Всё, что ты скрываешь, однажды становится твоей болью.
История магглов. Вырезка датированная 1974 годом.
Блейз проснулся поздним утром, совсем не чувствуя себя отдохнувшим. Наверное, он уже позабыл, какого это — проснуться и не почувствовать каждую кость, ноющую от усталости, каждый нерв, натянутый в густом напряжении. Проснуться свободным от мыслей, которые лучше всяких породистых гончих загоняли в тупик. Блейзу надоело находить себя в бесконечном потоке анализа, но, надо признать, эта игра в прятки в кроличьей норе собственного разума была увлекательной. Блейз чувствовал, что эта усталость была не просто осадком. Это было похоже на наслоение, когда ты ещё не избавился от предыдущей усталости, а на неё тяжелым пластом накладывается новая. Железные листы усталости наслаивались и обездвиживали. Блейз чувствовал бессилие. Перманентно. Бессилие при строгом характере поджигает фитиль отчаянию. Когда ты хочешь что-то сделать, но не можешь. Ни физически, ни душевно. Вскоре твоё желание что-то сделать становится необходимостью, но от собственного изнеможения ты не ощущаешь себя способным сделать хотя бы усилие над собой. Возможно, у этого есть название. Депрессия. Так это называли маглы. Блейз называл это самоуничтожением. Перестав рассматривать потолок своей комнаты, Забини откинул одеяло и встал. Холодный душ должен был встряхнуть эти листы. Не сдвинуть с места, но дать короткий вдох их носителю. Блейз слышал, как внизу кто-то переговаривался с его матерью. И если учитывать недавнюю смерть седьмого отчима, у них были гости. Это не добавляло удовольствия к пребыванию в родной обители. Блейз не любил новых людей. Надо будет их узнавать, понимать, проникать. Он не хотел. Он и в себя-то не очень хотел проникать, как ему вынести ещё кого-то. Взгляд парня привлекла птица за окном. Почему он её не заметил до сих пор? Он ведь всё замечает. У птицы было письмо, и зелёная лента заранее предупреждала, от кого оно. Панси Паркинсон. Хотя сова не её. «Блейз, дорогуша, я надеюсь, письмо нашло тебя в добром здравии и одиночестве. Я дома. Если это место перешёптываний можно назвать домом. Мои родители совсем попрощались с тем, что принято называть разумом. Я живу в какой-то не очень понятной викторине. Со мной разговаривают шарадами. Невесело. Но хуже всего, они упоминают ЧМ. Похоже, они хотят, чтобы я продолжила семейные традиции. Не знаю, чего мне хочется больше: разочаровать их или всерьёз призадуматься о будущем. Было бы мило, если бы ты похитил меня.Вечно с тобой, Панси.»
Письмо подруги ни на секунду не прибавило легкости в жизнь Блейза Забини. Паркинсоны уже говорят с дочерью о чёрной метке. Родители хотят, чтобы все они трое последовали их примеру. Шляться по подвалам, истреблять грязнокровок, устраивать казни над своими же, собирать последователей в штаб-квартирах, прятаться от министерства и просачиваться в него, словно сорняк. Это всё не было великим будущим, которое в детстве придумывали себе трое друзей. Блейз невесело усмехнулся — идея о рок-группе, сбежавшей в Портленд, больше не казалась бредовой. Очень даже может быть. Если бы кто-то из них ещё и пел. О способностях к клавишным инструментам лучше не упоминать… — Не думала, что вы придёте вот так и потребуете моего сына, — слегка развязанная манера речи никогда не покидала мать. Блейз безошибочно мог бы узнать её голос и привычки. — Ты должна была знать, что мы придём, — голос сухой и не терпящий возражений. Совершенно незнакомый Блейзу. — И не говори так, словно мы пришли убить его. Время настало. Это всегда было частью мальчика. — Он ещё ребёнок. — Он — пожиратель. Наследник пожирателя. — И всё же, я