***
День не задался сразу после ухода Цзян Ваньиня. Во-первых, Лань Сичэню объявили, что собрание все равно состоится сегодня днем, во-вторых, он выслушал довольно продолжительную нотацию перед его началом от всех старейшин клана по очереди и долго приносил извинения. В-третьих, он постоянно отвлекался от обсуждения и увязал в собственных мыслях, которые то и дело возвращались во вчерашний день. Он жалел о том, что рассказал. Жалел о каждом неосторожном действии, чувствуя, что подпустил Ваньиня опасно близко. Это было глупо. Сичэнь вспоминал беспокойство во взгляде, и оно раздражало. Его раздражало то, что он боялся. Боялся Ваньиня, боялся собственных чувств, которые разгорелись неожиданно ярко, сжигая изнутри. Он боялся, что они сблизятся и боялся оттолкнуть. Он был растерян и зол на самого себя. А еще его злила необходимость выслушивать чужие мнения и споры и пытаться при этом не сорваться на кого-нибудь из-за переполняющих эмоций. Давящая атмосфера обсуждений, люди, требующие каких-то ответов на вопросы, которыми Лань Сичэнь не хотел заниматься. Не хотел даже слышать. Ожидание предстоящих событий неподъемным грузом ложилось на плечи, не давая спокойно вдохнуть. Совет кланов в Цинхэ через четыре месяца. Совместная охота с кланом Не через неделю. Визит в Ланьлин. Теперь там изменились порядки, новый глава вел собственную политику, пытался удержать клан, рассыпающийся изнутри, и одновременно противостоять давлению и порицаниям со стороны. Но Лань Сичэню все равно слишком многое напоминало о тех временах, когда он приезжал в резиденцию клана Цзинь, чтобы навестить младшего брата, выпить с ним чаю, помочь с делами. Каждый закуток, каждая деталь интерьера, каждый пресловутый пион. И бесконечное золото. Оно напоминало о солнечном сиянии и добродушной улыбке, ничуть не испорченной окружающим богатством. А потом видение обращалось серым пеплом, черты искажались в кровавых разводах. Мягкий голос отдалялся и затухал, сменяясь шумом ветра в ушах. Очередная полемика по поводу отношений с кланом Ланьлин Цзинь, вновь скатившаяся в порицание безнравственности бывшего Верховного заклинателя. Ему будто нарочно подсовывали под руки окровавленный меч, вскользь упоминая, кто именно окончил жизнь Гуанъяо. В их голосах звучало одобрение. Лань Сичэнь слышал чужой булькающий хрип. Они говорили и говорили, а Первый Нефрит чувствовал кровь на своих руках и старался не смотреть на них, боясь, что действительно ее увидит. Ему каждый раз хочется задать вопрос, почему об этом все еще вспоминают спустя два года. Иногда — прокричать, что они не имеют права судить. А еще — попросить, наконец, заткнуться. До сих пор он сдерживался. Но не сегодня. Вырвавшаяся резкая фраза о том, что достопочтимым старейшинам не следует говорить о человеке за его спиной, вне зависимости от того, жив он или нет, установила долгожданную тишину в зале.***
Лань Сичэнь быстрым шагом направлялся в собственные покои, стараясь успокоиться. Буря эмоций, захлестнувшая его с самого утра, не утихала. Он даже не мог понять, какое именно чувство преобладало. Раздражение? Злость? Нет. Страх? Тоже нет. Отчаяние? Боль? Чувство безысходности? Может быть. Все, чего ему сейчас хотелось — оказаться в тишине, там, где никого нет. А еще кричать от бессилия, потому что он уже не мог выдержать того, что с ним происходило. Он сам загнал себя в клетку, из которой не мог выбраться, и сам же цеплялся за прутья, когда его пытались из нее вытащить. Все будто специально вспоминали при нем вещи, которые он хотел забыть, будто специально давили там, где больнее всего, даже его собственное подсознание играло с ним в игру, как будто все они делали ставки. Насколько быстро он сломается? Насколько быстро сойдет с ума? — Ты болен, Лань Сичэнь. Иначе я не могу объяснить эти перемены. Я не могу заставить тебя отправиться в уединение снова, потому что это только твое решение, но это нужно лечить. Загляни к лекарям, сегодня же. Пусть тебя осмотрят, поговорят, быть может, они найдут способ вернуть тебя в нормальное состояние. Его раздражали эти вечные предложения о помощи, вопросы о самочувствии. Даже дядя вместо обычных нотаций и наказаний говорил с ним, как с ребенком или сумасшедшим, пытаясь убедить в необходимости лечения. Лань Сичэнь отчаянно хотел, чтобы все просто перестали обращать внимания, вели себя так, будто ничего никогда не было. Как будто ему самого себя не хватает, чтобы постоянно вспоминать то, о чем он не хотел думать. Холодный ветер хлестал по щекам, немного приводя в чувство. Во внутренний дворик ханьши Лань Хуань вошел, будучи, как ему казалось, почти спокойным. Он прикрыл глаза и глубоко вдохнул, постепенно успокаиваясь, выбрасывая все мысли из головы. Очищение разума — первая ступень в успокоении души. Здесь было по-настоящему тихо, несмотря на шум ветра. Здесь он был один. Он мог дышать. — Лань Сичэнь? — знакомый голос заставил его вздрогнуть и резко обернуться. Теперь он понял, почему дышалось так легко: зимний воздух пах грозой. — Цзян Чэн? Что ты тут делаешь? — мужчина в фиолетовом стоял, привалившись к стене, заинтересованно поглядывая на Лань Хуаня. — Серьезно? — скептически поднятая бровь. — Ты меня не заметил? Ты хотел встретиться днем. Я искал, но тебя нигде не было, решил просто подождать здесь. Ты