважно. Я опускаюсь рядом, водя ладонью по колючим упругим травинками. Лавгуд копается в своей бирюзовой сумке-мешочке, наконец протягивая мне самокрутку. Благодарность выходит сухой и скомканной, и я спешно щелкаю зажигалкой, втягивая в легкие густой приторный дым. В глазах темнеет на мгновение. Должно быть, что-то забористое. — Тентакула. Но ее совсем немного, так что не переживай, — словно прочитав мои мысли, поясняет Полумна. Ей стоило бы предупредить меня до первой затяжки, а теперь уже переживания не останутся в сознании надолго. Задержав в себе дым, выпускаю вонючее облачко и передаю самокрутку Полумне. Лучше становится моментально. Нет никаких проблем. Ни скрюченного тела на полу женской уборной, ни странного допроса, ни безумия Министерства, отказывающегося признавать факты. Нет неудавшегося зелья, паршивой паутины лжи, облепившей меня уже с ног до головы. Недомолвок с Гарри, напряжения между мной и Малфоем, предстоящего несвоевременного матча. Нет этого, не было и не будет. Эйфорическая легкость разливается по телу, проникая в конечности, и я поднимаю руку, разглядывая свои пальцы сквозь яркое солнце. Полумна передает мне самокрутку. Я послушно делаю затяжку и возвращаю ей, стряхнув пепел. Пустота в сознании пульсирует. Яркая, приятная, радостная. Хочется улыбаться и творить глупости. Вопрос Полумны кажется забавным: — Ты чего так переживаешь из-за этой игры? Не помню, чтобы ты боялась слизеринскую команду. Бояться? Их? Много чести. Уж точно не на поле. К фестралам, никого я не боюсь. — Квиддич всегда все обостряет, — пожимаю плечами, запрокинув голову. — Не лучшее время, чтобы сцепиться со злейшими врагами. Вечно все выходит за рамки игры. Ответ кажется мне вполне искренним и хорошим. Без лишних деталей, но прекрасно передает суть. Полумна задумчиво покусывает нижнюю губу, покрытую прозрачным блеском. Солнце бликует на ней. Красиво. Что, если ее сейчас поцеловать? Мерлин, откуда эти мысли? Растерянно мотнув головой, принимаю самокрутку, перехватив двумя пальцами сплющенную влажную бумагу, а слова Лавгуд окончательно сбивают меня с толку: — Я где-то слышала, что враги становятся лучшими любовниками. Если бы не безумное умиротворение и тяжелый дым в легких, я бы свалилась в траву, но удается отделаться окаменевшим телом и отдаленным приступом паники. Полумна же продолжает как ни в чем не бывало: — Я понимаю, почему, но не думаю, что мне бы такое подошло. Это нормально. Все мы разные и ищем разного. Ничего ужасного в этом нет. Каждому свое. Лавгуд затягивается так спокойно, словно не выпустила только что на мои руки целое стадо нервных мурашек. Я хочу что-нибудь ответить, но не могу даже вдохнуть толком. Что все это значит? Как мне реагировать? К чему вообще она это сказала? Она не может знать. Да плевать. Полумна поднимается так резко, что у меня начинает кружиться голова, и выбрасывает в траву окурок, окидывая меня теплым взглядом: — Никто не заслуживает осуждения просто за то, что чувствует нечто непостижимое для других, Вероника. Она туманно улыбается и разворачивается, собираясь уходить, а из меня все же вылетает скомканный вопрос: — Ты куда? Это совсем не то, что я хотела бы спросить. Полумна оборачивается, удивленно сводя брови, и отзывается так, словно ответ очевиден даже первокурснику: — В лес. Хотела прогуляться. Вот как? Да какого бешеного гиппогрифа? Пара неспешных шагов уже разделяет нас. Мне не хватает смелости остановить Лавгуд. Разум отказывается помогать, предпочитая роль стороннего наблюдателя. Губы двигаются сами, и я слышу свой голос словно со стороны: — Полумна, — только дождавшись, когда она повернется, продолжаю, — давно ты знаешь? Годрик, идиотка. Я же буквально все подтвердила. Нельзя так беспечно бросаться словами. Бледные, едва заметные белесые брови приподнимаются, и Полумна наклоняет подбородок, уточняя: — Знаю о чем, Вероника? Она смотрит на меня долго, но ничем не выдает, что поняла вопрос. Все здесь предельно ясно. Мне ничего больше не