24 октября 2012
Целая вечность прошла прежде, чем она, наконец-то, оделась и за ней медленно, перед этим противно скрипнув, закрылась дверь. — «Пока милый, я буду ждать твоего звонка», — энергичное махание длинных пальчиков и ресничек, и обязательный воздушный поцелуй в конце. Также и энергично тряслись твои ягодицы, когда я насаживал их на себя. Обычно приятный голос на слух напоследок прохрипел, как при легкой простуде. Все же сорвала, что и неудивительно. Нет. Определенно, нет. Определенно не такое у меня должно быть настроение после спонтанного и жаркого, почти что звериного секса на рабочем столе. Чудодейственный сие процесс должен был из «раздражительное» сделать настроение «очаровательное» или даже «вдохновленное». По крайне мере, пересечь отметку «удовлетворительное» точно, когда не нужно никого пытать и убивать, чтобы поднять себе же настроение. Какого чёрта?.. И определенно во время сего процесса я не должен был представлять вместо этой прошмандовки Яну Шварц со своей аппетитной попкой и «больше-ничего-такого». Поэтому, когда за моей игрушкой закрылась дверь, я вздохнул не от удовольствия, а от облегчения и раздражения того, что она наконец-то ушла. Боль никуда не пропала. Ни физическая, ни головная. Ах-х, а так хотелось расслабиться. Вот она, обратная сторона правления: большинство твоих подчиненных — идиоты. Иногда в такие минуты разочарования так и складывается определенная мысль, что больше половины ада — это всё же прогнившие души, которые при жизни были никем или недальновидными кретинами, а меньшая часть — хитроумные и изворотливые, порой древние твари, жаждущие власти над этими кретинами, коем, естественно, причислен и я. Поставив стакан на стол, я с безразличным и самым отстраненным лицом наливаю себе янтарной жидкости. Отпив пару глотков и поджав губы, облизываю их, раздражительно и грустно хмыкаю. Задумчиво задираю голову, при этом откидываюсь на спинку кресла, всё ещё аккуратно вертя стакан с «Крейгом». Ну вот, очередная не запланированная неудача. Что-то я частенько стал расстраиваться из-за таких неудач, которые ожидаемые и не так страшны, что были до этого. Ведь теперь времени много, и никто не посмеет помешать. Я сделал всё для этого. Отправил психа-ангела и белку в чистилище, перед этим предусмотрительно направив их убить зубастого мудака по имени Дик. Только вот… с ними должен был стоять лосяра, а не мой ангелочек. Ну и здесь улыбнулась мне удача, а может, моя речь, что Саманта теперь «совсем одинок», так подействовала на него, что он не стал искать способ спасти брата и ангела и просто сдался? Начал спокойную жизнь, прям как и мечтал некогда. Тем лучше для меня, но присматривать всё же за ним стоит. Зная буйный нрав великана, он может начать действовать спонтанно, но предсказуемо. Он знает, что она у меня. Досадно, но этот промах мой. И Яну я вполне удачно успел перехватить и перенести в свой особняк. Интересно, что она сейчас делает? Ведь в Канисбее только ранее утро. А эта неудача… такая крошечная, если сравнить, что творилось с Винчестерами и с этим проклятым предателем Кастиэлем! Очередной тайник Люцифера оказался пустым — демонской скрижали там нет, так ещё и моих мальчиков прибило ловушкой. Хотя сами виноваты, могли и догадаться. Тайников ещё много, так же и не известных, и теперь времени тоже много. И никто не путается под ногами. А главное, пророк Кевин Трен — мой, что неимоверно греет мою душу. Возможно, она всё ещё спит, или ангелочек мой — ранняя пташка? Нужно ещё раз хорошенько переговорить с Мэг. Ах-х, приятная дрожь воспоминаний прошлась по телу, как перед глазами встал её окровавленный облик. Безмолвный облик. Она не кричит, пока. Мы оба понимаем, что это вопрос времени, когда она проиграет эту игру. Я не тороплюсь. В таком деликатном деле, как пытка, я очень люблю растягивать удовольствие. Сначала её ухмылка, которая превращается в тонкую линию бледных губ, чтобы не издать ни единого звука, когда её плоть режут и прожаривают до хрустящей корочки. Порой может вырваться смех, чтобы подразнить меня, что злит и возбуждает одновременно. Скоро они прекратятся, или будут вырываться через силу, чтобы всё ещё позлить меня, скоро будут лишь шипения и тихие постанывания, плавно переходящие в стоны боли и отчаяния, а позже — крики о пощаде. До последнего будет тяжело дойти вместе с Мэг, но тем интереснее, а времени та-ак много. А моя прошмандовочка знает все тайники Сатаны, впереди та-ак много разговоров на тет-а-тет. Если Яна всё ещё спит, то снова в одежде или без?.. Скомкав одеяло и показывая свою очаровательную попку с ножками? Ухмылка становится шире, только от одной мыли, что Мэг кричит о пощаде. А тело снова заводится. Может, я рано отпустил свою игрушку? Я не насытился, и настроение всё же хочется поднять до отметки «очаровательно». Хотя, пытки с Мэг снимут напряжение не хуже секса, её окровавленный облик, разбитое лицо, темно-бардовая струйка крови, сочащейся из её губы, глаз и носа снимут и головное напряжение, даря вдобавок душевное удовлетворение. Хотя бы один стон от боли, и я кончу физически и морально. Точнее, аморально. А если она уже проснулась? Может, мой ангелочек поднимет мне настроение? Я неволей скалю зубы и разом опустошаю весь стакан. Нет. Определенно, Яна, я хочу сейчас только тебя. Даже упорные мысли о Мэг с пытками не могут затемнить твои образы. Что уж говорить, трахая эту шлюшку, я думал о тебе, я представлял тебя. Чёрт возьми, мне, правда, интересно, что же ты сейчас делаешь? (почему мне это интересно?) Три недели, как Яна находится в моем особняке — в моем пристанище и в личном тайнике. Боже, ещё будучи человеком, я засматривался на этот особняк и мечтал, что когда-нибудь этот дом будет принадлежать мне. При жизни этого, конечно же, не произошло, но после смерти, только после ста пятидесяти лет жарки, порки и невообразимых пыток в аду, уже став рядовым демоном перекрестка, в 1863 году я вспомнил о былой мечте и, немедля, завладел этим особняком. Нападки времени не обошли его стороной: вместо былого величественного замка, я увидел развалины с черными дырами вместо окон, с разбросанными камнями вокруг, а чердак и выход на крышу со вторым этажом и вовсе были полностью разрушены веками. Но мне было плевать, сам факт того, что он все ещё стоял, пусть и в полуразрушенном состоянии, раззадорил меня, а мечта, чтобы дом принадлежал только мне, разгорелась с новой целью — восстановить и починить, любой ценой. Всё моё! Сколько денег и сил я потратил, чтобы сначала отреставрировать и внешне придать дому былое величие, а позже и внутри него. Скольким людям и даже демонам пришлось подправить память или убить, чтобы ни одна душа не знала об этом месте. Особняк находится в ста двадцати милях от Канисбея, в полной глуши, хотя и при моей жизни возле него никогда не было других домов. Если не считая деревушки в двадцати милях, где я часто бывал, и то пропала — одни чистые поля, а за ними горы. Это мой дом. Только мой. Именно там я скрывался от шестерок и всякого сброда Люцифера. Именно там залечивал свои раны и придумывал грандиозные планы, во мраке, сидя за своим письменным столом, смотря через отражение стакана с виски на огонь, полыхающий в камине. Пока я