В самый холодный год лоза принесет плоды

— Пять кругов! — Не прохлаждаться! — Руку выше! — Ты мертвеца мечом убивать или гладить собрался?! — Еще раз! Пыхтение раздетых по пояс и обливающихся потом адептов разносилось по всей Пристани. Солнце в середине лета палило нещадно с раннего утра, почти обжигая лучами, заставляя хотеть лишь одного: не вылезать из воды. Никогда. — Разворот должен быть резче! — Не замахивайся из-за плеча! — Чем вы занимаетесь? Это бой, а не танец! Или, по-вашему, твари на вас любоваться будут? — Бей всем телом, а не рукой! — Еще раз! Громче пыхтения, пожалуй, изо дня в день был только громогласный рев Главы клана, проводящего тренировки своих адептов. Он либо стоял в стороне, либо прохаживался по плацу, поправляя заклинателей посредством ничуть не сбавивших в громкости замечаний или ударов ножнами по той части тела, которая у адепта отказывалась работать. — Ни устойчивости, ни удара! Разворачивай бедра! Резче! Сказать, что тренировки, которые проводил Саньду Шэншоу, адепты любили, означало нагло и беззастенчиво соврать. Но в их эффективности не сомневался никто, а потому молодые люди старательно исполняли то, что было сказано, даже не пытаясь халтурить, в отличие от тех тренировок, которые проводили старшие адепты. Цзян Ваньинь понял это довольно быстро, а потому за молодежь взялся вплотную самостоятельно. — Кто так ноги ставит?! — адепт упал на землю, получив сзади легкий удар ногой под колено. — Ты о рукопашном бое только сегодня услышал? Вставай и повторяй заново. Цзян Ваньинь наклонился, ухватил юношу за пояс и резко дернул вверх, ставя на ноги. Тот уже изрядно обливался потом и выглядел, как будто на нем вспахивали поле. Впрочем, по нагрузке тренировки Саньду Шэншоу частенько превосходили этот благородный животный труд. — Глава! — громкий окрик несущегося со стороны резиденции адепта заставил Цзян Ваньиня отвлечься от одного нерадивого ученика и обратить внимание на другого. Тот, тяжело дыша, поспешно сложил руки перед собой и поклонился. — Там… — Что «там»? Говори быстрее, чего ты мнешься? Адепт покосился на стоящих рядом товарищей, но, набрав в грудь побольше воздуха, выпалил: — Прибыл Глава клана Гусу Лань. Он ждет у причала. Над полем мгновенно разлилась тишина, будто адепты даже дышать перестали. По крайней мере, так показалось Цзян Чэну. А еще — что его окатили озерной водой. Поверить в услышанное было трудно. Настолько, что мозг отказался воспринимать названный титул, как знакомый. — Кто? — Э-э, Цзэу-цзюнь, — уточнил адепт, удивленно вглядываясь в лицо застывшего и смотрящего будто куда-то сквозь него Главу клана. — Глава? — На сегодня свободны! — отмер Цзян Чэн и быстрым шагом, почти бегом, сорвался в сторону пристани. Осознание приходило постепенно. Глава клана Лань. Цзэу-цзюнь. Здесь, в Пристани Лотоса. Лань Сичэнь. Даже не прислав письма. Они виделись в последний раз на совместной охоте спустя месяц после Совета кланов. Это было два месяца назад. Кажется, это самый долгий срок, на который они расставались за последние два года. Сейчас Ваньинь почти не мог поверить в то, что Лань… Хуань мог быть здесь. Он все еще не научился легко называть его по первому имени. За последние полгода они встретились всего несколько раз, потому что оба оказались привязаны к своим резиденциям навалившимися делами. Пара охот с кланом Лань, Совет кланов, один визит в Гусу, когда все же удалось найти повод приехать туда не просто так. Цзян Чэн помнил каждое мгновение их кратких и не очень встреч. Таких редких встреч. Когда не знаешь, когда еще придется увидеться снова. За это время Лань Сичэнь здорово изменился. Со стороны казался прежним, все еще немного холодным, отчужденным, но Цзян Чэн видел. Каждый раз подмечал, потому что привычка, выработавшаяся больше года назад, никуда не делась. Но если раньше он замечал тревожащие ухудшения, то сейчас Лань Сичэнь с каждым разом становился все живее. Все более искренняя улыбка, светящийся изнутри взгляд, тот самый, на который он когда-то почти не обращал внимания, едкие шутки и колкости, как он думал ранее, не свойственные этому человеку. Лань Сичэнь возрождался, разгорался все сильнее, теперь частенько обжигая жаром. Или Цзян Ваньиню снова просто казалось. Цзян Чэн нервничал. Пока стремглав несся к причалу, нервничал. Иначе описать то, что с ним происходило, он не мог, потому что дикая смесь радости и страха в принципе не поддавалась описанию. Он уже привык. Не в первый раз ведь, уже как полтора года с этим живет. Он так думал. Но страх все еще обжигал льдом, а от радости хотелось кричать. Издалека завидев высокую фигуру в белоснежных одеяниях, Ваньинь занервничал еще сильнее, но себе вид придал, напротив, самый невозмутимый. Сбавив скорость и положив руку на навершие меча, он спрятал рвущуюся наружу глупую улыбку и чуть нахмурил брови. На причале Лань Сичэнь стоял один, спиной к Цзян Чэну, разглядывая озеро, укрытое цветами и широкими листьями так, что воды почти не было видно: лишь несколько сверкающих троп, по которым обычно пробирались лодки, отражали голубое небо. С неизменно прямой спиной и заведенной назад рукой. Ее почему-то всегда так и тянуло коснуться. До зуда в кончиках пальцев. — Глава клана Лань, — негромко окликнул его Ваньинь, остановившись на расстоянии трех шагов от заклинателя. Лань Сичэнь, чуть помедлив, обернулся. — Прошу прощения за задержку. — Глава клана Цзян, — поклонившись ему в ответ, произнес заклинатель. Белоснежные одежды. Белоснежная