Цена свободы.

Власть, время, гравитация, любовь. Те силы, что реально бьют тебя по заднице, всегда невидимы. — Дэвид Митчелл

х х х За пятнадцать часов полета можно успеть многое. Было бы желание. Сяо Чжань большую часть времени слушал музыку, смотря в иллюминатор. Отсчитывал все эти часы с помощью треков, но ни один из них не мог его встряхнуть. Он хотел отключиться от внешнего мира, но больше всего он жаждал, чтобы исчез мир внутренний. Там нет ничего, кроме глухой боли. Казалось бы, самое страшное позади, так почему ему не легче? Полтора года. Прошло полтора года с того дня, как он видел Ван Ибо и наивно верил, что «как-то да будет». Всё его существование на протяжении этого времени казалось долгой пыткой. А все те часы и дни, плюс месяцы съемок, то самое лето… лето настоящей жизни казались всего лишь вспышкой. Яркой, бесконечно прекрасной, но краткой. Время — иллюзия, в этом намного больше смысла, чем кажется. Пятнадцать часов полёта утомительны для тела. Сяо Чжань чувствует, как попеременно затекают то руки, то ноги, ноет шея. Он заставляет себя вставать и разминаться, пару раз прогуливается до туалета. Сдаётся. Просит разложить кресло в горизонтальное положение и в итоге сворачивается на нём. Билеты ему куплены первым классом, хоть он и не просил, так что из какого-то внутреннего чувства протеста игнорировал все его «плюшки». Он вообще ни о чем из того, что получил, никогда не просил. Он хотел петь и быть услышанным. Хотел, чтобы его увидели. Ладно, возможно, отчасти он и рассчитывал на известность… но не таких масштабов. Надо было догадаться, что цена за это… Нет, не цена. Это ответственность. Быть увиденным и значимым — это все про ответственность. Любовь — это ведь тоже про ответственность. И он с ней не справился. Разве могло быть иначе? Сяо Чжань вспоминает про ксанакс. Если так пойдет и дальше, он доведет себя до нервного срыва, или, что ещё хуже, начнёт рыдать. Чжань садится, стягивает со столика сумку. Копается вяло, но упорно. Картонная коробочка, три полных блистера. Чжань усмехается краем рта, выдавливая таблетку. Ксанакс безвкусный, почти как мел. Впереди Сяо Чжаня ждёт четыре часа полного расслабления, как телом, так и головой. Ксанакс сжирает все тревоги, оставляя за собой лишь бархатную пустоту и тотальное спокойствие. Ты осознаешь, что оно искусственное, но ты даже не в силах попытаться начать беспокоиться об этом или как-то оскорбиться. Чжань тратит пару минут на то, чтобы устроиться удобнее, укутываясь в плед до ушей. В наушниках поет Уитни Хьюстон. Он тянется к айфону, чтобы поставить трек на повтор. Слушать её уже не так больно. Это хорошо. Закрыв глаза, он видит Ибо. Тот наклонился к нему, рассматривает, улыбаясь краем рта. Затем он целует. Чжань чувствует фантомное тепло на губах. От них оно расходится дальше по телу. Стекает до шеи, распространяется по груди. Чжань думает, что он почти что свободен, ведь так, получается? Уже можно так думать? И… может быть. Только может быть. Скоро он получит второй шанс. И в этот раз он обязан справиться со всей ответственностью, что неизменно снова попытается зажать его в тиски. Но теперь Чжань знает, что он, всё же, сильнее. х х х — После скандальной пресс-конференции, актер и певец Сяо Чжань, особенно известный по роли Вэй Усяня в дораме «Неукротимый», исчез с радаров. Его студия и агентство не дают комментариев, верные фанаты также не располагают никакой информацией. Пресс-конференция должна была разъяснить моменты трагичного инцидента, когда актер перепутал дозы препаратов для сна и чуть было не