Ты моя навязчивая идея, Мой фетиш, моя религия, Мое смятение, моя исповедь, Единственное, чего я желаю сегодня ночью.
(с) Cinema Bizarre - My Obsession
15 ноября 2012
— …таким образом, получается, Сэр, что Ад в этом месяце несет большие потери. По нашим расчётам, мы потеряем около 7% душ от прошлого месяца, и ещё раз уточню, мой Король, что эти потери мы несем из-за ряда факторов… — и бла-бла-бла. Я сейчас помру со скуки второй раз. Но ведь это обязанности Короля. Слушать статистику своего королевства. И ведь не лень ему было всё это расписывать, а сейчас всё мне рассказывать. Столько ненужных слов, ведь можно проще объяснить, что большую часть потери Ад несет из-за кретинов, которые мухлюют с контрактами сделок и присваивают души себе, а не отправляют в общую копилку. Так ещё могут клиента обмануть, чтобы тот ноги протянул скорее. Ай-яй, грубейшее нарушение, которое может стоить жизни. Видимо, идиот Гай и такие же, как он, не стали ярким назиданием другим. Что ж, будем ужесточать наказание. Может, раскаленный кол прямо им в головы быстрее объяснит, чем в задницу, ведь по мозгам, в которых хоть что-то должно быть, отдаст хорошо. А другую половину казнить. Смерть — самый лучший пример, дойдет даже быстрей, чем пытки и наказания. Облокотившись об свою ладонь, я скучающим взглядом взираю на своего подданного, точнее сквозь него, в некое пространство. А в голову лезут совсем не те мысли. Моя навязчивая идея. Ангелочек мой, мне снова и снова интересно, что ты сейчас делаешь? У меня вечер, значит в Канисбее около полудня. Ты давно на своих прелестных ножках. «Что тогда произошло»? Ещё ни одного дня не прошло без этого вопроса, а ведь с этого происшествия минует месяц через неделю. И последние две недели я отвечаю на него так же без изменений и сомнений, а до этого молча искал ответ. Произошло то, что я не захотел так. «Как «так», Кроули»? Не захотел её трахнуть против её воли. Как будто во мне резко переключили тумблер. Слёзы, которые радовали меня поначалу, а потом и вовсе перестал их замечать, стали… такими настоящими. Её ненавистные и отчаянные крики, чтобы я остановился, стали разом оглушать меня, это притом, когда Яна уже не могла кричать, а только тихо стонать от боли и что-то шептать. Её мольбы вместо радости принесли неудовлетворение и смятение; будто так не должно быть, словно всё неправильно. А её лицо, всё в слезах, соплях и в крови, струйки из нижней губы и ссадины на лбу вызвали во мне жалость, а от этого досаду. (откуда столько чувств?) Почему мне стало её жалко? Какого чёрта, если я так этого желал?! Так желал, что глаза приняли истинный облик, ибо это было моё истинное желание: завладеть ею без остатка и не отпускать. Пока не высосу из неё все жизненные соки. Но последней каплей стал её взгляд, от которого всё моё желание сдуло ветром, что даже потом мои игрушки не пригодились. Страх, отчаяние и боль. Даже не осталось места для ненависти. Но и смирения там не было тоже. Будь у неё побольше сил, будь она только сильней, Яна ни за что бы не сдалась. Хотя это итак было понятно с самого начала. Как там ангелочек мой сказала? «Это плохая компания научила меня не сдаваться, даже если впереди только мрак». Ну, разве после этой фразы можно было ожидать от неё полного подчинения? Нет. И не дождусь, Яна ни за что на свете не будет мне подчиняться. Конечно же, можно надавить на её больную «болячку», то есть на семью, тут она без сопротивления раздвинет свои ножки так, чтобы мне было удобней. Но мне не нужно этого фальшивого подчинения. Всё равно будут слёзы — тихие и приглушенные, чтобы я не услышал, но я услышу, а её губы будут искусаны до крови ею же. В её глазах всё равно будет страх и отчаяние, боль, потому что она не сможет со мной расслабиться, а ещё ненависть. Оно точно будет и навсегда отпечатается в её глазах, и скрыть его она не сможет. Это против её природы, Яна не сможет, даже если сильно постарается. Она же моя любимая раскрытая книга. Для неё это сверхзадача — соврать. Мне не нужно её плохо искусственное подчинение и послушание. Мне нужна её взаимность. Искренняя взаимность. Полная отдача во всем. Вот, как я хочу. Только так. Без слёз и криков. Без страха и ненависти. Я хочу услышать стоны и вздохи от удовольствия, а не от боли. Никакого больше сопротивления! Чтобы желал не только я этой близости, но и она сама и даже сильней. Ах-х, ведь я так и не получил её поцелуя. То, что было перед входной дверью и перед уходом, где она толком не дала себя поцеловать, не идет ни с каким сравнением, как она целовала меня при заключении сделки. А если учесть, что и тогда она была не совсем со мной взаимна, то какой же у неё поцелуй, когда Яна желает не меньше? Я думал, что обойдусь без этого. Что мне не нужна её взаимность, а потом призадумался. Что такое невзаимность? Я не знаю, что это такое с тех пор, как перестал быть человеком. Я — Король, все шлюшки и прочие девушки готовы глотки друг другу себе перегрызть, чтобы только доставить мне удовольствие, чтобы я только позволил к себе прикоснуться, жаждут моих ласк, хотят, чтобы я заполнил их полностью, а они своим шаловливым языком готовы мне сделать самый восхитительный минет и не только. А мне нужен только один язычок — моего ангелочка. Но Яне Шварц этого не нужно. Ей это нафиг не сдалось. Она не жаждет меня. Даже больше, она думает, что мы враги и должны ненавидеть друг друга. Вздор, Винчестеры, как обычно промыли мозги тем, кого они якобы считают своей семьей. А при удобном случае готовы их бросить на растерзание беде. Разве Сэм не тому пример, он даже не пытается хоть как-то ей помочь, зная, что она у меня. Ведь я даже никогда не думал её убивать, в отличие от братцев-кроликов. М-да, отношения у нас не очень, как же хорошо, что я остановился и не сделал хуже. Ну как «не очень»? Если вспомнить наше общение, то только один единственный раз она пыталась убить меня. И то, не сама Яна до этого додумалась, и уж тем более не особо горела желанием. Мэг подсобила, что от благодати ангела моя смерть будет «намного» мучительнее. Так ещё дала ей демонский нож, чтобы она доставила мне больше боли. Тупая шлюха, хотела насладиться не только моей смертью, но и душевными муками моего ангелочка. И куда смотрели эти долбоклювы?! Яна не хотела этого, она лишь хотела вернуть душу своему другу. Хотя её неуверенность и сыграла мне на руку, чтобы я быстро и ловко сбил её с ног и обезоружил, тем самым разрушив ловушку. Я не сделал этого, но всё равно хуже станет, новые препятствия в наших отношениях однозначно появится. Если раньше она только опасалась меня и как бы «ненавидела», то теперь точно боится, зная, что я могу сделать с ней, если сильно захочу. Надо исправлять ситуацию, нужно раскрыть ей глаза на весь этот бред, который