нахожусь в этом особняке, меня невозможно вычислить, как и само это место. Даже телефоны глючат, не позволяя опередить точного местоположения. Не зря же маменька научила меня паре трюков, как хорошо прятать вещи. Дом защищен и обезопасен, насколько это возможно при моем могуществе. А значит и ангелочек мой в некой золотой клетке, которую никогда никто не найдет. И сама она ни за что не уйдет. Громко хмыкнув, я задумчиво щурю глаза, смотря на солнечный блик, отражающийся в окне. Ни единная душа, кроме неё, пока. Хотя, о чем Яна может догадываться, об этом доме, об этом месте, что особняк значит для меня? Став моим — это была победа над человеческой жизнью, над воспоминаниями, над всей это никчемностью и жалостью, что я испытывал к себе, когда был человеком и смотрел с низа на этот дом. Теперь я — Король. Теперь я получаю всё, что только захочу. И этот особняк был первым, я захотел — я получил. И впредь всегда будет только так. Теперь я смотрю свысока с этого самого особняка. А сейчас, я очень хочу тебя, Яна Шварц. Также отодрать, как эту шлюху двадцать минут назад. И причем оказывается о-очень давно. С чего же всё началось? Примерно недели две назад. Ах-х, да, мне очень захотелось узнать, остался ли шрам на её животе. А если и остался, то какой формы и большой ли? Как она там сказала, что Кастиэль-левиафан чуть насквозь её не пробил? Что ж, шрам не остался, как неудивительно, её животик совершенно девственно чист. А кожа нежная, еле покрываемая мурашками от моих пальчиков, а губы горячие и упругие, дыхание сладко-спокойное… Потом мне снова захотелось почувствовать её кожу под ладонью. Услышать тихое дыхание. Я сам не заметил, как за несколько ночей это стало неким ритуалом. Перед самой тьмой, когда вечерний свет затухает, я прихожу в её комнату, чтобы увидеть, понаблюдать, как грудь вздымается и отпускается, почувствовать мурашки и мимолетную дрожь от прикосновения моей руки. Чувствовать, как они медленно пропадают, а губы приоткрыты, чуть громче выдыхая, чувствуя меня всем телом. Чуть громче вздох во тьме — и плоть начинает полыхать. И каждый чёртовый раз Яна спит в одежде. Это неимоверно бесит! Громкий и досадный смешок вырывается из моих губ. Злобная ухмылка не сходит с моего лица, пока янтарная жидкость наполняла прозрачный стакан. Неужто привычка от той жизни? В грязных мотелях, в вонючей Импале и в захламленной лачуге Бобби Сингера. Чтобы мальчуки не увидели ничего лишнего, не так ли? Интересно, с кем из братцев-акробатов она переспала? Небось, с «душкой» Сэмом. Даже невооруженным глазом было видно, что с дылдой у неё отношения были куда лучше, доверчивей, ближе, интимней… Рука сильней сжимает стакан. Какого же чёрта, ни в одной из этих проклятых ночей я не взял и не трахнул её? Как это делал, например, Саманта или даже бельчонок, а может и сразу они оба — Яна же без ума от гребаных Винчестеров! Пару глотков приятно обжигают горло. С чего же всё началось? Всё началось с девственно мерзкого поцелуя, которым меня наградила Яна, когда скрепляла сделку. Именно тогда я впервые возбудился из-за неё. До этого были только скользящие и уходящие мысли, сразу же гаснущие в её ненависти, как врагу ко мне. Засело у меня в голове, словно какая-то болезнь и медленно поражающий мой мозг, что вместо всех тех прошмандовок, с которыми я развлекался, после ночных посещений, я видел её, я представлял её. Видения каждый раз были яркими и почти реальными. И сопротивляться бесполезно, всё равно возвращаюсь к ним. Потому что мне нравится видеть её. Облизывая свои губы, перед взором вспомнилась картина, как одна из шлюшек в разгаре процесса прелюдий нагло развернулась ко мне спиной и медленно, дразня и сладко мучая, начала тереться сквозь одежду своей задницей, об мой возбужденный член, накаляя до предела. И я видел её, моего ангелочка. Боже, если я потрусь об её попку даже через брюки, то обязательно кончу только от пары движений. Так почему же это не проверить прямо сейчас?.. Я же Король и получаю всё, что хочу, а Яна уже моя. Только подойди и руки протяни. И всё, что меня останавливало — это её дремлющие, пока, силы, которые я хотел сначала проверить, разобраться во всех заковырочках и подвохах. Сначала сделать дело, а потом веселиться до глубоких ночей. И ничего страшного, если мы немного (пока не надоест) повеселимся для начала. Это даже к лучшему, бьюсь об клетку Сатаны, что после моих пыток ты «сломаешься» окончательно, что потом и всё желание может пропасть только от одного твоего вида мученицы, что с тобой станется. А так даже будет интересней с тобой поиграть, пока ты ещё можешь надеяться, что спасение реально, пока на твоих глазах грязно-розовые очки. Это будет забавно. Мгновение — и папочка дома. Обойдя свой кабинет быстрым взглядом, делаю последний глоток и откладываю стакан на рабочий стол. Из двухметрового окна покрытым черным деревом было видно по тени дома, что солнце ещё не оторвалось от горизонта и медленно поднималась ввысь. Чуть прищуриваю глаза, смотря на позолоченные каминные часы с лежачим ангелом, играющим на трубе. 6:49 Так ангелочек мой ранняя пташка или нет? Спишь ты или нет, плевать. Я уже прекрасно знаю, чем мы сейчас займемся, даже если придется потревожить твой дивный сон. Перед тем, как выйти из кабинета, я снимаю пальто и аккуратно кладу его на кожаный коричневый диван, который стоит слева от двери, и подправляю рукава пиджака, смахивая с ткани еле заметную пыль. Дверь издает скрип, но он не был мне противен, так скрепят двери только в старинных замках, что приятно щекотало моё самолюбие каждый раз, когда та открывалась. Я не стал перемещаться сразу к ней в комнату. С тех пор, как Яна здесь живет, появился лишний повод пройтись по коридорам особняка и полюбоваться им изнутри. Прям ностальгия по тем временам, когда дом был полностью отреставрирован, и я просто гулял по нему. Держа в руках стакан с излюбленным напитком, ходил, тогда ещё по пустому замку и представлял, как в той или иной комнате будет смотреться картина или прочий интерьер. В каждой комнате этого особняка я подбирал скульптуру, картину, мебель, обои, полы, какую-нибудь незначительную безделушку — всё. Но не всегда получалось, как хотелось, как представлялось в моем воображении изначально. Иногда настроение, в котором я прибывал, кардинально меняло интерьер комнаты. Взять, например, комнату с восточной стороны особняка на первом этаже. Сейчас мне нафиг не сдалась комната в китайском стиле для медитации, да и тогда, в принципе, тоже, но было такое настроение, вдохновение, да ещё та прошмандовочка. Я не помню, как её зовут, и уж тем более, как она выглядит, но горловой минет она делала потрясающе и, то, что была помешана на всем, что каким-либо образом было связано с Китаем, в памяти держится до сих пор прочно. Часами могла об этом болтать. Хотя, неважно, зал для медитации в китайском стиле вышел превосходно. Красные бумажные люстры с распускающими ветками дерева на фоне, гармонично смотрятся с обоями горчичного цвета с деревьями и розовой листвой сакуры на нем. Обшивка пола и потолка черным деревом, с чередованием красным цветом обоев. И элементы интерьера, разумеется, всё на месте: китайский столик с чайным набором и несколько подушек