10 лет назад
Когда ты только перешла в нашу школу, единственное, что мы о тебе знали — это то, что ты любишь красные ободки. У тебя их было несколько: девочки из нашего класса заметили, что ты хранила их у себя в шкафчике. Самым странным во всем этом было то, что ты их и вовсе не надевала. Пять ободков всегда лежали у тебя в сумке. Ты носила их с собой, а на уроках вытаскивала и сжимала в руках, пока тоскливо смотрела на пейзаж за окном. На середине урока мы часто слышали твой томный, замученный вздох. В нашем городе было мало деревьев и снега, и ты, я прекрасно это понимала, скучала по Орегону. Я была первой, кто это заметил. Сидела справа от тебя и случайно бросила взгляд на записи в твоей тетради. Где-то между словом «Шекспир» и заметками про «Ромео и Джульетту» находились рисунки персонажей из аниме, ниже — снежинки и горы. Опустив голову, ты аккуратно вырисовывала каждую деталь, игнорируя смешки позади себя. Точнее, так показалось сперва мне. Приглядевшись же, я заметила, как ты сильно сжимаешь в руках ручку. Кажется, еще чуть-чуть, и проломишь. Стискиваешь зубы и молча продолжаешь рисовать, хотя на глазах слезы от одного лишь упоминания Орегона позади себя. Сразу же их стираешь, размазывая тушь по коже, и прикусываешь нижнюю губу, чтобы не заплакать. Я не выдерживаю: — Все в порядке? — Мой голос тихий и хриплый после часового молчания — ты не очень разговорчивая. Я не хочу тебя отпугнуть, поэтому держу дистанцию, не касаясь тебя и лишь глядя на твой профиль. — Да. Ты слабо растягиваешь уголки свои губ. Тебе не хочется это делать: ты выдавливаешь из себя эту улыбку, и это становится еще заметнее, когда ты поворачиваешь ко мне свое лицо. Твои яблочные щеки опущены, серые губы сжаты в тонкую полоску. Ты не смотришь на меня, не хочешь, чтобы я тебя прочитала, и я не лезу, но не могу отметить то, что у тебя такие же бесцветные глаза. Я не могу увидеть в них ничего, кроме мути. — Не обращай на них внимания. Они... ну, знаешь, любят задевать людей и прочее. Словом, не из тех, кому стоит всецело доверять. — Я не могу оставить тебя, поэтому продолжаю поддерживать, хотя ты, судя по глубокой складке на твоем лбу, в этом не нуждаешься. — Я научилась не смотреть на таких. — Ты выдаешь смешок; на этот раз — искренний. — Это даже не из-за них мне так грустно. Я просто... Ты переводишь взгляд на нарисованные горы в своей тетради, а затем замолкаешь, порой нерешительно поглядывая на меня. Ты не хочешь делиться со мной своими переживаниями, и я даже не успеваю спросить тебя о них. Как только ты слышишь школьный звонок, ты сразу же вскакиваешь с парты и уходишь, но, прежде чем уйти, выкидываешь тетрадь в мусорку. Ты поворачиваешь голову назад, и мы пересекаемся взглядами. Зачем ты это сделала? Ты уходишь прежде, чем я успеваю произнести этот вопрос вслух. А на следующий день возвращаешься другим человеком.***
В подземном этаже, где находились наши шкафчики, холодно. В зиму, что ты переехала в Сан-Франциско — особенно. Мороз проходится острым лезвием по лицу, впиваясь мелкими иголками в щеки. Со стороны окна слегка дует стылый ветер, пробираясь под самую кожу. Все окна заперты. Никто не знает, в чем дело. Девочки ноют о неработающих батареях, но, противореча себе, не поднимаются наверх. Они медленно собирают свои книги, долго рассуждая о новом учителе. Некоторые из них прыгают и обнимают друг друга, чтобы согреться. Я закатываю глаза и кладу в рюкзак тетради, в последний раз сверяясь с расписанием. Больше всего я хочу поскорее оказаться в теплом классе, меньше — столкнуться с тобой. С того дня, что ты выбросила свою тетрадь, мы с тобой больше не разговаривали. Ты спешно переводила свой взгляд в сторону, когда нам случалось случайно встречаться глазами в толпе. Равнодушно относилась ко мне, когда нас разделяли по группам. Обычно просто молчала, отказываясь выполнять задание, а под самый конец присоединялась к другим группам, где были твои подруги. — Виллоу! — пищит одна из твоих подруг, выбегая вперед. — Ты пришла! За ней следуют и остальные трое, вешаясь на тебя. На них всех, как тавро, блестят красные ободки. Хоть никто в школе и не произносит это вслух, все знают, что это означает. Они были твоими подругами. Твоей свитой. Твоей собственностью. Твоим единственным, но ценным владением в школе. Они были статусом, который ты быстро получила. Слишком быстро. На следующий день после нашего разговора ты раздала им свои красные ободки. Сперва они презрительно фыркнули, выкинув их все на задний двор школы. На твоем лице не дрогнул ни единый мускул, но, клянусь, издалека мне показалось так, что руки твои сжались в кулак, и ты была готова наброситься на них. Ты не набросилась. Ты была дипломатична и на следующий день принесла другие, дизайнерские. На них они набросились жадно, готовые, словно дикие звери, вцепиться в них своими клыками и разорвать на части, лишь бы никому не отдавать. Примерно месяц ты бегала за ними, как ручная собачонка, и только после они короновали тебя. Другим же ты сказала, что они первые выпросили у тебя ободки. Никто не стал переспрашивать. Вы плюетесь желчью и бьете по больному — с вами либо вместе, либо стороной. Первое никому не дано (ты говоришь: «В Ветхом