остается. Выдавив улыбку, я киваю и наблюдаю, как фигурка Лавгуд отдаляется. Скоро уже и эта тревога выветрится из головы. *** Ликование толпы. Выкрики и поздравления. Ободряющие хлопки по плечу. Торжество и гордость на лицах однокурсников. Все празднуют и радуются, а пальцы Малфоя до боли стискивают рукоятку метлы. Он мог лучше. Должен был сделать лучше. Десять очков. Один гребаный квоффл в пуффендуйские кольца, и кубок школы у них в руках. Ему нужно было только дождаться гола, а не хватать снитч. Но гребаный Саммерби был у него на хвосте. Тянул свои грязные лапы к золотому мячику. И Малфой схватил его первым. Немного терпения. Оправданный риск. Чуть больше концентрации. Не было бы тогда никакого дополнительного матча. От злости на себя сводило скулы. Снова выходить на поле против Гриффиндора, Мерлин. Малфой твердил про себя, что не хочет лишний раз контактировать с этим отребьем, но знал, что все куда проще. Он не хотел играть против Поттер. Это бессмысленно. Они уже пробовали. У них вечная ничья. Обоюдный проигрыш. Тащить это безумие на поле? Нет уж, увольте. Тяжелая рука опустилась на плечо Малфоя, увлекая из радостной толпы к раздевалкам. Забини наклонился, чтобы никто больше не услышал: — Я знаю, о чем ты думаешь. Прекрати. Ты сделал все правильно. Такие риски нам ни к чему. Конечно, он знает. Блейз всегда знает. Хорошо, что он рядом. Малфой окинул взглядом опустевшие зрительские трибуны. Сегодня на матче было непривычно много студентов. Интересно, как Поттер отреагировала? Он уже сделал несколько шагов с поля, когда внимание зацепило легкое быстрое движение. Факультетский брезент колыхнулся, показывая на мгновение темноту трибуны. Мелькнули черные волны и красная юбка. Скользнувшее напряжение отступило. Поттер? Какого фестрала она тут делает? Совсем спятила? Малфой давно понял, что Поттер лихорадочно тянет к приключениям, но заявиться на поле при половине Слизерина — слишком даже для нее. Салазар, да нет. В самый раз. Не позволяя сомнениям и здравым мыслям нарушить естественный порядок вещей, Малфой затормозил, меняя направление. Он уже сделал шаг к трибунам, бегло оглядевшись по сторонам, когда Блейз обреченно вздохнул: — Такие риски нам тоже ни к чему. Салазар, мне что, стоять возле трибуны и отгонять посторонних, пока вы там развлекаетесь? Он прав, но Малфою было плевать. Слишком интригует. Он хотел знать, как Поттер восприняла новости о дополнительной игре. Да и поблагодарить ее за то, что все-таки пришла, было бы неплохо. Проигнорировать недовольный вздох Забини оказалось несложно, и Малфой быстро зашагал к трибуне. Времени на размышления не было — в любой момент кто-то из Слизерина мог появиться поблизости. Малфой отодвинул цветастый брезент и нырнул под трибуну. Плотный материал шелохнулся и прикрыл вход, погружаю все в темноту. Ничего не было видно, и Малфой аккуратно вытянул руку, проводя пальцами по шершавой деревянной балке. — Поттер? — осторожно позвал он, часто моргая, чтобы привыкнуть к темноте. Быстрое движение сбоку застало его врасплох. Мелькнули две зеленые искорки. Легкий шорох всколыхнул тишину. О чем она только думает? — Поздравляю с победой, — мягкий нежный голос прозвучал совсем рядом. Тонкие пальчики скользнули по шее Малфоя, и он едва подавил порыв напряженно отступить. Поттер обняла его, легко толкая к балкам, и прижалась всем телом. Горячая. В нос тут же ударил запах темного шоколада, цитрусовых и чего-то резкого. Тентакула? Она была в теплицах и снова что-то стащила оттуда? Вряд ли бы успела. Затуманенный изумрудный взгляд уничтожил все оправдания. Да она же просто накуренная. Какого фестрала? — Ты что тут делаешь? — скрывая в голосе раздражение, осторожно спросил Малфой. Рука рефлекторно опустилась на поясницу Поттер, поглаживая. Может, к черту этот допрос? Почему бы не отложить все мысли на потом? Они вечно так поступают, с чего бы делать исключения сейчас? Заманчиво. Поттер наклонила голову к плечу и игриво улыбнулась: — Пришла тебя поздравить. Нельзя? Слишком