Зола к золе

      Это было примерно через полтора месяца, чуть больше, после смерти Стэна. Не того дня, когда об этом объявили — с того дня прошло тридцать шесть дней — а именно если считать от смерти. Потому что смерть он почувствовал, не знал только, что это именно она. Так вот. Именно тогда, на Хэллоуин 2000 года, Джошуа заперся в своей старой комнате на семейном ранчо Уэбберов, попросил, чтобы его не трогали — по-настоящему не трогали — и даже взял гитару. Последние дни его преследовало чувство, будто новая песня хочет прорваться через него в этот мир, пальцы болели и чесались одновременно, на ощупь пытаясь разгадать мелодию, прячущуюся в гитарных струнах. А ещё ему было плохо, по многим причинам, плохо физически и душевно. Джошуа боялся, что кто-нибудь из родных найдёт его заначку с героином — он сам же решил, что ни в коем случае не будет принимать героин на ранчо Уэбберов, но заначка каким-то образом всё равно оказалась с ним и, несомненно, мешала сочинять, так как пела свою навязчивую тоненькую песенку из-под половицы.       Итак, Джошуа заперся в своей комнате с твёрдым намерением выпустить стремящуюся на волю песню. Он даже подержал гитару и поиграл на ней чуть-чуть, но потом мелодия (простая мелодия, всего две ноты!) из-под ног стала слишком уж перебивать мысли. Её тоже следовало выпустить (вернее, впустить, но в тот момент Джошуа не думал такими сложными категориями).       А потом был месяц нависшей над землёй огромной оранжевой луны. Месяц, закончившийся аккурат 1 ноября всё того же 2000 года.       «Наверное, это был неправильный героин», — подумал Джошуа позже.       «Наверное, это вообще был не героин», — решил он, но уверенности не хватало.       Весь месяц Джошуа провёл в одиночестве, отстреливая мерзких жёлто-красных богомолов, которые норовили пробраться на территорию ранчо. По ночам издалека звучала всё та же простая мелодия на две ноты — «Иииии-иииии!», но, возможно, она играла у самого Джошуа в голове. Он, конечно, знал о фотоальбомах, хранящихся в Трофейной комнате, да и самих трофеях тоже, помнил рассказы старших. Но впервые был предоставлен полностью сам себе — от начала и до конца.       Потом Джошуа склонялся к тому, что это было благословение: целый месяц не думать ни о чём, кроме как об охоте, учиться различать нюансы ночного «Иииии-иииии!», стрелять по жёлто-красным тварям в оранжевом свете. Медленно осознавать, что Mary Of Iron больше не будет.       В ноябре, пролежав неделю в горячке — и ещё три в попытках восстановить хоть часть убитого антибиотиками иммунитета — Джошуа снова взялся за гитару, чувствуя невероятное облегчение оттого, что никакая другая мелодия не портит поток творчества (хотя какой тут поток… лучше было бы сказать «скудный ручеёк», добро, что хоть упорный, как и сам Джошуа).       Он не вспоминал произошедшее в ночь на Хэллоуин (понятное дело, во всём была виновата та заначка).       До тех пор, пока в его жизни не появился Гаррет.