кожа, от которой слепит глаза, потому что в Юньмэне в это время все уже загорели настолько, что, наверное, смуглее уже некуда. Если Ваньинь возьмет его за руку, его собственная покажется совсем темной. Мореное дерево на дорогом нефрите. На прекрасном лице светилась улыбка. Радостная, настоящая. Греющая изнутри, растапливающая оставленный постепенно отступающим страхом лед. — Цзэу-цзюнь. — Глава Цзян, — они оба повторили это, не в силах поверить, что произносили эти слова, обращаясь к человеку, а не образу из воспоминаний. И снова молчание. Они стояли и смотрели друг на друга, жадно выискивая взглядом малейшие изменения, которые могли произойти за эти два месяца. Глаза, прическа, руки, движения, голос, выражение лица. В груди билась птицей радость встречи, но они не давали ей воли. Не знали, что изменилось, каковы теперь границы. Говорят, если не видел друга год — считай, что уже не знаешь его. Они не виделись два месяца. Это больше, чем год. Это вечность. Когда все стало таким? — Ты приехал, — Ваньинь не выдержал первым. Слова — тихим выдохом облегчения. — Да, — Сичэнь улыбнулся шире, будто расслабился. Столь малая перемена, норовящая скрыться от чужих глаз. Откуда ей знать, что эти глаза уже давно не обмануть. — Один? — Не совсем. Со мной несколько адептов, но их уже увел твой управляющий. Я просто сказал, что подожду тебя здесь. — Как-то он легко согласился, — проворчал себе под нос Ваньинь, хмуря брови и чуть отводя взгляд. — Я бываю убедителен, — так странно. Неловкость никуда не делась, но дышать стало будто бы легче. Напряжение постепенно уходило, растворялось в воздухе, его уносило поднимающимся ветром. — Ага… Двое заклинателей стояли на причале, молча вглядываясь в лица друг друга. Они не виделись так долго, что не измерить. Хотя оба точно знали количество прошедших с последней встречи дней. Дней, проведенных в ожидании новой. С Северо-Запада дул набирающий силу прохладный ветер — благословение в такие жаркие дни. Солнце близилось к зениту, сокращая тени, заставляя людей прятаться по домам, чайным, влезать в многочисленные озера, сбегать в тень леса. Скоро все местные водоемы будут заполнены адептами, мечтавшими о прохладе с раннего утра. — Полагаю, нам не стоит тут стоять, иначе наш разговор, с чем бы ты ни прибыл, очень быстро станет достоянием общественности. Ты голоден? — Нет, но от чая бы не отказался. — Тогда пойдем. Цзян Ваньинь жестом пригласил следовать за собой, направившись в глубь резиденции. Отовсюду доносился смех адептов, их задорные крики, громко звучащие планы на день. Те, что проносились мимо, при виде двух Глав замирали, почтительно кланялись им вне зависимости от собственного внешнего вида (некоторые так и оставались раздетыми по пояс после тренировки), и, стоило заклинателям пройти мимо, ответив на приветствие, отмирали и бежали дальше, о чем-то активно перешептываясь. Цзян Ваньинь давно бы накричал на них или прогнал обратно на плац в качестве наказания, но ему сейчас было не до этого: рядом с ним шел Лань Сичэнь. Настоящий. Хотя грозный взгляд никуда не делся. — Ты не сообщил, что приедешь. Я не ждал тебя так скоро, — вообще не ждал, если подумать. Лишь хотел увидеть и выискивал возможность отправиться в Гусу самому. Кто бы мог подумать, что Лань Сичэнь явится в Юньмэн лично. — Что-то срочное? — Определенно, — серьезно произнес Лань Сичэнь, глядя перед собой. Цзян Чэн бросил на него настороженный и хмурый взгляд, но промолчал. Серьезные вещи должны обсуждаться без лишних ушей. Подойдя к своему кабинету, в котором Цзян Ваньинь проводил все время, не занятое адептами или несколькими часами сна, которые частенько проводил тут же, он отворил дверь, приглашая заклинателя внутрь и закрывая ее за собой, прежде шепнув что-то проходящему мимо адепту. — Располагайся. Чай скоро подадут. — Спасибо. — Так… Какое дело тебя привело? — Ваньинь чувствовал себя неловко. Впрочем, как и каждый раз при их встрече. Старался не показывать, вести себя серьезно, но какая-то бешеная радость, бьющаяся внутри, отчаянно этому мешала. — Чрезвычайно срочное и важное. — И? — глядя на улыбку человека напротив, Цзян Чэн начал подозревать, что здесь что-то не так. — Глядя на тебя, я начинаю бояться, что, если я отвечу, ты меня выгонишь из Пристани Лотоса без права посетить ее вновь. — Я не стану тебя выгонять, — вздохнул Цзян Чэн, — но больше не пытайся меня разыграть, я думал, что-то случилось. — Хорошо, — Сичэнь вновь задержался взглядом на чужом лице, немного нахмурил брови. — Ты выглядишь уставшим. Что-то произошло? — Ничего, кроме моего клана и адептов, — у Цзян Чэна была исчерпывающая словесная характеристика этих адептов, но озвучивать он ее не стал. — Ты как-то сказал, что середина лета — прекраснейшая пора в Пристани Лотоса. Я не мог ее пропустить. Это одна из причин моего визита, — чуть склонив голову набок, произнес Сичэнь, продолжая всматриваться в черты и движения Ваньиня. Усталый взгляд, тени под глазами, морщинка меж бровей, которую так и хочется разгладить, потому что еще немного — и это перестанет быть возможным. — Есть еще? — Цзян Чэн сел за чайный столик напротив Лань Сичэня, оправляя одежду, и без того находившуюся почти в идеальном порядке. Пусть до Первого Нефрита ему еще далеко. — До меня дошли слухи, что Глава клана Юньмэн Цзян так погряз в работе, что выходит из кабинета лишь чтобы гонять адептов до изнеможения, и покидает плац, только чтобы вернуться в кабинет. — Какие интересные слухи. Я думаю, что даже