погубил себя. По итогу же стали известны более личные детали жизни актера, такие как испытываемая им депрессия и кризис личности. Как мне кажется, такое в КНР принято прятать далеко и надолго, да? — Это официальная версия, так ведь, Джесс? — Да, это официальное заявление на новостных каналах Китайских медиа. Но у нас есть эксклюзивные видео с этой пресс-конференции. Теперь можно понять, почему же мы обсуждаем этот вопрос с такой горячностью. Сейчас в эфир пустят аудио-дорожку. Видео же доступно подписчикам нашего канала. [- Я могу оказаться права, если скажу, господин Сяо, что спад вашей карьеры и проблемы, которые вы испытываете… как-то связаны с тем, что произошло с Ван Ибо полтора года назад? Вздох, пауза. Смешок. Легкий кивок. — Да. Вы правы. Дальше? — Добрый день, господин Сяо. Ни Саа из KN-news. Извините, я нервничаю, это мое первое такое… В общем. Господин Сяо, вы упомянули о тяжелом периоде вашего ментального здоровья. Как вы можете прокомментировать ситуацию с психологическим здоровьем молодых людей, ваших ровесников, в связи с… тем темпом жизни, в котором мы все варимся? — Спасибо за вопрос, Ни Саа. И для начала скажу, что его вырежут. Так что только те, кто довольно обезбашены, смогут вынести это из зала и донести до сети, но не дай боже до нашей, Sina вас засудит. М-м. Вы только начинаете карьеру, так что если хотите продолжить ее в нашей великой стране, то вам следует быть осторожнее. Мне кажется, тут все вырежут. А так как я не планирую приносить извинения, даже не знаю, что вам придется публиковать. Но я отвечу. Это сложно, Ни Саа. Вы не нервничайте, все в порядке будет, правда. Вопрос психологического здоровья очень острый. Я вовсе не особенный. Нервные срывы — это не стыдно, это нормальная реакция организма на испытываемый стресс, который постоянен. В какой-то момент тело находит свой предел и таким образом избавляется от накопившегося. Плохо, когда это становится постоянной акцией. Вы не поверите, но к такому тоже можно привыкнуть, правда. К паническим атакам, к легкой паранойе, к тревожности. Человек может привыкнуть к абсолютно бесчеловечному. Но вопрос этот все еще считается стыдным в нашей культуре. Люди могут говорить, что ты слабый и безвольный. На самом деле это не так. Вопросу психологического здоровья не уделяется должное внимание, он замалчивается и мы играем в любимую игру — прятки. Если этого не видно, если этого не выпячивать, значит, этого и нет. А если этого нет, о чем говорить? Мы все, как вы правильно заметили, варимся в этом. Есть ли выход? Я отвечу уклончиво — он есть. Просто к нему очень трудно идти, и самому вряд ли выйдет. Если бы каждый… говорил вслух чаще… может, кто знает? Так что, я возьму на себя смелость начать говорить первым. Спасибо. Дальше? — Господин Сяо, Ян Синьхуа из Dailew. Расскажите нам о своих дальнейших планах? — М-м. Хороший вопрос, спасибо. Скорее всего… я возьму паузу. В своей работе, в жизни целом. Мне нужно многое пересмотреть и понять. О себе в том числе. Это важно. — Не могли бы вы пояснить? Вы заканчиваете свою карьеру? — Нет-нет, не сейте панику. Не знаю, дадут ли мне ее продолжить… и не используют ли мое имя теперь для не самых светлых целей… Но я определенно не собираюсь останавливаться на достигнутом. Мне нужна пауза, чтобы разобраться во всем, что произошло в моей жизни в последнее время. Эта пауза необходима. Но я никогда не был из тех, кто сдается. — Что вы можете сказать о слухах про свою ориентацию? — Что в развитых сообществах это уже давно перестало быть темой, на которой можно