Цена свободы.

х х х Чаще всего города строят по типу сетки, так повелось со времен древних греков, которые функционально делили пространство, не забывая о важности центральных площадей и зонировании на места общественные, священные и личные. Что же касается Нью-Йорка… Да. Это была сетка. Но вовсе не такая уж функциональная, как в Чикаго, например. Существует версия, по которой планировка города таким образом, произошла по случайности. Рядом с картой местности, на которой должны были утвердить город, лежало строительное сито. Его положили поверх карты, и так как никто больше не смог предложить ничего более дельного — на том и порешали, начиная чертить по ней. Никакого тебе фен-шуя. И вообще это полный кошмар. За рулем был Сяо Чжань, и ехал он плавно, согласно всем правилам, которые так часто игнорировали в мегаполисе (за что, конечно же, получали огромные штрафы), и старался фильтровать информацию, которая все не заканчивалась. Мама Ибо сидела рядом с сыном на заднем сидении, в то время как мама самого Чжаня, прилипла к окну на переднем. К своей матери Сяо Чжань испытывал нежные чувства, и в целом они были более дружны, чем Бо-ди и его мать… Которую Сяо Чжань искренне побаивался, поэтому старался лишний раз не отсвечивать. Ты можешь быть хоть сто раз лицом Gucci, уважаемым актером, певцом и даже, кто бы знал, режиссером. Но в глазах этой женщины ты навсегда останешься тем, кто соблазнил ее единственный белый лотос. Вообще, проблема «единственного» была острой практически в каждой семье Китая. И тем более, если этот единственный — мальчик. Он обязан продолжить род. И Сяо Чжань очень надеялся, что до этой темы еще долго не дойдет, но на очередном повороте по сетке города, мать Ван Ибо невзначай кидает: — В США очень развито искусственное оплодотворение, разве нет? Сяо Чжань слишком резко нажимает на педаль тормоза и тут же извиняется трижды подряд. Это был красный на перекрестке. И красный в его терпении. Он медленно выдыхает и прикрывает глаза. — Ма, мне только двадцать шесть. — Тебе уже двадцать шесть, отговорки про твое «только» уже не действуют. А ты подумал о Чжане? Сколько уже ему? Скоро сорок! — А еще в США очень развито child free. И гэгэ еще далеко до сорока. — Умный, да? — Ма. Сяо Чжань выдавливает из себя улыбку, в мыслях желая оказаться где угодно, но только не здесь, и заезжает в подземный паркинг рядом с домом. А ведь это только начало. Возможно, дело было в том, что мать Ван Ибо — стрелец. Слишком много огня с двух сторон, и сидящие между ними Сяо Чжань и его мать, которая только подливала ему чай, наблюдали за словесным пинг-понгом. А может быть, это такая форма близости этих двоих, на самом-то деле. Ибо был не очень многословен в своих рассказах о детстве, но нежности там было явно мало. Была дистанция, на самом деле довольно непривычная практика в классических китайских семьях, где ребенок — маленький император. Но тогда тем более непонятно, почему его мама настолько сильно зациклилась на идее детей? — Это все моя вина. — Что? — Я хотела девочку. — Ма, даже не думай начинать этот бредовый разговор. Увы, прости меня, вот он я и далеко не девочка. — Но ты красивее многих девочек и поэтому так получилось. — Ма, это вообще не так работает! — Я хочу внука! — А, чтобы не повторить своих мнимых ошибок со мной?! — Да как ты смеешь! Мимо пробегает Симба и запрыгивает на диван, чтобы обнюхать маму Сяо Чжаня. Она наклоняется ближе к сыну, взяв щенка на руки. — Ты правда счастлив? — Правда, ма. Папа злится? — Да, но как видишь, мою поездку он оплатил с легкостью. — Хорошо. — Он злится не из-за Ибо, ты же знаешь. — Знаю. Тем временем, Ибо уже давно на ногах и ходит вдоль дивана, пока его мать рассказывает ему, как натерпелась с ним в детстве. Чжань слушает даже с интересом, потому что не был в курсе таких деталей, как ужасная ветрянка, сломанный мизинец, то, как он потерялся несколько раз, и как пытался даже сбежать из дома. Очень интересно. Лишь бы огонь не переметнулся на него. Ибо захлопывает дверцу такси за своей мамой, и улыбается ей, но стоит ему повернуться к Чжаню, как улыбка с его лица сползает. Сяо Чжань протягивает к нему руки и Ибо делает шаг, позволяя заключить себя в теплые объятия. — Еще три дня. И они уедут, Бо-ди. Все не так плохо. — Я знаю, что ты скучаешь по маме. — А я знаю, что ты скучаешь по своей. Но, родственников намного легче любить на расстоянии, да? — Нет. Ты иначе скучаешь. У тебя она… больше мама, чем… женщина? Не знаю, как объяснить. Ибо чуть отстраняется, чтобы посмотреть на Чжаня. Тот усмехается и коротко целует его в щеку. — Идем в тепло. Они еще должны отзвониться из отеля. — Она просто невыносима. — Не бурчи на мать. Ибо дуется, пока они едут в лифте, а Чжань не может перестать улыбаться. — Так значит, пытался сбежать из дома, да? Ван Ибо закатывает глаза и первым выходит из створок лифта сразу же в лофт. Симба бежит к ним, как всегда пережив легкий стресс одиночества. Ибо подхватывает его на руки и усиленно чешет холку. Чжань проходит к зоне кухни, чтобы убрать следы их безумного чаепития. Ибо отпускает Симбу и присоединяется к