знаю их источник, — Ваньинь едко усмехнулся, смотря в сторону, начиная непроизвольно проворачивать кольцо пальцами. — Молодой господин Цзинь заботится о тебе. — И поэтому разбалтывает все всем подряд? — Он сказал Вэй Усяню, — Цзян Чэн поморщился. — Тогда передай ему, что, когда он снова явится в Пристань, я ему точно сломаю ноги. Чтобы по чужим кланам не шастал. — Думаю, он тебе не поверит. — Значит, придется доказать. — Цзян Чэн. — Что? — Я рад тебя видеть. Ваньинь замер. Чужая улыбка и пристальный взгляд напрочь вымели все мысли из головы. Раздражение исчезло, будто его и не было. Цзян Чэн не чувствовал своего дыхания, если он вообще дышал. Где-то вдалеке были слышны крики соклановцев, резвящихся в озерах, стрекот полуденных цикад, звон мечей особенно упорных адептов. В комнате было тихо. Гулкое биение сердца заглушало все звуки, и Ваньинь лишь отчаянно надеялся, что его не слышал Лань Сичэнь. Потому что мог бы. — Я… Договорить Цзян Чэн не успел: в этот момент раздался стук в дверь: один из адептов принес чай. Аккуратно поставив поднос на столик перед Главами, он поклонился и вышел, вновь оставив их наедине. Тихие, немного торопливые шаги удаляющегося адепта. Разливающийся в воздухе тонкий цветочный аромат чая и свежести. Сичэнь потянулся наполнить пиалы, видимо, заметив, что Цзян Чэн где-то не здесь. И, очевидно, решил, что этого мало. — Это и есть мое срочное и важное дело. Я приехал к тебе, Цзян Чэн. Это были просто слова. Очевидные, если задуматься. Очевидные для обоих в любую из встреч. Даже на собрания Глав кланов или совместные охоты они приезжали друг к другу. Очевидные… Но почему-то такие неожиданные. Каждый раз особенные, искренние, немного неловкие. Осознав, что уже довольно долго неотрывно смотрит в чужие глаза, Цзян Чэн смутился окончательно, отвернувшись и надеясь, что горящие щеки не такие красные внешне, как ощущаются. — Ты надолго? — спросил Ваньинь, с трудом переводя взгляд на Сичэня. — Пока не выгонишь, — во взгляде ореховых глаз мелькнуло что-то похожее на неуверенность. Как будто Цзян Чэн вообще мог его откуда-то выгнать. Это почему-то заставило улыбнуться, смывая все былое смущение. — И через сколько дней мне нужно выгнать Главу Лань из своей резиденции, чтобы его клан не развалился на части? Лань Сичэнь усмехнулся, и, вздохнув, произнес: — Неделя. — Понятно, — только и смог ответить Ваньинь. На самом деле, он не знал, чего в душе больше: радости от того, что времени так много, или печали от того, что так мало? Он тряхнул головой, прогоняя эти мысли. В конце концов, о большем он не смел просить, сам понимал, что это невозможно. Неделя… Разве это не самый долгий срок, который они могут провести вместе? Цзян Чэн усмехнулся нелепости собственных мыслей. Когда они виделись в последний раз, Цзян Чэн пробыл в Облачных Глубинах всего несколько часов. И только один из них — наедине с Лань Сичэнем. Тогда они просто молчали. Так время шло медленнее. В Облачных Глубинах даже природа обладает каким-то своим совершенно особенным изяществом. Полянка, скрытая от глаз деревьями и кустарником, заросшая мягкой травой высотой с ладонь, укрытая ею, как одеялом. Мокрая от вечерней росы, серебрящей ее в белесо-голубом свете сумерек. Где-то тихо стрекочут цикады — похоже, даже они подчиняются здешним правилам. В это время в Гусу царит такая тишина, какой не бывает даже в ночном лесу. В этой тишине можно услышать чужое дыхание. Биение собственного сердца. Или все же чужого? Они стоят на расстоянии вытянутой руки друг от друга, оба смотрят в небо, наблюдая, как меняется его цвет, как зажигаются вкраплениями серебра звезды. Им так много хочется сказать, но они не находят слов. Молчание иногда передает больше, чем самый оживленный разговор. У них осталось меньше часа до очередного расставания на неопределенный срок. Вдох. Выдох. Шуршание одежд и травы под ногами. Теперь, чтобы коснуться, нужно лишь слабое движение навстречу. Протянуть ладонь, коснуться пальцев. Они не делают и этого. Смотрят друг другу в глаза, улавливая легкое движение воздуха от чужого дыхания на своем лице. В таком свете не видно цветов. Даже обычно светлые серые глаза кажутся почти черными. Сумерки — коварное время. В них видно хуже, чем ночью в свете звезд. Точно также, как в солнечном лесу не разглядишь того, что под ногами. До тех пор, пока солнце не скроют тучи. В этой темноте есть лишь светлые пятна. Кисти рук. Лицо напротив. Так близко и так далеко. Человек в белых одеждах, которые, кажется, сейчас излучают слабый свет. Это можно списать на заклинания, вшитые в легкую ткань. Но Цзян Чэн знает, что это не так. Сияет сам Лань Сичэнь и только в его глазах. Они так и не сказали друг другу ни слова тогда. Ни разу друг друга не коснулись. Лишь оба все также молча поклонились друг другу. Цзян Чэн отбыл в Пристань Лотоса, исчезая в ночи. Неделя — это вечность по сравнению с тем часом. Так много можно успеть сделать. Молчать, говорить, снова молчать. Пить чай, спускаться к озерам, быть может, устроить тренировочный бой, хотя Цзян Чэн зарекся драться с Лань Сичэнем еще зимой. Такой далекой зимой. — Как ты? — с последней его реплики не прошло времени больше, чем требуется, чтобы вдохнуть. Но путешествие в воспоминания всегда кажется долгим. — Сейчас — хорошо. — А вообще? — С каждым днем все лучше. Все еще тяжело, но это будто фоном, лишь иногда, когда вспоминаю. Я стал больше замечать вокруг. Чувствую, что постепенно возвращаюсь к себе. — Я рад. В последнем письме