кокетливо. Неестественное придыхание в голосе. Она так себя не ведет обычно. Все подозрения вылетели из головы, стоило Поттер податься навстречу. Губы у нее были мягкие, а язык горячий и настойчивый. Сложно было сконцентрироваться на чем-то, когда она так жадно целовала его. Последняя пара дней совсем не располагала к подобному, и Малфой успел истосковаться по прикосновениям Поттер. Она путала пальцы в его волосах, гладила шею, требовательно царапала плечи, прижимаясь ближе. Все это походило на чудесный сон. Разыгравшееся воображение. Рука Поттер аккуратно скользнула к его паху, и Малфой шумно выдохнул, удивленно распахивая глаза. С ней что-то не так. Все последние дни Поттер сама не своя. Да к черту этот голос совести, Салазар. Откуда он вообще взялся? Малфой мысленно выругался и перехватил запястье Поттер, отстраняясь: — Что ты делаешь? Сюда в любой момент может кто-нибудь зайти. Дерьмовый аргумент. Он и сам это прекрасно понимал. Поттер же облизнула губы и безразлично пожала плечами: — Прогонишь их, если что. Здесь темно, никто даже не поймет. Красные ноготки мелькнули в воздухе. Поттер спешно расстегивала свою блузку, и Малфой молча смотрел, завороженный внезапной картинкой. Аккуратная грудь в алых кружевных чашечках быстро вздымалась. Взгляд скакал по россыпи родинок на бледной коже, оглаживал ключицы и падал в ложбинку, скатываясь к груди. Пальцы разжались, выпуская запястье Поттер. Фатальная ошибка. Поттер исчезла на мгновение из поля зрения, порывисто опускаясь на колени. В голове мелькнула секундная мысль, что все это не настоящее. Малфой хотел ее остановить. Собирался позвать, заставить подняться, но не успел. Поттер рывком сдернула с него спортивные штаны. Никакой неуверенности, стыдливости и смущения. Ее ноготки царапнули бедро, и через секунду все мысли Малфоя занял влажный горячий рот и быстрые прикосновения языка. Рука взметнулась в воздух, и Малфой инстинктивно схватился за деревянную перекладину, чтобы устоять на ногах. Хриплый стон стек с губ. Черные кудри дергались от быстрых движений головы. Малфою невероятно хотелось опустить руку на макушку Поттер и собрать их в кулак, но он только шумно сглотнул. Ноги сводило от напряжения, а по телу развивалось горячее долгожданное удовольствие. Ему давно не было так хорошо. Хотелось закрыть глаза и раствориться в потрясающем моменте, который наверняка превратится в приятные воспоминания. Она не в себе, Мерлин. Все равно, что это и не она вовсе. Какой во всем этом смысл, если за Поттер все решает травка? Да плевать. Почему бы не отдаться волнам наслаждения и не разобраться во всех тонкостях после? Под ногти забилось немного деревянных щепок — Малфой царапнул балку. — Стой, Поттер, — он и сам не верил, что действительно говорит это. Поттер его словно не слышала, так что причины для сомнений вырастали. — Блять, да остановись. Малфой отшагнул в сторону, с трудом понимая, что делает, и дернул наверх штаны, одеваясь. Безумие. Поттер не торопилась подниматься. Она утерла подушечкой большого пальца контур нижней губы и подняла голову, окутывая Малфоя откровенным взглядом: — Что-то не так? — буднично уточнила она. Действительно, Малфой, что не так? Да все, Мерлин. — Какого хрена ты делаешь? — едва справляясь со сбившимся дыханием и распаленным желанием, процедил Малфой. Зеленые глаза сузились, угрожающе сверкнув в темноте. Поттер резко распрямилась и поджала губы: — Подумала, тебе будет приятно. Мы в последние дни даже не прикасались друг к другу, — холодное спокойствие сменилось вспышкой раздражения, и Поттер вскинула брови, выдавливая едкую улыбку. — Видимо, у тебя есть запасные варианты. О, Салазар, как до этого дошло? Откуда эти необоснованные обвинения? Она совсем спятила. Рассудок может повредиться от одной дозы тентакулы? — Что за глупости, Поттер? — борясь с желанием перейти на оскорбления, уточнил Малфой. — Что ты несешь? Резкое движение запахнуло края рубашки. Поттер дернула головой, распуская по плечам черное море, и