Цена свободы.

I have loved you for the last time Is it a video? Is it a video? I have touched you for the last time Is it a video? Is it a video? For the love, for laughter, I flew up to your arms Is it a video? Is it a video? — Visions of Gideon

Ни одна страна не должна отказывать людям в праве на свободу слова или свободу вероисповедания. Также ни одна страна не должна лишать людей их прав из-за тех, кого они любят.  — Барак Обама 44-й президент Соединённых Штатов Америки х х х — Я не так выразился. — Но ты правда думал так? — Ты не можешь обвинять меня в этом, когда ты… ты буквально исчез, Ибо. — Я не обвиняю тебя. Я никогда тебя не обвиняю. Я пытаюсь… пытаюсь понять, как все плохо. Перфектность. Ван Ибо и его перфектность, которая до конца его дней будет выходить ему боком. Сяо Чжань переживает джетлаг, голова гудит на низких частотах, а Ван Ибо хочет от него слишком многого. Учитывая, что ксанакс все еще правит балом, — затея так себе. Чжаню нечего дать сейчас. Но он старается. Пространство вокруг выбивает из колеи — лофт просторный, наверняка светлый, сейчас сложно оценить: за окнами пасмурно, небо свинцовое и постоянно льет. Чжань осознает трогательность момента и жеста мозгом, но ничего не может почувствовать. Ван Ибо выделил в своем доме место для него. Ибо пытается говорить на серьезную и болезненную тему, параллельно показывая: вот половина зеркального шкафчика в ванной, вот я освободил для тебя комод, полки в гардеробной, и еще вон тот шкаф. Сяо Чжань смотрит на всё это пустое место, понимая, что у него недостаточно вещей, чтобы всё это заполнить. Чжань чувствует, как подкатывает тошнота, это всё ксанакс и голод, головная боль не заставляет себя ждать. Чжань зажевывает щеку изнутри, выцепливая из монолога Ибо «ты думал так всё это время?». В перфектном мире Ван Ибо — Сяо Чжань не мог допустить и мысли, что тот_бросил его_. Чжань устало выдыхает: — Сейчас… есть ли разница? — Я должен понимать, кем ты меня считаешь. Сяо Чжань достает свою «аптечку». Он не сразу соображает, что это выглядит плохо. Это не то, что Ибо стоит видеть в контексте их диалога сейчас, но Чжань не выдерживает: голову сдавливает, словно шлемом. Он вытряхивает на низкий столик многочисленные блистеры и баночки, усевшись на пол. Все это трещит таблетками по пластмассовым стенкам и собственной черепной коробке. Ван Ибо подозрительно долго молчит, учитывая, что так и не получил ответа. Чжань поднимает на него взгляд. Плохо. Ибо отводит глаза, но это бессмысленно — он молча, как и всегда, старается сдержать свои эмоции. В данном случае: Ван Ибо ожесточенно запрещает себе плакать. Это не достойно мужчины. Это стыдно. Это… сложно. Кадык ухает вниз, рот утирается тыльной стороной ладони, Ибо отворачивается всем телом, предпочитая рассматривать будничную серость Нью-Йорка. Чжань думает: они плакали вместе и друг без друга множество раз. Вместе, поздними ночами, думая, что другой не слышит. Друг без друга — в душе, в машине, в самолете, выдавая всю эту симфонию звуков и соплей за аллергию или простуду. А еще они отлично умели реветь в кадре. Прямо по системе Станиславского, не иначе: найди в себе болезненную точку и дави её, пока весь ею и не станешь. Поэтому получается так надрывно. Поэтому не можешь успокоиться после и тебе нужен перерыв в тишине. Зато съемочная команда во главе с режиссером будет в восторге, а зрители сами начнут реветь, так ведь? Зрителя не обманешь. Он чувствует, если ты блефуешь. Сяо Чжань останавливает свои попытки найти нужные таблетки. Медленно встав с пола, он собирает в себе остатки мужества. Ему почему-то