Цена свободы.

х х х — На него может упасть какой-то из скейтов. — Почему же сразу скейт. Это может быть твой кристалл. — Маловероятно. — Чжань, расслабься. У нас и так достаточно поводов для… они вернулись. И напоминаю, мы установили гребанную видеоняню и ты в любой момент можешь посмотреть на Симбу по камерам. Посмотри прямо сейчас и успокойся. Сяо Чжань вздыхает и украдкой выуживает телефон из внутреннего кармана пиджака. Действие еще не началось, так что так грешить было можно. Он просмотрел все камеры по лофту и увидел, что их щеночек спокойно сопит на хозяйской постели. — А он коварный. При нас никогда туда не лезет. Ибо довольно улыбается и целует гэгэ в щеку, чтобы тот окончательно отпустил всю тревогу. Одно дело пытаться насладиться Моцартом, когда Чжань в хорошем расположении духа и готов пояснять, что за дичь вообще творится и о чем ор… поют все эти люди, а другое дело — рассеянный и тревожный Чжань, протирающий бархат обивки от беспокойства. Балкон занят только ими и парой телохранителей. На последнем настоял Ван Ибо. Да, они давно не в Китае и политика папарацци и фанатов тут совсем другая, но никогда не знаешь… Где и кто захочет тебя достать. Сяо Чжань иногда называл это паранойей, но сам понимал, что Ибо прав. Просто не хотелось думать об этом слишком уж долго. А когда к ним приехали матери… Все в этом смысле усложнилось. Сяо Чжань убирает телефон и медленно выдыхает. Постепенно свет гаснет и все внимание направлено лишь на сцену. Оркестровая яма перестает издавать тягучую какофонию настройки и, спустя пару секунд блаженной тишины, начинается волшебство. Сяо Чжань редко когда ошибался на счет того, что может понравиться и не понравиться Ибо. Бо-ди сейчас опирался локтями о бортик балкона и, кажется, даже не моргал, наблюдая за сценой. Да, он не понимал ни единого слова, но история была ясна и чисто интуитивно, не говоря о самой музыке и театральной части оперы. Благодаря пояснению гэгэ, он хоть ориентировался, кто есть кто по именам, и это было нехилой такой поддержкой. Но от уточняющих вопросов не сдерживался. Ибо никогда не отрицал, что самое главное, во что он влюбился в своем мужчине, было вовсе не красотой, талантом или харизмой. Все это присутствовало и в избытке, но ничего бы не значило — если бы не ум. Какое-то врожденное Знание и умение им пользоваться. Иногда казалось, что Чжань прожил целые века, а не какие-то там три десятка. — Сейчас будет ария Царицы Ночи. Ты ее узнаешь. Это одна из самых известных в мире арий. Она очень сложная драматически и технически, диапазон в две октавы. — А о чем она будет петь? Сяо Чжань придвигается еще ближе и медленно поглаживает между лопаток Ибо, наклоняясь к его уху. — Она жаждет мести. Хочет, чтобы дочь убила Зарастро. Обещает отречься от нее, если она не сделает этого. — А она сделает? Нет? — Смотри, Бо-ди. Сяо Чжань тепло улыбается и в этот момент ловит на себе взгляд матери Ибо. Все как-то успелось забыться, особенно то, что они вовсе не одни здесь. Он неловко убирает руку и снова смотрит на сцену. Глупо. Этот жест глупый. И вся ситуация в целом тоже. Туалет в Метрополитен-опера все еще не придерживался новых толерантных норм, так что делился на мужской и женский. Но это совсем не помешало матери Ибо ошибиться специально, когда Сяо Чжань, извинившись, удалился с балкона. Он сказал, что все в порядке и просто проверит Симбу, Ибо не стал его останавливать. На деле Сяо Чжань почувствовал давно забытое ощущение легкого тремора, которое не посещало его уже несколько лет, и это без участия старого друга ксанакса. Видимо, стресс от приезда матерей сказывался на каком-то более