посередине просторной комнаты, а так же по бокам бумажные ширмы. Лишь окна с дверью не совсем вписываются в общий стиль, но смотрится всё также превосходно. Широкие двухметровые окна, покрытые черным деревом, отрывают великолепный вид на горы, а во время рассвета комната полностью освещается солнечным светом. А деревянная темно-коричневая дверь с золотыми ручками, пусть и не бумажная и совсем непрозрачная, но раздвижная, что в первое время приводило меня восторг. Раздвигая эти двери, словно попадаешь в другой мир, что не раз радовало моих глаз, поэтому комната осталась без каких-либо изменений. Только в одной комнате я знал точно, до крошечной мелочи и детали, как она будет выглядеть. И никакое настроение не могло повлиять на вид и интерьер моего кабинета. Обширная комната на втором этаже, которая ровно находится в середине особняка. Окна выходят на северо-запад, откуда можно увидеть прекрасные закаты заходящего солнца утопающего в лесу. Именно густой сосновый лес, который находится примерно в пяти километрах от дома, открывается перед взором, а за ними еле заметные горы, отчетливо их можно увидеть только при закате и невозможно при пасмурном дне. Если зайти в комнату, то в глаза сразу же бросаются два высоких двухметровых окна, покрытые черным деревом, а на них темно-зеленые шторы с золотыми краями ниток. Кабинет был сделан преимущественно в темных тонах. Пол покрыт темно-коричневым паркетом, которого большую часть закрывает круглый ковер красно-бардового цвета с черными узорами из шелка ручной работы. Если начать слева и так по кругу, то следующим идет мой классический рабочий стол из дуба коричневого цвета. Ах-х, прям в точности, как и хотел, особенно на нем я люблю проверять контракты сделок. Кстати, как раз парочка завалялась, в ближайшем времени нужно будет ими заняться. И позади на большую часть стены картина Джозефа Райта «Фейерверк. Замок св. Ангела»*. Почему-то именно эту картину я представлял в своей комнате, хотя оно и понятно, она прекрасно вписывается в мой мрачный уголок своей же мрачностью — темное дерево, здания по бокам, еле заметное озеро, если бы не тот самый фейерверк от ангела, и вот уже оно притягивает своим неким светом. Копия, разумеется, но очень качественная, не каждый эксперт это определит. А рядом со столом глобус-бар, с изображением карты семнадцатого века, где внутри пару бутылок не меньше тридцати лет выдержки виски, вместе с прозрачными стаканами наготове. Далее окна, а в проемах между ними шкаф с одеждой и отдельно в следующем проеме с книгами, наиболее нужными мне. Абсолютные разные: от классической итальянской литературы пятнадцатого века до древних записей Еноха. И самое любимое, и без чего я не мог представить своего кабинета — камин. Большой, черный гранит, с вырезанными на нем узорами, мраморная обшивка бежевого цвета, подчеркивая края — и это очарование прямо напротив моего стола. Сколько раз я сидел за своим столом, контракт лежит передо мной, почти проверенный, в руке неизменный «крейг», а мои глаза устремлены на камин, в котором языки пламени танцуют причудливый танец, замораживая и зачаровывая душу, в глазах отражение манящего пляса огня, а на языке и губах блаженный вкус янтарного напитка. И над этой элегантной красотой, на которой красуется также позолоченные часы в виде ангела играющего на трубе и широкое зеркало в двадцать сантиметров в высоту, висит мой портрет. Ох-х, сейчас и не вспомню, как зовут того мальца, который нарисовал мне портрет в аду. Забавно, продал свою душу в шестнадцать лет, чтобы стать великим художником, а умер от простуды в восемнадцать. Хоть он и не стал великим, а его малочисленные картины, нарисованные в начале девятнадцатого века, разошлись по всему миру, как творение неизвестного художника, а рисовал он действительно прекрасно. И стал бы великим, но, увы и ах, судьба злодейка. Мой живописный портрет в профиль, где я сижу на троне и смотрю вдаль, но если присмотреться — глаза опущены, а на моей голове возвышается корона, вышла великолепно. Картина также удалась мрачной, тени так красиво легли на мои очертания лица и приоткрытые губы, и на бардовый фон, от языков пламени, что если даже не присматриваться, то и не сразу можно понять, что на портрете я. Только по одежде, ведь на картине я излюблено преданно в черном костюме. После камина с левой стороны кожаный коричневый диван, а справа от камина такого же цвета и фасона «честерфилда» кресло с высокой спинкой и ручками. Да-а, именно так я представлял свой кабинет, свою комнату, никак иначе. И перед последней дверью её комнаты, которую я выделил ей лично, в голове так и кричали мысли в эйфории: «Всё моё! Всё моё! Моё! Моё!» МОЁ! Дверь тихо скрипнула и взору отрылась пустая комната залитым утренним светом, который освещал неубранную кровать. Губы еле приподнимаются на секунду в усмешке. Значит, всё же ранняя пташка. Не прикрывая двери, глухие шаги, не прибавляя темпа, зашагали по направлению к лестнице. Время и семи нет, так что посмею предположить, что ангелочек мой встала совсем недавно. Наверняка подушка ещё теплая. А что делают нормальные люди после пробуждения? Верно. Идут завтракать или в уборную. Если кухня и столовая — одни в особняке, то уборных порядком больше одного десятка. Но я не чувствую её присутствия на моем этаже. Так, а если она пошла в душ, (Приятная и еле колющая волна трепетного удовольствия проходит от кончиков пальцев к самому паху. Боже, будь она в душе, и не нужны никакие прелюдии. Трахну её прямо в душевой кабинке.) то точно не на втором этаже. Сначала проверю кухню, если её там нет, то по-быстренькому найду Яну в одной из ванной или уборной. Желательно полностью обнаженной или прикрытой небольшим полотенцем. Преодолев лестницу, не замечаю, как прибавляю шагу, и только мой четкий взгляд боковым зрением замечает движение в соседней комнате слева от себя. Её движение. Резко даже для себя останавливаюсь, тихонько, чтобы Яна раньше времени не заметила меня, заглядываю в зал. Губы снова трогает усмешка. В этой комнате, где её окружают высокие и широкие шкафы и полки книг, мой ангелочек выглядит почти миниатюрной. Замечаю, на одной полке, на уровне её груди, дымящую кружку, из которой она тот час делает пару глотков, что после долетает до моих ушей её удовлетворенный вздох. Разряд возбуждения пробегает по итак раскаленному телу. В руках она держала какую-то книгу в зелено-бледном переплете, своими двумя пальчиками перелистывая первые несколько страниц. Она стояла ко мне спиной, и я не мог видеть её лица, но точно представил, как она внимательно вчитывается в текст, как чуть прищуривает взгляд, а на лбу проявляется небольшая складка линии от напряжения, как на лице появляется сосредоточенность или озадаченность, от непонятных для неё рукописей. Если, конечно, Яна открыла книгу на непонятном ей языке. Их здесь достаточно, что сам сейчас не отвечу точное число. Вероятно всё же второе, потому что она закрывает книгу, аккуратно убирает обратно и сразу же берет другую, только теперь в красно-алом переплете. Так вот оно что, лапуля облюбовала мою домашнюю библиотеку. Большую её часть, вторая же находится на втором этаже. Ну и там она, естественно, была, но предпочла остановиться