пролетел мимо меня только что. — О. Я действительно не заметил. Цзян Ваньинь внимательно оглядывал Лань Сичэня с головы до ног, пытаясь понять, что его так настораживает. Что-то было не так, и он чувствовал это. И в итоге нашел причину. Учащенное дыхание. Взгляд. Лихорадочный блеск в непривычно светлых глазах. Сведенные брови выдавали напряжение. — Что случилось? — от Ваньиня не укрылось, как дернулся от этих слов заклинатель. Это вызвало необъяснимое беспокойство. Он, наконец, оторвался от стены и подошел ближе, но все равно остановился на почтительном расстоянии, потому что Сичэнь сделал шаг назад и подобрался еще сильнее. А вот это уже было странно. В голове возникала единственная мысль: это реакция на него, Цзян Чэна. Он совершил ошибку. Что-то сделал не так. Переступил границу, пересекать которую было нельзя. Вокруг сердца обернулась струна, угрожая рассечь в любую секунду. — Это из-за меня? Я сделал что-то не так? — он боялся услышать ответ, но получил лишь удивленный взгляд. — Что? Нет, ты здесь ни при чем, — доля правды в этих словах была, но долю лжи Ваньинь почувствовал сразу. Отмел колкую мысль, решил не настаивать. — С тобой все в порядке? — Я просто устал. — Когда люди устают, они выглядят… Уставшими. А не так, будто готовы разнести все вокруг с бешеной улыбкой на лице. Ощущение неправильности и тревоги не оставляло Цзян Ваньиня. Заметив, что Сичэнь немного отвлекся, будто пытаясь осознать услышанное, он шагнул к нему, намереваясь отвести в ханьши и поговорить в помещении, но, стоило ему подойти и положить руку на чужое плечо, как заклинатель дернулся, схватившись за рукоять меча. — Лань Сичэнь? Какого хрена ты творишь? — Ваньинь почти отскочил в сторону, шокировано глядя на Нефрита. Что-то вновь больно укололо внутри, но боль скрылась за хлынувшей волной беспокойства. Услышав чужой голос, тот будто очнулся, отступив на шаг и испуганно посмотрев на собственную, сжимающую рукоять меча, ладонь. — …Прости, — что бы Лань Хуань не говорил, он был словно погружен в собственные мысли, осознавая реальность как что-то побочное. Как будто он говорил не с Ваньинем. — Эй, ты точно в порядке? Я могу чем-то помочь? — Мне не нужна помощь, — проговорил тихо и на одной ноте, как будто спокойствие в этих словах далось ему слишком тяжело. — Да нет, похоже, что нужна. Что с тобой случилось? — Со мной все в порядке, — холодно произнес Сичэнь, из последних сил удерживаясь на краю пропасти, в которую почти сорвался. В нем закипал гнев, темный, ядовитый, доселе незнакомый. — Пожалуйста, Ваньинь. — Пожалуйста что? Ты определенно не в порядке, тебе нужно прийти в себя. — Кто я? — резкий вопрос, выбивающий из колеи. — Что? — Кто я для тебя? — Я… — Ваньинь от неожиданности сделал шаг назад. Что он мог сказать? Что Сичэнь важен ему? Что он волнуется за него? Что он ему дорог? Он знал, что это неуместно. Они Главы своих кланов, поэтому, даже если Сичэнь не назовет его сумасшедшим, не оттолкнет сразу, зачем произносить то, что ляжет лишним грузом на чужие плечи? Поэтому до сих пор ничего не сказал. И разве мог сказать сейчас? — Кто я такой, что мои слова не имеют для тебя никакого значения? — продолжил Сичэнь, вырывая из размышлений, ударяя наотмашь. Цзян Чэн стремительно терял нить разговора, уже совершенно не понимая, чего от него хотят. — Подожди, я… Твои слова имеют значение, я просто… — Ваньинь мотнул головой, будто прогоняя нелепую мысль. — Я хочу помочь. — Зачем? — он сделал паузу, но, стоило Цзян Чэну открыть рот, чтобы что-то сказать, Сичэнь как-то странно усмехнулся и продолжил, постепенно повышая голос: — Я Цзэу-цзюнь, в конце концов! Я – Глава клана! Так объясни же мне, черт возьми, почему меня ни во что не ставят? Кто я для вас? Шут? «Мы поможем вам справиться, вы не одиноки, Цзэу-цзюнь». ДА МНЕ ПЛЕВАТЬ! ПОМОЖЕТЕ? НЕУЖЕЛИ? И ЧТО ВЫ ВСЕ СОБРАЛИСЬ ДЕЛАТЬ? ЛЕЧИТЬ МЕНЯ ОТВАРАМИ? Опешивший Ваньинь просто стоял, совершенно не понимая, откуда взялась эта ярость в чужом голосе. Он не успел выставить привычный щит из злости и равнодушия, поэтому каждое из слов, будто предназначавшееся только ему одному, вонзалось в сердце. Растерянность и непонимание на его лице, похоже, были замечены и немного привели Сичэня в чувство. По крайней мере, он заговорил уже спокойнее: — Уходи. — Если Ваньинь останется, он не сможет больше себя сдерживать. Он скажет много того, чего говорить нельзя. Он устал сопротивляться. Устал от рвущегося наружу отчаяния и гнева. Но заклинатель не двигался с места. Почему он до сих пор здесь? Почему не может оставить его в покое? Глава Юньмэн Цзян — чужой ему человек. И должен им оставаться. Заученная мантра, повторяемая раз за разом весь последний год. В голове Цзян Ваньиня роилось столько вопросов, что он не знал, какой из них задать. Он видел чужие дрожащие руки и вспоминал прошедшую ночь. Он видел, что Сичэнь на грани. Что он не в состоянии справиться с переживаниями, эмоциями, льющимися через край. Он знал, каково это, потому что переживал не раз. И всегда один. И потому знал, что должен остаться. — Сичэнь, я хочу тебе помочь, позволь мне, пожалуйста. — Чем ты мне поможешь? Зачем тебе это? Ты здесь не при чем, это не твоя забота. — Не моя? — он был почти готов простонать от бессилия. — Тогда чья же? Кто тебе еще может помочь? Твой