Цена свободы.

Свободным человек может стать только через свободу других людей.  — Симона де Бовуар х х х Дверь хлопает. Дверь хлопает, хлопает, хлопает. Сяо Чжань ненавидит этот звук. — Нет, нет. Я понял. Понял, что давлю. Я пойду. — Ибо, не смей уходить сейчас. — Нет, я лучше пойду. Мне надо пройтись. Дверь хлопает. Говорят, покой можно найти в Тибете. Сяо Чжань сидит на полу, обняв колени. Проблема в том, что даже в Тибет ты возьмешь с собой себя же. Чжань издает что-то похожее на мученический стон и упирается лбом в колени. Остро хочется поговорить с кем-то, выговориться, понять, что происходит, но кроме Ибо у него никого нет. Да, можно позвонить кому-то из своих, да. Но что он им скажет? Привет, у меня проблемы с моим парнем, Ибо, помнишь такого? Ха-ха, да. Да-а. Сяо Чжань хочет вывернуть себя наизнанку и повесить сушиться, как то белье за окном. Это они вчера утром придумали универсальную сушилку в традиционном стиле Гуанчжоу, натянув леску в несколько рядов, пока не доберутся до IKEA и не купят что-то нормальное. Чжань трет лицо и вытягивается на ковре. Как назло погода до отвратительного солнечная. Телефон начинает звонить и Сяо Чжань подрывается, наивно полагая, что это Бо-ди. Но на деле это оказалась Шерон. И Сяо Чжань впервые согласился скрасить ее скучный обеденный перерыв. — Ты пришел! Почти что была уверена, что это пранк. Я заказала тебе такой же бейгл, он просто вершина блаженства. — Я слишком стар для пранков. Спасибо. Шерон щурится и отрицательно мотает головой, вызывая легкую усмешку Чжаня. Он рад сменить обстановку, рад, что можно говорить с кем-то на китайском и это не Ибо. Как паршиво бы ни звучало сейчас, учитывая, что проблема как раз в нем. Или в самом Чжане? Шерон с аппетитом вгрызается в свой бейгл, в то время как Чжань пялится на свой. Кусок в горло не лезет. Девушка пинает его под столом. — Я позвала тебя для легкости и радости, а ты сидишь, как будто улиток объелся! — Улиток? — Они гадкие, согласись. Чжань вскидывает бровь, но на защиту улиток не встает. Шерон. На самом деле — Синьхуа. Открытая лесбиянка, состоит в отношениях с девушкой из Северной Каролины, с которой они вместе живут буквально в паре домов от них. Длинные волосы, забитый пионами рукав и пронзительный взгляд подведенных глаз.  — Выкладывай, Чжань-гэ. Сяо Чжань медленно выдыхает и упирается локтями в столик, подпирая щеки. — Я… оттолкнул Ибо, когда он хотел поцеловать меня. На улице. Вернее, в Центральном парке, но так ли важно? Шерон медленно откладывает свой несчастный бейгл и синхронно с этим вскидывает брови. Чжань откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди в защитном жесте. — Я знаю, что это хреново. Мы пошли домой. Молча. Дома мы начали ругаться. Я даже не понял… слово за слово, как обычно. И он, как обычно, ушел. Хлопнув дверью. Я всегда прошу его не уходить и не хлопать чертовой дверью, но он всегда так делает. — Иначе он может потом пожалеть, я тоже всегда ухожу. Он случайно не овен? — Что? Чжань непонимающе смотрит на Шерон, а потом тихо фыркает. — Он лев. Если это имеет значение. Шерон выдает «я так и знала» с чисто бруклинским акцентом и Чжань не может сдержать смешка. Он пытается тут понять суть вещей и как ему быть, а Шерон-Синьхуа пытается утянуть его в дебри астрологии. И когда его жизнь успела стать настолько занимательной? — А ты весы, верно? О, ребята, ну вы же просто созданы друг для друга! — Я только что сказал, что он ушел, хлопнув дверью. Ты не чувствуешь противоречий? Шерон посмеивается и кивает, мол, да-да. Сяо Чжань снова подпирает голову и отворачивается к окну. — Я знаю, что обидел его этим. Но это рефлекс. И я знаю, что он понимает… но у меня не получается так просто, как у него. Он переехал сюда, принял новые правила игры и теперь он просто как рыба в воде, а я… — Воу, Чжань-гэ. Ибо всегда такой. В плане… слушай. Я видела много его интервью, каюсь, он же просто нереальных масштабов личность. В сфере танцев, так точно. И он никогда не играет ни по каким правилам. Он говорит интервьюеру, что его вопросы дрянь. Не отвечает на то, на что не хочет отвечать. Не мнется, не стесняется, не пытается быть лучше, чем есть. То, что он не целовал тебя посреди Пекина, было данью уважения тебе больше, чем его мнимому страху, что вас сейчас порвут на краснозвездный флаг, там это правда было бы самоубийством. Так что, да, правила игры другие, и тут теперь спокойно можно выражать свои чувства, но вовсе не потому что он теперь как рыба в воде. Понимаешь? Сяо Чжань опускает взгляд, изучая теперь край стола. Ван Ибо ссорился с режиссерами