думаю, стоит подождать. По крайней мере, пока его друг не сделает то, что должен. — Драко Малфой не твоя забота и не говори о нём. Он приближенный Тёмного Лорда. Этот «друг», как ты себе позволила выразиться, единственный, кого Лорд выбрал сам. — Я знаю, и всё же… Лорд выбрал сам. И что это должно бы значить? Блейз беззвучно отошёл от гостиной и прошёл к комнате с камином. Как же так, Драко был выбран? Выбран как и зачем? Господа из гостиной вряд ли будут столь любезны ответить, поэтому Блейз взял летучий порошок и, безошибочно назвав место, исчез в проеме камина. В Малфой Мэноре много комнат, коридоров и подвалов, но если Блейз что-то знал, то знал это хорошо. Он знал этот дом и знал его наследника. Приезжая домой, пополудни или поздним вечером Драко любил проводить время в саду своей матери. Он совершенно не разбирался в цветах, кроме тех, что нужны для зелий, не умел ухаживать за ними, никогда их не дарил и сам не назвал бы себя ценителем флоры, но Блейз знал эту маленькую слабость. Драко находил в этих тропах покой, коего был лишён в стенах поместья. Блейз спрятал в карман серого пальто аккуратно сложенное письмо Панси. Что бы ни случилось здесь, Блейз должен спасти её из заточения. Прекрасным принцем он не был, но и Панси принцессой можно было бы назвать с натяжкой. Вспомнив о подруге, Забини повертел кольцо на безымянном пальце. Панси была электрическим проводником во всём, до чего никогда не додумались бы двое мальчишек. Именно она создала и зачаровала их много лет назад. Они были детьми, когда Панси принесла им одинаковые кольца. Человек, не посвящённый в идею этих украшений, вряд ли счёл бы их хоть сколько-нибудь полезными. Это были перстни, верхняя площадка которых была увенчана, конечно же, изображением змеи. Ободок каждого перстня олицетворял носителя. Панси оставила себе зелёный цвет, для Драко она выбрала серебристый, а Блейзу приберегла чёрный. Перстни эти были отличны от всех остальных безделушек тем, что, прочитав заклинание, можно было оживить глаза змеи, которые окрашивались для носителя в цвета друзей. Тусклый цвет глаза означал душевный или физический убыток сил. А совсем потухший означал гибель друга. Носителя можно было найти, потому что все три кольца были связаны. Это была прекрасная идея, даже когда они были детьми, теперь же она стала жизненно необходимой. Об этом секрете не знал никто, кроме них. Как никто никогда не знал их желаний и стремлений. Маленькие наследники пожирателей смерти всё ещё были детьми, так что их мечты не имели ценности для их семей. Под сенью огромных колонн, охраняющих поместье, они часто выдумывали себе мир. Своё будущее. Как они становятся великими волшебниками, как их уважают в обществе, как ими восхищаются любимые, как ими хотят стать чужие дети. Теперь они сами не хотели быть собой. Забини вышел в сад. Он всегда был приятно удивлён, глядя на ухоженные цветы и расчищенные дорожки. Нарцисса Малфой облагораживала всё, к чему прикасалась. Это тонкое чувство прекрасного и лёгкая ленивая грация передались и сыну. Драко был выдрессирован в лучших традициях аристократов, однако, даже не соблюдая всех предписанных правил, он оставался Малфоем именно благодаря этому шарму, который он унаследовал от матери. От отца же ему достались стальной взгляд и чувство собственного превосходства. Как и ожидалось, Драко был в окружении гортензий. Он стоял в самом конце сада, за которым виднелись бескрайние владения Малфоев. Чёрный свитер и строгие штаны — даже дома у него не было причин выглядеть плохо. Аккуратно стриженные платиновые волосы и длинные тонкие руки, сцепленные за спиной. Сейчас, несмотря на довольно