брат? Тогда почему он до сих пор этого не сделал? Лань Цижэнь? У него одно решение — наказание. Отправит тебя в уединение, предварительно прочитав нотацию. Ты и сам его слушать не станешь. Скажи мне, кому еще ты можешь довериться? — Довериться? Так речь о доверии? И кому ты хочешь, чтобы я доверился? Тебе? Ты мне чужой человек, Цзян Ваньинь, Глава чужого мне клана. — Чужой? — он замолк, внутри постепенно разгоралась долгожданная спасительная ярость. — Тогда скажи, кто тебе НЕ чужой? Ты не говоришь даже с собственным братом, он тоже тебе чужой? — Мой брат — единственный близкий мне человек, и именно поэтому я не хочу создавать ему проблемы, — он произнес это так спокойно, будто пришел в себя, будто это говорил вчерашний Сичэнь, а не тот, что только что схватился за меч, почувствовав чужое прикосновение. Ваньинь знал, что не может ни на что претендовать, и все же слова ранили. Но он не чувствовал боли. Сейчас — нет. Сейчас гнев — его лекарство. Боль он почувствует позже, когда будет уже все равно. А пока он не важен. — Ты — его главная проблема сейчас. И из-за того, что ты не позволяешь ему помочь, он бегает и просит помочь меня. — Так ты здесь из-за этого? Из-за того, что тебя попросили? — Да плевать я хотел на его просьбу! Я здесь, потому что ты ничего не хочешь решать, медленно убиваешь себя, отталкивая других. Скажи, если ты мне так не доверяешь, если я тебе чужой, почему ты рассказал мне о своих снах в тот вечер? Почему позволил остаться с тобой? Почему не отстранился, почему не оттолкнул меня так, как ты обычно это делаешь? — Зачем, Ваньинь? Зачем ты усложняешь себе жизнь? Зачем ты тратишь на меня свое драгоценное время? — он говорил это спокойно, но оттого еще более тяжелыми чувствовались слова. — Не знаю! Да потому что я все время усложняю себе жизнь! Постоянно! Потому что не могу заставить себя выбрать что-то одно, потому что не могу заставить себя испытывать только ненависть и не могу заставить себя остаться равнодушным к человеку, который отчаянно нуждается в помощи, но отрицает это. Проще было пройти мимо. Так почему я этого не сделал? Почему я, черт возьми, никогда не делаю того, что действительно ПРОЩЕ? — Так сделай, я тебя прошу. Пройди мимо, развернись и уйди сейчас. Ваньинь молчал. Его кулаки сжались до побеления костяшек, руки мелко дрожали от напряжения и ярости. Еще немного, и снег начнет плавиться вокруг него. С неба он больше не сыпал, но сильный ветер никуда не делся, порывами норовя утянуть за собой полы широких одежд. — Хочешь, чтобы я ушел? — тихо спросил он. — Да, — с задержкой ответил Лань Сичэнь, будто решаясь на что-то. Он встал к Ваньиню спиной, но резко обернулся, когда услышал лязг вынимаемого из ножен меча. Он ошеломленно смотрел на заклинателя, вставшего в боевую стойку с намерением атаковать. — Тогда докажи мне. Докажи, что тебе действительно не нужна помощь и ты готов добровольно довести себя до искажения ци, потому что именно к этому ты и идешь. Давай, зачем медлить, — рыкнул он и тут же рванул на Сичэня, целясь в горло. Тот еле успел вытащить Шуоюэ из ножен, чтобы отбить стремительную атаку. Он отпрыгнул на чжан назад, приняв боевую позицию, яростный огонь загорелся в глазах. Они несколько секунд стояли и смотрели друг на друга, словно хищники, готовые вцепиться противнику в глотку. А потом сорвались с места, столкнувшись с оглушающим звоном мечей. Энергия, выброшенная их атаками, ударила в стену, пустив по ней трещину. Жуткий лязг, который, казалось, был громче колокола Облачных Глубин, спугнул птиц во всей резиденции. Воздух вокруг заклинателей заискрился вспышками молний. — Решил-таки драться? Ответом был новый удар, прошедший снизу, отбросивший заклинателя спиной в стену, но тот быстро оправился от столкновения и запрыгнул на нее, чтобы не попасть в ловушку. Вокруг его руки молниями засверкал раскрывающийся Цзыдянь. Длинный кнут лег на черепицу у ног Ваньиня, свисая с крыши и доставая почти до земли. В следующий миг заклинатель замахнулся и, пустив Цзыдянь вперед, снова рванул к Лань Сичэню, держа меч немного сзади, намереваясь атаковать открывшегося после удара кнута заклинателя. Но тот успешно отразил оба, не зря звался Первым Нефритом. Они яростно обменивались ударами, периодически отскакивая друг от друга, чтобы вновь столкнуться с оглушительным звоном. Вокруг ревела бушующая энергия, выбрасываемая двумя сильнейшими заклинателями, переплетаясь, скручиваясь в вихри. Весь снег, собравшийся во внутреннем дворе за несколько недель был поднят в воздух, сметен яростными потоками энергии. Незабываемое зрелище: сияющий купол светло-фиолетовой и белесо-голубой энергии, снег, словно застывший в воздухе или летящий вертикально вверх, чтобы зависнуть над искрящимся куполом, а следующей атакой уже быть отброшенным куда-то за пределы двора. Со стен сыпалась каменная крошка, разбивалась, падая, глиняная черепица. А в эпицентре — в бешеном танце сплетенные фигуры, двигающиеся с невероятной скоростью, создавая новые и новые вспышки, так что казалось, что они не гасли, так и горя ярким белым пламенем. Они вновь столкнулись мечами, пытаясь пересилить друг друга, повалить на землю, заставить выронить меч. Стояли лицом к лицу, будто застыв, потому что никто не мог победить в этой схватке. Воздух между ними