ты говорил, что вновь взялся за кисть? — Давно не практиковался. Ощущение, будто руки не мои, — Сичэнь улыбнулся, отпивая из пиалы. — Хороший чай. — В такую жару лучше не найти. — Это правда. Вновь воцарилась тишина. На этот раз уютная, успокаивающая. В комнате слегка потемнело: солнце скрылось за облаками, которые несло северо-западным ветром. Возможно, скоро здесь будет гроза. Хорошо для земли и озер, но после еще дня два будет не продохнуть из-за плотной жаркой влажности, которая повиснет в воздухе видимым даже в полдень туманом. — Ты сегодня немногословен, Цзян Чэн, — ровным голосом, будто невзначай сказал Сичэнь и вновь наполнил обе пиалы. — Разве? Помнится, в прошлую нашу встречу и ты соловьем не заливался, — усмехнулся Ваньинь, склоняя голову чуть набок. Лань Сичэнь слегка прищурил глаза в ответ. — Тебе нужно вылезти из кабинета куда-нибудь кроме тренировочного поля хоть на денек. — Видишь это? — Цзян Чэн кивнул на документы, заваливающие стоящий в отдалении рабочий стол так, что казалось, стоит добавить еще один — вся гора рухнет на пол. — До вечера, похоже, не управишься… — задумчиво пробормотал Лань Сичэнь. — До вечера? Я эту кипу, хорошо, если за двое суток прикончу, так еще сверху добавится. — Могу помочь. — Хочешь влезть в секретные бумаги чужого ордена? — Цзян Чэн попытался придать строгости тону, но играющая в глазах улыбка сдавала его с потрохами. — Секретные можешь оставить себе, а с остальными я разберусь. Не хочу, чтобы все то время, что я буду здесь, я мог лицезреть лишь твою фигуру, склоненную над документами. Цзян Чэн сосредоточенно проворачивал в пальцах простую белую пиалу из фарфора, которому было далеко до звания «тонкой работы высшего качества». Цзян Чэн ценил красоту, но видел ее скорее в обычных вещах, в мелких неровностях и шероховатостях, неточностях. Они были ближе всего к природе, к жизни. В ней практически нет идеальной симметрии, к которой всегда так стремились люди. Настоящее не бывает идеальным. Так всегда думал Цзян Чэн. До тех пор, пока не встретил Лань Сичэня. Идеальная красота без единого изъяна, притягательная и теплая, гармоничная, но яркая, выделяющаяся. Кажущаяся эфемерной издали, но абсолютно настоящая вблизи. Из любого правила есть исключения. — Ну, хорошо, как знаешь. Ты сам об этом попросил, — чуть помедлив, согласился Цзян Чэн. Разошлись они только тогда, когда солнечные лучи окончательно перестали проникать в комнату. Само солнце еще не зашло за горизонт, но жара уже спала, а большая часть бумаг была разобрана. Ваньинь по началу боялся, что не сможет сосредоточиться, но с Лань Сичэнем оказалось настолько легко, что он не отмечал его присутствие как чужое. Впервые наличие другого человека не раздражало, когда он был занят работой. Скорее, та впервые не утомляла, а периодические вопросы и комментарии, произносимые тихим голосом, даже расслабляли. Он и не заметил, как прошло столько времени. Покончив с оставшимися бумагами, он, пользуясь тем, что его никто не видит, со стоном повалился на бок, распластавшись на полу и прикрыв глаза. Перед внутренним взором предстал взгляд смеющихся ореховых глаз, таких теплых. Сухое дерево в дождливую погоду — странная ассоциация, но почему-то кажущаяся очень точной. Улыбка и легкий смех, от звука которого — бабочки в животе. Будто резко падаешь куда-то, где тебя обязательно подхватят. Фигура Лань Сичэня, с улыбкой на губах читающего чью-то жалобу. Он не насмехался, нет. Он же Лань. Это улыбка неизменно добрая, греющая. Комментарии серьезные, но и в голосе слышалась улыбка. Она везде, как солнечный луч, вечерний янтарный свет, заливающий все вокруг. Цзян Чэн так по этому скучал. У него будет неделя, чтобы увидеть и услышать больше, запомнить и впитать в себя. Лань Сичэня уже нестерпимо хотелось увидеть вновь. Цзян Чэн вздохнул и поднялся. Нужно было дать гостю отдохнуть, а его не вполне уместные желания подождут хотя бы до завтра. Впрочем, ему самому отдых тоже не помешает.

***

Цзян Чэн сидел на ступенях с сосудом вина в руках и смотрел на дрожащую дорожку луны на воде, поблескивающую меж крупных лотосовых листьев. Теплая летняя ночь, практически безветренная и, вопреки дневным порывам, обещавшим грозу, тихая. Прерываемая только стрекотом цикад. Вино, привезенное ему из Гусу Сичэнем. Цзян Чэн догадывался, что не просто так, и у этого вина был вполне конкретный отправитель. Он поболтал сосуд в руке, усмехнувшись. Знаменитая «Улыбка императора». Обволакивающая теплом и ненавязчивым приятным вкусом. Ее было, за что любить. А еще она навевала воспоминания. Хорошие и те, которые хотелось стереть. Вытравить из крови, соскоблить с костей. Одни цеплялись за другие, тесно переплетая эмоции, превращая их в одну слитную волну из противоположных друг другу течений. Светлое становилось темным, темное — светлым, в итоге лишь плотным тяжелым комом застревая в груди, мешая дышать и расправить плечи. Сейчас было тяжелее, чем раньше. А может, легче. Это сложно понять, когда не знаешь, чего хочешь на самом деле. — Глава Цзян, — он даже не вздрогнул. Лань Сичэнь подошел так тихо, что человеческий слух не был способен уловить и шага. Но Цзян Чэн знал, насколько долго тот наблюдал за ним из тени. Интересно, как много он видел. А ведь ночь была уже глубокой. Вся Пристань Лотоса, не считая дозорных, видела десятый сон, что говорить об адептах Гусу Лань, прибывших со своим Главой. — Почему не спишь? — спросил Цзян Чэн без всяких церемоний. Они им не были нужны. — Не