страшно, хоть теперь не должно быть. Пара шагов, он плавно обходит Ибо, чтобы встать перед ним. Чжань укладывает ладонь на щеку Ибо, не позволяя себе утереть чужие слезы — так он обозначит, что видит как тот плачет. Это и так понятно, но лишний раз указывать на это в данный момент — хреновый жест. Чжань чуть улыбается, шепчет: — Бо-ди. Ответа нет. Ван Ибо судорожно выдыхает. В следующий момент он мягко перехватывает ладонь со щеки и прижимает к губам, все ещё избегая зрительного контакта. Это явное «мне так жаль». Улыбка Чжаня все ещё затрагивает губы, но не глаза. В них плещется нечто другое. Улыбка эта — синоним тоски, которая преобладает в нём. Даже в этот момент, когда они наконец-то рядом. Но почему-то всё ещё очень далеко друг от друга. Будто бы они не обрели друг друга, а прощаются. Как это изменить? Странно и абсурдно. Они никогда не думали, что их мечта о совместной, нормальной жизни, действительно исполнится. Вот в чём фокус. Есть большая разница между этими приятными, сладко-горькими грезами об огромных окнах, выборе постельного белья в IKEA, совместных завтраках и чтении книг перед сном в одной постели… и тем, что это правда, реальность, которую бросили им в лицо обстоятельства. Выражайте четче ваши желания, они всегда исполняются, но вопрос в том — как. Оказывается, за всем этим стоит полный отказ от жизни прежней. Отсечение от того, что ты знал, чем и кем дорожил. Потеря тех мест, где рос, без, давайте честно, возможности вернуться, так ведь? И какой бы «великой» ни была любовь, только в фильмах её может быть достаточно, когда тебя ампутируют так конкретно. С другой стороны — ампутация это крайняя мера для спасения жизни. Так ведь? Сяо Чжань не перевозил с собой тридцать лет своей жизни. Он взял только одну сумку. Ван Ибо наконец-то встречается с ним взглядом, шумно втянув воздух носом. Дождь продолжает хлестать окна. Через толщу стекла доносятся клаксоны, вой сирены, типичный белый шум Сохо. Знать что-то точно сейчас, быть уверенным… кажется недоступной роскошью. Но, в чем Чжань точно убежден, так это в том, что таким взглядом Ибо не должен на него смотреть. Никогда. Это взгляд человека, который всё потерял и не надеется обрести. Взгляд, которым провожают любимых в долгий, далёкий путь. А Чжань здесь. Он рядом. И никуда не собирается. Чжань чуть поджимает губы, пока Ибо все ещё лелеет его ладонь, прижав к себе. — Ибо… Ты мой Бо-ди, хорошо? Я в порядке. Мы в порядке, слышишь? Ну же… знаешь, может, мы поверим в это… если ты поцелуешь меня наконец? Ты ещё не разучился, м? Сяо Чжаня хватает даже на усмешку. Когда Ван Ибо коротко хмыкает на это заявление и улыбается краем рта, Чжань чувствует, как ему становится легче. На каком-то ином уровне, не так, как бывает от таблеток. Ему… действительно легче. Ван Ибо притягивает ближе к себе, отпустив его руку. Он обнимает его, всё крепче и крепче. Чжань спокойно поглаживает от лопаток к пояснице и обратно, смотря в ответ. Ван Ибо целует его. Но не так, как ожидалось. Это заставляет Чжаня рассеяно улыбнуться: Ибо целует его щеки, веки, лоб, нос, ведет губами по линии скул, сжимает в своих руках так сильно, что впору беспокоиться о ребрах. Ибо мягко отстраняется, чтобы заглянуть в глаза. Чжань понимает, что в этот раз его улыбка явно отражается и в них. Спустя бесконечно-краткое мгновение, Ибо касается его губ. Глаза закрываются, когда Чжань впускает его глубже, сжатый в чужих руках до риска кислородного голодания, но слава богам — воздух можно втянуть носом, лишь бы не прекращать ласку. Все постепенно встает на свои места. У них теперь другие