опасно искрился, обращаясь в плазму. — Почему никто не может оставить меня в покое, наконец? — голос Лань Сичэня был пропитан ядом. — Почему все так стремятся меня вылечить? Почему до моих проблем есть дело посторонним людям? А, Ваньинь? Не объяснишь? — Ответ прост. Потому что Цзэу-цзюнь слишком слаб и не может решить свои проблемы самостоятельно. А еще слишком труслив, чтобы признать это. — Труслив, говоришь? — Он опасно ухмыльнулся, сверкнув глазами. — А каков же тогда Саньду Шэншоу, который постоянно вертится вокруг этого труса, как верная собачонка? Каков Саньду Шэншоу, который вместо того, чтобы решать проблемы своего клана, пытается решить чужие? Каков Саньду Шэншоу, который до сих пор не может решить, что чувствует к бывшему соклановцу, но лезет в чужую душу? Каков этот человек? Он заносчивый? Подлый? Глупый? Или трус, который бежит от собственных проблем, глуша совесть великодушной помощью? Чего стоит эта помощь? Есть ли у достопочтимого Главы ответы на эти вопросы? Цзян Ваньинь дернулся, как от удара, но с места не двинулся и хватки не ослабил, с новой силой навалившись на меч. Ярость, охватившая его, на миг погасла, и он тихим голосом, на грани слышимости в окружающем гуле бушующей энергии произнес: — У меня есть ответ. Но, боюсь, Цзэу-цзюнь слишком глуп, чтобы понять. Ведь он не видит того, что у него всегда перед носом, — он горько усмехнулся, а потом вновь яростно сверкнул глазами и уже громче сказал: — Или же слишком слеп? А? Не в этом ли ваша проблема? Не в этом ли вы вините себя, Глава клана Гусу Лань, когда вспоминаете своих названых братьев? Этого сына шлюхи? Лань Сичэнь в ответ лишь прорычал, срываясь в атаку, проводя меч сбоку, самым кончиком задевая чужую скулу. Из глубокой царапины сразу хлынула кровь. Заклинатель в белом тут же развернулся, чтобы атаковать пока еще открытую спину оппонента, но не успел. Ярость, затуманившая разум, не позволила увидеть Цзыдянь, полоснувший живот и грудь наотмашь, оттолкнув заклинателя к стене и повалив на спину. Подлетевший молнией Цзян Ваньинь тут же наступил на лезвие меча одной ногой, не позволяя атаковать, а второй — на грудь Лань Сичэня, лишая возможности подняться. Поднес острие Саньду к чужой шее. — Так я попал в точку? Глава клана Гусу Лань, благороднейшего из кланов, Цзэу-цзюнь, Первый Нефрит, первый из молодых господ был слишком слеп, чтобы заметить, что его маленький братец не более, чем отродье, убившее почти всех своих родственников и собственного названого брата. Единственного, кто слеп не был. Поздравляю, ваша слепота вас спасла, вы можете быть счастливы, Цзэу-цзюнь. Вы выжили ценой других жизней. Заклинатель, прижатый к земле чужой ступней, давившей на грудь, зарычал. В глазах его бушевали лед и пламень, стены и земля вокруг стали покрываться инеем. — Цзэу-цзюнь хочет что-то сказать? — в голосе Цзян Ваньиня еще никогда не было столько яда и злого сарказма, даже, когда он говорил с Вэй Усянем в храме Гуаньинь. Он сильнее нажал сапогом на чужую грудь, надавив на обожженную полосу, оставленную Цзыдянем. — Молчите… Значит, все правда? — он горько ухмыльнулся сквозь отступающую ярость, Цзыдянь, добела раскаленный, вернулся в форму кольца. Цзян Ваньинь расслабился. Лишь на секунду. Недолгая передышка, слабость длиною в миг — резкий удар по ноге, выброс энергии, толкнувший в грудь, поваливший на спину. Меч, оставленный без внимания, выбивает из рук Саньду. Сияющий голубым светом Шуоюэ у горла. Источающий холод, но обжигающий сильнее пламени. Заклинатель в белом, нависающий над ним, прижимающий острое лезвие к открытой шее, ухвативший руки, неизвестно когда снявший кольцо и отбросивший его в сторону. Струйка теплой крови течет по шее и, достигая хребта, капает на землю. — Что ты можешь знать? — голосом, больше похожим на рык. — Какое у тебя право говорить эти слова? Какое у тебя право судить меня? Судить его? Или ты так любишь быть судьей? Любишь карать провинившихся? Это поэтому ты два раза поднимался на Луаньцзан? Ты винишь меня в слепоте, так скажи, что я должен был увидеть? Я видел брата, видел его улыбку, я говорил с ним. Я учил его. Я мирил их с Минцзюэ. Что я должен был увидеть, скажи? То, что он убил отца из-за ненависти, опорочив его имя? Я видел ненависть и знал ее причину. Но поступок совершил не я. И тот, кого я знал, не совершил бы. Я должен был увидеть, что он убил собственного ребенка? Что он женился на сестре, прекрасно это осознавая? Скажи мне, кто это видел? Я должен был увидеть, как он боится Не Минцзюэ? Я это видел. Я делал все, что мог, чтобы это исправить. Я должен был увидеть, что страх породил смертельную ненависть? А кто это видел? Минцзюэ? Нет. Но он видел подлость и презирал ее. Что еще? Я должен был видеть, как Цзинь Гуанъяо отравляет старшего брата техникой, которой я его научил? Мелодией, которую хранит мой клан? Я должен был видеть, как он убивает моего брата, который мне дорог так же, как и он сам? Да, должен. Но я не мог. И никто не мог. Он перевел дыхание, крепче сжав занемевшей рукой чужие запястья, смотря на лицо, утратившее всю ярость. Теперь в его выражении было лишь спокойствие и будто бы облегчение, черты расслабились, что никак не вязалось со стекающей по скуле в волосы крови. С ней же, капающей на землю с шеи. — Ненавидеть кого-то