обсессия

      В жизни Юлиана всегда было слишком много шума. Ему казалось, что он уже не помнит себя без этих голосов и мельтешащих перед глазами картинок. Говорят, ты не можешь скучать по тому, чего никогда не было, но Юлиан действительно скучал по тишине. Очень редко он позволял себе отодвинуть тяжёлую штору, выглянуть в окно своей съёмной квартирки и наблюдать за людьми. Они были такие быстрые, громкие и счастливые в своем совершенном неведении хаоса. Тогда становилось совсем невыносимо.       Его родители были такими людьми. Они не дезинфицировали руки после каждого прикосновения, свободно выходили на улицу, не думали о том, что будет здорово выучить древнеанглийский, а потом действительно садились учить его. Они не пересчитывали деньги ровно шесть раз, не отказывались принимать на сдачу, оплату или снимать со счёта любые купюры кроме двадцаток. Они не повторяли себе одно и то же шесть раз, потому что первые пять могли бы быть недостаточно верными. Они были свободными, и Юлиан тоже хотел быть свободным.       На свой первый гонорар за взлом корпоративного сервера он снял совсем крошечную двухкомнатку на востоке Блумсбери и, наконец, вздохнул полной грудью. Теперь он мог выключать и включать, и выключать, и включать, и выключать свет столько раз, сколько действительно нужно. Больше никто не ходил обутым по чистым полам и не мешал уборке. Теперь он мог, наконец-то, не говорить с людьми, которые не понимают, что они громкие, и дело вовсе не в голосе.       Но, вопреки ожиданиям, что теперь он отдастся работе и блаженная тишина его поглотит, после переезда у него появилось желание выходить на улицу. За сто пятьдесят восемь дней своего одиночного проживания, дальше двенадцати шагов от входной двери с чувством спокойствия он не продвинулся, но, чёрт, кто бы знал, как Юлиан гордился этими целыми двенадцатью шагами! Он даже отменил свою постоянную заявку на двухразовую доставку пиццы на дом, потому что уже мог сам пойти в пиццерию и даже сделать заказ. После этого он еще сорок семь минут сидел под своим рабочим столом, обнимая колени и приходя в себя. Но это стоило того, чтобы на пятнадцать минут чувствовать себя нормальным.       А потом стало хуже. Шума становилось всё больше, те редкие заказчики, которые приходили к нему на дом, а не связывались через сеть, пугали Юлиана всё сильнее. И тогда в его жизни появился героин. И никто, чёрт возьми, не смеет говорить ему, что это неправильно, потому что без наркотиков просто не тихо.

***

      Третье апреля началось в ровно семь тридцать утра, и ни минутой позже или раньше. Собственно, как и каждое третье число не важно какого месяца; каждый апрельский день, не важно какой даты. Всегда семь тридцать. Юлиан открывает глаза без звонка будильника, и это ещё одна его компульсия*. Просто когда-то в старшей школе он решил, что будет здорово просыпаться всегда в семь тридцать, и вот уже четвертый год он встаёт только в это время. Не важно, ляжет он в девять вечера или будет выполнять заказ до шести утра. Всегда семь тридцать. Семь тридцать. Семь тридцать. Семь тридцать.       Парень резко садится на кровати и недовольно щурит большие зеленоватые глаза с красными кругами под ними — неотъемлемой частью его стиля, как говорила когда-то мама. В маленькой спальной комнате всего одно окно, зачастую задвинутое жалюзи. Но третье апреля оказалось на редкость солнечным для дождливого Лондона, и вот теперь Юлиан сидит и смотрит, как маленький лучик утреннего солнца прорывается сквозь единственную щёлочку в его такую же маленькую спальню и светит исключительно в правый глаз.       Щёлочка. Щёлочка. Щёлочка. Щёлочка. Паника. Несовершенство. Рывок, и Юлиан в два шага подходит к жалюзи и ледяными пальцами поправляет асимметрию. Спокойствие.       