декорации, вот и всё. И никакие дроны не стучатся в окна. Только дождь. У Сяо Чжаня холодные ступни. Ибо вспоминает это давно забытое чувство теплопередачи. Он согласен греть собой лишь одного человека на этой планете, окей? Ступни эти устроились коварным образом: одну устроили под бедром, другую попросили зажать между. Одеяло сейчас скрывает собой очень забавную позу. Пальцы Чжаня тоже холодные. Ибо устраивает их на своей груди. Подумав, он притягивает одну к себе, чтобы сначала попытаться растереть пальцы, подуть на них теплом, вызывая сонный смешок Чжаня, а затем… принимается целовать каждый палец. Усталость впервые за долгое время ощущается правильной и приятной для обоих. Чжань хрипло шепчет, наблюдая, как Ибо укладывает его ладонь себе на щеку: — Целоваться… ты не разучился… это радует. И в остальном навыки не потерял… но после джетлага… не подозревал, что я способен такое выдержать… Ибо качает головой, снова целуя Чжаня ровно в середину ладони. Где-то там линия жизни, кажется. Ибо шепчет в ответ: — Спи, гэ. Чжань согласно мычит, утыкается не менее холодным носом в шею Ван Ибо, залезая на него сверху. Просто потому что может. Когда он проснется, Ибо все еще будет рядом. Как и пугающий, бесконечно интересный, огромный мир вокруг них. К которому еще предстоит привыкнуть. х х х Несколько интересных фактов про Нью-Йорк: он огромный (но не настолько огромный, как Чунцин); Нью-Йорк часто воняет (но не во всех боро); люди в нем постоянно куда-то идут и едут (без исключения во всех боро). А ещё Нью-Йорк — это бренд. Он совсем не похож ни на Пекин, ни на Шанхай, а воздух тут… какой-то особенный. Казалось бы — в Китае полно мегаполисов и небоскребов похлеще. Но Нью-Йорк… Сяо Чжань еще не разобрался. Он не понимает, нравится ли ему Нью-Йорк и нравится ли он сам Нью-Йорку? А ведь это важно сейчас, построить с этим мегаполисом крепкие отношения… ему, вроде как, здесь жить. Долго и счастливо, верно? Люди читают книги и смотрят фильмы про другие планеты, другие измерения и миры. Но ведь достаточно просто сесть на самолет и оказаться в совершенно параллельной реальности. Пока что Чжань решил, что Нью-Йорк, во всяком случае, точно не скучный. И он это мог сказать лишь после одной совместной прогулки в ближайший торговый центр и рынок. Чжань пытается вместить максимальное количество кружек Ван Ибо в большую кастрюлю, которую они как раз и купили в этот свой «крестовый поход». Ван Ибо кружит рядом, поглядывая на него с опаской, ведь это явно какая-то странная затея, но у Чжаня железные аргументы: A. уборка успокаивает и помогает распределить все по местам в этом «логове льва», так же, как и в голове; B. Ван Ибо не моет кружки, он их всполаскивает, и серьезно считает, что налет на них — это так кружки «портятся» («поверить не могу, что сплю с человеком, который убежден, что… ай, больно!») C. у Ван Ибо гастрит, и судя по таблеткам на кухне и количеству полуфабрикатов в морозилке, он совершенно наплевал на это; D. Сяо Чжань любит готовить и это успокаивает его не меньше, чем уборка; E.но не так хорошо, как ксанакс, который он мужественно игнорирует уже половину дня; Ван Ибо не спрашивает, он наблюдает: Сяо Чжань щедро засыпает в кастрюлю соду, заливает всё это великолепие водой, зачем-то помешивает кружки внутри этой бадьи, после этого клацая по сенсору индукционной плиты. Не смотря на Ибо, Чжань тянет: — Бо-ди, перестань смотреть так, будто бы я собираюсь варить кружки. — Но ты же буквально варишь их сейчас. — Я их мою, дарлинг. И это первый и последний раз, теперь это твоя обязанность — хотя бы раз в две недели загружать