Винчестеры ей наговорили. Показать ситуацию с иной стороны, показать, что я никогда не хотел её убивать. Она «человек наполовину ангел», единственный экземпляр на земле, совестно же убивать. А вот сделать союзником и другом — да. Как когда-то пыталась сделать шайка Азазеля. Вот и ей нужно показать, что я всегда хотел быть её другом и никогда не помышлял убить. Сегодня и поговорим. Для неё, с того самого дня я так и не появлялся в особняке. Для меня же — я бывал каждый день и мог последить за ней часок другой. Только моя дорогая Яна не могла видеть меня, для её же блага. Ей нужно было успокоиться после того случая, поэтому я почти три недели не появлялся у неё на глазах и не беспокоил. Естественно, от ночных посещений тоже пришлось отказаться. Но именно эта тайная слежка и привела меня к моей навязчивой идее. Ангелочек мой, подожди ещё немного. Скоро я приду. Ужас, он ещё готов пару часов мучить меня этой тягомотиной. Нужно закругляться. — Я понял, из-за чего большие потери, — резко на полуслове и жестом, руками показываю остановиться и перебиваю своего черноглазого демоненка. — Давай переходи к главному. Кто эти болваны, то есть ярые нарушители закона? Мне нужны конкретные имена. Список есть? — Д-да, мой Король! — отвечает он не сразу и чуть запинавшись, неуклюже вытаскивает последний лист из большой кучи, который держал в своих руках. — В списке двадцать три демона, Сэр. Здесь указанны их настоящие имена, имена сосудов, в которых они вселились, особые приметы и их точки нахождения: адреса баров и перекрестков. Зачит-тать их?.. — неуверенно посмотрел он на меня. Снова облокотившись об свою ладонь, чуть киваю, давая добро. Ну-с, послушаем, кто тут у нас безмозглые дебилы. Но не дошел он и до адреса перекрестка первого остолопа, как мысли снова свернули не к тому руслу, к моему золотцу. А точнее, к воспоминаниям, как за эти три недели я тайком наблюдал за ней. В первый день после, так сказать, небольшого недоразумения я пришел к ней около половины одиннадцатого и обнаружил её в одной из ванной на втором этаже, где услышал, как на разрыв Яна рыдала. По первому взгляду можно было понять, что она только что встала и явно весь оставшийся вчерашний день пролежала в одной одежде, в той, которую я изрядно попачкал и потрепал. Присев на край ванны возле раковины и одной рукой облокотившись об неё, другой она умывала своё лицо и снова плакала; слёзы против её воли текли из глаз. Встав прямо напротив неё, вплотную к стенке спиной, я внимательно наблюдал за ней. Всё та же бежевая рубашка, на которой не осталось ни одной пуговицы. Она поправила лифчик, но я всё равно не мог отвести взгляд от той картины, которая мне открылась: ложбинка между двумя закрытыми материей вершины, ключицы и шея, на которой остались мои личные отметины от многочисленных поцелуев. Желание одним разрядом прошлось по всему телу, понимая, что лучше не задерживать глаза на столь горячих картинах, я поднял свой взгляд выше, чтобы увидеть её глаза, чтобы понять, что она сейчас чувствует и переживает. Что творится у неё в душе. Ох-х, её глаза, в целом всё лицо, было холодней любого льда, который помог мне остыть мгновенно же. (как у неё это получается?) Яна умывала лицо не только от слёз, но и от засохшей крови. Вода стекала по щекам, подбородку и ниже, прокладывая влажные дорожки по ключицам, аппетитной ложбинке и животу, заканчивая свой путь на холодной плитке пола, но лапуля не обращала на это никого внимания. Вся её забота была сосредоточена на носу и губах, где оставалась засохшая кровь. Некоторые капли стали бардовыми, где ярче, где бледнее. И только тогда я внимательно рассмотрел её лицо и был жутко недоволен тем, что увидел. Ссадина на лбу и хорошо рассматриваемая шишка, вокруг которой образовалась почти на половину лба гематома. Нос красный и распухший, с которого она аккуратно, еле к нему прикасаясь, стирала кровь. На правой скуле тоже образовался немаленький синяк, а над ней разбитая нижняя губа, на которой всё же, пусть расплываясь от воды, оставалась кровь. Нет. Чёрт. Тогда я не заметил, как взглядом спустился чуть ниже, напряженно посмотрев на её запястья, а позже и на грудь и живот. На них были свежо оставлены синяки от моих прикосновений. Проклятье, мне жутко это не понравилось. Засосы на шее и ключицы — приемлемы, небольшие и редкие синяки от моих крепких объятий на коже — допускаются. Но неприемлемо то, что я увидел тогда. Её кожа, тело, сама Яна должна быть в абсолютно порядке. Никаких ссадин или синяков! Только гладкая и чуть бледноватая кожа. Я не успел полностью исследовать её тело, что поправимо в будущем, но я не обнаружил у неё никаких шрамов, даже давнейших, которые она могла получить в детстве. А с Винчестерами, было бы неудивительно, если бы её тело было полностью покрыто в белых и розовых рубцах. И это мне очень понравилось в ней. «Мне нравится её чуть бледноватое, но упругое и мягкое тело». Но нет. Ничего подобного. Её кожа мягкая и девственно чиста, почти как у младенца. Ведь злиться можно только на себя — всё это безобразие на её лице и коже устроил я. От увиденного я почувствовал злость на себя, жалость от одного её вида, как она задирала голову, чтобы аккуратно смыть кровь и досаду от всех чувств, которые вообще каким-то образом почувствовал, смотря на неё. Она сама виновата. Ну не мог же я проигнорировать, когда она с размаху, хорошо продумав, ударила меня по паху, когда вся моя чувствительность сконцентрировалась именно там! Да ещё так сильно, явно не жалея сил. А эта её пощечина… Господь с ней, да я бы её даже не заметил, наверное, если бы она ударила меня, когда я не говорил. Опять же во всем виновата она, ту боль и ужас, которую Яна испытала от моих ударов, всего этого можно было избежать. Я всё равно бы остановился тогда, потому что именно её слезы и умоляющий, мимолетный взгляд остановили меня. Её невзаимность. «Пожалуйста, Кроули… не делай этого… прошу тебя, не надо, пожалуйста...» (пожалуйста, Кроули, не делай этого, я не хочу тебя) Закончив водные процедуры, Яна спустилась на первый этаж. Дойдя до входных дверей, именно там, где я обнаружил её плачущей и осознающей, что ей некуда бежать, ангелочек мой присела на корточки и стала собирать пуговицы от её рубашки. Пуговицы были покрашены в золотистый цвет, поэтому их было легко увидеть на темно-коричневом паркете. Она уже успокоилась, только тихо шмыгала носом и приглушенно дышала ртом. На полу валялось четыре пуговицы из девяти, и когда Яна хотела поднять последнею, то резко опустилась на пол своей прелестной пятой точкой и руками, одна из которых была зажата в кулак, держа пуговицы, прижала их к голове. Ангелочек мой тихо зашипела и сильно зажмурила глаза, левой рукой, пальцами круговыми движениями