Свобода — это не то, что вам дали. Это — то, что у вас нельзя отнять. Вольтер
I was lost until I found me in you I saw the side of me that I was scared to But now I hear my name and I'm running your way
х х х Год спустя. Ты можешь оказаться в самой противоречивой и свободной стране на земном шаре, но все равно ощущать себя в клетке. Ван Ибо смотрит на огромный мегаполис, он простилается до самого горизонта. Геометрическое совершенство небоскребов, которые зажигаются в этих сумерках тысячами и тысячами окон. А людей здесь еще больше. Совсем других людей. Он смотрит долго. Пора бы зажечь собственный свет, но он только опускается на пол. Окна размером во всю стену, не об этом ли они мечтали тогда? В те семь дней, что у них были? До того, как пришлось рушить. До того, как впервые пришлось солгать не миру, а ему. Ибо ведет кончиками пальцев ближе к тазовой косточке. Они выпили тогда. Он копался в кладовке бабушки Биньвэня, под очень неодобрительные комментарии Чжаня. Но ведь было так интересно, Ибо клялся, что все положит так, как и лежало. Он нашел что-то странное. Какие-то иглы, бутыльки с красками, плошку и моток нитей. Сяо Чжань снова проявил себя энциклопедией мира. Оказалось, это набор для татуировок. Дотворк, как-то так. Ибо усмехается, продолжая водить пальцами по коже. Укромное местечко. А буквы такие маленькие. Забавно иметь такую татуировку, в то время как это имя давно выжжено в сердце. Он думал, что ему станет хотя бы немного легче. Прошел год. Легче не становилось ни на йоту. Всю свою боль, всю свою ярость, Ибо вливал в работу. У него есть своя студия теперь. То, что не могло произойти ни при каких раскладах в Китае. Ибо инвестировал достаточно, чтобы штат Нью-Йорк стал рассматривать процесс смены гражданства. Ибо пошел на такие сделки с «врагом» КНР, что никому и в страшном сне не приснилось. Когда ты красивый, безусловно красивый и желанный мальчик, о Небо, в этой гнилой индустрии… Ван Ибо никогда бы не подумал, что способен на такое. Но у него не было выбора. У него не было права дать этой махине разрушить жизнь Сяо Чжаня, только потому что когда-то, тем жарким летом, Ван Ибо не смог не. Они оба не смогли не. Кто-то мог бы назвать это судьбой. Или злым роком. За каждым поцелуем, за каждым выдохом у губ, за каждым емким толчком — тень краха. За каждым часом, проведенным в тихом шепоте друг другу на ухо — песочные часы расплаты. И последние крупицы упали с таким грохотом… Но погребли под собой только Ван Ибо. Четыре буквы. S e a n. Потому что Шон — это имя Чжаня в свободном мире. Который ничего не стоит без него. х х х Будильник звонит в пять утра, Сяо Чжань не спит. Стандартная мелодия айфона. Он мог бы записать её в виде нот. Со сном отношения становятся все хуже. Он не может уснуть самостоятельно, глотает таблетки, отрубается на четыре положенных часа. Открывает глаза всегда за пару минут до сигнала. Снова пьет таблетки. Витамины и антидепрессанты. Последнее — страшный секрет. Он больше не занимается йогой. Он ходит в зал, как и положено для поддержания формы, но нет, никаких больше «практик». Он глушит себя таблетками. Это надежнее. Он устал. Картинка мира была неправильной. Ответы, которые у него были, не сходились с вопросами. Он каждый день говорил себе, что Ибо не мог действительно поступить так, как поступил. Он не мог… сбежать? Те семь дней были прощанием? Он давно это готовил? Бред. Все это бред, придуманный впопыхах, но факт остается фактом: Ван Ибо нет. Его даже во всем Китае нет. Сяо Чжань следит