здесь. Хотя чем ей ещё заняться, пока я её не беспокою? За эти неполные четыре недели я наведывался к ней только по ночам, а моя дорогая, спя сладким сном, и этого не знает, может, и вовсе считает, что я про неё забыл. Коротает время за книгами и телевизором в основном. Однако… может, она поинтересней убивает время? И выходила ли милая Яна из особняка? Осмелилась ли? Или она так напугана, что не посмела? Мне срочно нужно увидеть её лицо и глаза — там ответы на всё вопросы. Яна снова берет стакан в руки, один большой глоток, не глядя, убирает обратно на полку. Аккуратно вхожу в комнату, дверь не посмела скрипнуть. Ещё один тихий шелест страниц раздается в комнате. Что-то интересное или хотя бы понятное глазу? Она так увлечена, что даже не замечает моих старательных глухих шагов. Уверен, пройдись я табуном, Яна заметит меня, только если я произнесу какое-нибудь слово или хотя бы издам какой-нибудь звук. Ах-х, мне только громче вздохнуть, и ты сразу поймешь, кому принадлежит этот томный вздох от желания. Желание, которое ожидает прямо передо мной. Позади Яны и преградой к ней мне стоял темно-зеленый диван. Чем я ближе, и её очаровательная попка скрывается за ним. Медленно обхожу его с правой стороны от неё. И перед тем, когда Яна уже бы увидела (почувствовала) меня боковым зрением, я с обаятельной улыбкой, нарочно громко, произношу: — Доброе утро, ангелочек мой! А у неё быстрая реакция. Пожалуй, я не закончил своё пожелание, как на «ангелочек мой» на меня уставились два огромных и испуганных серо-зеленых глаза. А моя улыбка постепенно превращалась в оскал. Яна молчит. Взгляд встревожен и даже не пытается скрыть, хотя наверняка не может, но пытается воспротивиться. Потому что буквально через секунд пять она, быстро глубоко вздохнув, проговорила без моего энтузиазма. — Уже не доброе, — убирает книгу на полку, которую до этого крепко сжимала в руках. — И я не, — Яна осекается всего на секунду, но уверенно закачивает, — твой ангелочек. Не называй меня так. Она стоит ко мне лицом и смотрит на меня, будто следит, чтобы я больше ни шагу к ней сделал. Серьёзно, лапуля? Упрямство и в штыки? Каких ж ты плохих привычек понабралась от этих нехороших Винчестеров. Я с радостью готов заняться твоим воспитанием, непременно. Ох-х, ну и крутизна от её «бесстрашного» взгляда, которую золотце моё выдало через силу, заставляет меня уже испытывать дискомфорт ниже пояса. Не моя? Оу, сейчас я тебе наглядно покажу, что это не так. — Я готов показать обратное. Только попроси, и контракт мигом появится у тебя перед глазами, лапуля. И я буду называть тебя так, как пожелаю, понятно, — намеренно, будто пробую, смакую на вкус, ведь они так сладки, выделяю следующие слова: — ангелочек мой? Твое упрямство до добра не доведет. Снова молчит. Всё те же «бесстрашные» глаза, ну чуть внимательней к тебе присмотреться, и твоё тело выдает тебя. Губы плотно сжаты в тонкую бледную линию, чуть подрагивают. Твои кулаки дрожат, и вовсе не от ярости. Отчаяние уверенно ломает твою фальшивую маску бесстрашия. Чуть прищуриваю глаза и любопытно наклоняю голову в бок. — Не слышу ответа, ангелочек. — Понятно, — бездушный ответ. Ничего ты не поняла. Пока. — Чудно, — хмыкнув, делаю пару шагов к ней и сразу же с её стороны пару шагов назад. Но не обращаю на это внимание. Убегать вздумала? Бесполезно. — Как спалось, дорогая? Надеюсь, твоя комната тебя устраивает, и ты чувствуешь себя комфортно. Хотя, если учесть, с чем тебе сравнивать, ты должна спать очень сладко. И правда. Ты спишь так сладко, что хочется нарушить твой сон самым бесцеремонным и грязным образом. И теперь, когда-нибудь, я обязательно это сделаю. Яна возмущенно щурит глаза и хмыкает, как будто я сказал какое-то оскорбление в её адрес. Прежде, чем заговорить, она, прикрыв на несколько мгновений глаза, покачала головой проговаривая: — Кроули, только от одной мысли, что этот дом принадлежит тебе, меня тянет блевать, не то чтобы чувствовать себя здесь комфортно. И я бы спала, как ты выразился, намного слаще, если бы ты не прихо… Мгновенная тишина, которая нарушится моим смехом. Она резко замолкает и с нарастающим ужасом смотрит на меня. Маска бесстрашия разбилась вдребезги. Осознание накрывает мгновенно, что я не сдерживаю насмешливую ухмылку и засмеялся вслух. До чего же плохое притворство может привести, лапуля. Попалась, как ребенок, ей-богу, это забавно. Даже немного жаль, что своими криками и слезами ты всё испортишь. А ведь настроение подняла, чего же ты ещё можешь сделать мне приятного?.. — «… приходил по ночам?» Ты это хотела сказать? — всё ещё смеясь, проговорил я. Яна была словно в оцепенении, ручки, которые уже не могли сжиматься в кулаки, дрожали. Воспользовавшись моментом её замешательства, я быстрыми шагами подошел к ней и схватил за руку, притягивая к себе. Она попыталась увернуться, прежде чем поймал её подбородок и чуть жал, чтобы смотреть ей прямо в лицо. — Так ты не спала? — выдыхаю ей прямо в губы от сдержанного вожделения. Яна сильно дергает головой, пытаясь освободится от моей хватки, но я лишь сильней сжимаю ей щеки, что её чуть аппетитные губки сложились в трубочку. — Что ж, притворятся спать у тебя получается намного лучше, чем врать, ангелочек мой. — Отпусти меня! — дерзкие и жалкие попытки, на которые я не обращаю внимания. — Так вот почему ты всё время спала в одежде, — хриплый смешок выпадает из меня, что я чуть ли не от умиления на секунду прикрыл глаза. — Ты думаешь, что если бы я захотел большего, меня бы это остановило? Очень наивно, лапуля, даже для тебя. — Нет, мерзкий ты извращенец, это для того, чтобы весь кайф тебе обломать! — прошипела Яна сквозь сложенные губы. Она второй свободной рукой сильно толкает меня. Отпускаю её из объятий на секунду, чтобы снова поймать, но на этот раз заломить ей руки за спину и прижать к спинке дивана, да так, что она наклоняется, и её попка упирается прямо в мой каменный член. То, что нужно. — Только ли мне солнышко? — хрипло выдохнул я, тесней прижимаясь к ней бедрами. Удовольствие дрожью прошлось по всему телу, приятной и в то же время тягучей пульсацией, отдавшейся в пахе, а в кончиках пальцев снова колющие чувство от нетерпения. Яна не перестает ногами и бедрами рыпаться, отчего только больше возбуждает. Прям дежавю. Целуя меня, она ни в коем случае не хотела доставить мне удовольствие тогда. Прижавшись к ней плотней, что мой член уперся в её промежность, не позволяю ей больше двигаться насколько это возможно. Однако ноги всё ещё свободны. — О чем ты вообще, урод?! Отпусти меня!!! — долетает до моих ушей отчаянный, но разъяренный крик девушки, отчего я слега поморщился. Кажется, Яна не совсем поняла. Это я могу называть её как захочу, а не она меня. — Как это о чем, ангелочек? Тебе ведь это тоже нравилось, м? — нагло улыбаясь и пальцами притрагиваясь к гладкой коже, свободной рукой проникаю под её бежевую рубашку, расстегнув первые две нижние пуговицы. — Такое хладнокровие с твоей стороны, не может быть, когда тебя трогают, и тебе не нравится. Возможно, тебе было страшно, но уж точно не противно, — поглаживая её живот и медленно поднимаясь к груди, я наклонился и с наглой похотливой улыбкой нашептывал дальше. — Хотя я особо не