массировала висок, будто таким образ пыталась ослабить боль, которая её подкосила. Её дыхание стало громче, в котором отчетливо можно было уловить ноты страдания. Упс, кажется, она получила легкое сотрясение мозга. «Боль за боль, дорогая моя. Мне тоже было очень неприятно. Но больше этого не повториться. Отныне мы будем доставлять друг другу только удовольствие». Мне не нужно было намекать ей любыми глухими звуками, что делать дальше, она сама всё прекрасно поняла. Яна, посидев ещё в таком положении около минуты, аккуратно встала на ноги, в правой руке держала пуговицы, а левой иногда опиралась об стены, когда теряла равновесие. Дойдя до кухни, она открыла верхний шкафчик над раковиной, где я, в самый первый день её пребывания в особняке, сообщил, что там лежат самые необходимые лекарства, которые ей могут пригодиться. Я всё предусмотрел, чтобы она освоилась здесь комфортно, пусть даже и на короткое время, как предполагалось изначально. И смотря, как она принимала сразу две таблетки «Пирамеина», уже тогда я понял, что нужно менять тактику. Во-первых, больше нельзя поднимать на неё руку. Не только потому, что от этого остаются явные следы на неё теле и косит здоровье, она всё же остается слабым человеком, но и то, что Яна лишь больше будет бояться меня. А мне этого совсем не нужно. Во-вторых, ей тоже нужно дать ясно понять, что я не потерплю от неё подобного поведения, что было во время «небольшого недоразумения». Хотя, я думаю, что ей и первого раза хватило, Яна же моя умная девочка. Больше злить папочку не будет. После этого она, не торопясь, всё ещё одной рукой придерживая голову, направилась обратно на второй этаж. Наивно было полагать, что лапуля захочет вернуться обратно в свою комнату, чтобы остаток дня снова пролежать в кровати забываясь временами тревожным сном. После того, что случилось, эту комнату, которую я личной ей обделил, Яна будет проходить с опущенной головой, с замиранием сердцем и с уловимым страхом в глазах. Она медленно остановилась перед полуоткрытой дверью и замерла. Только тогда до меня дошло, что ночь она провела, скорее всего, в другой комнате, а из этой убежала наверняка сразу же, когда я ушел. Её плечи снова дрогнули, а из уст вылетел тихий одинокий всхлип. Яна обняла себя за плечи и поникла. Ангелочку определенно нужно было принять ещё и успокоительное. Глаза видимо не просыхают с того момента, как я пришел тогда, распухшие и красные до невозможности. «Чёрт. Мне это не нравилось. До дрожи, что снова чувствую сейчас». Громко вздохнув и, сжав руки крепко в кулаки, Яна быстро заходит в комнату, словно прыжок через огонь. Она так и не подняла голову, лишь скорее присела возле прикроватной тумбочки и стала искать-собирать оставшиеся пуговицы. Даже мимолетного взгляда не бросила на комнату, в отличие от меня. Пока она возилась на полу, я внимательно осмотрел её бывшую спальню. Ничего не изменилось, кроме кровати, которая была до неприличия неубрана. Присмотревшись, на светлой простыне я увидел размазанную засохшую кровь, видимо, Яна ещё вчера вытерла им лицо. Через минуту, что-то прошептав себе под нос, она слишком резко вскакивает на ноги, что снова ладонью дотронулась до своей головы и громко несколько раз вздохнула. Затем подошла к высокому шкафу, откуда вытащила свое темно-синие пальто и удалилась из комнаты, громко за собой хлопнув дверью. И только тогда я заметил самое главное изменение в комнате: теперь она снова пуста, все её вещи, которые я перенес, исчезли вместе с хозяйкой. В тот день, только утолив своё любопытство, какую же комнату она выбрала в роли своей, я больше не беспокоил её своим невидимым присутствием. А комнату выбрала себе ангелочек на первом этаже с западной стороны. Простенькая и небольшая, без каких-либо излишеств, с отдельной ванной комнатой и уборной. Обои цвета морской волны, где не по всей ширине, вертикально и извилисто, нарисованы ветки с бледно-бежевыми розами и шипами. С правой стороны письменный стол в стиле девятнадцатого века с раздвижными шкафчиками, а над ним картина Антониса ван Дейка «Ринальдо, покоренный любовью к Армиде». С левой: высокий светло-коричневый шкаф для одежды, а после него туалетный столик с зеркалом и со специальной низкой табуреткой. Спереди широкое двухметровое окно с белыми полупрозрачными шторами, под которым расположен бежево-серый раскладной диван, прям под стать с размерами самого окна. А на полу, возле дивана, широкий, но не длинный, мягкий и пушистый, приятно кремового цвета ковер. В целом уютно, и если моему ангелочку здесь комфортно, а главное спокойнее, то я совершенно не против такого её маленького переезда. В конце концов, я виноват в этом. Остальные дни моего наблюдения почти не отличались. Из них я понял, что Яна, несмотря на полную изоляцию от внешнего мира, ведь она так не вышла на улицу, наверняка боясь моего «праведного» гнева, сегодня я обязательно ей скажу, что выходить из особняка на пару часов спокойно можно и даже нужно. Но главное это то, что она вполне не скучала. В основном её различениями были, конечно же, книги и телевизор, иногда она могла поделать физические упражнения, шествовать по дому, чтобы только не стоять на месте. Раз в неделю, почти на весь день зависала на кухне, готовя себе еду, чуть ли не на всю неделю вперед. Но её любимое занятие, к которому она прибегала редко, но которое так её занимает, что глаза загораются настоящим огнем, которое, к сожалению, я видел пару раз — это рисование. Не думал, что мой ангелочек любит рисовать, ведь нашла же для себя лист и черный карандаш в огромном особняке. И может на несколько часов, не торопясь, иногда замирая над листом на много минут, точно невидимо воображая, как видит ещё не нарисованный рисунок на листе бумаги. Хотя, что я вообще о ней знаю? Так ничтожно мало для девушки, которую я сильно хочу. Именно с этого дня я буду верно, возможно медленно, всё так же зависит и от моего ангелочка, но исправлять сложившийся положение наших с ней отношений. Однако пару моментов из моего тайного наблюдения, есть дни, из которых и сложилось моя навязчивая идея получить её взаимность любой ценой. Через два дня после маленького переезда, я обнаружил своё солнышко в её новой комнате за работой, а именно — Яна пришивала пуговицы к бежевой рубашке. Мне нравилось за ней наблюдать. Она сидела на диване, ноги скрещены, чуть напряженное, сосредоточенное лицо, глаза суженные, тихое, почти неслышное дыхание. За несколько дней на её лице были видны улучшения: глаза больше не распухшие и не красные, как и нос, а на губе ранка стала меньше. Но ссадина на лбу покраснела, а гематома поменяла цвет на лиловый оттенок, также и с правой скулой. Скрип. Она резко поднимает голову и смотрит в сторону двери, в глазах притаился