с закрытого аккаунта. У Ван Ибо своя студия и новая жизнь, он снова поднимается с самых низов. «Китай не может прокормить мои амбиции, мне этого мало. Я хочу весь мир». Ван Ибо, которого он знал… этому Ван Ибо было плевать и на Китай, и на весь мир. Он просто хотел танцевать. У Сяо Чжаня новая суперспособность. Он не срывается в рыдание на полу. Безобразное, долгое, от него всегда болит голова. Он получает свой ксанакс и долго смотрит на печатные буковки, в которых видит насмешку: made in USA. Скандал. Какой же это был скандал. Если Ван Ибо хоть когда-то захочет приблизиться к границе КНР — расстрел в лучшем случае? Его охраняют, Чжань знает. Он находится под защитой США и программы свидетелей. Он сдал кого-то очень важного, Чжань даже не мог себе представить… Он сделал то, на что никто не был способен. Ибо всегда отказывался вариться в этом. Слишком свободен. Внутренне. Сяо Чжань знал, что он уйдет, рано или поздно. Но никогда не думал, что так. Новый день. Новые съемки. Рутина, укутанная в костюмы от Gucci. Сяо Чжань теперь член их семьи. Сегодня запланировано две фотосессии и одно интервью. Чжань остается профессионалом. Продолжает петь, выпуская трек за треком. Продолжает сниматься. Но не так часто, как раньше. Не зная его, можно и не заметить. Им теперь занимается агентство Ибо. Своеобразная компенсация их подпорченной репутации. Правда, лично его агента никто не видел уже очень давно. Сяо Чжань запрещает себе думать об этом и еще о очень многом. Но ночью… Ночью, лежа в кровати и смотря в потолок, мысли — это всё, что у него есть. Демоны хватают его, крепко сжимают в объятиях и не отпускают до момента действия таблетки. Как сейчас. Но Сяо Чжань не спешит открывать новую пачку снотворного. Он разрешает себе вспомнить ночь, которая оказалась последней. Их ночь. Он так мало помнит… Пальцы ведут от шеи к низу живота. Там, слева, ближе к выпирающей кости. Всего две буквы. Корявые, мелкие, хоть Ибо старался. Просил прощение за каждый новых штрих. И как только Сяо Чжань согласился? Но сейчас он этому только рад. Это всё, что осталось. Он ведет по буквам кончиками пальцев. Татуировка. В китайской культуре — клеймо позора. И только последние пару лет это искусство признается, но лишь среди молодежи. Поколение старше и еще старше — скорее самолично изобьют свое дитя, лишь бы не дать вогнать краску под кожу. Это удел изгоев и людей без чести. Ибо говорил, что ведь они как раз и то, и другое. Забравшиеся на самую вершину изгои. Никогда не понятые до конца, потому что никогда собой и не были. Истинные только перед друг другом, таким образом обретая свободу. Когда-то… Сяо Чжань, который всегда вел двойную игру. Ибо, который никогда и не старался никуда влиться. Чжань закрывает глаза, лишь бы не пялиться в потолок. Уж лучше тьма под веками. Воспоминания выныривают одно за другим, Чжань не пытается что-то с этим сделать. Пусть. Воспоминания о бескрайних водах Жемчужной реки, слишком самостоятельном мальчике и жареных осьминогах. Воспоминания о слишком серьезном выражении лица Ибо, когда тот оказывается ближе, теснит к стене. Еще и еще, пока не прижмет всем телом. Воспоминание о его улыбке. Той самой улыбке. Всегда до и всегда после поцелуя. Две буквы под кожей. W. Y. Сяо Чжань тянется за пачкой снотворного. Нужна всего половина от одной таблетки. Ему так тяжело. Он устал. Может, стоит поспать дольше? Он просто хочет спать. х х х — Сяо Чжань, всемирно известный китайский актер и певец, поступил в больницу Гуанчжоу с острым