фыркнула: — Да к черту все это. Мог бы просто сказать, что не хочешь, — она поморщилась, упорно изображая безразличие. — Я ухожу. Она действительно двинулась к выходу. Это сводила с ума. Злило до скрипа в зубах. До стиснутых кулаков и пляшущих перед глазами пятен. Какого дьявольского фестрала он должен держать себя в руках? Почему то, что Поттер не в себе, должно оправдывать ее, а не усугублять? Сколько это безумие будет продолжаться и как все вернуть? У нее не получится уйти — это Малфой знал наверняка. Позволяя секундному желанию пробиться, он схватил Поттер за плечи и развернул к себе, проигнорировав болезненное шипение: — Да хрена с два. Что с тобой происходит? — она не отвечала, старательно отводя взгляд, и Малфой с наслаждением встряхнул ее. — Так и собираешься теперь изображать безразличие ко всему или накуриваться? Отличный выбор, Поттер. То, что нужно, — он говорил, выпуская накопившиеся слова, но те словно отлетали от глухой стены. — Я с тобой разговариваю, слышишь? У Поттер мотнулась голова от неосторожного движения, и она наконец-то встретила взгляд Малфоя, но ни вины, ни раскаяния на ее лице не было. С вызовом вскинув подбородок, она попыталась высвободиться, но тщетно, и сухое шипение вырвалось из груди: — Что не так? Что прикажешь делать, Малфой? Думаешь, просто делать вид, что все в порядке? Думаешь, я ничего не понимаю? Ты даже не представляешь, каково это — постоянно ощущать вину, повторять одни и те же ошибки и заставлять себя улыбаться, когда все катится в пропасть, — шепот перерос в крик, и надорванный голос заполнил все пространство под трибуной. — Ты сам сказал, что каждый справляется, как может. Я справляюсь так, — торжествующая улыбка осветила ее лицо, но не продержалась долго, постепенно стекая с губ в полной тишине. — Конечно, тебе лучше знать, как мне поступать. Чего ты от меня хочешь? — зло сплюнула она. Идиотский вопрос. Да много чего, Мерлин. Спокойствия и умиротворения, которые он ощущает рядом с Поттер. Избавления от боли и безумия Метки. Чтобы Поттер не задавала вопросы, ответы на которые ей не понравятся. Чтобы не лезла в то, что может ей навредить. Чтобы не бросалась на защиту всех униженных и оскорбленных. Чтобы не мешала защищать себя, на худой конец. Бесконечный список, из которого и не выбрать что-то одно. Очевидный ответ ударил в голову внезапно. Больше всего Малфой хотел бы сгрести Поттер в охапку и раствориться. Исчезнуть. Сбежать. Оказаться с ней где-нибудь во Франции, Италии, Мексике, Японии, да хоть в России — любое место подальше от всего этого кошмара. Просить о таком он не смел, поэтому только выдохнул: — Чтобы ты перестала прятаться и скрывать, что тебе плохо, страшно или грустно, — Поттер в его руках обмякла, перестав вырываться. — Чтобы просто была собой, а не накуривалась, изображая неестественную радость. Алые губы подрагивали, несмотря на все попытки сжать их. Поттер судорожно втянула воздух и отвернулась, но тут же взглянула на Малфоя. У нее даже брови дрожали, лицо пугающе кривилось, словно маска треснула и отходила слоями. — Я устала, — она мотнула головой. — Очень устала. И мне страшно. Я совсем не была готова к такому, — долгий вдох не помог выровнять голос. — Не знаю, что делать. Не представляю. Навернувшаяся на глаза Поттер влага всегда пугала Малфоя, но сейчас он не позволил себе долго думать. Быстро притянув Поттер к себе, он опустил ладонь на ее лопатки и выдохнул: — Мы разберемся, Поттер. Вместе, — если это обнадежит ее хоть немного, он приложит все усилия, чтобы исполнить обещание. — А сейчас мы пойдем в Хогвартс и отдохнем. Тоже вместе. Чем хочешь заняться? Почитаем, послушаем квиддичный матч или просто помолчим. Может, хочешь чего-то? Поттер отстранилась и окинула Малфоя недоверчивым взглядом. Слезы все еще стекали по щекам, и она спешного утерла их, шмыгнув носом: — Хочу какао. Чудно. Просто замечательно. Да и фестрал с ним. — Я приготовлю, — обреченно кивнул Малфой, не понимая, как подписался на эту авантюру. — Но