тихий ужас, я любопытно посмотрел туда же, но ничего интересного или опасного не обнаружил. Когда я повернул голову обратно, Яна также смотрела на дверь, а потом быстро повертела головой, осматривая комнату, будто кто-то (я) должен был появиться. Неаккуратное движение руки и невнимательность, и мой ангелочек неприятно зашипела от мелкой боли вызванной острой иголкой, уколовшей её указательный палец до крови. Яна сразу же, поспешно убрав от себя острый предмет, заснула пострадавший палец себе в рот, только первую фалангу, чуть посасывая, чтобы облегчить страдание. Это невинное движение, на первый взгляд, вызвало во мне тогда бурю эмоций. «Так сильно захотелось подойти к ней, присесть на корточки, на секунду почувствовать её руку в своих и самому взять прелестный пальчик себе в рот, чуть также посасывать, как это делала она. И чтобы это было нормально, чтобы на мою «заботу» и ласку ангелочек мой отвечала так же. Без криков и слёз. Услышать её приглушенный вздох удовольствия. Нет сопротивления и отчаяния в глазах. Почувствовать её руки, как она тенет меня к себе, желая большего. Сама раздвигает ноги, чтобы я поудобней устроился и накрыл своими губами её шею, нежно спускаясь к ключицам. Она извивается, но не для того, чтобы противится прикосновениям, а напротив, почувствовать меня сквозь одежду, изгибаясь всем телом навстречу моим рукам, чтобы потянуться за нашим поцелуем, где языки вьются в танце наслаждения…» — Одной не хватает… Гад, испортил мою любимую рубашку. Недовольный приглушенный голос Яны, и живое наваждение испаряется, как по щелчку, что я даже чуть качнул головой. И только тогда я увидел, в её руках снова иголку, а лапуля придирчиво рассматривала рубашку, где не хватало одной золотистой пуговицы. А в штанах наглядно стало тесней. Снова скрип. Только на этот раз скрипнула оконная рама из-за сильного ветра на улице. Я бы даже не обратил на это внимание, как и на первый звук, которое так взволновало моего ангелочка. Дом, несмотря на отличное состояние, всё же старый, а старым особнякам свойственно издавать звуки и скрипы, будто он и правда живет порой своей жизнью. Но и этот скрип взволновал Яну, да так, что она даже уронила иголку и снова с расширенным ужасом в глазах уставилась на полуоткрытую дверь. Руки чуть подрагивали. Рот приоткрыт, но её дыхание задержано, скованно от страха. Мне хватило одного взгляда на неё, чтобы всё окончательно понять. От каждого скрипа, от каждого шороха, от любого звука, которого происхождение будет не от её действий, будет вгонять лапулю каждый раз чуть ли не в дикий ужас потому, что это я могу издавать те самые звуки, приближаясь к ней. Ведь именно, она не услышала моих шагов в тот день, поскольку сильно была увлечена книгой. А теперь даже тихий скрип она услышит и будет готова в любую секунду к моему приходу. И снова она осматривает всю комнату, быстро мотая головой. Боже, да я так своего ангелочка ещё и параноиком сделаю. Эх-х, ненужные переживания, солнце моё. Но это лишь больше мне показывало, как она теперь боится меня. Хотя за последнюю неделю, Яна перестала так вздрагивать из-за каждого шороха. Наверное, научилась их различать, тем не менее, появляться неожиданно из-за её спины не стоит, пока что. Пока такие неожиданные появления не станут ей в радость. А наваждение снова и снова стало появляться перед глазами, стоило мне только бросить на Яну взгляд, не то чтобы просто смотреть на неё. Даже несмотря на то, что все её лицо в синяках и перекошено от страха. Поняв тогда, что лучше уйти, пока в штанах не полыхнуло ещё сильней, я перенесся в её бывшую спальню. Лапуля моя, знал бы я, что это твоя любимая рубашка, не стал бы так дергать, хм, наверное. Если немного подумать, то легко можно догадаться, что недостающая пуговица осталась в той спальне и закатилась, скорее всего, под кровать или под тумбочку. Уж тот коридор, ты весь облазила и осмотрела, надеясь, что пропустила недостающую пуговку там. И внутри себя смирилась с тем, что та пуговица навсегда останется в той комнате. Щелчок — и кровать наконец-то убрана, а грязное белье от крови заменено на чистое. Отодвинув чуть прикроватную тумбочку, я довольно улыбнулся себе под нос. Пуговица оказалась там. Но отдам я её сегодня, лично положу ей в ладонь. «Если она позволит». В тот день дождавшись, когда Яна выйдет из комнаты, я оставил ей одеяло и комплект нового постельного белья. И всё равно, что после этого она перепугается, что я был у неё в комнате, что я знаю куда она «сбежала». Я не дам ей спать на голом диване с пледом — не позволю. И мерзнуть тоже не позволю. «Её плечи вздрагивали от холодного ветра, который со спины обрушился на неё с новыми порывами. Она глубоко вдыхает свежего воздуха. Обнимает себя за плечи и подставляет лицо бледному солнцу, которое временами выходит из-за пасмурных облаков. Подхожу к ней со спины, закрывая от свирепой вьюги. Яна покорно откидывает голову мне на плече, крепче вжимаясь в моё объятие из кольца рук. Одним быстрым движением заставляю её повернуться ко мне лицом, на миг оторвавшись от меня. Она сразу, как и я, обнимает меня, пряча свои руки под слои моего пальто и пиджака. Её теплое дыхание приятно щекочет правую щеку. Губами, легкими движениями касаюсь её же губ. Яна чуть прикрывает глаза и ласково, покорно отвечает, нежно и приятно прикасаясь своими устами, ещё крепче прижимаясь к моему раскаленному телу. Чувствую, как её плечи вздрагивают, но не от холода, а от моего шаловливого язычка, который нарушил границы и вовсю исследует сладкий ротик, доставляя нам обоим невероятное блаженство. И до меня лишь долетает её приглушенный стон, через наш поцелуй…» — Пятнадцатая по списку: Барбора; вселилась в Кейли Хупер, белокожая женщина тридцати пяти лет, у которой… Приятное наваждение растворяется под монотонное бубуканье моего мальчика, которое стало на тон выше, а приятная картинка, ещё несколько секунд назад ярко стоявшая перед глазами, пропала. Чуть внимательней всматриваюсь на моего верноподданного: ни мигая, четко не отрываясь даже на секунду, зачитывает список, делая только необходимые паузы. Хороший мальчик. Просто читай и не смей даже взгляд бросать на своего Короля, потому что я этого не приказывал. На мгновение прикрываю глаза, чтобы снова отдаться навязчивой идее, такой приятной, но фальшивой картинке. Ведь в действительности ничего это не было. Я не обнял Яну, когда её плечи вздрагивали от холода, а она не принимала моих объятий, а этого призрачного поцелуя, который видел только я, никогда не было и не будет. Вот только всё возбуждение, которое я тогда почувствовал и чувствую сейчас — настоящее. И ощущения настолько яркие, что на несколько секунд, но забываешься, что порой прийти в себя помогает злость и досада. Или её