их так в соду и кипятить, если ты не умеешь их мыть нормально. Тогда они будут чисты и непорочны, и не будут… портиться. Сяо Чжань тщетно пытается не улыбаться при последнем слове, у него не получается. Ван Ибо прищуривается. Он отставляет кружку, которую успел «спасти» от лап Чжаня (его любимая, с эмблемой New York Knickerbockers) и подходит вплотную, заставляя упереться поясницей в столешницу. Сяо Чжаня это не пугает, он просто вскидывает брови, а затем устраивает ладони на чужих плечах. Лаской поднимается по ним и обнимает Ибо за шею. Тот шепчет почти что у губ: — Гэгэ меня дразнит, да? Сяо Чжань понижает голос, принимая правила игры: — Просто вспомнил, как заставил тебя перестирать вручную все носки, когда нам пришлось делить один номер. — Пришлось, ага. Ты ведь в курсе, что это я подстроил? — Ах, серьезно? Ван Ибо кивает и следующим движением нагло подсаживает Чжаня. Тот только и рад устроить свою задницу на столешнице, зря, что ли, разбирал на ней срач до этого. Сяо Чжань улыбается, но неуверенность внутри него растет. Вчера на нее не было сил, и все произошло очень… органично? Конечно, мелькнула мысль, что после его злоупотребления ксанаксом их может ждать фейл (отчасти так и было, Чжань долго не мог кончить, но не сказать, что это как-то задело Ибо, если тот вообще заметил), но всё обошлось. Но сейчас… Сяо Чжань до стыдного боялся, что его тело начнет подводить. А это снова напомнит им обоим о положении дел, Ван Ибо снова будет вариться (прям как эти кружки, ага) в чувстве вины, а Сяо Чжань — в ощущении никчемности. Какой-то вязкий, мутный суп. Чжань пытается думать только о том, как пахнет Ибо, как хорошо его ладони проходятся по бедрам, и какой вкусный у того рот — за пять минут до этого Ибо только расправился с очередным вишневым леденцом. Ван Ибо мягко целует его в шею, ведет носом и возвращается к губам, прихватывая их в нежной ласке. Сяо Чжань позволяет себе закрыть глаза и вплести пальцы в волосы на затылке, чуть оттягивая. У них все сейчас в этих полутонах, в этом едва/чуть/слегка/невесомо/осторожно. Нехилый контраст: со вчерашней ночи у Чжаня синяки по бедрам, которые он рассматривал в душе с глубоким чувством удовлетворения. Прошлая ночь была последствием аффекта. Это было отчаяние, разделенное надвое, и найдя покой в объятиях друг друга, они наконец-то смогли действительно поверить, что «волки больше их не достанут» и никто за ними не гонится. Сейчас — место действия реальность, где все невозможно постоянно спускать на инстинкты. Но Ван Ибо и не напирает. Он целует губы еще раз. Мягко, спокойно. Совершенно трогательно трется носом о щеку и отстраняется. Он берет свою кружку, омывает ее от остатка чая и опускает в кастрюлю к остальным. Сяо Чжань чуть усмехается, наблюдая за этим, и сползает на пол, потягиваясь: — Так ты… арендуешь этот лофт? Или компания? — Я его купил. Ван Ибо открывает шкафчики в поисках своего излюбленного перекуса. Lucky Charms собственной персоной. Сяо Чжань скрывает очередную усмешку и устало опускается на барный стул. Ибо берет две миски и канистру молока. В Штатах всё в этих канистрах. Соки, вода, молоко. Чжань переводит взгляд на пачку фигурных хлопьев. Когда происходит нечто подобное, он вспоминает, что Ибо всего-то двадцать три сейчас. С другой стороны, разве есть возрастное ограничение по поеданию разноцветных колечек? Чжань качает головой: — У тебя будет болеть живот, не сыпь много. Это не значит, что много нужно сыпать мне… так, хватит, спасибо. Так значит… купил, да? Весь этот лофт… абсолютно твой? — Да, купил. Он абсолютно мой. Прямо как ты. Сяо Чжань в