смог уснуть. — Опять сны? — Сичэнь видел, как напряглось чужое тело в ожидании ответа. — Нет, — «сложно уснуть, когда знаешь, что человек, о встрече с которым ты почти мечтал, находится так близко». — Мне ничего не снится с тех пор. — Хорошо, — облегченный выдох, опустившиеся расслабленные плечи. — Сядешь? Лань Сичэнь без слов подошел и пристроился на ступеньке рядом, тоже задержав взгляд на воде. Смотреть хотелось не на нее. Было неловко. Атмосфера была иной, совершенно отличной от дневной. Почему-то напряженнее, тяжелее. — А почему не спишь ты? — Я пью. Будешь? — Нет. — Знаю. Почему-то говорить было сложно, слова не шли в голову, заставляя бросать бессмысленные односложные ответы на такие же бессмысленные вопросы. Так бывало каждый раз, когда они встречались после разлуки. И каждый раз это судорожный поиск перемен друг в друге, попытка по взгляду и движениям определить, что у другого на уме, что он пережил за все время порознь. Почему взгляд серых глаз сейчас столь темный, почему обычно дерзкая волевая фигура выглядела так, будто на ее плечах неподъемный груз. — Что-то случилось? Ступени, на которых они сидели, почти соприкасаясь плечами, спускались к мосткам, бывшим сейчас почти вровень с водой. Интересно, как давно здесь был дождь? Затапливает ли их после ливня? — Не считая очередной головной боли с делами клана? — Допустим. — Ничего, кроме моей дурной головы. Спасибо за вино, кстати. Оно же от Вэй Усяня? — Он сказал, что тебе не помешает расслабиться. Расскажешь? — Нет. Цикады умолкли. Где-то вдалеке пищали совы. Цзян Чэн сидел, упершись локтями в колени, покачивал кувшин в руке и смотрел куда-то под ноги. От него веяло усталостью. Но это была не та усталость, которая появляется после тяжелого дня и трудной работы. Не физическая. — Ты не пьешь, потому что так же плох в этом, как и твой брат? — снова заговорил Ваньинь, с усмешкой поворачиваясь к Сичэню, облокачиваясь теперь только на одно колено. — Я хорошо переношу алкоголь. Но ты же знаешь о правилах. — О? Мне кажется, вы противоречите себе Цзэу-цзюнь! — попытка перевести тему была ясной, как день, но Лань Хуань решил не настаивать. — Неужели? — Откуда ты тогда знаешь, как переносишь алкоголь, если правила запрещают? Сичэнь лишь хмыкнул, чем вызвал чрезвычайно любопытный взгляд Цзян Чэна. Тот наклонился к нему и заглянул в глаза. Опасно близко. — Так ты пил? — обличительным тоном протянул Ваньинь, в упор смотря на Сичэня. Тот чувствовал его хмельное жаркое дыхание на своей коже. Лишь сдержанная улыбка в ответ. — Да ладно? Цзян Чэн казался донельзя пораженным. Он даже отстранился, широко распахнутыми глазами продолжая разглядывать фигуру в белом, будто видел ее впервые, и она появилась здесь только что из воздуха. — Быть не может! Юношеские приключения? — Что-то вроде, — все та же сдержанная улыбка, но взгляд искрился лукавством. — Дядя знает? — Нет. — Брат? — Знает. — Чтоб тебя, да ты просто обязан однажды выпить со мной! — Правила, Цзян Ваньинь. — Ты потерял возможность использовать их как отговорку буквально только что. И мы не в Гусу. — Соблюдение правил не зависит от места. — Тогда иди спать, а то я расскажу Лань Цижэню, когда приеду в Облачные Глубины, что ты бодрствовал после отбоя, — Лань Сичэнь, казалось, улыбнулся еще шире, отмечая, что в Цзян Чэне, стоило ему захмелеть, просыпался маленький ребенок, пытающийся казаться взрослым. Но взгляд его тут же посерьезнел. — Ваньинь. — М-м? — Тебе нужно отдохнуть. — Ты пытаешься уложить меня спать? Уже можно звать тебя мамочкой? — заклинатель криво усмехнулся и поднял на него немного мутный взгляд. — А ты уснешь? — Нет. — Поэтому я не пытаюсь. Хотя и думаю, что пора бы. — Я не уйду отсюда, пока не прикончу сосуд. — Сколько ты уже выпил? — Два, кажется. Это третий. — Это много. — Бывало и больше. — Наслышан, — Цзян Чэн вздернул бровь, но уточнять не стал. — Тогда что? — Думал позвать тебя на охоту. — С адептами? Только головная боль. Им полезно, конечно, но звучит как странный способ отдохнуть. — Только вдвоем. — Чего? — изумление читалось в его взгляде, даже немного протрезвевшем, также ясно, как и скептицизм. — Ты против? — Ты сейчас предложил отправиться двум Главам кланов без сопровождающих на ночную охоту. — Я рад, что ты понял. — А сам-то ты понял? Сичэнь лишь обезоруживающе улыбнулся, но Цзян Чэн готов был спорить, что глаза у того были хитрющие донельзя. — Ну так что? Хотя бы на три дня, как думаешь? — Сколько? Три дня? Ты как себе это представляешь? И на кого я оставлю клан? — Ну на кого-то же ты его оставлял, когда приезжал в Гусу? — Да, но… — Готов поспорить, ты давненько не выходил на ночную охоту в одиночку. Все печешься о своих адептах, выгуливая их, как курица своих цыплят, — он едко ухмыльнулся, откуда только взялось. — Это мои адепты. — Я понимаю, — он действительно понимал. Цзян Чэн радел о клане и адептах сильнее всех нынешних глав. Он слишком многое потерял, и как бы не возмущался и не отрицал, на самом деле искренне заботился о соклановцах и дорожил ими, как собственным племянником. Или лишь немногим меньше. — Но не растерял ли еще сноровку Глава клана Юньмэн Цзян, м? — Хочешь проверить? — сверкнул глазами Ваньинь. — Хочу. — Я-то думал, что Цзэу-цзюнь приехал любоваться пейзажами, так почему же он так стремится сбежать из моей резиденции? — Я прибыл в Пристань Лотоса не за пейзажами. Я приехал к ее хозяину. — … — Так что думаешь? Три дня охоты на нечисть в какой-нибудь глуши и без адептов… — Сичэнь