просто. И винить тоже. Но скажи, кого мне винить? Гуанъяо? Он убил дорогого мне человека, того, с которым я провел половину жизни. Того, кто первым разглядел его талант. И с недоверием которого ему постоянно приходилось бороться. Он шпионил для нас всю войну, убил Вэнь Жоханя. Он отстаивал свои заслуги, которые никто не признавал, пытался перестать быть просто «сыном шлюхи». Он укрыл меня после того, как Облачные Глубины сожгли. Не узнал даже Цзинь Гуаншань. Он никогда не делал мне дурного. Он спас меня в храме Гуаньинь от того, что когда-то было моим братом. И умер от моих собственных рук, а я даже не знаю, действительно ли он собирался сделать то, о чем сказал Не Хуайсан. Возможно, я убил собственного брата ни за что. Но ведь и он сделал то же. Он убил моего брата. Он использовал меня. Он предал меня. И я ненавижу себя за то, что не могу ненавидеть его. Лань Сичэнь смаргивал горячие злые слезы, текущие по его щекам, размывающие зрение. Они капали на щеки Цзян Ваньиня, соленые, стекали в царапину на скуле, смешиваясь с кровью. Но на его лице не дрогнул ни один мускул, как будто он вовсе не обращал внимания на боль, лишь всматриваясь в чужие глаза, полные скорби. Лань Хуань, судорожно вдохнув, продолжил: — Мне винить Не Минцзюэ? За что? За то, что не был достаточно снисходителен? Он всегда презирал подлость. И мне его винить за это? За его честность? Мне винить Цзинь Гуаншаня? За то, что развел ублюдков и не ценил того, кто действительно был талантлив? Или за то, что вообще тогда приехал в публичный дом и дал жизнь Мэн Яо?.. Вэй Усяня? Который влез в это дело случайно, которого использовали, как инструмент для мести? За то, что он узнал правду? За то, что открыл мне ее? Или Лань Ванцзи? За то, что помогал человеку, мучившему его половину жизни? За то, что влюбился и был готов хоть на край света за ним пойти? Или Не Хуайсана? За то, что мстил за единственного человека, который был ему по-настоящему дорог? Всегда был рядом? И был убит все равно что ударом в спину, умер ужаснейшей смертью? Или мне винить себя, Ваньинь?! Но скажи мне… за что? Из глаз лились слезы, стекая по подбородку, падая на чужое лицо. Руки ослабли и Лань Сичэнь, отпустив чужие запястья и отбросив меч в сторону, выпрямился. Живот и грудь нещадно жгло от удара кнута, но эта боль была в разы слабее той, что сковывала сердце и сжимала горло. Он все еще сидел на чужих коленях, обессиленные руки висели вдоль тела. Лань Хуань поднял голову и смотрел в небо, скрытое однотонными серыми тучами, из которых теперь хлопьями сыпался снег. Тишина была столь непривычной после рева энергии, лязга мечей и собственных криков, что звенела в ушах даже громче, чем стучал в них пульс. Снежинки мягко опускались на его лицо, тут же тая и оставаясь мелкими лужицами на коже. Они оседали на плечах, волосах, одеждах. Заново укрывали оголенную землю. Цзян Ваньинь поднялся на руках и легко обхватил ладонью чужой подбородок, заставляя посмотреть в глаза. Большими пальцами стирал чужие слезы, мягко улыбаясь. Он вновь испытывал слишком много чувств, к которым не привык, но впервые не собирался прятать их за злостью. Боль. Грусть. Счастье. Любовь. Но больше всего — нежность. От нее перекрывало дыхание, жгло сердце, дрожали руки. — Лань Хуань. Не все, что происходит в жизни, происходит по нашей вине. Есть вещи, над которыми мы не властны. Иногда случается что-то, к чему привели многие решения многих людей, и никто из них не способен это предотвратить. Не виноват никто. И виноваты все, — он улыбнулся еще шире, что не вязалось со смыслом его слов. — Но это происходит, и нам с этим жить. И чтобы выдержать, мы должны стать сильнее. Мы должны помогать друг другу. Разделить непосильную ношу. Есть то, чего не изменить, это твои слова, помнишь? Я не могу дать тебе иного ответа, чем «жить дальше». Потому что и сам другого не знаю. Потому что сам могу лишь следовать этим словам. Цзян Чэн аккуратно, не задевая лобной ленты, поправил чужие растрепавшиеся в схватке волосы, заложил выбившуюся из заколки прядку за ухо. Скользящим движением стряхнул набравшийся уже снег с дрожащего плеча. — Лань Хуань, — позвал он, — ты будешь жить дальше? Кивок. — Обещаешь? Еще кивок. — Обещаешь больше не пытаться справиться со всем в одиночку и принимать поддержку? Лань Сичэнь прерывисто выдохнул и уронил голову на чужое плечо, упершись в него лбом. — Да, — ответил он шепотом, — обещаю. И Цзян Чэн обнял его, прижавшись здоровой щекой к чужим волосам. На губах играла улыбка по-настоящему счастливая. Давно уже позабытая, но вернувшаяся вновь. Вернувшаяся благодаря этому человеку. После недолгой паузы он произнес, смотря куда-то в небо: — Ты не обязан прощать его. Не обязан винить или ненавидеть. Это буду делать за тебя я. Я это хорошо умею. А ты… Ты свободен. И больше ничего никому не должен. — Ваньинь… — Что? Я действительно его ненавижу. Спросишь, почему — убью. — Я не буду спрашивать, — тихо усмехнулся он в чужое плечо. — Хорошо. И ты не обязан молча выслушивать чужие речи, если не хочешь, или они тебя раздражают, — продолжил он. — Шли их всех, куда подальше. У тебя есть это право. — Ты знаешь? — Сичэнь почти простонал. — Откуда? — Твой брат рассказал. Нашел меня, сказал, что с тобой что-то происходит, попросил помочь. Я на самом деле