ответ на такое заявление фыркает, но кивает, подтягивая к себе тарелку. Ван Ибо торжественно вручает ему ложку. Так себе обед. К вечеру Чжань наберется сил и устроит им ужин. По всем канонам необходимой диеты. Сяо Чжань невольно осматривается снова. Вид из окон, метраж, все нужные удобства. Даже собственная стиральная машинка, что по меркам Манхэттена — роскошь в квадрате. И это никто у Ибо не отберет. Странное чувство. Дело в том, что в Китае, даже если ты покупаешь недвижимость, ее у тебя может забрать государство. Через годы, через десятилетия или на следующий день. Она твоя, конечно же. Но на какой-то срок. Можно даже не объяснять причину, ничто не отходит твоим детям и по факту у тебя нет на это прав. Обычно люди богатые предупреждают такое событие выплатой «красным конвертом» на постоянной основе в определенные структуры, но ментальное ощущение «не до конца своего» никуда не исчезает. Так что мечта о действительно своем жилье, даже если ты айдол высшего пилотажа, это просто мечта. Которая так просто осуществляется здесь. Да, за деньги. Огромные деньги. Но в этой стране, видимо, они и правда могут подарить свободу. Сяо Чжань с каким-то странным чувством осознает, что лично у него нет ничего «действительно своего». В данный момент, если позволить развить себе мысль дальше, у него есть только сумка и вещи в ней. Ксанакс. Было бы неплохо выпить ксанакс. Вместо этого Сяо Чжань усиленно хрустит колечками. Ван Ибо садится напротив и вытягивает ноги до чужого стула, чтобы коснуться лодыжки. Чжань вскидывает бровь и отводит взгляд к окну. Сегодня там солнечно, из-за чего весь лофт залит светом. Чжань переводит взгляд в тарелку, помешивая разноцветные колечки и звездочки: — Мне стоит спрашивать о том, кто помог тебе обустроиться и все провернуть? — Сюин и ее связи. У нее много влиятельных друзей, так что… — Хорошо. Сяо Чжань прерывает довольно резко, предпочитает не знать больше нужного, и больше, чем Ибо считает нужным раскрыть. Он пока что не готов спрашивать о родителях Ибо, не говоря о том, чтобы рассказать о реакции своих. Все это зарыто где-то глубоко, и у него сейчас нет сил, чтобы вывернуть всё это наружу. Позже. Он знает, его наверняка прорвет и их ждет не одна такая сцена. Сяо Чжань чувствовал себя разобранным, бесцельным, утопающим в трясине все это время. И только когда Ибо обнял его, только когда поцеловал снова — ему впервые стало легче, будто бы узел внутри него ослаб. Но не исчез окончательно. Надо переключиться. — Расскажешь мне больше о том, что предстоит делать? Я все еще плохо представляю, как это будет. Ван Ибо мычит, дожевывает, подливает больше молока в тарелку, рассуждая: — Есть еще целая неделя, прежде чем все начнется, сейчас добираются заявки. Я покажу тебе. Из Чжань-гэ выйдет самый крутой учитель, я в этом уверен. Можно мне ходить на твои занятия? Ибо улыбается, он неопределенно машет своей ложкой и капля молока оседает на столе. Сяо Чжань цокает языком и усмехается, сразу же потянувшись за салфеткой. — То есть я еще должен буду из сотни заявок отобрать только десять? Только десять детей? — Да, к сожалению. А пройти в академию смогут еще меньше. — За год. Ван Ибо кивает. Он уже доел свои колечки и отодвигает тарелку, наблюдая за Чжанем. Тот определенно завис, смотря в никуда. Это первый день их совместной жизни. И Ван Ибо, вопреки тому, что сложности только начинаются, ощущает себя очень счастливым. Это не то чувство, когда тебе хочется прыгать и улыбаться, хотя, последнее правда присутствует. Это скорее похоже на ощущение полной правильности происходящего. Его Сяо Чжань с ним, он