вздохнул почти мечтательно, но голос его оставался столь же серьезным, сколь взгляд. — И с тобой. — Ты против? — …Нет, — Ваньинь отвернулся, посмотрев в сторону. — Тогда скажи, как будешь готов. Ваньинь, подумав, сделал крупный глоток вина. — Если я не вернусь, все будут знать, что это ты виноват. — В обратную сторону это тоже действует. — Мои адепты пойдут на тебя войной. — Неужели? Мне даже интересно, что ты скажешь после еще одного кувшина. Принести? — Не надо. Я трезв. — Я вижу. — Уже и пошутить нельзя. — Ты не ответил на вопрос. — Лань Сичэнь. — Цзян Ваньинь? — заклинатель уже совершенно не скрывал улыбки, почему-то очень ехидной. Развлекался. — Хорошо. — Я рад, — он выдохнул, будто бы даже облегченно. — Постарайся вспомнить о своем согласии утром. — Я не пьян, — сказал Цзян Чэн, вставая. Его речь действительно была твердой, а глаза — серьезными. Он лишь позволял пелене опьянения застилать его разум, потому что искал этого. Но для того, чтобы опьянеть по-настоящему, ему требовалось значительно больше. — Я вижу. — Не настолько, Лань Хуань. Я вижу ехидство в твоем взгляде. А еще понимаю, что ты хочешь помочь мне отвлечься. И знаю, что однажды ты вновь спросишь меня о том же, с чего начал этот разговор. — Да, спрошу. — Я не отвечу. — Я терпелив. — Будешь ждать вечность? — Если потребуется. — Почему? — Ты помог мне. Я хочу помочь тебе. — И все? — Цзян Чэн смотрел сверху вниз на все еще сидящего на ступенях заклинателя и покачивал кувшином, заставляя содержимое с приятным звуком прокатываться по стенкам сосуда. — Чтобы услышать ответ, тебе придется выпить еще три кувшина вина. — Тогда я могу и не вспомнить его. — Верно мыслишь. — Ты страшный человек, Цзэу-цзюнь. Я удивлен, что никто этого еще не заметил. — Ты заметил. — И поэтому ты тащишь меня на охоту без свидетелей, чтобы придушить у какого-нибудь деревца… — задумчиво протянул он, наигранно постучав себя пальцем по губам, глядя на небо. — Я не люблю душить. — Пробовал? — Приходилось. — Согласен, не самый приятный способ. Если соберешься убить меня, сделай это мечом. Лань Сичэнь на миг удивленно распахнул глаза, вздрогнув, но быстро справился с собой. Однако взгляд все же неуловимо изменился, став… цепким. — Что? — Кажется, пора поработать «мамочкой». — Хах, может, ты и прав. Сичэнь поднялся вслед за заклинателем, забрал из его горячих пальцев уже пустой сосуд, и они вместе пошли в сторону жилой части Пристани, разойдясь лишь возле дверей, ведущих в гостевые покои.

***

Утро встретило ярким солнцем, прохладой и абсолютной тишиной, которая почти звенела в ушах после вчерашнего дня. В Пристани значительно громче, чем в Облачных Глубинах. Здесь люди гораздо ярче радовались жизни, совершенно не ограничивая себя бессмысленными рамками. Оттого это было столь искренне и первозданно, что вызывало в душе волну радости. Лань Сичэнь привел себя в порядок и вышел из отведенных ему гостевых покоев. В пять часов утра вся Пристань спит. Те несчастные адепты, которых Ваньинь отрядил в помощь гостям, явно с удовольствием бы променяли такую честь на несколько часов в кровати. Они честно пытались сдерживать зевки и не показывать, что засыпают на ходу, но Лань Сичэнь все же сжалился над ними и отпустил, невольно вспомнив, как вели себя Цзян Чэн и Вэй Усянь, когда пребывали в Гусу Лань на обучении. На самом деле, зрелище, не лишенное очарования. Позавтракав и раздав небольшие инструкции тем четверым адептам, которых взял сюда с собой, Сичэнь отправился на прогулку. Утренний туман всегда имеет какой-то свой особенный запах. В Юньмэне он пах свежестью и тиной, травой и мокрым деревом. Он укрывал всю резиденцию, вплоть до макушек изогнутых крыш, заползал под мостки, обволакивая сваи почти над самой водой. Крупные листья лотосов, растущих здесь, кажется, в абсолютно всех водоемах, тенями выглядывали из подсвеченного солнцем тумана. Они набирали в себя росу, крупными каплями накапливающуюся в углублении, чтобы принести ее в жертву палящему солнцу, когда оно разгонит водяную дымку. Сичэнь направился к тем мосткам, у которых они с Цзян Чэном были ночью. В вечерней темноте, даже летней, можно было разглядеть лишь силуэты, поэтому вид, открывшийся Лань Хуаню сейчас, был столь завораживающим, что хотелось запомнить этот миг, остановить его и из раза в раз возвращаться. Мостки выходили далеко в широкое озеро. Не было бы преувеличением назвать его огромным. Оно почти сплошняком было укрыто бархатной зеленью со вспышками нежно-розового тут и там. Туман над водой не был слишком густым и стелился низко, позволяя оценить красоту и буйство красок. Вдалеке у самого горизонта виднелась неровная полоса гор. Небо было залито красками от ярко-розового и желтоватого до лазурно-синего, которые самым причудливым образом смешивались, играя в тонких облаках, ледяными дракончиками укрывавшими часть небосвода. Лань Сичэнь подошел к краю и, откинув полы ханьфу, сел в позу для медитации, заодно коснувшись рукой воды, почти достававшей до мостков. Теплая. Заклинатель огляделся и, не заметив кого-либо рядом, снял сапоги и закатал штанины выше колен, с наслаждением опуская ноги в воду. Приятная обволакивающая прохлада. Не привычный лед источника. Эта земля дарила любовь, и люди отвечали ей сторицей. Он достал спрятанную в рукаве флейту. Жилые помещения находились далеко от этого места, поэтому вряд ли он кого-то разбудит. Сичэнь приложил флейту к губам, обнял пальцами и заиграл. Простую, нежную мелодию, плавно