удивлен, что ты сорвался только сейчас. Я бы уже давно тут все разнес, — он успокаивающе поглаживал чужую, все еще изредка вздрагивающую спину. — И поговори с ним потом, даже я вижу, что он волнуется. С его-то эмоциональностью. Не пойми неправильно, мне на него плевать, но так будет лучше для тебя. — Спасибо, — Ваньинь скосил взгляд на чужой затылок. — Пожалуйста. Цзян Чэн вздохнул и прижал заклинателя ближе к себе, аккуратно уложив подбородок на плечо Лань Сичэня, стараясь не касаться его одежд раненой шеей. Тот поднял голову и также обвил ослабевшими руками спину Ваньиня, сжимая еще дрожащими пальцами ткань его одежд. Они сидели так некоторое время, слушая тишину и размеренное дыхание друг друга. Наслаждаясь теплотой и такой непривычной еще надежностью объятий. Ветер стих, крупные хлопья снега беззвучно оседали на плечах и волосах заклинателей, земле, изогнутых крышах домов. Спугнутые яростным боем птицы возвращались на ветки деревьев, стряхивая с них снежные шапки, которые с глухим звуком падали на землю. — И что теперь? — тихо произнес Лань Хуань, выдыхая белое облачко пара. — Не знаю. Будет неплохо, если ты слезешь с меня, для начала. — …Оу. Да. Точно, — заклинатель, выпущенный Цзян Чэном из объятий, поспешно сполз с чужих коленей и сел на землю рядом. — Больно? — Ваньинь кивнул на оставшийся обожженный след от Цзыдяня. — Извини. Я должен был ударить слабее. — Все в порядке. Судя по тому, что я видел, это даже не треть его возможностей. Тебе, кстати, тоже надо будет заглянуть к лекарям, — он коснулся рукой своей шеи, многозначительно глядя на Ваньиня. — Вместе пойдем. — Кстати, — сильно оживившимся голосом произнес Сичэнь, — когда ты успел стать равным мне по силе? — его глаза сверкнули любопытством. — Тогда, когда ты от злости перестал замечать все вокруг. Мы не равны, я еле держался и то, только на остатках упрямства, потому что нужно было тебя довести, — Ваньинь поднялся, отряхнулся от снега и поковылял в сторону, высматривая на земле отброшенное ранее кольцо. — Оу, — Лань Сичэнь почти виновато смотрел на прихрамывающего заклинателя. — Да, поэтому я больше с тобой драться не буду, я своего тела не чувствую, — он, разве что не кряхтя, нагнулся и поднял с земли найденный артефакт, надевая его на палец. — И если швыряешь, то швыряй туда, где помягче, а не в каменную стену. Я уже не так молод... Кстати, помнишь тот раз, когда ты вызвал меня на поединок во время моего обучения здесь? Зачем? — Ты это помнишь? Столько лет прошло, — Лань Сичэнь тоже поднялся с земли, возвращая меч в ножны и отряхиваясь. — Честно говоря, не знаю. Не было особой причины. Я видел, как ты тренировался. Усерднее всех, кто прибыл тогда на обучение. Мне понравилось твое упорство. Стало интересно, каков ты в бою. — И какой я был? — Целеустремленный. Решительный, — он внимательно посмотрел на Цзян Чэна. — Сильный. — Сильный? — усмехнулся он. — Ты меня победил, помнишь? — Помню. Но это далось мне нелегко. Ты заставил сражаться почти в полную силу. Со мной такого в учебных боях с кем-то кроме Ванцзи не случалось. — Почти, — Ваньинь поднял бровь, с укором посмотрев на заклинателя. — Брось, мне было весело. — Я тоже это понял, когда ты снес мной колонну. — Прости. — Мм, но больше так не делай. Еще одного раза спина не выдержит. — Как вести себя будешь, — пожал плечами он и, уклоняясь от летящего в него снежка, шагнул в сторону. Казалось, он приходил в себя, это было приятно видеть. — Кстати, я надеялся, ты останешься с той прической. — Хорошего понемножку, — стараясь не выдавать смущения, буркнул Ваньинь, но его все равно раскусили. — Какая жалость, — притворно разочарованно вздохнул Лань Хуань и рассмеялся. Ваньинь смотрел на улыбающегося Лань Сичэня, слушая его смех, и тонул в этом звуке. Тело немного ныло после их схватки и, хоть кровь и остановилась, шею сильно жгло, он не обращал на это внимания. Сейчас он наблюдал прекраснейшую из картин, пытался запомнить этот миг так хорошо, как мог, чтобы возвращаться снова и снова. — Брат? — чужой голос заставил вздрогнуть. Ему уже в третий раз за день очень хотелось выругаться, назвав Лань Ванцзи призраком. Потому что он все время бесшумно появляется там, где не ждешь. Цзян Чэн и на тренировочном поле только в последний момент почувствовал его присутствие. — Ванцзи? — судя по всему, Сичэнь был удивлен не меньше. Ваньинь только сейчас подумал, что их, похоже, слышала вся резиденция. — Что здесь произошло? — возможно, это жизнь с Вэй Ином наложила на него свой отпечаток, но эмоции на его лице стали читаться значительно лучше. Или он просто был до крайности удивлен увиденным, и весь его самоконтроль не смог справится с шоком. Лань Ванцзи стоял в дверях, ведущих во внутренний двор ханьши и оглядывал полуразрушенную землю, усыпанную каменной крошкой и осколками черепицы. Стены были либо изрезаны, либо потрескались от разбивавшихся о них волн духовной энергии. Создавалось ощущение, что здесь сражались не двое заклинателей, а целый клан с какой-то темной тварью. Он перевел взгляд на Цзян Ваньиня отмечая его ранения. Потом на брата. Увидев след от удара Цзыдяня, вновь настороженно посмотрел в сторону Главы клана Юньмэн Цзян. — Ого… — из-за спины Лань Ванцзи выскочил подоспевший Вэй Усянь. Но, в отличие от мужа, тормозить не