может заботиться о нём, оградить от всего, что может навредить ему. Кроме него самого, но и с этим можно работать. Ван Ибо уже припрятал баночки с запасом ксанакса и еще кучу препаратов. Это негласное соглашение — Сяо Чжань не будет пить таблетки, только если совсем будет плохо, а это не должно происходить сейчас. Больше не должно. Причин для паники не то чтобы стало меньше, но самое главное в том, что Чжань уже не один. А Ибо умеет справляться с этим и без помощи транквилизаторов. Чжань задумчиво тянет: — Мне нужно составить учебный план за это время и уже начинать смотреть этих ребят. Я же смогу их увидеть? Не просто по анкетам? Ван Ибо сначала не соображает, а потом недоверчиво уточняет: — Ты хочешь посмотреть на… всю сотню студентов? — Конечно. Бесцельность. Вот, что пугает. Теперь целей у Сяо Чжаня было с лихвой. Только в голове все не укладывалось, аж зудело на кончиках пальцев, ему нужен хотя бы несчастный блокнот. Чжань игнорирует остаток перекуса и решительно идет к сумке, которую толком и не разобрал еще, достает ежедневник, долго шарит по дну в поисках ручки, но находит карандаш. Хоть что-то, собирался Чжань тоже весьма рассеяно. Обычно в блокноте были наброски песен, зарисовки каких-то идей, но последние полтора года там были только списки покупок и колонки с расходом/доходом. Чжань устраивается на диване, вытянув ноги до подлокотника, открывает новую страницу. Ван Ибо не остается ничего, кроме как убрать за ними тарелки. Добиться внимания от Чжаня, когда тот включает «рабочий режим» — невозможная задача. Но Ибо рад, что тот начинает всё больше походить на себя. Конечно, ещё рано судить, прошел всего день, но… динамика налицо, как-то так? Ибо отменил все свои проекты и дела на неделю, это максимум, который он смог урвать из своего графика, без особого вреда. Он собирается помочь Чжаню адаптироваться к новой жизни. Ещё бы и самому было бы неплохо наконец-то поверить, что всё — правда. Они вместе. Они… свободны? Но работа никуда не денется. Чтобы они и дальше смогли жить так, как хочется, работать придется ещё больше, а конкуренция и подводные камни… тут всё намного сложнее, чем дома. Начиная с ярлыка «азиата», заканчивая тем, что балом правят совершенно не те принципы и понятия, с которыми ты рос и воспитывался. Но ничего. Они справятся. Свобода — это постоянная ответственность, это то, что Ван Ибо считал своим девизом. Только будучи свободным, ты можешь отвечать за свои поступки, за свой выбор и последствия. Раньше большую часть всех вещей решали за него, и хоть в этом и была толика комфорта, это и раздражало, что могло посчитаться капризом или вредностью. Сейчас все было только в его руках, и хоть от этого и было страшно, ощущалось это правильно. Ван Ибо заканчивает с тарелками, а когда проходит мимо Чжаня, который усердно что-то выписывает в блокноте, целует его в волосы. Маэстро нельзя отвлекать, безусловно, но он решает, что ему простительно. х х х — Что самое безумное ты делал, когда скучал по мне? Ван Ибо не хочется рассказывать о том, как он напивался. Банально, верно? Это было не так много раз, как хотелось, но порой он просто смотрел все эти фотографии и видео, снятые проклятым дроном, и пил. Наверное, ревел. Он предпочитал об этом не помнить. Ибо трется носом о темные волосы и прикрывает глаза, затем усмехается, вспомнив: — Читал фанфики. — Что? Ты читал о нас фанфики? — О, да. У меня даже есть парочка любимых. Сяо Чжань тихо смеется и переворачивается на живот, подперев голову рукой. Ибо смотрит на него из-под полуприкрытых век и протягивает к нему руку. Он ведет кончиками пальцев