перетекающую, разливающуюся над озером, разносящуюся по всей поверхности воды, несмотря на листья и цветы, заполонившие озеро. Он не вкладывал в нее духовную силу. В кои-то веки играл просто так. Солнце постепенно поднималось все выше, припекая, разгоняя туман, оставляя его прятаться под защитой листьев. Небо приобрело ровный бледно-голубой цвет. Лань Сичэнь играл долго, сменяя ноты, настроение, громкость. Чистая импровизация, мелодия, так легко ложащаяся под пальцы. Постепенно флейта замолкла. Вокруг осталась лишь тишина, прерываемая редкими криками птиц и нежным плеском воды, тревожимой Лань Сичэнем. Он спрятал инструмент, придержал концы лобной ленты, чтобы не испачкались, и откинулся назад, спиной ложась прямо на мостки, устремляя взгляд в небо. Здесь он чувствовал себя так свободно… Интересно, так ли чувствует себя Цзян Ваньинь, приезжая в Облачные Глубины? Напрягают ли его правила также, как раньше? Или он просто рад тишине и покою, который в Пристани днем с огнем не сыщешь? Особенно днем. По крайней мере, там он выглядит более отдохнувшим. Может, стоит высылать ему приглашения чаще? Сичэнь старался не думать о том, что на этот счет скажут ему дядя и старейшины. Впрочем, все это будет потом, а пока он намерен провести несколько дней далеко от забот главы. Это же просто, да? Он и сам уже очень давно не выходил на охоту в одиночку. Или в паре. Это заставляет испытывать непривычное предвкушение в ожидании приключения. Хотя было кое-что, что его тревожило. Не только то, что Цзян Чэн работает, не зная отдыха. Это поправимо, хотя Сичэнь подозревал, что придется либо идти на хитрость, либо просто заставить Ваньиня передать часть работы кому-то еще. Больше всего Сичэнь был озабочен вчерашней беседой. Причем не столько ею самой, сколько подавленностью Цзян Чэна. У Лань Хуаня были подозрения о причинах, но слабые и не подтвержденные. И заключались они отнюдь не в переутомлении. Сичэнь не собирался настаивать. У них обоих слишком много ран и шрамов, чтобы не знать значения слова «нет». Впрочем, последствия, вытекающие из запущенности ситуации им были известны не хуже. Сичэнь слишком увяз в собственных тревожных мыслях, не услышав шагов приближающегося человека, поэтому резко распахнул глаза, стоило тому заговорить: — Как неподобающе для Главы самого клана Лань — вот так развалиться здесь. А как же благопристойность? Разве правила не запрещают подобное поведение, м? В ответ на это Сичэнь просто окунул руку в воду и метко брызнул ему в лицо, вызвав недовольное фырканье. Поразительно. Он настолько привык к Цзян Чэну, что не улавливал его присутствия. Оно будто слилось с его собственным. Перестало восприниматься подсознанием как чужое, а духовной энергией — как опасное. Когда это успело произойти? Когда он успел довериться настолько? Смешно, ведь не так давно он был уверен, что больше не способен на подобное. Смешно и немного страшно. Ново для него. — Никогда не слышал, как ты играешь на ней. Просто так, я имею в виду, — Цзян Ваньинь опустился на мостки рядом с Сичэнем, одну ногу подогнув под себя, а вторую тоже опустив в воду, закатав штанину. Пришел он уже босиком. Продолжавший лежать Лань Сичэнь теперь видел только его спину, одетую в легкую лиловую рубашку, местами намокшую, надетую, видимо, на не успевшее обсохнуть тело, и теперь липнущую к коже. И разбросанные по спине еще влажные пряди полностью распущенных волос. Только что вылез из воды. Они и правда доставали ниже поясницы. Завораживающее зрелище, хотя Лань Сичэнь до сих пор не видел его лица. Возможно, он умрет от восхищения или чего-то еще, стоит Ваньиню обернуться. Рука сама потянулась ухватить прядь, скользнуть по ней пальцами. Гладкая, холодная от воды. Как можно прятать такие волосы в тугом пучке? Интересно, знает ли кто-нибудь из клана Цзян, что у их Главы такие волосы? В это было невозможно поверить, хотя Лань Хуань видел не впервые. Это ведь Цзян Чэн. Строгий, вспыльчивый и яростный… — Сичэнь? — Ваньинь, похоже, почувствовал прикосновение и оглянулся на заклинателя через плечо. О, Небеса. Лань Хуань резко отдернул дрогнувшую руку, выпустив прядь из пальцев. Отвел взгляд и сел, начиная с интересом изучать ближайший лист, наполовину утопленный в воде, лишь бы не смотреть туда, куда больше всего хочется. Те стебли, что были от мостков подальше, сильнее возвышались над водной гладью, и некоторые из них были сейчас почти на уровне глаз заклинателей. — И давно ты слушал? — С самого начала, — Ваньинь тоже смотрел вдаль, уперев руки в нагревающееся под солнцем дерево. — Вышел искупаться, пока еще не жарко. — Я не слышал тебя. — И не услышал бы. Я же юньмэнец. Вода — моя стихия, — Ваньинь не сдержал иронии в голосе, украдкой посмотрев на Лань Сичэня. Тот сначала улыбнулся, а потом негромко засмеялся, отвернувшись, вызвав недоумение у мужчины. — Что? — Нет, ничего, — все еще посмеиваясь, сказал заклинатель, почему-то очень тепло посмотрев на Ваньиня. Не говорить же ему, что первым, что пришло ему в голову, была водяная мышь? Хотя он скорее бобер. Такой же хозяйственный. Сичэнь резко согнулся, спрятав лицо в ладонях, и затрясся от беззвучного смеха. — Я тебя сейчас в воду спихну, если не расскажешь, — голос звучал будто раздраженно, но смущения в нем явно было больше. Видеть Лань Сичэня таким — смеющимся, прячущим в ладонях лицо, раскинувшимся на мостках или сидящим с опущенными в воду ногами, — было так необычно. Губы сами растягивались в улыбке, как ни сопротивлялся Ваньинь. В груди