Штрихами

Весна ранняя, суматошная захлестнула Дом, шальным ветром вымела во двор всех обитателей его пыльных углов. И двор мгновенно, как по команде, разбился на две части, проложив невидимую никем, но безошибочно чувствуемую каждым границу: Маврийцы и Череписты. Красные и Черные. — Не вздумай. Хромой сипит в самое ухо, а рука тяжелая, будто из свинца отлитая — так просто и не скинешь — сжимает плечо Вожака под потрепанной коричневой косухой. Череп усмехается лениво. Мелкая неправдоподобно рыжая девчонка со всей дури налетает на тощего слепого мальца. Тот едва не валится в подсыхающую грязь. Дружок этого мальца завороженно взирает на Черепа с почтительного расстояния и передряги своего приятеля не замечает. Солнце разламывается в стеклах распахнутых окнах Дома и слепит горбуна. Он щурится, шугает стайку беснующихся мальков, нечего им слышать, как чихвостят их идола. Череп неспешно вытаскивает пачку сигарет и прикуривает, резко щелкнув зажигалкой. Рука на плече сжимается крепче, и Детка поддакивает своему хозяину, сообщая, какое именно merde творится прямо на его глазах. — Идиот, хочешь подохнуть — вперёд, а я не тороплюсь! И из ребят тоже никто не торопится! — Хромой тыкает пальцем в сторону Дома. На крыльце о дверной косяк яростно точит когти пушистая пестрая кошка. С маврийской стороны на весь двор и Дом разлетается звонкий девичий смех — так смеются только в начале весны, когда освобожденная от снега земля пахнет пьяно и ночи стоят бессонные. Череп пускает колечки дыма вверх — к яркому, только покрашенному небу. — Она-то даст, если он позволит. И с умом даст, — скрипит зубами Хромой, понимая, что болтает лишнее, и что это лишнее уже запоздало. Малявки увлеченно пускают спичечные коробки в ручейке. К пестрой кошке подскакивает разбойничьего вида котяра, но тут же получает когтистой лапой по морде. Гиббон, развалившийся на скамейке под дубом, будто нехотя, поворачивает голову в сторону беззастенчивого смеха. Будто бы просто так, но видит смеющуюся Лягушку и сам невольно расплывается в улыбке. Череп затягивается глубоко и жадно. — Он тебя лично придушит, сам снизойдет, а я слова не скажу! Горбун добавляет непечатное, а Детка это непечатное подхватывает радостно и озвучивает громко. На стороне черных нескладно бренчит гитара, сбивается, затихает и бренчит вновь уже под чьими-то умелыми пальцами. К малявкам присоединяется четвертый — с ранней сединой и уверенными повадками. Они строят флот. Пестрая кошка широкими прыжками удирает от кота через двор, невзирая на границы и прихоти этих нелепых людей. Хромой, конечно, загоняется. Череп щелчком отбрасывает окурок. На девчоночьем крыльце Ведьма — улыбающаяся, без шляпы — мотает головой, встряхивает волосами, и со смехом наклоняется к бесформенной туше, восседающей в коляске, как на троне, и являющейся ее Вожаком. Мавр кривит губы устало и равнодушно, не обращая внимания на обнимающие его тонкие руки. Он кивает медленно, соглашаясь с чем-то, что шепчет ему Ведьма, и Ведьма хохочет — не так звонко и беззаботно, как Лягушка, а тепло и чувственно, так, что даже Мавр поворачивает к ней свою безобразную рожу. Хромой, чертыхаясь, уходит в Дом. Череп смотрит на Ведьму.