многих шоу, если ему нужно было творить сущую глупость ради потехи, и довольно часто выигрывал. Ван Ибо осаждал в микрофон хостов при прямом эфире, если те позволяли себе не очень продуманные шуточки о Чжане. Ван Ибо приходилось часто просить сфокусироваться и вести себя более прилично, чтобы их агентства не были на грани инфаркта из-за того, что тот постоянно, постоянно смотрит и постоянно пытается быть ближе, даже когда они в шоу играют за разные команды. Сяо Чжань упорно игнорировал факт того, что Ибо и правда… Всегда был таким. А он всегда был тем, кто таким быть не способен. Быть свободным. — Мне надо идти. — А как же бейгл?! Чжань-гэ! — Он весь твой! Шерон проводит взглядом Сяо Чжаня, который уже выбежал из закусочной. И кто так делает? Это все потому что он весы. Шерон кивает сама себе, и складывает второй бейгл в пакетик. х х х У Ван Ибо есть один верный способ выражать чувства. Танец. Ему пришлось выстраивать все заново, он действительно поднимался с самых низов, рухнув на дно, как только сошел с трапа самолета. Иного чувства у него не было. Он был хорош, но не был лучшим. Эдакая пощечина от вселенной — довыпендривался. Здесь ему открылась целая бездна того, чего он еще не знал и никогда не думал, что попробует. Потому что когда ты айдол в Китае, от тебя требуют определенные вещи, и никакой вог с джаз-модерном с этим не вяжутся, если твой стиль этого не предусматривает. Имидж — он стоит во главе угла и должен быть именно таким, чтобы «хавался» лучше всего. А Ван Ибо хотел знать все. И хотел быть максимально лучшим в каждом виде танца, какой только хоть немного его вдохновлял. Ван Ибо плевать хотел на то, что ему подходит, а что нет, с точки зрения агента. Каждый день он тренировался, каждый день ходил по пятам за гигантами хореографической индустрии Нью-Йорка, был на всех мастер-классах, ставил сотню танцев сам и разучивал столько же чужих. Он будто бы узнал свое тело заново, и не мог перестать восхищаться тому, сколько же еще предстоит узнать. Обычно, когда человек злится, он жаждет что-то разрушить. Разбить. Раскромсать. Ван Ибо стоял на крыше их высотки и смотрел вдаль под очередной трек. Злился он сейчас на себя, а сил на разрушение не было — он уже впечатал кулаком в кирпичную кладь, когда вылетел на воздух. Трек сменяется следующим и Ибо выпрямляется. Он ставит его на повтор. Это то, что отличает человека, который нашел свой способ выражать себя, от остальных, кто предпочитает запереть в себе всё на сотню замков. Когда тебе больно — ты творишь. Когда в тебе слишком много — ты превращаешь этот избыток энергии в нечто иное. Иначе это разрушит тебя изнутри, так ведь? Энергии нужно куда-то деваться. Представить перед собой Сяо Чжаня очень легко. Ван Ибо прикрывает глаза и начинает двигаться.* Ему становится легче только после того, как трек звучит уже в четвертый раз, все джинсы в грязи от бетонной пыли, а чтобы танец имел завершение — необходимо обнять нужного человека. — Где ты был? Чжань встречает его у самой двери. Видимо, сразу ринулся к ней, как только услышал скрежет замка. В этом лофте была самая обычная дверь. С ключами. Они о таком уже давно думать забыли, все было либо на цифровом коде, либо с помощью электронной карточки. Ван Ибо помнит, как Чжань завороженно игрался со связкой, словно кот с игрушкой, валяясь на диване. Всего-то этим утром. А сколько уже успело произойти. — Гулял. Потом был на крыше. — И что ты там делал? — Танцевал. Сяо Чжань кивает и отворачивается. Он проходит к зоне кухни, чтобы налить себе стакан воды. Он потратил несколько часов на то, чтобы изучить практически все ближайшие улочки, но искать кого-то в Нью-Йорке, даже в масштабе одного боро, — это затея из области фантастики. Раньше он всегда знал, где его найти. Объятия со спины ощущаются облегчением. Чжань ставит стакан с глухим стуком и медленно ведет кончиками пальцев по чужим пальцам. Он поворачивается в его руках и берет лицо в ладони, поглаживая по щекам. Надо что-то сказать. Что ему плохо? Что он виноват? Что ему стыдно? Что он все никак не может просто позволить поцеловать себя вне надежных стен, в то время как Ибо всю их жизнь перевернул вверх дном, лишь бы они были вместе? Чжань почти что говорит первое «я», но остальному не суждено быть произнесенным. Его целуют, сминая губы и забирая все возможные и невозможные слова. Он цепляется за Ибо, как и всегда. Зарывается пальцами в волосы и слышит этот глухой и короткий рык. Со словами у них довольно сложно. Но разве секс не еще один универсальный язык? Он понятен на очень тонком уровне, который не нуждается