тебе придется дать мне подробную инструкцию. Короткий смешок слетел с губ Поттер, и она приподнялась на носочки, аккуратно целуя уголок рта Малфоя. Нежно и мягко. И это действительно была она. *** Письмо лежало на деревянной столешнице. С фамильной печатью, не вскрытой и аккуратной. Тонкий гладкий конверт из дорогого пергамента. Высокие буквы с изящными завитками. Красивый наклон. Почерк Люциуса. Свечи бросали на конверт вытянутые тени, делая его еще более зловещим. Вместе с письмом утром пришла новенькая Молнии. Точно такая же, какую Малфой подарил Поттер. Злая ирония. Как оказалось позже, новенькая Молния пришла не только Малфою. Отец осчастливил всю слизеринскую команду. Не подарок любимому сыну. Выгодное вложение. Малфой ходил вокруг письма целый день. Метался рядом со столом, как дикая мантикора в клетке. То решался открыть и уже тянулся, то отказывался узнавать, что там. Письма из дома никогда не приносили ничего хорошего, а, когда их писала не Нарцисса, шансов и вовсе не было. Что за детские игры? Прочитать все равно придется. Сколько можно тянуть? Малфой раздраженно стиснул переносицу. Студенты возвращались из Хогсмида. Блейз гулял с Амелией. Поттер сначала была с друзьями, а потом ушла к Снеггу на какие-то важные занятия. Момента лучше не найти. Мерлин, почему нельзя просто сжечь письмо и сделать вид, что ничего не получал? Предчувствие редко подводило Малфоя, а сейчас оно вопило, что содержание письма ему совсем не понравится. К драклам. Нельзя потакать этой безумной слабости. Малфой поднялся из кресла и вцепился в конверт, надламывая печать. Аккуратные тонкие буквы заплясали перед глазами, смазывая смысл. «Дорогой сын!» О, Мерлин, избавь от этого лицемерия. «Я был приятно удивлен, услышав о результатах вашей игры. Это настоящий шаг вперед. Затухшая надежда вспыхнула с новой силой. Вам выпал чудесный шанс, не упустите его». Малфой невольно поморщился. Даже в поздравлениях отец не изменяет себе. Глупо было рассчитывать на теплые слова поддержки и гордости, но почему одобрение так отчетливо отдает оскорблениями? «Сложившаяся ситуация открывает перед вами новые возможности, но не забывай, что и ответственность возрастает. Это ваш шанс указать соперникам их место и наконец оправдать ожидания ваших семей». Сомнения закрались в сознание. Малфой напряженно нахмурился, вчитываясь в строки. Пальцы сжались, натягивая пергамент. Его отец-психопат вообще о квиддиче говорит? «Мы все гордимся вашим успехом и уверены, что это начало чего-то большего. Пришло время вернуть то, что принадлежит вам по праву». Черта с два. Квиддич — просто прикрытие для его безумных маниакальных речей. Во рту пересохло, но Малфой не шелохнулся, заставляя себя читать дальше. «Не забывай, что быть лидером значит отвечать за тех, кто тебе подчиняется. Их достижения — твои достижения, но и их промахи — твои промахи. Ты должен помогать им, поддерживать и защищать, что бы ни происходило. Оберегай их от ошибок и веди по верному пути. Их безопасность и спокойствие — твоя прямая обязанность». Мерлинова мать, вот же дерьмо. Нет, он это не всерьез. Даже ненормальный Люциус Малфой не станет требовать от своего сына, чтобы он покрывал этот ад. Да и что он может? Он всего лишь староста. «Имей в виду, что за твоими действиями сейчас пристально наблюдают мои самые высокопоставленные коллеги. Все успехи будут щедро вознаграждены, но провал может не только стоить твоего будущего, но и отбросить тень на всю нашу семью». Пальцы свело судорогой, и Малфой рефлекторно стиснул письмо, игнорируя формальное прощание. Сердце усиленно заколотилось в грудной клетке, нагоняя панику. Тревога сдавила виски. Руки похолодели. Какие, к фестралам, высокопоставленные коллеги? Едва ли отец говорил о министерских сотрудниках. Издевательская боль обожгла предплечье, подтверждая догадку, и Малфой несколько раз моргнул, пытаясь вернуть остроту зрению. Дышать стало тяжело — грудную клетку словно сжали. Обреченность толкнула Малфоя в кресло, подкосив