глаза, полные страха и ненависти. А навязчивая идея, фальшивые картины время от времени появляется перед глазами и дразнят, заманивают и завораживают своими изображениями и ощущениями, искушают не хуже змея искусителя. Но и в то же время дарят азарт, а тот — терпение. Даже как бы ненавидя меня и твой страх, но я уже знаю, чем всё закончится (начнется) моя дорогая. Но в тот день её хрупкие плечи правда вздрагивали от пронзающего ветра. Мой ангелочек нашла вход на крышу, где располагалась небольшая площадка. Странно, что она не обнаружила её раньше, но благодаря моим маленьким подсказкам Яна нашла ту дверь, которая находилась на чердаке. Хотя дверь переливается со стенами, если специально не искать, справедливо, что она его не нашла раньше. А всё потому, что мне не понравилось, как она высовывалась из большого окна. Лапуля не выходила из дома и нашла этому альтернативу — просто открывала большое окно на чердаке и подолгу могла стоять возле него, вдыхая воздух и также дрожать от холода, любоваться на лес и далекие горы. Но иногда она не просто стояла, а высовывалась по пояс, чуть ли не нависая вниз головой. И ведь ничего она там интересного не видела, ей просто было скучно! Так рисковать жизнью, которая принадлежит мне, немыслимо! А перед этим вообще села на оконную раму и свесила ноги на улицу. Спокойно болтала ими от нечего делать, будто сидела на высокой скамеечке, а не на уровне третьего этажа. А ведь одно неловкое движение, и она может сорваться, и что будет, если я не окажусь рядом в тот момент? Так глупо потерять жизнь. Яна, конечно, не похожа на меланхоличку-суицидницу, которая решила свести счёты с жизнью после того, что произошло между нами, но её эти повадки камикадзе, которые она приобрела не тяжело догадаться от кого, изрядно поднадоели мне. «Мне надоело волноваться за жизнь, которая принадлежит мне». (я волнуюсь за тебя) Поэтому в тот день я заранее приготовился: создал небольшой скрип, это лапуля сразу заметила, и приоткрыл дверь на крыше, чтобы она сразу почувствовала сквозняк через щель. И вуаля! Моя дорогая сразу поднялась по небольшой лестнице и вышла в свет, а её тихое, но восторженное «вау» до сих пор заставляет меня кротко улыбаться. Перегородка у площадки невысокая, спокойно будет упираться ей в коленки, но Яна не стала подходить к краю. Она залюбовалась открывшейся ей красотой без рамок в виде комнаты, обнимая себя за плечи и прикрыв глаза, подставляя своё лицо к полуденному солнцу. И только еле заметная дрожь выдавала, что ей холодно. А навязчивая идея нарисовала мне картину, которую, подсознательно сильно желая, я увидел. Очнувшись от наваждения, я не заметил, как резко отвернулся от Яны, чтобы только не видеть даже её силуэта. От одной мысли, что лапуля моя взаимна со мной, срывает мне крышу, а в штанах становится невыносимо тесно. Хотя тогда ещё было ничего. Да, я возбудился и, дождавшись, когда через минут пять она ушла с крыши, переместился к своим шлюшкам, которые всегда ждут меня. Но был ещё один случай три дня тому назад. Когда крышу настолько сорвало, что я сам чуть не сорвался и не появился перед ней, попутно сковывая её в свои объятия. Мой ангелочек пошла в душ. И по стечению обстоятельств, я появился перед ней в тот самый момент, когда она открыла кран горячей воды и снимала с себя первую одежду. Я знал, что лучше для себя сразу же переместится хотя бы в свой кабинет и прийти к ней позже. Но упустить шанс увидеть её обнаженной, как минимум частично, мое эго просто физически не могло себе в этом отказать. Кажется, я вообще, как подросток-девственник, впервые увидевший, как красотка-сверстница будет раздеваться, чтобы принять душ, встал как вкопанный. Только в отличие от этого подростка, я был незрим для Яны и мог выбрать самые лучшие ракурсы, не боясь быть замеченным ею. Благодаря этому, я машинально, не отдавая себе отчета, встал напротив неё в трех шагах. И начал пожирать глазами, мысленно требуя, чтобы она тот час разделась догола. Но Яна не торопилась. Будто интуитивно чувствовала, что за ней следят, озиралась и по минутам смотрела на дверь, прислушивалась, что даже задерживала своё дыхание. Достаточно убедившись, что я не появлюсь в сию минуту, (интересно, как?) она начала медленно раздеваться. Сначала сняла с ног серо-темные ботинки и черные носочки, вставая на коврик, снова посмотрела на дверь, обнимая и потирая свои плечи руками. В комнате становилось жарко, запотело зеркало и стеклянные стены душевой. Яна ещё и последний раз через плечо посмотрела на дверь и замерла на пару секунд, снова прислушиваясь к посторонним звукам, ожидая услышать отчетливые шаги в пустой комнате. Тихо вздохнув от облегчения, она расстегнула упряжку ремня и пуговицу, и стала аккуратно стягивать с себя черные джинсы. Только из-за чёртовой горячей воды, которую она включила сразу же, как вошла в ванну, лапуля не услышала мой приглушенный вздох от увиденной мною картины. Начиная с талии, она оголяла свои прелестные ножки: аппетитная попка и широкие стройные бедра, которые чуть напрягаются, и можно увидеть небольшой рельеф мышц, коленки и лодыжки покрывшиеся мурашками от контакта с холодным полом, что Яна еле удержав равновесие, неуклюже вернулась на коврик. Отложив джинсы на высокую белую тумбочку, она вновь посмотрела в сторону двери. «Отлично, я сделал своего ангелочка параноиком». На ней из одежды оставалась только кофта с высоким воротником сиреневого цвета, лифчик и серые трусики, которые мелькнули на несколько секунды и были закрыты снова подолом верхней одежды. И вот тогда я сорвался. «Три шага, я резко притягиваю её к себе и целую властно, жестко, требуя немедленного подчинения. Её мгновенное замешательство сменяется покорностью, она сама целует меня в ответ, раскрывая рот, позволяя глубже проникать, подстраивается моему напору. Стон от удивления и удовольствия, когда моя рука отпускается ниже, и сквозь трусики ладонь нарывает лоно, чуть нажимая на клитор пальцами, чувствуя её возбуждение — приятно волной проходит по моему телу. Громче. Громче и сильней, ангелочек мой. Оторвавшись от её губ, сладкое дыхание на секунду опаляет подбородок, резко подхватываю Яну и усаживаю на тумбочку, попутно скидывая все вещи и джинсы на пол. Скрещивает свои ноги у меня за спиной, притягивая вплотную. Она так возбуждена, что руки сильно дрожат и не слушаются. Сам не замечаю, как начинаю трястись от нетерпения и предвкушения, что не сдерживаюсь и сильно дергаю за трусики — треск разоравшийся ткани ударяет слух. А затем лязг упряжки моего ремня. Проникаю в неё, так сильно прижимаюсь и на секунду замираю, наслаждаясь ощущениями, теплом и влажностью её тела, криком удовольствия, который заполнил маленькую комнату. Дыхание учащается с каждым толчком, срываясь