навариться. Надеюсь, также когда-то будет и у нас. — Это весьма уклончивый ответ. — Вам так интересно, с кем я предпочитаю спать? С Орешком. Это моя кошка. Можно записывать меня в ряды особенно страшных извращенцев. После того, как я все утро объяснял матери, что не умер, а действительно сам хотел побыть один, мне уже ничто не страшно. О моей смерти пустили мощнейший фейк и это одна из причин, по которой я вообще согласился на пресс-конференцию, только-только покинув палату.] — Джес! Можно ли это считать какими-то подвижками относительно ЛГБТ в Китае, раз настолько популярная медиа-личность позволяет себе говорить такие вещи? — Они не прошли в эфир ни в каком из пространств китайских медиа, но люди там явно же были и все слышали. ЛГБТ или нет, отшил он репортера красиво. Напоминаю, полную версию пресс-конференции можно услышать в аудио-формате на нашем ютуб-канале. Не пытайтесь пронести это в китайскую сеть, будьте сознательными. Также они упомянули Ван Ибо. В данный момент это очень талантливый танцор, безмерно креативный хореограф и модель, бывший… кхм, простите, что-то попало в горло. Да. Бывший напарник по съемкам Сяо Чжаня и его хороший друг, который покинул КНР со скандалом более года назад, чтобы «действительно покорить весь мир», конец цитаты. Надо сказать, Ван Ибо четко идет к своей цели. Кроме крупных контрактов с рекламными агентствами брендов мирового уровня, у него своя студия на Манхэттене, он основал фонд помощи азиатскому сообществу в Нью-Йорке, и уже метит в масштабы штата. Ван Ибо всячески борется за права и репрезентацию азиатского сообщества в жестоком мире медиа. Везде борьба, и видимо, Ван Ибо рожден, чтобы быть в гуще событий. Было бы просто бомбически заполучить его для интервью, особенно в связи с последней темой, но это как достать звезду с неба, да? — Да, но это не значит, что мы прекратим попытки. Хоть и сложно тягаться с такими титанами, как Esquire, например. Пока мы выказываем поддержку Сяо Чжаню и очень верим, что он восстановит свои силы и действительно продолжит свою блистательную карьеру вопреки всему! х х х Ибо действительно пытался отучить себя грызть ногти. Тщетно. Он сидит в зале ожидания уже полчаса и только и делает, что тянет пальцы ко рту, не способный сосредоточиться вообще ни на чем, кроме гейта номер одиннадцать. Из него должен выйти Сяо Чжань. До этого Ибо потратил несколько часов на прогулки по доступным частям аэропорта имени Кеннеди. Выпил три латте в Старбакс, прослушал подкаст о Хидео Кодзиме*, ради английского и японского, конечно, но особо даже не вникал. А ведь это — Хидео Кодзима. Это как Росси в мире компьютерных игр. Но какая разница, если совсем скоро он сможет увидеть своего Чжань-гэ. Своего ли? Ван Ибо никак не мог понять, чего ему стоит ожидать. Сяо Чжань будет злиться? Наверняка. Будет скандал посреди аэропорта? Он готов и даже очень скучал по этому. Даже если Сяо Чжань решит ему вмазать — Ибо вполне заслужил, он знает. Сейчас уже можно обернуться на прошлое и посмотреть тому в лицо, признавая: можно было поступить иначе или хотя бы предупредить. Но в тот момент так не казалось. Ибо был уверен, что любая утечка информации навредит Сяо Чжаню. Если тот будет знать, что все совсем не так, как они разыграли перед всем миром, кто-то обязательно докопается до истины. Паранойя чистой воды, но Ван Ибо напоминает себе, что под куполом небес Китая, паранойя является отличной привычкой и, возможно, он всё же был прав. В тот момент. Но что делать сейчас? Как объяснить всё это сейчас? Будут ли его слушать? Услышат ли? Когда он