отравлением препаратами этим утром. Что это? Фатальная ошибка или злой умысел? Еще один представитель азиатского медиа попытался свести счеты с жизнью? У других представителей, особенно корейской культуры, флешбэком всегда были мучительные истории и огромное количество хейта. Но почему же господин Чжань решается на такой шаг со своей безупречной репутацией? — Джес, ты сразу думаешь о мрачном. Может, человек правда ошибся с дозировкой. Но феномен повального самоубийства многих представителей культуры, как в Корее, так и в Китае, очень тревожная тенденция. Ее уже изучает множество институтов психоанализа. Например, Калифорнийский… — Под больницей в Гуанчжоу не протолкнуться. Тысячи и тысячи фанатов переживают о состоянии здоровья своего кумира. Сяо Чжань в стабильном, но все еще тяжелом состоянии. Мы держим вас в курсе событий. х х х Когда Сяо Чжань открывает глаза, он не ожидает увидеть здесь бывшего телохранителя Ван Ибо. Мысли сразу начинают метаться, он даже не дает себе осознать, что сам лежит на больничной кровати и в его руке капельница. Биньвэнь не выходил на связь с того дня, когда Ибо собрал ту пресс-конференцию, после которой рухнуло всё. Чжань старается сфокусироваться на нём, он видит словно через пищевую плёнку, сипит: — Ибо? Что-то с Ибо? — Не пытайтесь сесть, господин Сяо. Мужчина смотрит так, словно он — главная причина нахождения Сяо Чжаня в таком состоянии, и ему очень… очень жаль. Он пододвигается на стуле ближе. Чжань теперь может рассмотреть получше его усталое лицо. Биньвэнь продолжает мягко, терпеливо объясняя, словно ребенку: — Я сейчас ваша личная охрана, господин Сяо. У вас не самое лучшее состояние, и вы наверняка будете отрицать, что ваша рука дрогнула специально с этими… таблетками. Но я не могу уже молчать. Может, это покажется кому-то неправильным, но я считаю иначе. Я бы пришел позже, но вряд ли еще предвидится случай, чтобы мы были одни. Сами знаете, малец заварил эту кашу… Глупый ребенок. В благородных жертвах никогда нет ничего хорошего. Все только хуже. Пить не хотите? Чжань заторможенно кивает. Нехотя, паззл соединяется, но многих деталей еще не хватает. Сяо Чжань послушно пьет воду через трубочку. Все тело ватное, голова — свинец. Но сейчас это не главное. Чжань весь замирает, внутренне собирается, как перед прыжком. Биньвэнь смотрит на него, не пытаясь скрыть жалость. Затем достает телефон и молча отдает его. — Плохо, что я так, вы только очнулись… но, раз уж я решился… Схожу, позову медсестру и вашего врача. Но сначала до автомата с кофе дойду, времени хватит. Откройте галерею. Там все есть. Чжань все еще не понимает. Он кивает и забирает чужой телефон. Телохранитель выходит из палаты, тихо прикрыв за собой дверь. Дрон. Дрон летал вокруг дома под Пекином, в нежилой глуши, недалеко от бамбуковой рощи. Место гнилое по многим параметрам, неудобное. Заброшенное. Говорили, там жила раньше жена какого-то мафиози. Грязный дом. И в нем происходили грязные вещи. Люди и их злые языки поддержали эту идею. Фан Си уже придумывал заголовки для статей, сидя в машине и просматривая все кадры и видео, что удалось заснять. Беспечные идиоты. Он сколотит целое состояние. Но когда его дрон застрял в дереве внутри двора, удача от него явно отвернулась. А уж когда дрон выцепил Ван Ибо… Фан Си нашли. Он угрожал копиями. В красках рассказывал, как эти двое трахались вчера, и хоть видео размыто, достаточно других фото с этих мест. Шантаж на шантаже. От него откупились, хоть он рассчитывал на большее. И все