на рык; правой рукой придерживаю Яну за бедро, а другой за шею, притягиваю к себе, что порой она стонет прямо мне в плече, обжигая учащенными вздохами. Её руки приятно поглаживают спину, а через мгновение снова ноготки врезаются в ткань пиджака. Если бы не одежда, точно бы расцарапала кожу. Ар-р, моя кошечка. Резкие и ритмичные толчки. Глухие удары тумбочки об стену. (тук тук тук тук) Одной рукой упершись об тумбочку, она двигается навстречу. Её стоны становятся тише и учащеннее. Сильней сжимаю ягодицу, тяну за волосы, заставляя посмотреть на меня. Мутные от возбуждения глаза. Яна первая поддается и целует меня. Нежно и воздушно, на что я сильней притягиваю её, предчувствуя нашу кульминацию. А затем её громкий крик наслаждения и блаженная темнота…» Я сорвался, но успел вовремя остановиться. Когда наваждение пропало перед глазами, а в штанах был болезненный и каменный стояк, я стоял от Яны всего на шаг. Один долбанный шаг. Я так оробел, (испугался) что даже задержал дыхание. Потому что она смотрела в мою сторону. Не просто смотрела, а присматривалась, будто что-то услышала или почувствовала. Её скрещенные руки были на блузке, она собиралась её снять, но остановилась. Неужели я так пожирал своего ангелочка глазами, что она буквально ощутила моё присутствие? На несколько секунд наши взгляды пересеклись, если бы я был зрим для Яны. Она смотрела прямо мне в глаза. И увидел я в них только одно — волнение и зачатки страха. И никогда там не было похоти и вожделения от того, что она хочет меня. Именно тогда я ушел и не возвращался до следующего дня. Потому что весь оставшийся день я развлекался со своими шлюшками. Но самое обидное, что не получил и половины того удовольствия, которое испытал рядом с Яной. А ведь это только моя навязчивая идея в голове. Я так отодрал эту прошмандовку, что на ней не осталось и живого места. И всё равно не получил того, что дает мне мой ангелочек только от одного неосторожного взгляда или вздоха! И получал капли, крупицы удовольствия, когда фальшивые, но яркие картинки вставали пред глазами, а ощущения обострялись разом, будто она была рядом со мной, а не очередная шлюха, имя которой я даже не запомню. Но получает она то, что должна моя лапуля. Что бы ни случилось, после этого дня я знаю, как ты, и даже где ты скажешь мне эти слова, Яна: «Я хочу тебя, Кроули». И не знаю я только одного: когда ты это скажешь. Теперь это только вопрос времени, остается набраться терпения и наслаждаться игрой, дорогая моя. Что ж, начнем. Мой демоненок как раз заканчивает зачитывать список и покорно ожидает моего ответа. Резко вставая с кресла, всё же уточняю: — Это всё? — чуть приподнимаю брови. — Да, мой Король. — Что ж, тогда четную половину списка казнить, а нечетную отправить в камеру ожидания. Чуть позже займусь ими лично. Свободен. Мой мальчик послушно кивает, и чуть не уронив половину стопки бумаг, незамедлительно уходит. Прежде, чем переместится в особняк, осушаю полный стакан «Крейга». Приятная жидкость разлилась по всему телу, и я почувствовал себя более уверенным в своих намерениях. Так-с, больше не будем терять времени, ещё столько дел, что даже обидно: с ангелочком так хочется больше проводить время, хотя Яна думает на этот счёт совсем иначе, но это только пока. Я сделаю так, что она будет с нетерпением ждать моего прихода, а от одиночества медленно сходить с ума. Ведь только страх и ненависть ко мне занимают тебя большую часть времени. А что если убрать эти чувства и заменить их хотя бы банальной привязанностью из-за одиночества? Уверен, ангелочек мой, что за «твоей» душой те ещё скелеты и демоны, о которых ты боишься даже подумать. И когда-нибудь, в ближайшем будущем, ты сама мне о них расскажешь, Яна Шварц. Момент, и я обнаружил лапулю в одной из гостиниц на первом этаже. Яна стояла возле окошка: позади неё черный рояль, об который она чуть облокотилась своей прелестной попкой и что-то указательным пальчиком рисовала на запотевшем стекле. Как и было обещано себе, я не стал подкрадываться к ней и, честно пресвятое, не хотел пугать её своим «неожиданным» присутствием. Я не подкрадывался, уже в проеме двери меня спокойно можно было увидеть, так как она сидела полубоком от меня, и уж тем более услышать мои шаги. И всё же, не успел полностью произнести слова: «Здравствуй, лапуля!», как Яна резко вскакивает, то ли подпрыгивает, на секунду поймав меня своим пугливым взглядом, а лицо было так перекошено, будто она увидела что-то невообразимое уму человеческому, а не всего лишь меня. Да так резко «подпрыгивает», что спотыкается об ножку громоздкого инструмента и глухим ударом падает на пол, на пятую точку или даже на спину — я не мог полностью увидеть её за роялем. Только стройные ножки в черных джинсах были открыты моему взору. Хотя моё лицо было не менее комично, чем вся эта ситуация, что, к своему удивлению, я громко рассмеялся вслух. Чего я только не ожидал от нашей первой встречи после такой долгой разлуки: страх во все глаза, ненависть в каждом слове, панику только от одного моего вида, неподчинение, но-о нет. Она растерялась и споткнулась об ножку рояли. Ох-х, а я так «волновался». «Интересно, она всегда такая неуклюжая или только при мне?» — Чего ты ржешь, Кроули? — прошипела Яна дерзко, как кошка, выглядывая из-за рояля, прищуривая глаза. Ей-богу только прижатых ушек не хватает. Ар-р, моя кошечка. — У тебя было тако-о-ое лицо, а потом ты упала. Извини, не удержался, — с улыбкой ответил я ей. – Ты там не ушиблась? Не хватало, чтобы она ещё одну шишку или синяк себе набила. Ведь все неприятные следы с того дня на лице зажили, только небольшая царапина осталась на лбу, над левым глазом. — Ничего в этом смешного нет, — буркнула она, пропуская мой вопрос, всё так же выглядывая из своего укрытия. На секунду мы оба забылись, вместе. Я тем, что искренне рассмеялся от её нелепого падения и выражения лица, а она тем, что так вызывающе, смело со мной разговаривает после того, что с ней случилось при последней нашей встрече. Будто из ряда вон выходящего ничего не произошло, только то, что я всё же напугал её своим «неожиданным» присутствием. И сейчас, чуть поворчав, она выйдет из-за рояля, даст себя обнять, прижаться губами и медленно с наслаждением целовать, словно весь день только этого и ждала — когда я приду. Меня незаметно передергивает от воображаемой, но сладкой картины. Нет, так больше не может продолжаться. Хватит. Мне надоело это только представлять, я хочу ощущать свою навязчивую идею вживую. — Чег-го тебе надо Кроули?.. Неужели, но явную дрожь я уловил в голосе и акцент, который всегда у неё появляется, когда ей страшно. Яна первая пришла в себя. В глазах ни осталась и следа от раздражения вызванного моим смехом, как и на моих губах