детальное внешнее сходство с родословной, он был совершенно на них не похож. Блейз Забини, сотворённый, словно из мрамора, скульптурой застыл позади друга. Каким образом двое мальчишек превратились так вдруг во взрослых мужчин, обязанных отвечать за свои семьи? Когда закончилась пора прекрасных мечтаний о великом будущем? Они постепенно становились теми, кого видели каждый день. И кем точно не собирались быть. Своими родителями. Блейз подумал, что детство замерло где-то в этом расстоянии между ними. И, несмотря на незначительность этого расстояния, им больше ни за что не ухватиться за эту магию беспечных игр. — Что привело тебя в мой дом этим утром? — голос, спокойный и тягучий, словно жидкий металл, опоясывал территорию рядом с ним. Он не собирался подпускать никого. — Наше будущее, — ответил Блейз, — будущее, которое ни ты, ни я не выбирали. Драко коротко улыбнулся и наконец повернулся к другу, подошедшему по левую руку. — В моём доме тоже были незваные гости этим утром, — Блейз принял позу Драко, как бы говоря, не такие уж мы и разные. — Поэтому ты сбежал? — Это были пожиратели, и ты знаешь, зачем они приходили. — Знаю. — Кажется, наши жизни превращаются в жизни наших родителей, — Блейз вздохнул. — Очень не хотел быть вдовой в очередном поиске нового мужа и его наследства, но, наверное, придётся. Драко улыбнулся. Блейзу была свойственна ирония. Как свойственны дорогая одежда и часы известных марок. Он был примером того, каким должен быть наследник именитого рода, соблюдающий правила, предписанные этикетом и собственным благородством. Спокойный даже в дни самых суровых испытаний и хладнокровный к чужим и своим собственным душевным невзгодам. Он относился к людям без понимания, но со снисхождением, как и подобает высоко стоящему величеству. Однако, он не умел прощать людям скудность ума. Будучи начитанным и сообразительным, он не мог спокойно относиться к людской глупости. Первое место в его сердце прочно заняли Драко и Панси, вытеснив мёртвого отца и безучастную мать. И к одному из них он приносил то, что не мог сносить в одиночестве, а к другой свои ошмётки доброты. Панси не выдерживала холодность двух парней. Если Драко время от времени бывал чересчур весёлым или злым, очевидно расстроенным или по-отечески заботливым для Панси, то у Блейза поток эмоций врезался в холодную стену его собственного лица и, уже прошедший сито спокойствия, доставался людям не в полной мере. — Тебе идёт траурный. Голос Драко был так отчаянно твёрд. Он не шутил, не подтрунивал. Как будто Блейз в любом случае должен был носить чёрное. Траур. — Будущее, которое мы не выбирали, да, Блейз? — Драко прочистил горло, не ожидая ответа. — Но, кажется, никто не собирался давать нам выбор. Забини хотел уловить взгляд лучшего друга, но тот смотрел на свою левую руку, неплотно обтянутую свитером. Вдох, тяжёлый, как целая жизнь. — Что я увижу, если оголю твою руку, Драко? — То, что будешь скоро наблюдать на своей. Уклончивый ответ, заставляющий каждую жилу в организме собеседника наливаться раскалённым свинцом. Но Блейз сносил груз тяжелее, чем молчание друга. — Что я увижу, Драко? Не отрывая взгляд от закатного солнца, Малфой потянул рукав свитера вверх. Блейз прикрыл глаза и поджал губы, выпуская через нос весь воздух, что вдохнул полминуты назад. — Зачем? Ответа не последовало, но Блейза не покидало чувство дежавю. Будто он уже видел эту уродливую отметину на руке друга. Будто уже задавал этот вопрос. Будто уже слышал эту тишину в ответ. — Что собираешься делать? — То, что должен. — Скажи мне, что ты не выбирал такую жизнь, — Блейз засунул руки в карманы пальто и схватил