же приберег пару кадров… Но это потеряло смысл. Как только Ван Ибо «сбежал» из КНР, да еще как. Кому уже было дело до того, что тот был по мальчикам, когда он сам красочно рассказывал американским СМИ, как его пользовали чиновники? Чернее некуда. Его сенсация казалась милой и романтической историей. И да, из уст Ибо все звучало так гротескно и конечно же правда в этом была, но лишь наполовину. Пользовали не его, а других. Ван Ибо же был хорошо защищён по всем фронтам, чтобы избежать подобной участи. Но кому какое дело?! Была поднята тема чуть ли не прав человека и позывы в Гаагу. Умный мальчик Ибо попросил убежище, умный мальчик Ибо основал фонд, как это принято в белозубом сообществе, и умный мальчик Ибо вложил огромные деньги, которые заработал (и всегда вовремя выводил из Китая, спасибо, агентство), чтобы укорениться в Соединенных Штатах крепко-накрепко. Сделал все настолько грамотно, что ясно — без помощи не обошлось. Например, его бывшего агента, которой с тех пор в Пекине и не видать. Накрылась мечта Фан Си о нехилых денежках до конца дней. Он удалил все копии, забыв об этой истории, как о страшном сне. И единственное, что осталось… Было сейчас в руках Сяо Чжаня и в телефоне Ван Ибо. Последний не смог удалить. Как бы мерзко это ни было, но кроме татуировки — это все, что у него осталось. А у Чжаня и того меньше. Он пролистывал фото за фото. Поцелуи. Объятия. Их нелепый пикник на ступеньках. Снятое через какие-то щели, чаще всего — вид сверху, ведь это всё дрон. Размытые видео, но с четкой аудиодорожкой. Чжань отключает звук на десятой секунде. Ему становится дурно, сердце колотится, подкатывает тошнота. Когда медсестра входит в палату, он уже не мог держаться и перегнулся через кровать, выплескивая из себя желудочный сок, ведь после множества промываний, это всё, что могло остаться в его желудке. Он получил ответы на свои вопросы. Но они были еще хуже, чем та ложь. х х х Цена свободы — постоянная бдительность. Сяо Чжань размышляет об этом, наблюдая, как журналисты заполняют зал для пресс-конференции. Он стоит в дверном проеме за импровизированной сценой. После своего отпуска на больничной койке, Чжань чувствует себя более уставшим, чем до этого. Но зато мысли его кристально чисты. Гул голосов лишь нарастает, у каждого есть свои вопросы, но уникальности в них — ноль без палочки. Они ожидают: Сяо Чжань будет извиняться. Так принято. Ты извиняешься за своих фанатов, за себя, за свою работу, за то, что был не так понят кем-то, за то, что не учел чего-то и не предусмотрел. Ты берешь вину на себя, так принято. Так это работает. Простите, что я так сильно устал. Я не хотел вас расстраивать. Простите, что чувствую что-то вне сценария, так неловко вышло. В его руках лист, обычный лист формата А4. Четыре абзаца. Извинение следует после каждого. Он должен сказать все это, отказаться от дополнительных вопросов и уйти. Из-за его неосмотрительности, все забытые скандалы из прошлого приобрели другой окрас, их снова вытащили на свет, перемывая каждую деталь между собой. Все то время, что он смотрел в потолок и отказывался видеть родителей, все то время, пока его кормили диетической кашей и отслеживали показатели, мир вокруг жил очень и очень бурно. Ван Ибо вспомнили, конечно. И не единожды, а через предложение. СМИ диктовали отношение ко всему, и к ним двоим в особенности. Сяо Чжань должен говорить четко по тексту. Да. Должен. Первая ошибка — то, что прежде чем поздороваться с уважаемыми журналистами, он наливает воду в стакан. Зал