колени, и он отчаянно прижал пальцы к пылающим вискам, отрицательно мотая головой. Нет. Невозможно. Это слишком несправедливо даже для него. Дерьмо-дерьмо-дерьмо. Сдавленный выдох вырвался из груди, когда письмо вспыхнуло благодаря самоуничтожающим чарам, оставляя только горстку пепла. Вот и все. Словно ничего и не было. Никаких доказательств. В ушах яростно пульсировал гул крови. Отрицание больше не спасало. Как так вышло, Мерлин? Как все скатилось в пекло? Неужели недостаточно было гребаной Метки? Теперь он должен нести ответственность за безопасность каждого, чье предплечье заклеймили, перед самим Темным Лордом? Он даже не знает всех, кто получил Метки, Салазар. К фестралам. Он не станет. Малфой не будет никого покрывать. Да он и не может. Это просто не в его силах. Они ведь не отчитываются перед ним за каждый свой шаг. Новая вспышка боли опалила предплечье, заставляя стиснуть зубы и сжать пальцы, оцарапав кожу. Мнение Малфоя мало интересовало Метку. Он врезался локтями в колени, сжимаясь, и смежил веки, борясь с острыми вспышками боли. Тошнота и одиночество сгущались вокруг него, пропитывая каждый дюйм комнаты. *** Занятия окклюменцией выматывают все сильнее. То ли я не могу нормально сосредоточиться, то ли Снегг увеличил напор, но сегодня я чуть не пропустила его в воспоминание о последнем дне всех святых. Вышло бы паршиво. Даже не знаю, посмеялся ли бы Снегг над нелепым совпадением или презрительно поморщился моему легкомыслию. Совсем не так я хотела бы проводить выходной. Судя по заполненным коридорам, студенты уже возвращаются из Хогсмида, а, значит, Кевин скоро должен ждать меня на квиддичном поле. Честно говоря, сейчас мне не хочется даже летать. Мечты о теплом одеяле и мягкой подушке затмевают остальные. Вообще-то я предупреждала Кевина, что могу застрять у Снегга. Он пообещал не ждать меня дольше получаса, и я бы с радостью воспользовалась этой лазейкой, но совесть не позволяет. Когда кто-то так упорно желает попасть в сборную и научиться чему-то новому, внести свой вклад в жизнь факультета, наша прямая обязанность — оказать всю возможную помощь и поддержку. Да и Кевин — отличный парень. У него определенно есть способности, а вкупе с невероятным трудолюбием они делают из него подающего большие надежды игрока. Несколько последних дней после разговора с Малфоем прошли непросто. Даже не знаю, как справилась, взвалив на себя все возможные дела — учеба, дикие квиддичные тренировки, усугубившиеся после объявления о дополнительном матче, занятия со Снеггом и разработка новой рецептуры зелья. Странно, но недостаток сна и напряжение с лихвой компенсировал Малфой. Он всерьез решил выполнить свое обещание и помогал, чем мог. Иногда приносил мне готовые конспекты, иногда словно читал мои мысли, угадывая каждое мелкое желание, иногда просто был рядом. Поразительно, сколько сил может открыть в тебе поддержка близкого человека. Вчера он где-то раздобыл банановый брауни, стоило мне только подумать об этом. Я не могу сказать наверняка, зачем на самом деле иду сейчас в Выручай-комнату — чтобы проверить взаимодействие ингредиентов или чтобы доесть остатки шоколадного десерта. Ужин-то я уже пропустила. В любом случае, и то, и другое, не должно занять много времени. Мне нужно успеть к Кевину, иначе он уйдет, а мне придется извиняться и бороться с бесконечным чувством вины. Словно поводов мало. Дверь в стене появляется, и я торопливо проскальзываю в нее, вдыхая полной грудью. Мне нравится аромат смеси трав, хотя отзвуки разлитой под предметными стеклами крови все портят. В комнате оказывается темно, и это странно. Обычно все свечи зажигаются, стоит кому-то появиться. Я отмахиваюсь от этой мысли и бросаю сумку на стол, решительно двигаясь к полке с брауни. Споткнувшись обо что-то — наверняка очередная книга, которую я же и бросила, — и тут же выругавшись, я все-таки взмахиваю палочкой, зажигая ближайшие свечи, и на одной ноге пытаюсь добраться до полки. Сгорбленная вытянутая тень падает на