в вербальном объяснении. Особенно когда твою шею кусают так, что сомнений нет — останется красноречивое доказательство. И теперь Сяо Чжань не имеет причин шикать и возмущаться, ведь… ему даже не нужно будет это скрывать. Кому какое дело? Это его кожа, это его выбор и он на самом деле всегда наслаждался каждым следом, который Ибо оставлял на нем. Потому что его Бо-ди несдержанный и потому что он жуткий собственник. Который умудрялся переступать через себя и делил его со всем миром. Но Чжань никогда не пассивная жертва, он рывками стягивает с него футболку, тянется к застежке джинс и стонет в очередной поцелуй. Их хватает только на то, чтобы дойти до дивана, по пути избавляясь от остатков одежды. Когда первая волна запала сходит, Сяо Чжань говорит тихое «не спеши». Потому что им правда некуда. Ибо, кажется, решил изучить губами каждый сантиметр его кожи. Он оставляет поцелуи и мягкие укусы, спускается к низу живота и ведет носом по темным завиткам волос, смотрит снизу и это тот самый порочный взгляд, от которого жаром сводит все тело. Если уж говорить о львах, они так смотрят на желанную добычу? Чжань в ответ лишь щурится с легкой и знающей усмешкой, за что получает укус во внутреннюю сторону бедра. Если Ибо мог быть властным во всех остальных сферах их жизни, то в сексе… на самом деле ведущим был Сяо Чжань. И даже если это его ноги сейчас разводят шире, это только потому что он позволяет. Чжань переплетает пальцы с Ибо и гладит по тыльной стороне ладони. Немного повозившись, он укладывается на грудь, закидывая ногу поверх чужих бедер. Ибо сразу же ведет ладонью по теплой коже, сминая ягодицу пару раз и оставляя ладонь лежать так. Они ютятся на диване, игнорируя свою кровать и не собираясь прикрываться. Впервые нет никаких рейсов, на которые надо спешить, никаких съемок, и телефон уж точно не заверещит в самый неподходящий момент, высвечивая имя агента. Чжань утыкается носом в шею Ибо, затем целует в родинку у изгиба и прячется так опять. — Я поцелую тебя. — М-м? Что ты бурчишь? Чжань все еще фыркает в шею, но голову все же вскидывает, смотря на Ибо со спокойной решительностью. — Я поцелую тебя. — Сейчас? — На Таймс-сквер. Ибо смотрит в ответ и пока молчит. Переваривает. Этим днем его отпихнули с такой силой, что наверняка расцветет синяк, когда они были в чертовом парке и ближайшие люди были лишь размытым силуэтом. А теперь ему говорят, что его поцелуют на самой известной площади, где из-за туристов невозможно протолкнуться практически никогда? Ибо чуть улыбается и гладит Сяо Чжаня по щеке. — Не нужно делать это, только потому что я… — Ты обиделся. — Не совсем то слово, но пусть будет… Мне важно, чтобы ты сам хотел этого, а не делал из чувства вины или что-то вроде? Сяо Чжань наклоняется ближе и мягко касается его губ. Ещё и ещё. Улыбается тепло и трется носом о щеку, укладываясь обратно после. — Я хочу поцеловать тебя на Таймс-сквер завтра. И сфотографироваться вместе. — С поцелуем? — Не дави. — Извини, просто поцелуй, это уже вполне дост… — Локтем не дави, Бо-ди. — Гэгэ… ты иногда такая хитрая сволочь. Сяо Чжань тихо посмеивается и в итоге вовсе залезает сверху. Чтобы если уж и давить, то самому и в нужные места. х х х Таймс-сквер, 03:23 PM Таймс-сквер называют перекрестком мира. Поцеловаться здесь — все равно что поцеловаться в сердце Америки, и всего мира в целом. Сяо Чжань не нервничает, он просто сжимает пальцы Ибо в своих чуть сильнее. — Мы можем сделать это в менее людном месте. Они стоят друг напротив друга, держась за руки, словно собираются говорить друг другу клятвы перед алтарем. Чжань почему-то думает, что с Ибо и до такого может дойти. Не стоит ему пока подавать идею, у него никаких нервов не хватит. — Нет, я хочу здесь. На Таймс-сквер невозможно стоять так, чтобы мимо вас не проносились люди. Их просто море. И никому нет до вас дела. Ибо улыбается и будет преступлением не поцеловать эту улыбку прямо здесь и сейчас. Сяо Чжань постепенно приближается, Ибо чуть вскидывает брови, а затем отпускает его левую руку, но только чтобы притянуть к себе за шею. И хоть это Сяо Чжань хотел поцеловать его первым, Ибо делает это за них обоих. Они целуются, плотно прижавшись друг к другу, а люди продолжают идти мимо, обтекая их, словно вода. Мир не рушится. Никто не пытается ткнуть в них пальцем, никто не пытается их разнять. Когда поцелуй прерывается ради глубокого вдоха, Сяо Чжань обнимает Ибо куда крепче и упирается лбом в его плечо, переводя дыхание. Теперь он уверен, что ему больше ничто не страшно. То, что есть у них — делает его свободным.

Конец ?