разливалось трепещущее тепло, хотелось и смеяться, и также прятать лицо, потому что от этой нежности в чужом взгляде, столь непривычной для Цзян Чэна, он совершенно по-детски терялся. — Цзян Чэн, если я скажу, ты меня не только спихнешь. Ты еще и позаботишься, чтобы я не всплыл, — Сичэнь на всякий случай вынул ноги из воды, чтобы было больше шансов сбежать. Хотя какие уж тут шансы. Бобры — опасные звери. — Да что!? — Цзян Чэн обхватил трясущегося от нового приступа смеха заклинателя за плечи и угрожающе навис над ним, встав на колени. — Ничего, А-Чэн, — он все еще пытался отдышаться и ярко, открыто улыбался, — я просто представил тебя, прячущегося среди лотосов в надежде, что тебя не заметят. Это довольно забавно, — это не было ложью, просто второй мыслью. Первой была мышь. Цзян Чэн на секунду замер, а потом медленно отстранился, все еще с подозрением поглядывая на заклинателя. Ведь на самом деле это так и было. Только прятался он ненамеренно. Стоило услышать первый перелив — просто застыл, уцепившись за сваю, чтобы не уйти под воду. У флейты сяо чистый и насыщенный звук, с каким-то собственным «весом». Такой ассоциируется с сильным и долгим ливнем после жаркого дня. — На этот раз прощаю, но в следующий — точно утоплю, — Ваньинь провел рукой по волосам, зарываясь в них, откидывая влажные пряди со лба и напуская на себя серьезный вид. Сичэню почему-то очень захотелось влезть в воду самому и никогда оттуда не выбираться. Он немного откашлялся, прежде, чем перевел тему: — Ты рано встал для человека, выпившего вчера три кувшина вина. — Я же говорил, чтобы напиться, мне этого мало. — Значит, ты все еще помнишь, что согласился пойти со мной на ночную охоту? — Помню, помню, — пробурчал он, отворачиваясь. Лань Сичэнь был уверен, что он улыбается, — раздам указания, и можно будет выдвигаться. — Сегодня? — Почему бы и нет? — Ваньинь тоже был рад вырваться. Он честно пытался скрыть нетерпение, но Лань Хуань догадывался, что так рано он встал именно из-за него. — Отлично. Они еще немного посидели, пригреваясь на начинающем жалить солнце. Судя по звукам, Пристань Лотоса потихоньку оживала: слышались голоса, стук дверей, плеск воды. Главе пора было возвращаться к своим адептам. Ваньинь вздохнул и уже собрался вставать, как его остановил чуть напряженный голос: — Я мог бы заплести тебя. Вот же… Ваньинь замер и прерывисто выдохнул, прежде чем обернуться и встретиться с пристальным взглядом светло-карих глаз. Фигура Лань Сичэня была едва заметно напряжена, но в глазах читалась просьба. Какая-то… хрупкая. — Ладно. Хорошо, — голос звучал ровно и будто бы беспечно, но слова вырвались слишком поспешно, чтобы можно было сказать, что мужчина спокоен. Цзян Чэн, немного суетясь, уселся поудобнее, опустив обе ноги в воду, предварительно закатав штанины повыше, отвел рукав рубахи, оголив смуглое предплечье, и снял обмотанную вокруг него длинную темно-сиреневую ленту. — Держи, — Сичэнь забрал полоску ткани из чужих пальцев, коснувшись их. Ваньинь едва слышно выдохнул. — Косы? — Да, только челку оставь, — Ваньинь привычным движением выхватил широкую прядь у левого виска и разделил ее на три — поменьше. Лань Сичэнь аккуратно прихватил их, начиная плести. Смольные, уже высохшие пряди в белых пальцах смотрелись росчерками туши на тонкой бумаге. Они легко ложились друг к дружке, явно привыкшие. Заплетя одну косу на две трети длины волос, Сичэнь взялся за правую сторону, безошибочно выбрав нужные пряди: они даже после воды были волнистыми. Это заставило улыбнуться. — Что? — услышав тихий смешок, напрягся Ваньинь. — У тебя волосы волнистые из-за кос. От нежности, с которой прозвучали эти слова, у Цзян Чэна перехватило дыхание. Сейчас он был как никогда рад, что Сичэнь не видит его лица. Лица не видел, но вот розовеющую скулу — да. Ваньинь так искренне и красиво смущается, когда думает, что никто этого не видит. В остальное время он сдержан, прячет смущение за злостью, раздражением. Поэтому такие моменты, как сейчас — особенно хрупкие. Лань Хуаню же, напротив, сейчас было так легко, что он готов был вечно плести и расплетать эти косы, лишь бы этот миг не заканчивался. Он и сам не знал, сколько времени мечтал прикоснуться к струящемуся угольному шелку. Кажется, с той самой зимней ночи. На затылке волосы еще не успели высохнуть до конца, Лань Сичэнь провел по ним пальцами, как гребнем, встряхивая и расправляя. — Может, оставить так? — Жарко будет. — Да, точно, — в голосе звучало такое явное и наивное разочарование, что Ваньинь с трудом не рассмеялся. Ну, может, с похолоданием он и сменит прическу. Адепты точно оценят. Придется гонять их с удвоенной силой, чтоб не расслаблялись. Сичэнь тем временем собрал волосы в пучок и обвязал их лентой, еле удержавшись от того, чтобы сделать бантик, и поднялся. — Готово. Саньду Шэншоу может с чистой совестью отправляться устрашать адептов. — Устрашать? Что ты сделал? — Ваньинь настороженно покосился на заклинателя, одной рукой ощупывая прическу. — Я пошутил, они и так рядом с тобой лишний раз вдохнуть боятся. — Что-то не похоже, — Ваньинь тоже поднялся, потянулся, смотря куда-то поверх надевающего сапоги заклинателя, и, дождавшись его, пошлепал мокрыми босыми пятками по уже горячим доскам. Чтобы кого-то устрашать, Саньду Шэншоу нужно сначала одеться. — Выступим ближе к вечеру, я думаю? — Да, так будет лучше. — В самую глушь? Есть у меня такая на примете… Было бы неплохо туда заявиться. — Сделаем так, как скажет Глава Юньмэн Цзян.