глубинном уровне. Чжань медленно выдохнул и посмотрел на себя в отражении. Чтобы поймать взгляд женщины, которая, видимо, никогда не примет его, как партнера для своего сына. — Давление шалит? То ли еще будет. Она встает рядом и достает из своей сумочки помаду, чтобы подкрасить губы. Сяо Чжань отводит от нее взгляд и дергает бумажное полотенце. — Ибо мой единственный сын. Довольно поздний ребенок. У нас долго… Не получалось. Сяо Чжань вытирает свои руки с таким усердием, словно пытается стереть себя по частям. — И ладно бы, если бы не получалось… В самом начале. Но были выкидыши. И мертворожденный тоже был. Сяо Чжань выбрасывает то, что осталось от салфетки и поднимает взгляд. — Мы не то, чтобы отчаялись в какой-то момент… Просто. Это такая… — Защита. Вы всегда были готовы его потерять. Убеждали себя, но… Невозможно быть готовым к этому, сколько бы раз ни происходило. — Мать все равно всегда должна понимать, что есть вероятность потерять своего ребенка. Болезни, случайность, какая угодно еще угроза в этом сумасшедшем мире. Ребенок это… Ад и рай. Не говоря о самом процессе вынашивания и родов. Никто не любит думать об этом, а гормоны играют свою веселую роль, но… Правда такова, да. Вырастить здорового ребенка это невероятный труд во всех сферах. Он так часто болел… И конечно же… Его счастье — лучшая награда за этот труд. Я жалею о многих вещах и о том, что он не понимает, что я никогда не желала ему ничего, кроме счастья… Тоже. — Он знает это. — Считаешь? Она улыбается темно-красными губами и протягивает руку, указывая на салфетки. Чжань вручает ей одну. Помада едва заметно вышла за край контура, но это поправимо — одно точное движение и оплошности как и не было. — Я потеряла его очень давно, Сяо Чжань. Глупо, да? Потерять намеренно, чтобы если потом произойдет снова… Было хотя бы не так больно. Очень глупая иллюзия и глупое решение. Эгоистичное, как для матери. А идеальная мать не должна быть такой. Но этот идеал… Разве достижим? — Еще не поздно. Просто расскажите ему. — И что он тогда будет видеть во мне? Нет уж. Пусть остается так. — Тогда зачем вы говорите это мне? — Чтобы ты понимал, что я ненавижу себя больше, чем тебя. Но… если ты потеряешь его или что похуже, я найду тебя и уничтожу, это я всегда умела делать лучше всего. Давно мечтала это тебе сказать, но никак не удавалось найти подходящий момент. — М-м. Туалет Метрополитен-опера достаточно драматичное для этого место. — Рада, что ты согласен. Ван Ибо довелось отдуваться за них двоих на ужине, где их матери нашли общий язык и пригубили две бутылки белого вина подряд. На обратном пути, Ибо начал рассуждать о Моцарте, неожиданно — опере в Китае, припомнил каких-то исторических евнухов, а потом захотел огромный бургер. Да, у него будет болеть живот и да, завтра с утра репетиция, но бургер… Сяо Чжань вздыхает и они останавливаются у типичной забегаловки на углу. — На-ам… Две порции картошки-фри, два бургера Айсберг. И… Один огромный милкшейк. — Чувак… Я не знаю китайский. — Oh fuck. Прости. Так вот… М-м. Сяо Чжань качает головой и отходит к столикам, плюхаясь на диванчик, продолжая наблюдать, как Ибо перечисляет чуть ли не половину меню — во второй раз заказ куда обширнее. Чжань решает проверить, как там их питомец — Симба все еще в постели, но переместился больше на сторону Сяо Чжаня и, видимо, скучает. На стол бахается поднос и Ибо садится рядом. — Итак, мне правда понравилась опера. — You are welcome, darling. Ибо мычит что-то одобрительное в бургер, а потом, без какого либо плавного перехода, спрашивает, с набитым ртом. — Ты ведь выйдешь за меня? Сяо Чжань чуть ли не давится