стал: быстро оглядев двор и присвистнув, осмотрел заклинателей, все еще стоявших на месте и совершенно не знающих, что им сейчас делать, кивнул Сичэню, посмотрел на Цзян Чэна, как-то ехидно ему ухмыльнулся, чем взбесил последнего и, схватив Лань Ванцзи за руку, потянул его к выходу. — Вам бы к лекарям сходить. Обоим, — бросил он, напоследок многозначительно взглянув на заклинателей, и вышел. Лань Ванцзи, немного задержавшийся на месте, встретил взгляд Лань Сичэня. — Теперь все в порядке, — улыбнувшись, произнес тот, смотря на брата извиняющимся взглядом. Ванцзи лишь кивнул и, кажется, тоже почти улыбнулся. По крайней мере, Цзян Ваньинь смог уловить облегчение в его взгляде, не прекращая поражаться собственной способности читать эмоции на этом лице. — Я не скажу дяде, — только и успел произнести младший Нефрит, когда Вэй Ин все-таки вытащил его за дверь. Зато улыбался он теперь более чем явно. Вэй Усянь плохо на него влияет. Или он всегда таким был?***
Лань Сичэнь вернулся в свои покои, когда уже совсем стемнело. Как оказалось, следа от Цзыдяня на нем практически не осталось, только слегка розоватая полоса, которая должна была пройти к завтрашнему дню. Цзян Чэну не повезло чуть больше, впрочем, при должном уходе, царапины, пусть и относительно глубокие, пройдут дня за два. Лань Хуань проводил заклинателя до гостевых покоев в полном молчании, приятном им обоим. Они тихо сказали друг другу «до завтра» и разошлись. Снег сыпал, не прекращая, быстро укрывая тропы, несмотря на все усилия адептов, весь день их расчищавших. Лань Сичэнь подозревал, что в какой-то момент они просто сдались и оставили это занятие до завтра. Когда колокол прозвонил отбой, он уже лежал в кровати. Лань Хуань по-настоящему устал за день, но понял это, только когда пришел в ханьши. Его не преследовали воспоминания о сегодняшнем дне, он не пытался думать или рассуждать о чем-то. В голове было восхитительно пусто. И это приносило неописуемое наслаждение. Кажется, он, наконец, может отдохнуть. Лань Сичэнь сидит за низким столиком и читает свиток. Судя по всему, уже не первый: стопка таких же лежит рядом. В документе аккуратным почерком сделаны правки, и ему уже не к чему придраться. Он просматривает их только потому что его каждый раз об этом просят. Каждый раз он знает, что все будет идеально, но все равно внимательно вчитывается. Напротив него сидит человек с кистью в руках и пишет очередные пометки. Красивое умиротворенное лицо, сосредоточенный взгляд, изящная рука, выводящая новый иероглиф. Похоже, они засиделись допоздна. Теплое летнее солнце давно скрылось за горизонтом. В свете звезд пионы приобрели голубоватый оттенок, но теперь они были самым светлым пятном в пейзаже, укрытом вечерней тьмой. — Эргэ, все в порядке? — мягким голосом произносит человек, слегка улыбнувшись. — Да. — Кажется, мы засиделись, — он тоже выглядывает в окно. — Я снова нагрузил тебя, вместо того, чтобы дать отдохнуть. — Все в порядке, я только рад помочь. Тебе тоже нужно больше отдыхать. — Да, ты прав. Но мне стоит закончить с этим сегодня. А тебе, кажется, уже пора. — Пора? Заклинатель в золотых одеждах, сверкающих даже в свете свечей, удивленно смотрит на Лань Сичэня. — Разве тебя не ждут? — Ждут? Кто? Заклинатель снова отворачивается и смотрит в окно. Тяжелые цветы слегка покачиваются в прохладном ночном ветре. Создается впечатление, что это волны расходятся по светлой глади воды. Только узкие каменные дорожки черными линиями пересекают это великолепие. — Тебе пора, — снова повторяет он, — иди. Я останусь здесь. На одной из таких дорожек Лань Сичэнь замечает силуэт, выделяющийся на фоне светлых цветов. Он принадлежит кому-то очень знакомому. Только волосы непривычно распущены и слегка развеваются в порывах ветра. Человек выжидательно склоняет голову на бок, смотря на Лань Хуаня. Тот не видит лица, но чувствует взгляд. — Да, ты прав. Кажется, меня ждут, — улыбнувшись, говорит он Мэн Яо и получает улыбку в ответ. А еще шутливый поклон, когда Сичэнь поднимается из-за стола. — Я пойду вперед. — Надеюсь, однажды ты простишь меня, — почти шепотом произносит заклинатель в золотом, дождавшись, когда Лань Хуань подойдет к двери. — Я не знаю, смогу ли, — обернувшись, тихо ответил Сичэнь. — Не засиживайся долго. Он шагнул за порог и скрылся во тьме ланьлинской ночи. Там его все еще ждали. В пять утра он открыл глаза, впервые за два месяца проспав всю ночь спокойно. Кровать рядом была пустой — Ваньинь, как ему и полагается, спал в своих покоях. Сичэнь еще вчера распорядился не будить его вместе со всеми. Лань Хуань уже забыл, что такое по-настоящему хорошее настроение. Он чувствовал себя вдохновленным и абсолютно свободным. Идиллию омрачало только то, что Глава клана Юньмэн Цзян должен будет отбыть сегодня днем. Впрочем, сейчас он думал не об этом. Сейчас он ждал встречи.***