нет и намека на улыбку. — Ты, — ответил я просто, будто она спросила как у меня дела. А вот её глаза от одного моего слова расширились, будто увидели самый ужасный кошмар наяву. Что ж, а может для неё это и есть самый худший ад. — Мне нужна ты, ангелочек мой. И мне интересно, ты ещё долго собираешься там сидеть? Я хочу видеть тебя нормально. Встань. Она несколько секунд, не двигаясь и, кажется, не дыша, смотрела на меня своими пугливыми глазами, как у олененка. Тяжело вздохнув и обреченно лбом прикоснувшись к поверхности рояля, Яна встает на ноги и медленно выходит из-за него, вставая напротив меня, закрывая дневной свет из окна спиной. Даже невооруженным глазом видно, что она напряжена, не на пределе, но всё же. Если захотеть, то можно увидеть, как она чуть ли не дрожит от страха передо мной, но в руках себя держит, не поддается панике, которая изнуряет её внутри. Мне всегда нравилось, что она благоразумнее недальновидных братьев-дебилов. Но незачем так волноваться, дорогая моя, я пришел только поговорить. Так сказать, уточнить некоторые моменты нашего будущего. Нас отделяли семь шагов, но я не стал сокращать между нами дистанцию. Мне меньше искушений, а ей — волнений. Чуть склонив голову, с обаятельной улыбкой проговариваю: — Давай просто поговорим, лапуля, без лишних истерик и сломанных костей, — я невесело усмехаюсь. Яна, всё ещё внимательно смотря на меня, незаметно кивает и несмело выговаривает: — Меня… то есть ты хочешь, чтобы мы…кхм, — нервно сгладывает, — ... переспали?.. — Верно, ангелочек, я очень этого хочу. Но… — на секунду осекаюсь и уже без улыбки продолжаю. — Яна, я не буду скрывать своих желаний и намерений насчёт тебя. Я хочу тебя. В самом прямом, в каком есть, смысле. Но спешу тебя успокоить: то, что произошло три недели назад, больше не повторится, потому что я хочу от тебя взаимности и не возьму тебя, пока ты сама этого не попросишь. О, это выражение лица именно так я представлял, как Яна отреагирует на мою навязчивую идею. Страх отходит на второй план, уступая место удивлению, граничащему с шоком. Глаза недоверчиво, как на безумца, уставились на меня. Раскрыв рот и набрав воздуха, она с нескрываемым возмущением спрашивает: — Кроули, да ты... Как у тебя только наглости хватает предлагать мне такое? Трахаться с тобой? Взаимно?! Да ты знаешь, кто… — Оу, и, правда, лапуля. Наверное, было бы лучше, как в прошлый раз, бесцеремонно повалить тебя на постель. Только на этот раз довести дело до конца, по крайне мере, моего, — спокойно перебиваю её. Она злобно вздыхает. Так намного легче, чем её трепет и страх, за которым подкрадывается паника. Лучше открытая ненависть. Так честнее. Ведь я полностью с тобой честен, ангелочек мой. И мне нужно знать все твои истинные чувства. — Ты больной, Кроули, — четко проговаривает Яна с нотками нескрываемой ненавистью в голосе. — Это снова твоя извращенная игра, верно? Лучше согласится сейчас лечь под тебя, чтобы потом не было больней. Пока ты такой… такой великодушный, — она словно выплевывает последние слова. — Ведь ты всё равно… сделаешь своё грязное дело, а так, если я сейчас соглашусь и буду с тобой взаимна, ты хотя бы не изобьешь меня. А если ещё и хорошо постараюсь то, наверное, ещё какие-нибудь извращенные поощрения придумаешь. Да? Выслушивая её шоконенавистную тираду, я громко вздыхаю от усталости и медленно закипающей злости, чуть прикусываю нижнюю губу. А чего ещё следовало ожидать? Пусть она меня и боится, но злится и ненавидит не меньше за то, что произошло три недели назад. А ещё эти братцы-кролики и ангел, которых Яна обязательно пришьет к моим смертным грехам. Что ж, хорошо, что я был к этому готов, и постараюсь не сорваться. Терпение никогда не было моим покровителем. — Нет. На этот раз это не игра, — серьёзно сказал я, наблюдая за ней. — И я бы тебя пальцем не тронул, если бы ты первая не ударила меня. Око за око, ангелочек мой, такова жизнь, — невесело ухмыляюсь, и снова важный тон. — Так что уясни одно, Яна: не зли меня. Ещё раз выкинешь что-то подобное, ты не успеешь и глазом моргнуть, как окажешься в аду. Естественно, привязаная к специальному стульчику или к столу — посмотрим, как дело пойдет. Кто знает, может, кто-то из твоих родственничков присоединится к нам. Не забывайся, ангелочек мой, ты в моей власти. Яна сразу притихает, её плечи поникли. Страх снова занимает лидирующие позиции, но паники нет, даже зачатков. Кажется, до неё стало доходить, что прямо сейчас я её не трону. Нужно смягчить ситуацию и по возможности больше не упоминать её родню. Киснет и мрачнеет прям на глазах. — И если ты так обижена на меня, то прошу прощения за то, что… — чуть закатываю губу и неопределенно взмахиваю правой рукой. — Ударил тебя об тумбочку и твоё прекрасное личико. А так же за порванную рубашку и испачканные штаны. Хотя ты сама напросилась. Так что и ты извинись. Начнем всё с чистого листа и забудем все обиды, солнце моё! — улыбаюсь я довольно, наблюдая за её реакцией. — Что?.. — недоуменно спрашивает. — Извиняйся. Яна, немного подумав, и внимательно смотря на меня, с шумным выдохом сказала: — Прости меня Кроули за то, что я… — она поджимает губы, и за секунду, прежде чем Яна продолжит, в её глазах я уловил маленькую искру ехидства. — Смачно ударила тебя по яйцам и дала не менее смачную пощечину. О чем очень сожалею. Особенно, моя голова… — Извинения приняты, — ухмыляюсь я с прикрытыми глазами. Так-то лучше. Я хочу максимально предельно донести до тебя свою навязчивую идею. А для этого тебе нужно немного успокоиться. Правда, что полный покой ты никак не сможешь почувствовать в моем обществе, пока что. Если всё удачно сложиться, и ты будешь меньше упрямиться, то совсем скоро мы будем доставлять друг другу наслаждение, а страх с ненавистью навсегда останутся в прошлом вместе с Винчестерами и Кастиэлем. Чуть расслабившись и выплеснув большую часть ненависти мне в лицо, теперь с ней можно нормально поговорить. Хотя её извинения мне не понравились, и будь другая ситуация, я бы непременно заставил Яну извиняться за то, что она не извинилась нормально в первый раз. Но как-нибудь в другой раз. Потому что я знаю, что таких подобных ситуаций у нас будет, к сожалению, предостаточно. Всё из-за её тупой преданности к Винчестерам. Яна внимательно смотрела на меня. Она не дрожала от страха, но я чувствовал, как он извивался у неё под кожей. Пытается скрыть, но получается очень скверно. Хотя её старания быть такой же бесстрашной, какой она всегда была с белкой и лосярой, меня умиляет. Руки собраны в кулаки, а губы сжаты в узкую полоску, и помимо страха в глазах, там отражается тревога и замешательство. — Кроули, чего ты хочешь? — тихо, но уверенно спросила она вновь. Что ж, дубль два. — Тебя, — максимально честно