Завете написано!»), поэтому многим остается лишь восхищаться вами — тобой — издалека. Примерно половина девочек здороваются с тобой. Для них ты теперь являешься богиней, сбором чуть ли не всего Олимпа в одном лице. Они поклоняются к тебе, готовые броситься тебе под ноги. Приносят тебе в жертву свою честь, которую ты топчешь носком своих «лодочек». Причем буквально: одной из девочек ты отдавливаешь ее новые ботинки, и она сама просит у тебя прощения, предлагая протереть твою обувь. Тот, кто говорил, что монархии больше не существует, никогда не учился в старшей школе. Мне тошно от этого вида ежедневно. Каждое утро твое появление среди шкафчиков для них подобно второму приходу пророка. Святыня святынь, они клеят твои фотографии на своих шкафчиках и молятся на них, как на иконы. Ты же, я знаю, ложный мессия; выжми тебя, как никчемную половую тряпку, и ничего, кроме твоего гнусного лицемерия, не вытечет на пол. Я перебрасываю лямку рюкзака через плечо и уже иду в сторону выхода отсюда, как слышу громкий хлопок. Судорожно вздрагиваю от неожиданности и оборачиваюсь. Все девочки прижимаются спинами к своим шкафчикам, как по команде, и наблюдают за тобой. Ты стоишь перед Сьюзи, что на один класс младше тебя. Ее книги рассыпаны по полу и, видимо, из-за тебя. Она опускается на коленки и начинает их собирать, как в лихорадке, но ты придавливаешь один из учебников своим каблуком и не даешь возможности его взять. —...Господи, Виллоу, прости, — произносит малышка Сьюзи, глядя на тебя снизу вверх и прижимая к своей груди свои книги, словно боясь, будто ты их у нее отберешь. — Умоляю, извини меня: я слушала музыку в наушниках и даже не услышала, как ты говоришь мне отойти. Иначе бы я... — Но ты видела, как я пришла. — Ты грубо перебиваешь Сьюзи, из-за чего она слегка пятится назад, и смотришь на одну из твоих подруг. Пайпер кивает в подтверждении, и ты вздергиваешь свою бровь. — Ты должна была отойти сразу и не загораживать дорогу к моему шкафчику. Так в чем твоя проблема? Сьюзи поправляет свои очки и стыдливо смотрит на пол, словно в чем-то провинилась. А ты ведь в действительно заставляешь ее чувствовать ее так. — Просто. Взять. И. Подвинуть. Свое. Тело. Перегораживающее. Проход. К. Шкафчикам. С каждым словом ты сильнее давишь на ее учебник, оставляя все большую вмятину на его обложке. Сьюзи качает головой и просит тебя остановиться. Ты не слышишь и продолжаешь свои мучения. Мне больно на это смотреть, поэтому я оказываюсь рядом с вами прежде, чем ты успеваешь замахнуться ногой, чтобы пнуть книгу к углу. — Она же попросила тебя перестать. — Что? Ты поворачиваешь свою голову в мою сторону. Кажется, готова тут же испепелить меня своим взглядом и проделать во мне дыру: я для тебя угроза твоему правлению, поэтому меня тут же нужно устранить. Ты думаешь, будто я попрошу у тебя прощения, но я не прогибаюсь под тебя и вместо этого лишь продолжаю: — Она попросила у тебя прощения пятьдесят раз. Она просила тебя остановиться издеваться над ее учебниками такое же количество. Почему тебе так сложно принять извинения и прекратить вести себя, как стерва? Тебя удивляет, что я перед тобой не преклоняюсь. Лишь неподвижно стою, вздернув подбородок к верху. Тебя это раздражает, будто под кожей рой вшей. Дергаются внутри тебя, тянут за струнки нерв и мелко-мелко кусают. Ты их травишь, конечно же, обернувшись к друзьям в поиске одобрения, но они лезут на тебя снова, когда в ответ от своей свиты ты получаешь одно молчание. И тогда ты не выдерживаешь: — Убери от меня свои когти. Не дай бог, еще и клыки обнажишь и укусишь. Бешенство, говорят, вещь заразная. Твое каждое слово наполнено ядом, только вот ты им же и травишься. На меня это никак не действует: это ведь ты злишься, а не я, от того злость вскипает тебе сильнее. Она в тебе лавой, готовой вот-вот взорваться через очередные обидные слова, но ты ждешь моего ответа, чтобы задеть меня. — В таком случае я рада тому, что провожу с тобой мало времени. Ты смеешься, но не так, как раньше. В нем нет ни единой нотки естественной для тебя фальши; в нем концентрированная злоба, со стороны кажется так, будто она была выдержана в тебе еще с детства. От того мне и страшно: я делаю шаг назад, но ты тут же хватаешь меня за руку, больно сжимая за запястья. Я шиплю и пытаюсь одернуть руку, но ты цепляешься за нее змеей. — Ранки свои береги. — Ты усмехаешься, нежно проводя пальцами по моим венам, и я нервно сглатываю. Увидев это, ты выдаешь хищную улыбку, а следом сильнее давишь по коже, от чего мне становится больнее. — Посильнее обмотай, да больше никогда не снимай с запястья бинты. Если туда попадет моя слюна, малым не покажется. Никто ничего не понимает, но ты именно этого и добиваешься. Ты хочешь, чтобы все гадали, однако ничего точно не знали, чтобы в случае очередного конфликта разом сбросить все так, чтобы от меня ничего не осталось. Проблема заключалась в том, что ты не знала, что от меня уже ничего не осталось. — Тогда тебе, наверное, пора в больницу делать прививки. Ты не ожидаешь того, что я отвечу на твою колкость, поэтому замолкаешь на секунду, чтобы придумать ответ. Я не хочу его слышать, поэтому сразу же ухожу, оставляя тебя одну в своем королевстве.