начинает затихать по мере того, как он пьет. Сколько здесь работников «пера»? Человек сто? Да, пожалуй. И ведь это тоже иллюзия. Никто из них не напишет ничего путного. В Китае нет такого понятия, как свобода прессы. Он просто может передать им листок, который они должны перепечатать. Но ведь… не услышать они сейчас не могут, так ведь? Камеры не могут не заснять? Кто-то же наверняка ведёт и live в доуинь? Прямо сейчас… он выроет себе могилу или установит трамплин? — Добрый день всем. Меня зовут Сяо Чжань. Он откладывает листок и сцепливает руки в замок перед собой. — И сегодня я хотел бы ответить на все ваши вопросы, господа. Я знаю, что хоть вам и передали, что на вопросы отвечать я не буду… я все же буду. Так что, начнем? х х х — Ты не имеешь права пересекать границу КНР, надо искать другой способ… — Найди. Найди мне его. Я не могу. Я ничего не могу. — Все будет в порядке. Ты же видел, он в порядке. — Ничего и никогда не было в порядке. Мы никогда не были в порядке. Я виноват, окей? It`s my fault! Это я во всем этом виноват… х х х — Скажи мне, почему мне будет выгодно…выкупать твоего Сяо Чжаня из Китая? Кроме того, что ты явно настроен прострелить мне яйца в противном случае. Ван Ибо сейчас двадцать три. Это уже не двадцать. Он чувствует себя более зрелым, более заебанным. Кажется, это и есть «быть взрослым». Но почему-то для других это никогда не так. Всегда есть та планка, которую держат «взрослые дяди» и которую они не дают ему перепрыгнуть. Но кто сказал, что Ван Ибо на самом деле не может этого сделать? — Ты выкупаешь не Сяо Чжаня. Ты выкупаешь историю. Он уже… легенда. И, черт. Ты и так все знаешь, но почему-то хочешь услышать это от меня. Нет предела богатству, особенно когда дело касается китайского бизнеса. А когда это китайский бизнес в США… Ван Ибо откидывается на спинку кресла и смотрит на Ченга исподлобья. Ему повезло подружиться с дьяволом, и он так и не знал цену за это. Но сейчас он готов на что угодно, лишь бы Сяо Чжаня вытащили. — У нас есть сутки. Ты уже сейчас должен отправлять ему запрос и делать билеты. Ты сам этого хочешь. Заполучить… нас двоих с твоей любовью к коллекционированию и комплексу спасителя? Что ты еще хочешь от меня услышать? Ты же просто ждал, когда я приду. — Я уже это сделал. Просто хотелось понять, как все плохо. Или хорошо? Что с рукой? — Плохо. Я не для этого… все это сделал. Чтобы он себя… Ван Ибо отводит взгляд, трет по подбородку, наблюдая за тем, как Нью-Йорк постепенно зажигает свои огни за толстым стеклом кабинета Алистера. Мир всегда до болезненного продолжает жить и крутиться, что бы ни происходило в жизнях людей. Ченг подается вперед, опираясь на стол, пытается поймать взгляд Ибо, но вряд ли тот позволит этому произойти. Он не хочет разреветься при нём. Ченг отступает, откидываясь на спинку кресла, он выдыхает: — Ты должен встретить его. Он потеряется в аэропорту. Как ты, когда вышел в первый раз. Сидел там… побрёл куда-то… Ибо усмехается, опуская взгляд, всё же шмыгает носом. Адреналин сходит на нет, оставляя за собой зияющую дыру понимания. Сяо Чжань мог бы быть мертв… он мог бы быть мертв прямо сейчас… Ибо прочищает горло: — Да, чувство, что за тобой не следят и тебя никто никуда не ведет… Оно странное. — Это называется свобода, Ибо. Идти, куда только самому захочется. Всего-то. Ван Ибо фыркает, трёт лицо. Он старается думать только о том, что Ченг уже всё устроил. И совсем скоро… Ван Ибо правда снова сможет обнять Чжаня. Только если тот тоже этого захочет.