по плечу, ощущая тепло и мягкость кожи. Ибо старается прикасаться как можно чаще, потому что очень долго был лишен этого. Кто-то ведь говорил, что любовь стоит описать «желанием постоянно касаться». Чжань интересуется, голос хрипнет под конец и ему приходится прочистить горло: — В жизни вышло лучше, чем там? — Определенно лучше. А что делал ты? Сяо Чжань чуть пожимает плечами, он наклоняется ближе и целует Ибо в уголок губ. Великолепная ошибка, этим сразу же пользуются, обнимая покрепче. Ибо прижимает к себе с силой, в итоге заставляя улечься сверху. Да ладно, Сяо Чжань знал, на что шел. Он устраивается удобнее. Говорит, прерываясь на короткие поцелуи по лицу: — Слушал тебя. Смотрел на тебя. Звонил на твой номер. Писал тебе сообщения. Спал в твоей одежде. Один раз попытался кататься на скейте, чуть было не вывернул лодыжку. И не смей говорить мне свое «прости» снова, лучше поцелуй меня опять. Ибо целует. Он хочет сцеловать все то, что пришлось пережить Чжаню, хочет заставить забыть и думать только о моменте в сейчас, который безусловно прекрасен. Больше ничего не важно, даже то, что пришлось пережить — надо оставить в прошлом. Определенно легче сказать, чем сделать, он знает. Но никто не говорил, что будет легко. Атака накатывает на Сяо Чжаня посреди ночи. Он рывком садится в постели, это, конечно же, заставляет встать и Ибо — его сон чуткий с недавних пор. Он не успевает удержать Чжаня в постели, тот думает, что сейчас задохнется. Ибо ловит его у окон, сразу же утягивает на пол, обнимая крепко. Не совсем верная тактика при атаке, но кто сейчас думает об этом? Сначала нужно унять все эти бесполезные действия: паника заставляет распыляться, куда-то бежать, хватая ртом воздух, отбирает способность мыслить критично и рационально. Главное, что Чжань цепляется за него, он слышит его и пытается дышать так, как ему говорят. Квадратом. Счет на четыре. Ибо повторяет между рваными вдохами и выдохами: ты дома. Это теперь называется «дома», вместе с ним. Они вместе. И у Сяо Чжаня намного больше причин дышать, чем было еще несколько недель назад, как бы паршиво это ни звучало. Чжаню кажется, будто бы он захлебывается, тонет в чем-то бесконечно темном, но Ибо целует его за ухом, продолжает шептать и говорит дышать. Сяо Чжань себе так не верит, как Ибо, так что он правда начинает считать свои вдохи и выдохи. Дрожь постепенно сходит на нет, тело переживает последнюю волну страха, которая отзывается горечью на языке и легким головокружением. Ибо целует у виска, целует его лоб несколько раз. Медленно, он оставляет касание на переносице, на кончике носа, переходит к щеке, а затем и к губам. Эти касания мягкие, медленные и поочередные. Чжань наконец-то полностью расслабляется и перестает сжимать ткань чужой футболки. Ему даже не стыдно, для этого чувства тоже должны быть силы и какие-то душевные метания. Ибо баюкает его в своих руках и трется носом о его волосы, целует в макушку снова и снова, спокойно выдыхает предложение о полуночном чае. Чжань согласно мычит. Позже, когда какой-то там "травяной сбор из чайной лавки" будет расцветать во рту привкусом пиона, Сяо Чжань придет к неожиданному выводу: сейчас у него появился шанс действительно начать походы к психологу. Так не может продолжаться, а помощь ему нужна и нужна давно. А теперь это возможно, как никогда. Без согласования с агентом, без жгучего чувства стыда за очередную тайну, за собственную слабость и отчаяние. В этом новом мире ты просто можешь… погуглить специалиста и отправиться к нему в любое время, и никто не будет тебя за это стыдить. Удивительное — рядом.