сам впервые оказался в аэропорту Нью-Йорка, он, мягко говоря, был не в себе. Его нашел сам Ченг. Ибо плохо помнит, что было потом, он пребывал в прострации еще сутки, если не больше — джетлаг был нехилым. Его первый настолько длительный перелёт в жизни. Ему было очень… очень паршиво. Правда, он потом ещё и пил беспробудно пару дней… Ван Ибо думает, что не допустит подобный сценарий для Сяо Чжаня. Сяо Чжаня, который действительно выходит из гейта номер одиннадцать, поправляя лямку сумки. Сяо Чжаня, который не надевает защитную маску, а прячет ее в карман и ищет глазами, видимо, кого-то с табличкой, где было бы написано его имя. В инструкциях так и указали: его встретят с табличкой, отвезут в лофт, оплаченный компанией, дальше с ним свяжется продюссер, и как только Чжань будет готов — встретится с ним. Почти что так и будет. Только Ван Ибо нужно встать. Получается далеко не сразу, он словно врос в кресло, наблюдая. Вот Сяо Чжань привычно потер нос и решил пройти дальше, он наверняка очень устал и хочет есть. Столько лететь… ему было удобно? Что-то болит? Наверянка болит. Еда в самолетах всегда хреновая, черт. Да. Гэгэ нужно поесть и отдохнуть. Ван Ибо встаёт рывком и сразу же прёт к Сяо Чжаню, отбирая у себя шанс опомниться. В какой-то момент он срывается на бег. Чжань вовремя оборачивается, буквально за пару секунд до того, как Ибо стискивает его в своих объятиях и… да. Ван Ибо чувствует, как печет в глазах, саднит в горле и совсем скоро ему придётся скрыть своё шмыганье. Он так и поступает. Резко отстраняется, без спросу стягивает чужую сумку с плеча, чтобы накинуть на себя через голову. Ловит чужой взгляд, хрипло шепчет «привет, гэ». И отворачивается, начиная идти. Думая о реакции Сяо Чжаня, он совершенно забыл о собственной, и сейчас не понимал, что делать с этими эмоциями и как со всем совладать. Ибо не знал, рад ли тот вообще его видеть. Он понимает, что ведет себя, как полный придурок, но то, что Сяо Чжань идет рядом, уже внушает хоть какую-то уверенность. До парковки они доходят в молчании, которое оба боятся нарушить. Чжань не сводит с него глаз, а Ибо не может найти в себе силы посмотреть в ответ. Они доходят до машины, Ван Ибо забрасывает сумку в багажник и открывает перед Сяо Чжанем дверцу. Тишина продолжается. Чжань садится, сразу же пристегивая ремень безопасности. Ван Ибо это никак не комментирует, занимая место водителя. Он не находит слов, чтобы как-то разрушить эту тишину между ними. Она длилась полтора года. Любое слово, что можно было бы произнести, кажется неправильным. Они выезжают из зоны парковки. Ван Ибо проторчал в аэропорту четыре часа, счёт ему выставили на тридцать два бакса. Добро пожаловать в Америку. От аэропорта до Манхэттена полтора часа езды. Сяо Чжань продолжает изучать Ибо. Ксанакс тому виной или он просто боится что-то упустить, но моргает он редко. Чжань устраивается в кресле удобнее, умудряясь, будучи пристегнутым, чуть ли не лечь на бок. Проходит довольно много времени. Ибо уже думает включить проигрыватель, раз слов всё равно нет у обоих, как Чжань едва слышно замечает: — Ты повзрослел. Извини, я не до конца даже был уверен, что ты не галлюцинация. Это все таблетки. Ксанакс. Мне… врач прописал. Я бывал у парочки перед отъездом… Сяо Чжань как-то странно усмехается. Ксанакс. Если бы Ван Ибо сейчас не был за рулем, он не уверен, что сдержался бы. Он был в курсе всех доступных деталей о том, что произошло. Он не мог работать, не мог нормально спать, весь мир сузился до той точки, в которой он так откровенно налажал. Всё это — его