старался, ангелочек мой. Мне просто было интересно, какая у тебя кожа, и как видишь, мне очень понравилось. — Ты ненормальный, Кроули. Мне ничего не могло понравиться, — она поворачивает голову в мою сторону, её глаза сверкали злобой, ни тени отчаяния или страха. — Кому вообще может понравиться прикосновения от такого ублюдка, как ты? Мое хладнокровие? Оно от того, что я ничего не почувствовала, когда ты трогал меня. Да, возможно мне было страшно поначалу, но последние две недели я все время думаю, до какой же степени ты жалок, — она злобно хмыкает, смотря мне прямо в глаза этим взглядом, — и ты ошибаешься, моя жизнь — твоя, но не я сама. Я ждала тебя, знала, что ты рано или поздно придешь и сделаешь это. Моя рука замирает у неё на животе. Так и хотелось сжать его в кулак и ударить эту непослушную дрянь как можно сильней. Но ведь именно этого она добивается, выводя меня из себя. Яна, ты этого ждешь? Что я начну тебя пытать? О-о, нет дорогая, я пришел совсем не за этим. Пока. И твои провокации бесполезны. Я всё равно тебя трахну, и не один раз, если захочу, а потом с удовольствием буду лупить тебя до потери сознания. Поэтому можешь смотреть на меня как на ничтожество сколько тебе угодно, я обязательно всё вспомню, и ты вернешь мне должок сполна. Сколько раз замечу этот взгляд на твоем лице, столько раз я буду выдавливать тебе глазные яблоки, снова и снова восстанавливая их и продлевая боль. Благо в аду с этим проще, чем на земле. — Упрямься и дальше, меня это лишь больше заводит, — сказал я равнодушным, но сиплым голосом, выпрямляясь и убирая руку из-под её рубашки. И злит до потери благоразумия. Лязг от упряжки ремня — и дрожь по всему её телу отдалась эхом в моем. Улыбка от предстоящего удовольствия и её злобного, но и взволнованного голоса, поднимает уголки губ. — Что ты делаешь?! — Яна резко дергается, пытаясь ногой наступить или ударить мою ногу. Коленкой развожу её ноги, тем самым полностью обездвижив. Пытается освободить руки, но я крепче правой рукой сжимаю её запястья. Перед тем, как вытащить своё достоинство из брюк, ладонью прощупываю её попку и промежность, чуть поглаживая. Ткань её темно-коричневых джинсов не плотная и чуть протертая. Если она возбудиться, и пальчиками прижаться к нужному месту, то можно будет почувствовать все её возбуждение. Я томно выдыхаю и ладонью вверх-вниз начинаю поглаживать через ткань одежды её лоно, чуть надавливая двумя пальцами. «Я хочу почувствовать её возбуждение. Хочу чувствовать, как она возбуждена от меня». Скользящие мысли обрываются криками, так и не осознанными. — Что ты делаешь ублюдок?! Прекрати! Не трогай меня, сволочь!!! Не трогай!!! — от её криков резко прекращаю поглаживания и сильней надавливаю на нежное место. Она непроизвольно ойкает от неожиданности и неприятных ощущений, но продолжает вырываться. Только криков её не хватало. — Неблагодарная, — выдыхаю я раздражительно. — Мне нужно кое-что проверить… не смей дергаться, понятно? Иначе я тебя ударю, что не очень хочется мне на данный момент, — голос хриплый и серьезный. — И хватит кричать. Ни звука больше. Разрешается только стоны от удовольствия, — ухмыляюсь я от последних слов. Я хочу. Сейчас. — Я сказала, отпу… — резко беру её за волосы и тяну, наклоняясь к ней. Яна ахнула и зашипела от боли. Ужас застыл в её глазах. — Последнее предупреждение. Не сопротивляйся и заткнись, ангелочек мой. Грубо от не терпения, откинув её голову и выпрямившись, достаю свой член и медленно движениями фрикции, начинаю тереться об её попку вверх-вниз, свободной рукой сжав её левую ягодицу. Глухой, громкий вздох вылетает из моих губ. Приятные ощущения разливаются по всему телу, что ноги чуть подкашиваются. Бедра ритмично двигаются, то чуть ускоряясь, то снова замедляясь. Пусть и не от пары движений, но всё же с той шлюхой я бы не кончил от таких… прелюдий? Для Яны это явно не прелюдии. Хотя будем называть вещи своими именами, я просто напросто онанирую об её попку и получаю колоссальное удовольствие. И ей бы доставил, мне не жалко, если бы она позволила и не мешала. Но чёрт с ней, достаточно того, что она больше не вырывается и не шумит. Судорожный вздох, и движения ускоряются. Кого чёрта я делаю? Почему именно Яна, ведь сама обычность: личико симпатичное, но не мисс вселенная, фигурка неплоха, грудь не больше второго размера, только её аппетитная задница и может привлечь внимание. Но даже не это важно, не такой уж я привередливый, как один пунктик в её биографии — она друг Винчестеров, что автоматически делает нас врагами. Как банально. Пусть братцы-кролики локализованы, она всё равно ненавидит меня, противится, сопротивляется. Потому что так бы сделали гребаные Винчестеры. Она же как их собачонка, делает в точности как хозяева. Хотя, не плевать ли? Их нет, а Яна моя. Не только жизнь, а во всех смыслах. И сегодня я наглядно покажу ей это. В нескольких позах точно, и только от неё будет зависеть, получит она наслаждение вместе со мной или нет. Если же нет — переживу без её стонов восхищения и удовольствия. Главное, чтобы я получил то, что хочу. Точнее кого, то есть её. Вместе с очередным судорожным вздохом, я услышал её всхлипы. Сейчас не только чувствуя, но и видя, как её плечи и опущенная голова вздрагивает, я понимаю, что Яна плачет. В ушах шум усиливается, и я перестаю слышать всхлипы. Не вижу, но точно знаю, что она закусывает губы и пытается не произнести ни звука, но у неё не получается, что прямо сейчас она громко вздыхает и мычит дрожа всем телом. Не обращаю на это внимания, лишь быстрей ускорил движения фрикции, предчувствуя кульминацию. Дыхание громко сбилось, расстегиваю первые пуговицы рубашки и ослабеваю галстук. Левой рукой резко беру её за волосы, сжимаю в кулаке, но не тяну, и сильно, в последний раз прижимаюсь к ней, и на несколько мгновений наступила блаженная тьма, а за ним протяженный и приглушенный мой стон удовольствия. Ноги на секунду подкашиваются, что чуть не сваливаюсь на Яну, но отпустив её заломанные запястья, облокачиваюсь руками об диван, нависая над нею. Приятная усталость разливается по всему телу, сокращая мышцы, что я непроизвольно, с прикрытыми глазами и томно дыша, всё ещё медленно терся об неё, замечая на коричневых джинсах размазанное пятно спермы. Тяжело дыша, на моих губах расползается довольная ухмылка. Да. Определенно да. Определенно я хочу ещё и больше. Но больше всего я хочу поцеловать её сейчас. Как тогда. Немного отойдя от неё, застегиваю пряжку. Яна так и не пошевелившись, лишь тихо всхлипывает и дрожит, будто при ознобе. Зачем всё так близко к сердцу принимать? Я всё равно его разобью. — А теперь, лапуля, дав… — хотел я промурлыкать ей, как громко зазвонил телефон. Чёрт, как же не вовремя. Так и манит желание сбросить вызов и отключить телефон. Но разве Король так поступает, вдруг, что важное? Тем более, сразу же видно по номеру, что звонят мои тупоголовые оруженосцы. — Прошу меня извинить, — бросаю я равнодушно в её сторону, прежде чем ответить. Не успел я сказать привычное и самодовольное «Король слушает», как в трубке раздался встревоженный голос очередного черноглазого болвана, начиная с «ваше величество и бла-бла-бла», описание того, как они «удивительным» образом почти добрались до тайника, но ловушка оказалась неожиданной. Как же иногда это дико бесит. Разве непонятно, что во всех этих дьявольских тайниках есть ловушки и не только для демонов?! Хотя хорошо, что их и вовсе не прибило, время сэкономили. Только я открыл рот, чтобы отчитать этих идиотов и дать следующие указания, как Яна резко вскакивает и толкает меня, стремительно выбегая из комнаты. Осекаюсь на секунду и уже более спокойным тоном отдаю приказы, смотря ей вслед прищуренным взглядом. Неужто нервишки не выдержали, Януль? А ведь это только начало. Говорю по телефону и одновременно прислушиваюсь. Входная дверь так и не хлопнула. Умная девочка, понимает же, что ей некуда бежать, а больше злить меня вредно для здоровья и не только для неё. Закончив вызов, я с очаровательной улыбкой на лице пошел по следам сбежавшего ангелочка.***