нему, вернее, просто садится на барный стул у островка и подпирает щеки руками, наблюдая за Чжанем. — Мне было четырнадцать. — М-м. Сделать какао? Ибо кивает и все следит за Сяо Чжанем. Когда они только начинали жить вместе, он очень боялся, что бытовые мелочи, да и в целом — бытовая совместная жизнь, — сможет все испортить, убить чувство и романтику. Он сам любил порядок, но не был в нем настолько дотошным, как Сяо Чжань. Тот упорно продолжал сохранять упаковку от подаренной и купленной одежды, имел чехол на каждую рубашку, а оттянуть его от отдела коробок в IKEA было практически невозможно. Ибо старался специально выбесить себя на тему хоть какого-то заскока Чжаня, и у него не получалось. За все эти годы — ни разу. Он знал о каждой мелочи, наблюдал изо дня в день, но что поразительнее всего — Сяо Чжань никогда не пилил, не заставлял подчиняться своим правилам. Иногда Ибо забывал закрывать крышки геля для душа или шампуня, и он знал, что это не то, что радует Чжаня. Но тот просто молча закрывал их за ним, если обнаруживал это «вопиющее нарушение». Когда-то Ибо решил протестировать и самого Сяо Чжаня. Целую неделю он творил беспредел. Оставлял одежду по дому, не попадал носками в корзину для белья, ставил книги на полки не той стороной, и дважды забыл запустить посудомойку. И что? Сяо Чжань под конец недели обеспокоился, не случилось ли чего, раз Ибо такой раздраженный все это время или может, он плохо себя чувствует? Пришлось признаться, что он просто придурок. Тогда Сяо Чжань доверительно сообщил, что ему пару раз хотелось его прибить, как это обычно бывает, но это было настолько нетипичным поведением для самого Ибо, что он невольно заволновался. Они договорились «решать проблемы словами через рот». Ибо это очень подходило. Так что все их конфликты сдувались в зародыше — потому что никто из них двоих ничего не копил, не думал и не решал за другого, всегда спрашивал и высказывался. И вот так это и работало. Ибо думал, что они похожи на детали паззла или на его любимое Lego. Чжань ставит молоко на индукционную плиту и постепенно высыпает в него какао-порошок, помешивая. — Мне было четырнадцать и я хотел танцевать. Это очень не понравилось отцу. Ему мало что вообще во мне нравилось, так что… Не знаю, в чем причина, на самом деле. Маме приходилось часто поддерживать такую его политику, потому что она же его жена, так ведь? Как иначе. Наверное, все, чего я добивался… Я хотел увидеть, что он правда мной гордится. И так было пару раз. На записи видно что-то в его взгляде. Но на деле это ничего не меняло. И даже когда он был на моих концертах… М-м. Это не удовлетворяло. Я думал, что когда он скажет мне, что гордится мной и я молодец, и это при том, что я делаю то, что правда хочу и чем горю, я буду счастлив. Но я не был. Этого оказалось недостаточно. Это не возместило все те годы и… в общем. В четырнадцать у нас с ним был тяжелый разговор. И он поставил меня перед выбором, либо частная академия под Сеулом, либо я выбираю танцы и тогда мне не рады в доме. Ну, я собрался и ушел. Недалеко, конечно. Мама за мной поехала. И потом мы нашли компромисс. Так что, все было не совсем так, как она рассказывала сейчас. Сяо Чжань выдает задумчивое «м-м» и разливает какао по пузатым кружкам. Кружки, да. У них их море, потому что Чжаню нравятся кружки. А еще всякие винтажные вещи, раритетный декор и печатные машинки. И конечно же — кристаллы. Под плазмой у них стоит самый большой из них, потому что гэгэ уверили, что он поглощает излишек электромагнитной энергии. Хорошо это или плохо — они не знали, но смотрелось красиво. — И куда ты собирался идти? Когда уходил? Ибо прищуривается, ведь Сяо Чжань собирается сесть напротив и тот картинно вздыхает, в итоге выбирая барный стул по соседству. Он подтягивает себе кружку с другого края и кивает на какао Ибо. — Маршмеллоу закончилось, придется тебе так пить. — Переживу. Я… Честно говоря, я собирался идти к монахам. — Что? В Монастырь Шаолинь? — Ага. Смейся, смейся. Но я был уверен, что это повергнет отца в еще больший шок, чем танцы. Я уже видел себя лысым и в красной одежке, пробивающим ствол секвойи. — Какой кошмар. А история про мизинец? — О, Небо. Я просто танцевал на кухне и сбил мизинец о край тумбы. С кем не бывает. — Со мной. Со мной такого ни разу не было. Ибо пихает его в бок, и это не мешает Сяо Чжаню посмеиваться в кружку. — М-м. Они ведь каждый раз будут пилить нас темой о детях, так ведь? — Твоя мама вроде как ни разу об этом не заикнулась. — Это хуже, поверь мне. Ее надежда в глазах и вздох при виде Симбы. Она никогда не будет так откровенна, как твоя мама, она просто будет… смиренно страдать и иногда тихо спрашивать. А я при этом чувствую себя просто отвратительно. — Всего три дня. — Три дня. На завтра Джес выцепила нам билеты в Метрополитен-опера. — И что же мы будем «вкушать»? — Моцарт. «Волшебная флейта». — Мне удастся поспать? — Бо-ди, ты будешь в восторге, я тебе гарантирую. — Это опера. Я сомневаюсь. Сяо Чжань тихо смеется и делает еще один глоток какао. И когда только его жизнь успела стать такой? Но он был ею полностью доволен.