шкаф, расползаясь все выше. Я испуганно раскрываю рот и резко оборачиваюсь, вцепившись в палочку. Сердце замирает, пропустив удар, и вдох больно проносится по грудной клетке. Мерлинова борода, я чуть к праотцам не отправилась! — Твою мать! — не сдержавшись, выпускаю ругательство, ткнув кончиком палочки себе в бок. — Малфой, ты что тут делаешь? Сразу становится ясно, что что-то не так. Что-то случилось. Мне следовало хотя бы попытаться быть внимательной, но смягчить тон не выходит — секундная паника от неопознанной фигуры в нашем убежище все еще слишком свежа в памяти. Малфой отрывает руку от лица и распрямляется, тряхнув головой. Волосы спадают на бледный лоб, и в серых глазах мелькает отчаяние, смешанное со смертельной усталостью. Жутко. Он еще ничего не ответил, а я уже чувствую холодок, скользнувший вдоль позвоночника. Не представляю, что может быть в голове у человека, чтобы он так смотрел. — Не думал, что ты зайдешь, — вместо ответа протягивает Малфой. Голос у него сухой и бесцветный. Хрустит, как еловые веточки под ногами в лесу. Я почти срываюсь с места, но успеваю себя остановить. Хочется броситься к Малфою, прикоснуться к нему, бесконечно спрашивать, что случилось. Хочется развеять эту обреченную атмосферу, заставить его улыбнуться. Делать что угодно, лишь бы налет отчаяния исчез с его лица. Но я просто стою, не позволяя себе задавать вопросы. Любой намек на жалость, волнение или утешение все только испортит. Ногти бездумно царапают древко палочки, и я засовываю ее за пояс юбки, стараясь вести себя естественно и прятать волнение: — Да я ненадолго. Хотела проверить кое-что для зелья. Длинные пальцы пропускают белесые пряди, и Малфой привычно зачесывают волосы набок. Расправляет плечи и щурится, рассматривая меня, но тяжелый вздох уничтожает все его старания. — Знаешь, тебе вовсе не обязательно это делать. Ты слишком много сил и времени убиваешь, — он поджимает губы и не заканчивает мысль. Слишком много времени впустую. Ради того, что не сработает. Я прекрасно представляю, что он хотел сказать. Разве у меня есть выбор? Разве можно махнуть на все рукой и перестать даже пытаться? Если у меня есть хотя бы крошечный шанс облегчить его состояние, я буду за него бороться. Чуть дольше, чем хватит сил. Не хочу, чтобы Малфой считал, что я делаю ему одолжение. Не стоит ему знать, как далеко я готова зайти в попытках помочь. Уголки губ поднимаются наверх через усилие, и я упираюсь бедром в стол, разглядывая стеклышки крови: — Все в порядке. Я хочу этим заниматься. Едва ли он поверит в научный интерес, но я не жду от Малфоя ни благодарности, ни расплаты. Единственное, чего я хочу, — чтобы зелье сработало. Хоть немного. Хотя бы отчасти. Стеклышко с отваром бузины выглядит странно — капелька крови на нем приобрела неприятный ржавый оттенок и расслоилась. Я задумчиво двигаю его в сторону и бегло осматриваю остальные, делая заметки. Если бы я не знала, что Малфой здесь, то не заметила бы его присутствие — он словно и не дышит, молча наблюдая за моими действиями. Уходить и оставлять его в одиночестве не хочется, но и впустую перебирать стеклышки я больше не могу. Приходится распрямиться. — Тебя, наверное, ждет твой маленький фанат? — даже привычные презрение и насмешка выходят скомканными и напускными. — Пойдешь на поле, да? Не знаю, как это происходит. Как Малфой это допускает. Вечная бессменная маска холодности и отчужденности слетает, всего на мгновение, но все же пропуская настоящие эмоции. Немая мольба во взгляде. Отчаянная надежда в вопросе. Борьба со своими желаниями. Малфой не просит меня остаться. Не вслух. Я на это и не рассчитывала. Он раздраженно поджимает губы, злясь на свой досадный промах, но ничего уже не изменить. Я неуверенно повожу плечами и аккуратно уточняю: — А ты чем займешься? Мне известны сотни едких ответов. О том, что он в состоянии найти себе развлечение. О том, что ему не нужны няньки. О том, что у него и без меня куча дел. Малфой смотрит на меня, но ничего подобного не