Ещё со вчерашнего вчера я поняла, что этот день будет не очень; такое гадкое предчувствие было, как при темной грозе, которая вот-вот накроет собой всё пространство. Наверное, потому, что тогда Кроули не пришел, но радости не было. А ещё тот кошмар перед рассветом. Как же я ошибалась, этот день стал один из самых худших. Моё тело затекло, но я понимала одно: нужно бежать, пока Кроули разговаривает по телефону, пока я могу сбежать. Просто бежать. (бежатьбежатьбежатьбежатьбежатьбежатьбежатьбежатьбежатьбежатьбежатьбежатьбежатьбежатьбежать) Как можно скорей бежать из этого места!!! И сейчас дыхание жутко сбилось, я в двух шаг от входной двери. Когда протяни руку и сделай шаг, и почувствуешь холодную, но гладкую продолговатую темно-коричневую ручку; только нажать и потянуть на себя. Приятный холодный воздух обожжет мокрые щёки и открытую шею. Против своей воли вдохну чистого воздуха полной грудью, ведь на улице я не была почти целый месяц. И побегу. Как можно быстрей и дальше. От этого дома, от Кроули, от этого монстра, который хочет сделать со мной что-то нехорошее. Скроюсь в лесу, пройду сотни километров до города, что не буду чувствовать ног или замерзну насмерть, но я не останусь в этом особняке. Ни за что. Бежать как можно быстрей. Бежать как можно дальше. Бежать от Кроули. БЕЖАТЬ! Однако я стою неподвижно, только еле заметное вздрагивание моего тела от слёз, из-за чего мои глаза не могут сфокусироваться даже на одной точке. Громкий всхлип вырывается из моих губ. Стою с опущенной головой, как провинившаяся в чем-то девочка, что теперь горько плачет, осознавая неизбежное. Но я не могу бежать… Мне не давали разрешения. Слёзы сильней потекли из глаз, что против воли крепче их зажмуриваю, стараясь сдержать очередной громкий всхлип. Вместо того, тихий вздох и глухое мычание с дрожью. Я не могу бежать, потому что мой контракт сразу же будет расторгнут, а значит, моя мама умрет. Нет, может быть хуже. Я могу его разозлить. Что может остановить Кроули и не убить кого-то другого члена моей семьи? Просто так. Чтобы показать мне, что он может сделать за непослушание. А потом всё равно найдет и заберет меня. Ведь я ничего не смогу сделать, чтобы защитить себя и свою семью. Что ему всё это помешает сделать? Или кто-нибудь? Дин и Кас в чистилище. Бобби умер. Сэм не знает, что происходит. А я просто беспомощный человек. Если я убегу, он всё равно поймает меня. Я даже и пары сотен метров не успею пробежать, за окном одни поля и леса с жутким холодом. А он точно разозлиться на эту выходку. Он же Король Ада, а считает себя чуть ли не Королём всего мира. Он в порошок сотрет мою семью просто одним щелчком пальцев. «Нет же, Ян. Может быть намного хуже». Он тоже будет пытать мою семью. Будет заставлять меня на это смотреть, слышать их крики о пощаде, покажет им истинную виновницу всех их мучений, в то время как саму виновницу будет… Нет. Пожалуйста, не надо. Я так долго пыталась убедить себя в обратном. Так долго, что почти поверила в свою же ложь. Что Кроули только ждет подходящего момента, чтобы забрать меня из этого особняка и пытать где-то очень далеко от этого красивого места; что он просто занят, поэтому приходит только по ночам, чтобы убедиться, что я никуда не делась из его золотой и каменной клетки; что ещё немного и всё закончится для меня. Закончится в адских муках, но это бы ожидание и бесконечное волнение со страхом исчезли бы. Проклятье, я почти убедила себя в том, что тот поцелуй при заключении контракта был нормален. Что именно так демоны и заключают сделки. Нет. Кроули просто наглядно показал, что он хочет от меня на самом деле. Ведь намеки я так и не захотела понять. Боже, нет. Я была готова к пыткам. Нет, не так. Я думала, что будут пытки, пыталась морально подготовить себя, но это невозможно. Нельзя заранее подготовиться к аду, всё равно будет страшно и больно, будут слёзы и крики в любом исходе. Но я не могла морально подготовиться к тому, что Кроули захочет меня сделать личной сексуальной рабыней. Нет, всё не так, но… О господи, я через брюки чувствую это мерзкое пятно его спермы на своей заднице. Всё уже решено. Он это сделает со мной. Кроули трахнет меня. И если ему понравится, то ещё очень и очень много раз, пока от меня ничего не останется. …беги, просто беги, ты можешь ещё убежать… Сквозь слёзы не могу даже увидеть ручку от двери, но все равно протягиваю правую руку. Шаг, и потянуть, и я убегу очень далеко, где Кроули никогда меня не найдет. Буду в безопасности…буду… Я громко вдыхаю воздуха и поднимаю чуть голову, чтобы увидеть ручку двери сквозь соленых слёз. Именно поэтому я пыталась подготовить себя к аду. Чтобы не было иллюзии свободы и надежды на спасение; чтобы как сейчас не смотреть на эту долбанную ручку как на единственную надежду на спасение, что если только потянуть дверь на себя и бежать, я буду в безопасности. Нет, нет, нет же. Этого не будет и уже никогда. Я лишь могу сделать одно — не делать хуже. Нельзя подвергать свою семью ещё большей опасности. Если открыть эту дверь, я далеко всё равно не убегу, а сделаю лишь хуже. Он разозлится. И я не знаю, насколько Кроули разозлится, что это коснется только меня или всей моей семьи. Не могу, не имею право на эти иллюзии, на искушения — их больше нет, лишь сладкие миражи, которые приведут к большей боли. Я сделала выбор ещё тогда, а значит, была готова и к этому. Сейчас передо мной просто извращенный выбор, который предоставил мне Кроули: согласится на его личную секс-игрушку и отложить пытки на потом, или преступить к ним сейчас. Вот она иллюзия, во всей красе — мне всё равно не избежать ада, но я могу его отложить на небольшой промежуток времени. Медленно убираю руку, слёзы градом потекли ещё сильней по щёкам и очередной громкий всхлип вырывается из горла. Слышу за спиной глухие шаги и снова опускаю голову, кусая губы. Но я не могу сделать выбор. Не такой. Я не хочу. Не могу. Прошу, не надо. — А ты намного умней, ангелочек мой, чем твои дружки-Винчестеры. Радует, что ты не отупела рядом с ними за столь долгое время, — он говорил с улыбкой. Обходит меня и стает напротив, спиной закрывая дверь, почти вплотную. Иллюзия спасения растворилась в горькой дымке. — Они точно отрыли бы двери и попытались бы сбежать. Но ты же моя умная девочка, верно? Папочку не будем злить? И сделаем всё, как он скажет… Он протягивает руку и двумя