В последнее время ему становится всё хуже. Теперь в его доме есть только синие ручки с красными колпачками, вся обувь в шкафу повёрнута носками исключительно вправо, если это кеды, и прямо, если это ботинки. Ключ в замке стоит только вертикально, сахар в чае размешивается пять раз по часовой стрелке и три против часовой, а начать размешивать нужно обязательно с пяти, иначе не дешёвый Darjeeling* сразу же отправляется в раковину, и всё начинается по новой. Darjeeling. Darjeeling. Darjeeling. Хватит.       Вчера с ним связался какой-то парень, желающий получить права, так что на моральную и не только подготовку к приходу клиента у Юлиана остаётся только три с половиной часа, а значит начать нужно прямо сейчас. Ежедневный ритуал, включающий в себя принятие душа, завтрака, влажной уборки квартиры и ещё одного посещения душа заканчивается незадолго до прихода гостя.       Первый стук в дверь. Юлиан делает три шага в сторону двери и замирает, слегка сгорбившись и прижимая руки к торсу. Ровно одиннадцать утра. За первым тихим ударом следует ещё пять, с интервалом в секунду, и только тогда парень окончательно отмирает и направляется к двери. Ступенька. Ступенька. Ступенька. Ступенька. Ступенька. Пять ступеней вверх, и он поворачивает ключ в замке, отворяет дверь так, чтобы из коридора было видно только темные волосы и робкое выражение хозяйского лица. Парень перед ним высокий ровно настолько, чтобы первым, что увидел Юлиан была шея и едва торчащие из-за круглого ворота ключицы.       — Снимите обувь, — тихо говорит парень, но ему кажется, что он кричит.       За те две с половиной секунды, что требуются заказчику, чтобы прийти в себя, Юлиан почти перелетает через ступени и, наконец, поворачивается лицом к человеку. Лицом к лицу всегда спокойнее. Лицом к лицу. Лицом к лицу. Лицом к лицу. Он смотрит, как заказчик снимает обувь и, что самое важное, ставит её параллельно друг к другу, а после очень медленно спускается по небольшой лестнице вглубь квартиры. Тут почти всегда царит полумрак, и ему, пришедшему с залитой солнцем улицы, нужно привыкнуть к освещению, чтобы рассмотреть хозяина, в то время как Юлиану не нужно дополнительное время.       Парень напротив не выглядит как парень, скорее, мужчина. Немного длинноватые вьющиеся волосы прикрывают уши и подчеркивают скулы, а борода добавляет возраста. Он широкий и немного неуклюжий — в первую минуту нахождения в квартире он едва не опрокинул стойку с виниловыми пластинками и споткнулся о стол. Юлиан смотрит на неуверенную, но довольно дружелюбную улыбку, и вокруг всё затихает. Улыбка. Улыбка. Улыбка. Улыбка. Тихо. Вокруг резко стало спокойно, и это испугало парня. Он действительно ни разу в жизни не имел спокойных моментов. А через семьдесят девять секунд шум снова вернулся, снова стало не тихо. И, кажется, неожиданная тишина так напугала Юлиана, что, вернувшись в хаос, он почувствовал облегчение.       — Привет, я Геральт, — парень сделал шаг вперёд и протянул руку для приветствия, заставляя хозяина квартиры вжаться в рабочий стол и выламывать пальцы на руках. — А ты Лютик, я знаю. Очень странный псевдоним, парень, — как ни в чём не бывало улыбнулся парень и сунул руки в карманы, слегка наклоняя голову. — Мне говорили, что ты слегка ненормальный. Не думал, что всё так плохо.       В его голосе не было издёвки или жалости. Он просто говорил то, что сказали ему и что он увидел сам. Юлиан отвернулся к столу и достал бокс с инструментами, судорожно прокручивая в голове сказанные человеком слова. Ненормальный. Ненормальный. Ненормальный. Это не так. Он нормальный. Всё хорошо.       — Мне нужны новые права, — Геральт подошел к Юлиану со спины, заглядывая через плечо. — Мои конфисковали за то, что я был слегка подвыпивший. Представляешь! Я выпил всего пятьдесят грамм виски! — он говорил, говорил, говорил, говорил, и шумы в голове Юлиана становились всё громче, а руки дрожали всё сильнее. — Нет, я бы мог пересдать снова, но мне придется ждать целый год, а я не могу без своей машины!       — Ты. Моё кресло! — Юлиан резко развернулся, не выдерживая ультразвука, и показал в сторону небольшого кресла в другой части гостиной, а потом, испугавшись своего же голоса, добавил едва слышно: — Пожалуйста.       И парень действительно сел, но продолжал говорить. Он говорил, даже когда Юлиан фотографировал его на документы, из-за чего на фото он оказался с забавно приоткрытым ртом. Рассказывал про машину и про погоду на улице, про забавные истории с работы, над которыми сам же и смеялся. Говорил про невкусный кофе за углом, и как его однажды облила машина водой из лужи. А Юлиан пытался унять тремор рук и ровно выжечь лазером ультрафиолетовый портрет Королевы.       С этими разговорами он закончил работу на двадцать одну минуту позже, чем планировал, так что когда перед Геральтом оказались новые права, парень был за шаг от панической атаки.       — Сколько тебе лет, Лютик? — он поднял глаза на обнимающего себя за талию парня и сунул документ в карман.       Юлиан смотрел из-под длинной чёлки в ответ и растерянно взмахивал рукой.       — Я не рассказываю о себе и не спрашиваю о вас. Это моё условие, — тихо протараторил парень. — Двести, купюрами по двадцать.       Геральт встал и сунул руку в нагрудный карман кожаной курточки, отсчитал две сотни и протянул их парню. Юлиан резко схватил их и пересчитал. Два, четыре, шесть, восемь, десять. Два, четыре, шесть, восемь, десять. Двести. Два, четыре, шесть, восемь, десять. Два, четыре, шесть, восемь, десять. Двести. Потом он сделал это ещё четыре раза и, аккуратно сложив их в деревянную коробку, повернулся к Геральту, который всё это время внимательно за ним наблюдал.       — Ты всё делаешь по шесть раз?       — Вам пора.       — Что это за красные следы на твоих запястьях?       — До свидания, — он отвернул голову в сторону, хотя взгляд был прикован к парню, а рука указывала на дверь. Геральт с интересом упёрся в следы от иглы на чужом запястье, но тот почти сразу прижал руку к груди.       И Геральт послушно пошел к двери. Обуваясь, он шесть раз позвал Юлиана на кофе, а тот воспринял это как издёвку. Потому что в понимании парня это и была она. Геральт не первый, кто решает так пошутить над «сумасшедшим глупым Летенхоффом».       Дождавшись, когда парень выйдет за дверь, Юлиан поспешил за ним. Раз, два, три, четыре, пять. Он замер на последней ступени и резко захлопнул дверь перед улыбающейся физиономией гостя.       Вопреки ожиданиям, тихо не стало. Голос надоедливого гостя прочно засел в голове Юлиана, предложение выпить кофе зачем-то жужжало в ушах, а в памяти невольно всплывал рассказ о луже и машине. В первую минуту, как он увидел этого человека, парню показалось, что он, наконец-то, избавился от хаоса, но тот сделал только хуже.       Досчитав до двадцати семи, но так и не нормализовав сердечный ритм, парень резко отшатнулся от закрытой двери, к которой все это время прижимался спиной, и в панике побежал в ванную. Он опоздал на одиннадцать шагов. Если раньше он прерывисто дышал, то сейчас дыхание и вовсе перехватило, и Юлиан медленно сполз на пол.       Сидя на корточках и выгибая пальцы в самых странных фигурах теневого шоу, парень всеми силами старался не слышать, как кровь бьёт в уши, а крики вокруг становятся всё громче и страшнее. Но всё, что у него получилось,— это немного проползти влево и забраться под рабочий стол. Под стол. Под стол. Под стол. Где безопасно.