Штрихами

«Власть, основанная на любви народа к диктатору, — слабая власть, ибо зависит от народа, власть, основанная на страхе народа перед диктатором — сильная власть, ибо зависит только от самого диктатора.» Н. Макиавелли *** Он задыхается бесконечно долго — тяжелая вода заполняет его тело, раздувая, разрывая легкие изнутри. Бесконечно больно. Сердце отказывается биться, и где-то далеко, в Доме, Пауки вводят дозы адреналина и допамина. Утопленник. Хуже. Утопленник в реках Той Стороны. Ловкие ручки Герды легко и быстро подпиливают ногти на лиловых пальцах Вожака. Герда помнит, как делала это впервые, тогда она задела пилкой пергаментную кожу Мавра, и брызнула кровь. Обыкновенная, красная, а не черная, как думали многие. Герду тогда так это испугало — кровь Вожака, пролитая по её вине — что полученную оплеуху она приняла с искренней благодарностью, и потом, когда она лежала рядом, ей думалось о том, как он уязвим. И как силён. И что все они — его стая — должны беречь своего Вожака. Потому что придет время, когда их уберечь сможет только он. *** Сердце — бесполезный хлюпающий мешок. Бесполезный настолько, что даже крутить колёса собственной коляски уже невмоготу. И молчаливый Гвоздь учится угадывать желания Мавра — куда именно сейчас следует ехать. И когда остановиться. Когда они выезжают на волейбольную площадку, на мгновение затихают все, даже Череписты. И невольно поворачивают головы в его сторону. Мавра волейбол не интересует, и летний воздух с трудом помещается в лёгкие, а солнце грозится выжечь хрупкую кожу, но со своей стаей он быть обязан. Даже если его сожгут заживо. Ведьма наклоняется и шепчет что-то своему Вожаку. Толстые губы растягиваются в улыбке. Маврийцы подхватывают улыбку. Все возвращаются к игре. *** Плакать от боли он никогда не умел. Чтобы плакать _от боли_ надо знать, что такое боль. А чтобы знать, что такое боль, надо знать и что такое _не боль_. Мавр этого не знает. Когда суставы выкручивает так, что уснуть невозможно, он бессонно глазеет в ночную муть, пока не просыпается Гвоздь и не принимается массировать вспухшие кисти Лилового чудовища. Лис приходит среди ночи — ступает совершенно бесшумно и докладывает беззвучно. И Гвоздь — так же беззвучно, не дожидаясь распоряжения — одевает Вожака. Гвоздь недоволен — Мавру надо отдохнуть, но Лис сообщил, что один из их стаи пойман Черепистами на шулерстве. Можно быть уверенным — Мавр его накажет. И накажет жестоко. Не за то, что сел играть с врагами. Не за то, что мухлевал. За то, что попался. Позволил этим недоумкам себя поймать. Мавр накажет без малейшей жалости, но если кто-то из Черепистов тронет его человека… что ж, неприятным разговором Черепу не отделаться. Злосчастный шулер на следующий день нигде не показывается — отлеживается в стайной. В столовой за завтраком Мавр кисло улыбается и ничего не ест — суставы на пальцах распухли, и удержать даже кусок хлеба Мавр не в состоянии. Конечно, его покормят. Позже. Жрать с ложечки на виду у Черепа он не станет. Маврийцы молча сгребают со стола в рюкзаки и карманы. Есть, пока Вожак голоден, они не станут. *** Ведьма, уткнувшись в его колени — ничего не чувствующие колени — шепчет и всхлипывает: «Мавр, прикажи всем запереться в своих комнатах! Мавр, мы не переживем этого!» И Лиловый чувствует ее смертный страх Выпуска. И решает за всех них и каждого из них. И за мальков, которым в наследство остается Кровавый Выпуск. Он погибнет последним из них. Его тело, оставившее сознание в Доме, даже успеют отвезти в Наружную клинику. Он вернется в Дом. К своей стае. Призраком. Мавр не знает, что такое здоровье. Он знает, что такое власть.