пальцами приподнимает мой подбородок. Не могу нормально его разглядеть, только расплывчатое лицо, но замечаю, что первые пуговицы рубашки расстегнуты, а галстук ослаблен и болтается на шее, пиджак распахнут на все пуговицы. Снова громкий всхлип и тихо говорю: — Н-не трог-гай м-меня… п-п-пожалуйста, — губы отбивают барабанную дробь. Но Кроули пропускает мою мольбу мимо себя и лишь вглядываясь в моё лицо, довольно улыбался. Большой палец его правой руки поглаживал мою щёку, убирая соленые слёзы. Глаза его будто ярко сверкнули ехидством и самодовольством, когда он начал говорить. Внятным, негромким, но хриплым голосом, всё так же с обаятельной улыбкой. — Знаешь истинную причину, по которой ты не убежала? Поверь, лапуля, это далеко не только твоё благоразумие, — убирает свою руку с подбородка и резко, переложив ладонь на затылок, притягивает моё лицо к своему, что я, не ожидая такого напора, поддаюсь и руками упираюсь об его грудь. Кроули делает минутную паузу, с удовольствием, с мерзкой ухмылкой разглядывает меня, когда наши губы миллиметра друг от друга. Его дыхание обжигает влажное лицо. Он наслаждается…. Наслаждается моим страхом и отчаянием перед ним. Наслаждается, что я в его власти и ничего не могу сделать. — Ты не убежала, потому что тебе некому бежать. Кому бы ты побежала, Яна? Бобби Сингер мертв, и побежать к нему, как ты это сделала после апокалипсиса, не сможешь. Думаешь, я не знал, что весь год ты охотилась под его руководством, пока душка-Сэм-без-души работал на меня? Даже Дин сделал перерыв и оставил охоту, которую ты выбрала вместо того, чтобы вернуться к своей семье. А лосяш и не догадывается, в каком ты положении. Дин и Кас? Как думаешь, их уже сожрали монстры? Хотя бельчонку не привыкать, а вот ангела вполне могли… — Пожалуйста… не надо, я не… — его указательный палец левой руки робко останавливает мои губы. Чёрт возьми, заткнись, Кроули! Просто завали своё… Всё ещё с мерзкой улыбкой-ухмылкой он продолжает: — Не перебивать, ангелочек мой. Разве я давал тебе разрешение говорить? — его брови на секунду поднялись вверх и обратно. Глаза сверкали злорадством и истинным удовольствием от происходящего. — У тебя никого не осталось. Ни друзей, они все почти мертвы, дылда лишь вопрос времени. Ни семьи, хоть и ради их защиты ты отдалилась от них, но так и потеряла. Я уверен, что за четыре года твоего отсутствия они смирились, что их дочь, сестра, тетя где-нибудь сдохла в сточной канаве. Чувствуется мне, что вы не очень хорошо расстались, раз ты не вернулась к ним, когда был шанс, а они не вспоминают о тебе. Чтобы не видеть его чуть ли не сияющего лица от счастья, я сильно зажмуриваюсь, а слёзы с новой силой полились из моих глаз. Несколько раз подряд резко всхлипываю, отчего было тяжелей дышать, даже ртом. Прерывистые и сдержанные стоны рыдания разнеслись по всему коридору. Он прав. Кроули во всем прав. У меня ничего не осталось, мне некому и некуда бежать. Ни семьи, ни друзей, ни дома. Даже к Сэму не убежать, я не знаю где он, а он давно похоронил меня вместе с Дином и Касом. Если он сдержал их негласный уговор «не искать друг друга». Но чувство, что и Сэма у меня не осталось, было равносильно страху и отчаянию, которое под кожей извивалось во мне. Ни жизни. Мне незачем убегать, ведь только здесь, рядом с Дьяволом, у меня хоть кто-то остался. Я сама. — Ну-ну, тише золотце моё, ты сейчас от рыданий задохнешься, — Кроули обнимает меня, что носом я уткнулась ему в шею продолжая рыдать и мычать. — Незачем всё так близко к сердцу принимать. Нужно во всем искать плюсы, лапуля. Теперь у тебя есть я, и наши отношения поднялись на новый уровень, — его левая рука поглаживает меня по спине. — Плохой компании, которая на тебя дурно влияла, не осталось. «Никогда не сдавайся, даже если впереди только мрак». Плохая компания? Ты и отношения? Ты наглый и самовлюбленный сукин сын, Кроули. Я же пообещала ребятам, что так просто не сдамся перед ним. Я — во мраке, терять мне больше нечего, как и вам. Господи, мне безумно страшно, но я не сдаюсь. Найдя силы, толкаю и отстраняюсь от Кроули на пару шагов. Даже король дерьма немного обомлел от моей наглости. Через заплаканные глаза и сдавленного голоса от рыданий, прерывисто и тяжело дыша, смотря ему прямо в лицо, проговариваю: (ты ничтожество Кроули, которого рано или поздно прикончат) — Эт-та… плохая компания… научила м-м-меня не сдаваться, д-даже если впереди… только м-мрак. Не успела я опомниться, как Кроули снова оказался рядом со мной и жестко взял меня за волосы, которые утром были собраны в косу. Стон от боли и слёзы вновь покатились по влажным щекам. — Ну да, от плохой компании всегда остаются вредные привычки, — он сильней потянул меня за волосы, снова наши лица ужасающе близко, — я с радостью займусь твои перевоспитанием, ангелочек мой, — проговаривает мне в губы, еле коснувшись их. — И начнем, пожалуй, с первой вредной привычки, которая бесит меня неимоверно. Я научу тебя, как спать без одежды. Первое, для начала нужно раздеться! — Кроули резко дергает за мою рубашку, что в уши ударил ясный звук упавших пуговиц на пол прежде, чем он силой целует меня. Вновь это мерзкое чувство, когда его язык врывается в мой рот, пытаясь проникнуть как можно глубже, что начинаешь задыхаться от нехватки воздуха. Спиной ударяюсь об стену, хотя прекрасно помню, что позади меня был только пустой коридор. Мне хватает секунды, чтобы всё осознать. Он перенес меня в спальню! В ту самую спальню, где по ночам наблюдал за мной. Кроули правой рукой снова заключает мои запястья в личные оковы. Сквозь слёзы, боковым зрением замечаю, что мы стоим возле прикроватной тумбочки с левой стороны кровати. Неужели немного промахнулся, или так всё задумано им? Снова извращенная игра? В голове творился хаос. Прощупываю ситуацию за считанные секунды, за те «секунды», что Кроули полностью распахнул мою рубашку, что осталось ни единой пуговицы; грубо и неудобно стискивает мой лифчик и свободной рукой облапывает мою грудь, останавливаясь на правом соске, чуть болезненно скручивая его. А губы терзает жестким поцелуем, требуя подчинения. Все мысли и чувства в бешеном круговороте, слёзы душили не хуже поцелуя Кроули, который будто и не собирался меня отпускать. Но всё же. Он должен. Если он не хочет, чтобы я задохнулась, Кроули должен отстраниться хотя бы на миг, чтобы дать мне вдохнуть, взять и повалить меня на кровать. Должен, потому что моя жизнь — его прерогатива. Он не позволит так глупо ей оборваться. Не на таком долгожданном моменте. Ну, давай же, урод. Отвали от моего рта! Боже, как же страшно, но не могу так просто сдаться. Я обещала себе, обещала ребятам. Обещала, что меня он не получит без боя. Ведь самое страшное случилось — я во мраке, остается только не отпускать руки до последнего вздоха. Продержаться, насколько это вообще возможно, даже если потом будет хуже. Плевать, ад все равно наступит. Возможно, это уже мой ад. Кроули отстраняется от моих губ, обжигая их своим дыханием. Внимательно на несколько секунд смотрю на него сквозь заплаканные глаза, жадно хватая воздух. Его рот приоткрыт, но на нем всё равно красуется довольная улыбка. Последний глубокий вздох. Он отпускает мои запястья и