Цзян Ваньинь проснулся от того, что под его окном какой-то нерадивый адепт тщательно выметал снег. Этот звук жестоко вырвал его из объятий сна, несмотря на долгое сопротивление. Ему уже казалось, что адепт метет по одному и тому же месту целую вечность. Однако от прицельного метания подушки из окна он воздержался, решив, что это недостойный Главы клана поступок. Он не торопясь привел себя в порядок, сменил повязку на шее — царапина уже почти затянулась и теперь безбожно чесалась, — и вышел на улицу. За ночь снегом замело все. Там, где вечером его убирали, но сегодня еще не успели расчистить, его было по щиколотку. А тяжелые тучи так и не расползлись, угрожая новой порцией. Позавтракав специально для него подготовленной порцией, он отправился было искать Лань Сичэня, чтобы сказать, что уезжает, но в итоге почти столкнулся с ним в одной из галерей. — Доброе утро, Глава клана Юньмэн Цзян, — поклонившись, с легкой иронией в голосе поприветствовал Лань Сичэнь. — Выспались? — Цзэу-цзюнь, — также демонстративно поклонившись, произнес Цзян Чэн. Он подозревал, что выглядит сейчас так, будто не спал вообще всю ночь, и чувствовал он себя также, поэтому Лань Сичэня очень хотелось опрокинуть в снег. Но он прекрасно знал, что если попытается, окажется в нем сам. — Ваши адепты крайне добросовестно выполняют свою работу, но, честно говоря, мне очень хочется их придушить, спасибо за беспокойство. — Я понял, — тихо посмеявшись и прикрыв улыбку широким рукавом, произнес он. — Ты искал меня? — Да, хотел сказать, что возвращаюсь в Юньмэн. — Не останешься еще на денек? Наши лекари как раз тебя осмотрят, — он кивнул на царапину на шее. — Нет, не останусь. В Пристани Лотоса сейчас полно дел. А это, — Ваньинь провел чуть смугловатыми пальцами по повязке, — почти зажило, все в порядке… Как ты? — немного замявшись, задал он мучивший его вопрос. — Хорошо. Давно так не было, — по Лань Сичэню действительно было видно, что с ним все в порядке. Он практически не переставая улыбался, в глазах сиял яркий и живой свет. Можно было не спрашивать. Но Ваньинь все равно беспокоился. — А сны? — Ничего. Мне ничего не снилось. Или я этого не помню. — Я рад. Ваньинь, наконец, улыбнулся. Расслабленно и легко. Вся усталость разом схлынула с его лица. А Лань Сичэнь снова засмотрелся на чужую улыбку, на серебро глаз, на порозовевшие от мороза щеки. Очнулся только когда, не выдержав пристального взгляда, отвернулся Ваньинь. — Ты отбываешь сейчас? — тихо спросил Сичэнь. — Да. — Позволишь тебя проводить? — как Глава клана, он в любом случае должен был бы это сделать, но почему-то задать этот вопрос показалось очень важным. — Конечно. И они шли к главным воротам резиденции самыми окольными путями, какие только существовали в Облачных Глубинах. Пробирались через глубокий снег неубранных троп, шли совсем рядом, будто случайно соприкасаясь руками, задевая подрагивающие горячие пальцы. Почти всю дорогу они молчали, пока Цзян Чэн не задал вопрос, неожиданно пришедший ему в голову: — Почему именно два месяца? — Что? — не сразу понял Лань Сичэнь. — Сны. Почему они начали тебе сниться именно два месяца назад? — Не знаю. Мне кажется, нет особой причины. Просто… В какой-то момент чаша переполнилась. Подсознание пыталось меня починить. Мне и до этих снов было тяжело. Почти физически плохо. С ними стало страшно. Но я понял, в чем именно была проблема, пусть и не знал, как с ней справиться. Сейчас мне легче. Я чувствую… Свободу. — Лань Сичэнь, — после долгого молчания позвал Ваньинь. — Мм? — Те слова, которые я сказал тебе вчера… Прости. Это было не всерьез, — Цзян Чэн услышал чужой вздох. — Ты сам сказал, что не был серьезен. Тебе не за что извиняться. А вот я — был, — произнести эти слова было трудно, но необходимо. Вчерашний разговор оставил свой след, как они ни старались делать вид, что все в порядке. Жертва малая, но все равно болезненная. Они ранили друг друга не только физически, и, хотя оба понимали, для чего это было, жжение в груди никуда не делось. — Все в порядке. Ты не… — Нет, я должен, — мягко перебил его Лань Хуань. — Я был зол и не в себе. Я не считаю тебя трусом на самом деле. И то, что я говорил про Луаньцзан, я… — Я же сказал, что все в порядке. В конце концов, ты был прав, — невесело усмехнулся заклинатель. — Цзян Чэн, нет… — Давай не сейчас, хорошо? — он улыбнулся и на миг обхватил и чуть сжал чужую ладонь. — Не порть момент. Он отнял руку почти сразу же, едва получив ответное движение, потому что знал, что иначе будет еще сложнее отпустить друг друга. Сичэнь рефлекторно попытался ухватить ускользающую ладонь, но остановился, потому что тоже это понял. Они помолчали еще некоторое время, почти уже добравшись до места назначения. Но, прежде чем они вышли на площадку перед воротами, Лань Сичэнь остановился и потянул Ваньиня за рукав, задерживая. — Лань Сичэнь? — удивленно обернулся тот. — Нет. — Что — «нет»? — Не Сичэнь, — заклинатель улыбался, глядя на так явно смутившегося Цзян Ваньиня. — ...Лань Хуань. — Так лучше. — Ну так что? — Нет, ничего. Просто думаю, что стоит назначить совместную охоту с кланом Юньмэн Цзян в ближайшее время. Я пришлю его Главе письмо, когда определюсь с датой, — на этих словах он обошел опешившего Цзян Чэна и шагнул в сторону собравшихся у ворот заклинателей. Они не увидели румянца на щеках друг друга, не увидели глупых улыбок. Быстро справились с собой. Попрощались, как подобает Главам сильнейших кланов. Заклинатели в фиолетовом встали на мечи и взмыли ввысь. Цзян Чэн не оглянулся. Он чувствовал на себе пристальный взгляд до тех пор, пока Облачные Глубины не скрылись из виду. И позволил себе обернуться только тогда. Усмехнулся про себя и полетел дальше. Скоро они встретятся вновь.