Легко

Джексон не глуп и, к счастью, не гений. Его лучшая придумка — нажать printscreen до того, как начнешь протирать влажной салфеткой клавиатуру работающего ноута. Его худший страх — не оправдать ожидания. Свои, чужие ли, он пока не разобрался. Он учится достаточно хорошо (для пловца), совсем не связывает чувства с литературой и как всякий спортсмен знает, что нет таланта, есть только труд, бесконечное повторение, привычка преодолевать, рефлекторный навык, прививаемая боль, поощряемый катарсис. Весь комплект он хранит дома, в ванной, в аптечке, в кругляшах таблеток от тошноты. Иногда кажется, что ему недостает опыта (например, он не знает, что собственная комната и ванная — это благо), чаще — опыт не получается облечь в слова. Нервы его — натянутая тетива, и он хотел бы быть спокойнее, хотел бы не быть навязчивым, но главное его желание — разделить тяжесть атлантового неба, так заботливо натянутого родителями над головой наподобие навесного потолка с самого детства и только для него — и это желание перевешивает. Он забывает подумать, что у Мэйв свой потолок, своя тяжесть. Забывает догадаться, что она не может быть все время в порядке, не замечает, что она всегда спокойна, потому что безразлична. Алкоголь развязывает язык. Джексон так пьян, что не осознает собственный стыд. Мэйв кричит что-то Отису в ответ, и уводит его, Джексона, блевать. Мэйв приводит его домой, и проваливается в текстуры, Джексон кажется даже трезвеет. Джексон бежит за свободой, которую видит в Мэйв. Джексон говорит, что любит (свободу). Эти слова вываливаются на неё как кучка очередного его неба. Мэйв молчит в ответ и неловкое молчание пронизывает утро.