грудь. Догадываюсь, что он хотел взять меня за плечи. Но мне хватило этого мгновения. Резко, когда его руки только отпустили меня, правой коленкой, сильно пинаю его по промежности. Кроули громко заревел, словно раненое животное, не ожидая удара по такому деликатному месту. Он загибается от боли, и, не теряя времени, я толкаю его за плечи, освобождая себе путь для отступления. Но не успела опомниться, как он хватает меня за правую руку, злобно, громко шипя, ненавидя меня в этот момент всем сердцем. — Ах ты, непослушная сука!!! — другой рукой беря меня за волосы, резко ударяет об прикроватную тумбочку головой. Боль. Мне очень больно, боже. Так больно, голова раскалывается, будто об неё ударили дубинкой. Хотя правильнее будет — это мою голову ударили об деревянный край тумбочки. Боль всё замедляет, и на пару секунд теряю прямую связь с происходящим, которые слёзы не дают нормально разглядеть; словно глаза прикрыли мокрой вуалью. Кроули грубо пихает меня на кровать, потому что чувствую, как голова снова ударяется, только теперь об мягкую подушку. Прежде, чем я осознала, что он хочет сделать, руками начинаю толкать его, вертеть головой и кричать: — Отпусти! Не трогай меня ублюдок!!! Не трогай!!! Демон хватает мою руку и сильно сжимает. Не обращая внимания на боль, снова пытаюсь ногой пнуть его в пах. Где-то в глубине души, я знала, что это не совсем хорошая идея, что если я ещё раз его туда пну, он меня убьет. Просто взревет как зверь и задушит от ярости. Возможно, остановив меня, Кроули сохранил мне жизнь. Или просто продлил её. Он резко хватает мою правую ногу, тем самым раздвигая их, и слишком пугающе спокойным голосом говорит: — Если ещё раз посмеешь об этом даже под… Он не договаривает, потому что я резко, со всей силой даю ему пощечину. Не знаю, о чем я думала, когда сделала это. Я знала только одно — мне очень страшно и больно, и во всем виноват Кроули. От удара его голова повернулась чуть набок. Мои глаза внимательно за ним следили, ожидая каждую секунду боли. Он меня убьет. Наплюет на контракт. Просто убьет. Кроули два раза глубоко вздохнул и повернул голову на меня. Мои глаза расширились от страха и удивления, когда встретились с его; я утробно ахнула перед тем, как снова почувствовала обжигающую боль. Его глаза были красными. Ярость и бешенство с похотью и вожделением взирали на меня через плоть и кровь. Тыльной стороной ладони Кроули крепко ударил меня по лицу, что моя голова резко откинулась, и я не сдержала крик от ужаса и боли, чувствуя, как правая скула обжигающе запульсировала, а на губе солено-металлический привкус крови. Голова кружилась. К слёзам и соплям прибавилась струйка крови из носа и губ, и где-то, словно вдалеке, голос Кроули что-то говорит, но так плохо слышно. — Любишь грубости, дрянь? — он снимает пиджак и откидывает его на другой край кровати, а затем снова грубо разводит мои ноги и устраивается между ними. — Не торопись, я ещё только начал. Наклоняется ко мне, я машинально руками стала защищаться и отталкивать его, сдавленным голосом от плача и боли выпалила: — Не трогай. Слезь с меня! Не трогай, сволочь! — голос на глазах увядал. Кроули громко ухмыльнулся и грубо хватает правой рукой мои запястья, закидывая их мне за голову, крепко держа и сжимая. Очередная волна агонии проходит по рукам — моё шипение сквозь зубы. Пытаюсь телом брыкаться, но бесполезно, это жалкие попытки, которые он даже не замечает. Так вот, как всё начнется?.. Никогда не думала, что мой личный ад начнется с того, что Кроули изнасилует меня. Пытаюсь сопротивляться, как ещё могу. Но он крепко держит мои руки, а ноги раздвинул так, что мне больно, а его тело мешает их сдвинуть вместе. Даже крики и то угасают, превращаясь в шепот и хрип, срываясь всё реже на глухой стон от боли. Кроули смотрит на меня, а его свободная рука от ключиц до бедер «ласкает», неприятно и сильно щупая. Чувствую, как приспускает мои брюки. — Нет!.. Прошу, не надо! Не трогай! Нет ответа. Только прерывистые и тяжелые вздохи. Это было ожидаемо. Я не сдалась, но и не выиграла, и не могла выиграть. Бой был неравный, но я пыталась. Разве люди не всегда так поступают? Даже когда большая вероятность проиграть, мы боремся, не сдаемся. Я знала с самого начала, что так будет, но чёрт, крошечная иллюзия, нет, надежда, что что-то случится, что спасет меня, не могло угаснуть, даже когда Кроули ударил меня по лицу. Встречаюсь с его взглядом, который он даже не заметил, потому что смотрел не в глаза, а на лицо, губы, шею и ключицы, быстро перекидывая взгляд туда и обратно. Закрываю веки и тихо всхлипываю. Оно угасло, когда я увидела его красные глаза. Столько похоти и вожделения, что перекрыло его ярость и злость, за то, что я посмела его ударить. Его — Короля Ада. Даже сейчас они красные, настолько он хочет взять меня, что не может скрыть своё желание. Крепче, сквозь слёзы, зажмуриваю глаза. Я не хочу видеть, как это случится, не хочу видеть больше этих похотливых и страшных глаз. Боже… как же мне хотя бы расслабиться… чтобы… не было так больно? Может, вывести его, чтобы я потеряла сознание? Кроули приспустил мои брюки до середины бедер. Дрожь будто усиливается, когда его рука начинает поглаживать внутреннюю часть бедер, переходя на моё лоно, лаская его ладонью через трусики. Непроизвольно сильней и резко дергаюсь телом и ахаю: — Кроули, прошу не надо! Не трогай меня! Умоляю тебя! Прошу!.. Как же мой голос охрип. Его пальцы загнули ткань трусиков, отчего я снова дергаюсь всем телом. Кроули недовольно, но посмотрел на меня, именно на меня, на мои глаза. Он прищуривает взгляд и ближе наклоняется к моему лицу. Не в силах больше смотреть на него я закрываю глаза. Ощущаю, как он сразу целует меня, но я не позволяю ему проникнуть в мой рот, а лишь резко отворачиваю голову в бок. Король Ада смотрел на меня, чувствовала, как он вглядывался, а я, плача с закрытыми глазами, прошептала слова в пустоту, молясь, чтобы кто-нибудь услышал меня. — Пожалуйста, Кроули… не делай этого… прошу тебя, не надо, пожалуйста… В тот момент я не до конца осознавала, что произошло дальше. Мой палач отпустил меня перед краем бездны, так и не столкнув. Первое, что я заметила, его горячее дыхание перестало опалять моё лицо. Он отстраняется от меня и аккуратно, чуть снова раздвинув мои ноги, слезает. Шорох, Кроули берет свой пиджак. И только через секунд десять я поняла, что в комнате его нет. Он ушел. Открываю глаза, всё ещё ожидая увидеть его, но вместо расплывчатого лица (кровавых глаз) Дьявола, передо мной белый потолок, освещенный утренним светом. Приподнимаюсь и сажусь на кровать. Руки неприятно заныли, а лоб, правая скула и нижняя губа пульсировали тупой, горящей ещё не ослабленной болью. Медленно осматриваю комнату, будто всё ещё не веря, что он окончательно ушел. Когда же осознание полностью накрывает меня, я сползаю с кровати, оседая на пол, и начинаю снова громко реветь. Как слёзы ещё не закончились во мне? Тыльной стороной ладони вытираю влажное лицо, вместе с кровью и соплями. И только одно я не могла понять: плачу ли я оттого, что Кроули ударил меня несколько раз и чуть не изнасиловал, или оттого, что он остановился и ушел? Скорее, от всего сразу. (спасибо, кто бы там меня ни услышал)