отвечаю. — Я тебе уже всё сказал, ангелочек мой. Мне нужна ты и твоя взаимность. Полная отдача во всем. Яна приглушенно вздыхает. Она на несколько мгновений зажмуривает глаза, и в этих секундах столько боли отразилось на её лице. Боль от неизбежности. — Ты понимаешь, что это невозможно? Кроули, ты просишь у меня невозможного…я.. Я не могу и не хочу. — Лапуля, ты почти четыре года прожила бок о бок со своими обожаемыми Винчестерами. Ты прекрасно знаешь, что ничего невозможного нет, — мягко отрицаю я. — Сейчас — да, не можешь и не хочешь. Поэтому я не собираюсь снова терпеть твои крики и слёзы, а лишь говорю, что даю тебе время. Немного. Потому что зная, какая ты у меня упрямая и недотрога, золотце моё, назло мне, но не скажешь заветные слова, которые будут обозначать, что ты можешь и хочешь, — не замечаю, как мой голос заметно понизил тон. — А эти заветные слова будут чем-то вроде: «я хочу тебя»? — горько хмыкнула Яна. — Моя девочка, — хрипло сказал я и довольно улыбаюсь, всем своим видом показывая, что она всё правильно поняла. Ангелочка чуть заметно передернуло от моих слов и догадок. — Где гарантии, что ты не тронешь меня, пока я не скажу эти самые слова? Откуда мне знать, что не сорвешься и посреди ночи не придешь и… — Яна запнулась, прочищая горло, — не возьмешь меня? Теперь-то ты знаешь, когда я сплю… — Не знаю, — грубее, чем я хотел, перебиваю её. — Я не приходил к тебе по ночам с того дня. Хотя уверен, что ты спишь не так спокойно и сладко, как притворяешься, — сказал я, иронично усмехаясь. — Гарантии? Их нет. Верь мне на слово. В отличие от твоих дружков, я умею держать своё слово. И я обещаю тебе, Яна Шварц, что не возьму тебя, пока ты сама этого не попросишь. Пока не скажешь заветные слова. «Я хочу тебя, Кроули», — приятно шепчут мысли её хриплым голосом. Боже, я хочу её. Сейчас. Разговор о навязчивой идее с ней давно возбудил меня, а голос так и срывается на хрип. Глаза давно блуждают по её телу, вспоминая яркие моменты, когда оно не было скрыто за одеждой. В реальности или только в фантазии — уже нет разницы. Я могу сдерживаться, но и искушать себя попусту не стоит. Ведь обещание было дано, и всё равно, что до неё это дойдет чуть позже. Но обещание заключалось в том, что я не возьму её, а о прикосновениях и поцелуях и речи не было… Ах-х, увы, но нет. Не сегодня. Яна и так не доверяет мне и дрожит от страха, не нужно ей давать больше поводов для ненависти. А вот приятно удивить и снова оставить одну, чтобы она обо всем нормально поразмыслила в одиночестве — будет намного лучше, что для неё, что для меня. Чем быстрей ангелочек мой всё поймет и смирится, тем быстрей она будет моей. Пора закругляться, и прежде, чем снова отправиться по делам, нужно заскочить к своим игрушкам. Хотя и там, Яна, ты будешь преследовать меня. Будто целая вечность прошла в минуте, через которую она, тихо, но уверенно и твердо сказала: — Я... я всё равно тебе не верю. В её глазах так и читалось продолжение: «ты можешь говорить всё, что угодно, но я не верю тебе». А это обидно лапуля. Ты даже не хочешь немного постараться, чтобы пойти мне навстречу. Но тебе везет, ангелочек мой. Возбуждение полностью перекрывает всё раздражение от твоего упрямства и ненависти. Наоборот, лишь больше, даже если я тебя немного напугаю, хочется вбить тебе в головушку, что я на полном серьёзе. Прикрыв глаза, кротко улыбаюсь и хмыкаю. И снова поднимаю на неё взгляд, когда Яна не успевает что-либо предпринять, как вплотную я оказываюсь возле неё. Она сразу же упирается спиной и ладонями об подоконник, чем я сразу воспользовался и руками аккуратно закрываю ей выход для отступления, положив руки рядом с её. Наши лица до неприличия близко друг от друга. Пронзительно смотрю на её лицо, и снова страх во плоти смотрит на меня. Яна нервно сглатывает и вздыхает. Так сильно прижимается к подоконнику и не знает, куда ей деться от моих внимательных каре-зеленых глаз. Она почти не дышит, только теплый воздух еле соприкасается с кожей на подбородке. «Неужели я такой страшный, что она так смотрит на меня?» Обаятельно улыбнувшись ей, резко сокращаю между нашими лицами расстояние и шепчу на ухо, обжигая своим горячим дыханием. Чувствую, как её тело отозвалось мелкой дрожью. Яна громко вдыхает. — Поверь, ангелочек мой, — губами еле притрагиваюсь к мочке уха. — Я-то уж точно знаю, что ты отдашься мне. И будешь желать этой близости также сильно, как я. Желание ничего не оставит от твоей совести и даже мысли о твоих мальчиках. Отстраняюсь от неё, но несильно. Яна поднимает голову и отчетливо произносит следующие слова. Даже как будто не для меня, а для себя. В глазах страх, а на лице непоколебимая решительность. — Никогда. Я. Не. Отвечу. Тебе. Взаимностью. Робкая усмешка трогает мои губы. Так уверенно и даже чуточку самодовольно. Когда-нибудь я обязательно припомню тебе твои же слова, Яна. Ещё ближе наклоняюсь и шепчу почти в губы: (только бы не сорваться) — Ты в этом так уверена? Лапуля, ты сама не заметишь, как будешь изнывать от моих прикосновений и поцелуев. — Нельзя заставить делать и желать человека того, чего он всем сердцем ненавидит, Кроули. А мне так, вообще противно об этом думать. Ответить тебе взаимностью после всего, что ты сделал… — её шепот приятно опаляет мои губы. — Я и не такое заставлял людей делать и желать. С тобой же намного легче, Яна, — чуть отстраняюсь от неё и обаятельно улыбаюсь. — Мне почти ничего не нужно будет делать, большую часть работы ты сделаешь сама. Это лишь вопрос времени. После всего, что я сделал? — демонстративно закатываю глаза и вздыхаю. — Ой ли, лапуля. Я тебе ничего не сделал, подумай над этим хорошенько на досуге. Повспоминай, когда останешься одна. — Кроули, лучше перестань маяться чепухой и найди себе какую-нибудь шлюху, а меня оставь в покое! — тихо прошипела она от досады. — Пожалуй, я воспользуюсь твоим советом, Януля, — весело ответил, посмеиваясь. — Я уже весь полыхаю, а может, ты уже готова потушить огонь, который же и зажгла во мне? — небольшой толчок бедер, и ангелочек мой ощутила всё моё возбуждение в области промежности. Лапуля на глазах стала чуть ниже ростом. Её ноги задрожали и подкосились, а сама она поежилась будто при сильном порыве ветра. Дрожащим голосом и с сильным русским акцентом она прошептала: — Н-не трогай м-меня… — И не собираюсь. Я уже говорил, — полностью отстраняюсь от неё, убирая руки с подоконника в карманы пальто и делаю два шага назад. — Оу, чуть не забыл. Я знаю, что ты не выходишь из дома, дорогая. Похвально, но размять ноги иногда всё же стоит, полезно для здоровья. Только ненадолго и недалеко. Не заставляй меня лишний раз нервничать. В последний раз ей улыбнувшись и задержав взгляд на её взволнованном лице, исчезаю из особняка.