милкшейком, который норовил вылиться через нос и поворачивается к нему. Тот продолжает на него пялиться и жевать чертов бургер. — Как минимум, тебе нужно сначала прожевать, прежде чем говорить. А как максимум — протрезветь. Ибо дожевывает, запивает спрайтом и улыбается, как маньяк. — Но это не «нет». — Протрезветь, Бо-ди. — Надо позвонить Дениз из Tiffany & Co. — Надо позвонить в скорую, потому что если ты и правда собираешься зажевывать свой бургер этой картошкой с беконом… — И Франсуа из Vogue. — Заткнись, пожалуйста, и ешь. Быстрее протрезвеешь. — И это все еще не «нет», а значит — «да». — Зачем? В этот раз Сяо Чжань более, чем серьезен. Конечно, спрашивать такое у Ибо, который навеселе и измазанный в соусе, дело гиблое. Но это «зачем» вырывается само собой. Ван Ибо переводит на него взгляд и коротко облизывает губы, прежде чем ответить. — Не «зачем», а «потому что». Потому что если с тобой что-то случится, я хочу иметь право сидеть в твоей палате или чтобы ты был рядом в моей. Не самая оптимистичная причина, но. Но мы хотели купить дом. Настоящий дом, помнишь? Общий. И еще потому что твоим пальцам очень идут кольца, Чжань. И потому что я хочу этого уже три года. Сяо Чжань тянется к чужим губам, чтобы убрать едва заметный след соуса, который Ибо слизать не успел. — Три года? Обычно когда ты чего-то хочешь, то говоришь практически сразу. — Тут важно, чтобы этого тоже хотел ты, так что я решил выжидать в засаде. — И почему же ты решил, что именно сейчас удачный момент? — Ну, потому что… Смотри. Мы влюбились. Потом прошли ужасающие испытания. Как Тамино и Памина в опере этой. И у тебя даже была флейта, я прошу заметить. Теперь все наконец-то в порядке и мы даже завели собаку. Самое время. — Пока что ни одна из этих причин меня не возбудила. — Я люблю тебя? — Это ты у меня спрашиваешь? О, все. Ешь. — Так. Ты меня любишь? Ван Ибо даже откладывает несчастный бургер и поворачивается к Чжаню всем телом, закидывая руку на диванчик. Сяо Чжань нарочно медленно тянет свой милкшейк и поворачивается к нему. В этот раз губы облизывает он сам, играя на чужих нервах. Ван Ибо как-то по-особенному красив, когда теряет терпение. — Небо. Конечно же да, я люблю тебя. — А я люблю тебя. В чем проблема? — Мы в гребаной закусочной. — Да какая разница, где мы?! — Да большая! — Еще раз. Ты любишь меня? — Ибо, тебя заело. Доедай и поехали домой. — Нет, еще раз. Ты меня любишь? — Да, я люблю тебя. — А я люблю тебя. Ты выйдешь за меня? — У тебя кусочек салата на джинсах. — Ты выйдешь за меня? — Ибо, спроси еще раз через пару дней. — Я тебя сейчас в мэрию потащу. — Тебе нельзя пить даже больше, чем мне. И даже больше, чем Лань Ванцзи. — Ты. Выйдешь. За. Меня? — Ибо. — Да или нет? — Небо, какого черта ты… — Да или нет, Сяо Чжань? — Да! Ты доволен?! Да. Боже. Ешь и не беси меня. Только сейчас Сяо Чжань замечает, что на них смотрят. В забегаловке было не так уж много народу в это время: парень на кассе, две официантки, пожилая пара за соседним столиком и уборщица, которая застыла вместе со шваброй рядом с ними. Конечно же они говорили на китайском и, видимо, очень громко. Чжань извиняется, возвращаясь к своему шейку, зато Ибо начинает смеяться. Он лезет к нему, чтобы обнять и намерен не отлипать так еще очень долго. — Гэгэ злится? — Визуализирую, как ты давишься прямо сейчас. — Не правда. — Да, не правда. — Я сделаю все красиво, гэгэ, не волнуйся. — Господи, в засаленной закусочной. Придушу. — Тише, вдруг тут все же кто-то знает китайский. — Мы уже забрали еду, ни во что не плюнут. — Гэгэ… — Да что? — Я уже не хочу есть. Поехали домой? — Самое разумное предложение этого вечера.