говорит. Секунды текут, тишина разрастается, становясь неестественной и подозрительный, а он все молчит, сверля меня взглядом. Тяжелым, пристальным, усталым. Мне начинает казаться, что тишина раздавит нас, поглотит и растворит, когда Малфой все-таки заговаривает. Звук выходит пустым и глухим. Словно эхо в моей черепной коробке. — Не уходи, — бледные тонкие губы почти не двигаются. — Останься, пожалуйста, — он отводит взгляд, но заставляет себя обернуться обратно, едва слышно добавляя. — Если можешь. Могу? Единственное, чего я теперь не могу, это выйти из чертовой Выручай-комнаты. Как можно отказать, когда к тебе прикован дождливый серый взгляд, пропитанный отчаянной мольбой, адской усталостью и искренней растерянностью? Во рту пересыхает, и я не могу найти в себе ни звука, растеряно уставившись на Малфоя. Тяжело. Я совсем не привыкла к таким мирным разговорам. Неужели не будет дурацких манипуляций, странных намеков и недосказанности? Этого просто быть не может. Да к черту, Мерлин. Кевин поймет. Завтра вечером полетаем с ним подольше. В конце концов, несколько раз я действительно не успевала к нему из-за занятий со Снеггом. Голос совести легко заглушается скользнувшей надеждой в глазах Малфоя. Повезло, что он просит всего лишь остаться, потому что я готова выполнить любую его просьбу. Тянуть с ответом дольше просто жестоко. Стараясь сохранить естественность, я улыбаюсь и киваю, широко шагая к желтому диванчику с ворохом подушек: — Конечно, я только рада. Останемся вдвоем. И никаких зелий, домашних заданий и прочих неприятностей. Есть какие-то особые пожелания? — опустившись в угол дивана, подтягиваю под себя ноги, с наслаждением скинув лаковые туфельки. Нелепая попытка вести себя непосредственно проваливается. Улыбка сползает с губ через десяток секунд выжидающей тишины. Я неловко отвожу взгляд от Малфоя, бездумно рассматривая травы на полках, и складываю руки на подлокотник, мысленно выискивая объяснения происходящему. Бесполезно. В голову совсем ничего не идет. В комнате становится темнее — остается только пара дальних свечей, — и я невольно напрягаюсь, царапнув бархатную обивку ногтями. Малфой подбирается к дивану беззвучно — ковер скрадывает шаги. Он опускается рядом, и я недоуменно тереблю кисточки на подушках, стараясь хоть так унять беспокойство. Тяжелый вздох почти не слышно. Я пропускаю это предупреждение, не успев морально подготовиться. Малфой сдвигается, принимая горизонтальное положение, и его голова опускается на мои бедра. Боясь пошевелиться, я настороженно наблюдаю, как он перехватывает мое запястье и притягивает к своему лбу. Когда мои пальцы касаются его волос, бережно перебирая платиновые пряди, тишину прорезает облегченный выдох и Малфой прикрывает глаза. Складочка между бровями разглаживается. Я продолжаю гладить его волосы, борясь с мельтешащими в сознании вопросами. Знаю, что не стоит их задавать, но я и так держусь подозрительно долго. Вечно эта идиллия длиться не может, и я разрушаю ее глупым вопросом: — Что-то случилось? — голос вздрагивает, и я перестаю изображать непринужденный разговор. Тишина в ответ разливается такая звенящая, что я начинаю верить, что не спросила вслух. Малфой устало хмурит брови, разрушая мои сомнения, и по его лицу проскальзывает мрачная тень. — Я не хочу тебе врать, Поттер, — не открывая глаза, заявляет он. — Тебе лучше об этом не спрашивать. Ответ вполне красноречивый, хоть и без деталей. Впрочем, и так было ясно, что дела обстоят неважно. Желание задавать вопросы дальше и пытаться что-то выяснить уничтожает быстрое движение Малфоя — он перехватывает мою руку и прижимается губами к тыльной стороне ладони. Коротко, легко, но мне больше ничего и не нужно. Достаточно того, что он разделяет это со мной. Что бы это ни было. Я продолжаю перебирать гладкие волосы, борясь с неопределенной мрачной тяжестью в груди, пока — кажется, через целую сотню лет — не проваливаюсь в вязкую дремоту. Мне снится трава. Яркая, зеленая, блестящая от влаги.