вина. И ничья больше. Сяо Чжань тянется к бардачку. Вроде собирается открыть, но в последний момент передумывает, переводя взгляд обратно на Ибо. Он продолжает: — Так, стало быть… М-м. Меня пригласили на актерский курс, преподавать… что смешно, я уже тогда подумал, что это просто смешно. Но он хоть существует? Этот курс? Ван Ибо прочищает горло, но ком никуда не исчезает. Он все ещё не смотрит на Чжаня, когда говорит спокойное «да». — М-м. Ибо решается продолжить: — Там более сотни заявок. Ты должен будешь отобрать десять ребят и работать с ними. Это… будет твоей мастерской. Курс рассчитан на год. Каждый хочет поступить в NYFA. У них жесткая скрытая политика относительно набора. В этом году только по три азиата на группу из сорока человек. В следующем — еще не знаем. — Ибо. Я сам вряд ли смог бы поступить в NYFA, о чем вообще речь? — Мы правда должны обсуждать сейчас именно это? Ибо останавливается на светофоре и наконец-то смотрит в ответ. Вздумал зарядить дождь и это было бы даже смешно, если бы не так грустно. Ван Ибо хочется выйти из машины, сесть на асфальт и проораться. Он даже себе не может объяснить, почему именно. Внутри него сейчас слишком много всего. Невыносимо. Чжань поджимает губы, прежде чем спросить: — Ты хочешь обсудить что-то другое? — Я хочу не врезаться и не получить штраф. — О, штраф? Мне помолчать? Ибо отворачивается, слегка бьет кулаком по рулю, откидываясь на спинку кресла. Пауза. Он шепчет: — Я не знаю. Сяо Чжань медленно кивает. Наконец-то принимает более адекватное положение в кресле, как и положено примерному пассажиру. Он словно в тумане. Густом тумане. В реальность происходящего верится не так уж сильно. Нет, получая приглашение так скоро, да еще и из Нью-Йорка, он прекрасно понимал, кто за этим стоит. Думал, что скажет, когда увидит. И не мог разобраться, чего в нем больше — тоски, чувства вины или усталости? Он не был уверен, что увидя Ибо будет чувствовать хоть что-то, казалось, что за это время все перегорело и только тлеет, принося лишь боль. Ничего не осталось. Но стоило Ибо его обнять… Нет, это не было эйфорией. Не было взрыва. Было сердцебиение в глотке и облегченный выдох, который едва ли был замечен. Сяо Чжань вдруг ощутил, что он наконец-то дома. И то чувство, на которое он рассчитывал, когда созывал пресс-конференцию, разговаривал с семьей начистоту и соглашался на приглашение… чувство облегчения… оно пришло только после этого. Пока не было каких-то однозначных мыслей, Чжанем руководило только чувство. Чувство тотальной безопасности и такого избитого, но важного — «теперь всё будет в порядке». И дело вовсе не в ксанаксе. Он умел отличать искусственный кокон от настоящего. Живого. Чжань говорит спокойно: — Я все знаю. Биньвэнь мне показал. Я знаю, что ты не бросал меня. Ван Ибо медленно поворачивается, не до конца веря в услышанное только что. В его голове белый шум, монотонный гул. Настолько, что Сяо Чжаню приходится кивнуть на светофор, ведь Ибо совсем не заботит, что машины сзади срывают клаксоны — уже горит зеленый. — Ты прав, мне лучше помолчать. Сяо Чжань усмехается и отводит взгляд. В Нью-Йорке мощный ливень. Чжань пытается уловить очертания города, знакомого по множеству фильмов, но пока картинки воображения и реальности не сходятся. Он наблюдает за переливом бесчисленных огней, в итоге прикрывает глаза. Пятнадцать часов полета — это много. Джетлаг дает о себе знать, как и поясница. Сяо Чжань думает, что ему скоро тридцать. А он, кажется, впервые чувствует себя действительно на своем месте. Но лучше поздно, чем никогда.