письмо Панси. — Нет, — Малфой усмехнулся, — нет, Блейз, я выбирал быть рокером в Портленде, но с тех пор так и не научился петь. — А ты научился убивать? Драко поджал губы, совсем помрачнев. — Я не имею право на эту жизнь, Блейз. И у тебя его нет. Забини кивнул. Это правда. Разъезжаясь после долгих мечтаний, каждый из них знал, что однажды придёт день, когда их желания и стремления запечатаются меткой змеи и черепа на руке. Только вот от этих знаний легче как-то не становилось. — Мы были рождены закончить то, что начали наши отцы. — И умрем, пытаясь, — Блейз втянул свежий воздух, наполнившийся какофонией ароматов различных цветов, и развернулся к выходу. — Я помню. — Не останешься на ужин? — скорее утверждение. — Меня ждут. Цветущий посреди весенних холодов сад словно провожал гостя. Драко поглядел на опустевшее место рядом с собой. Часто ли такое будет происходить? Навсегда ли будут уходить люди? — Драко, — Блейз ещё не ушёл. — Да? — Просто, чтобы ты знал, мне не страшно стоять по твою левую руку. Я всегда там. Драко кивнул. Такие простые слова подарили так много облегчения. Грудь взметнулась вверх, всасывая вечерний воздух. А потом тело снова потяжелело от черноты собственного сердца. Как ему нужно сделать то, что он должен, чтобы с этим потом ещё жить? Никак. Ты — Драко Малфой, чистокровный волшебник из легендарной семьи, корнями уходящей в многовековую историю магии. У тебя нет тебя. У тебя нет права на тебя. У тебя нет выбора. Твой высокомерно вздёрнутый нос, каждодневное самолюбование, почести и страх окружающих никогда не были чем-то, не имеющим цены. У всего есть цена — учил отец — просто за некоторые вещи платишь не сразу. Это твоя личная сделка с дьяволом, заключённая задолго до твоего рождения. Самое тревожное в сделке с дьяволом — ты всегда знаешь, что отдаёшь, но никогда не знаешь до конца, что получаешь. — Драко, дорогой, ты замёрзнешь. Мягкий голос Нарциссы выволок Драко из поля битвы. Мать была одной из немногих людей, с кем Драко не ощущал необходимости «держать осанку», но держалась она сама собой. Он слегка улыбнулся, одарив её теплотой. — Разве Малфои мёрзнут? — Разве мы не живые? Нарцисса посмотрела на сына, такого уже взрослого ребёнка, который белым одуванчиком носился по коридорам поместья. Резко, словно врезаясь в воздух, он останавливался, услышав голос отца или увидев полы его мантии. А его лицо, такое живое и пластичное, меняло эмоции от жуткого удивления до покорного повиновения. Сейчас перед ней стоял сдержанный молодой мужчина. Мужчина, который уже бреется, приводит в свою кровать женщин и принимает первые важные решения. Нарцисса хотела бы защитить сына от неверных выборов, но маленький Драко никогда ни с кем не советовался, а взрослый тем более. Она может лишь поддерживать его, как многие годы поддерживала своего мужа, какие бы решения тот не принимал. Была ли она согласна или нет. Выбором её жизни был Люциус, и всю оставшуюся вечность ей необходимо было выбирать только его. А он выбирал за них с Драко. Не было дня, чтобы она пожалела о сделанном выборе, но она бы хотела, чтобы у Драко был такой же выбор, как и у неё однажды. Драко задумчиво смотрел вдаль, этим похожий на отца. И светлая прядка, падающая к самым глазам, почти до левой щеки, напоминала каждому, кто знал этих двух мужчин, — перед ними стоит наследник. И он совсем не похож на отца. Нарцисса с любовью протянула руку к лицу сына и убрала прядь, подцепив двумя пальцами. Это заставило Драко взглянуть на мать, а Нарциссу задержать руку на холодной щеке сына. Драко прикрыл глаза, поглощённый материнской заботой. Женщина улыбнулась. — Пойдём внутрь, дорогой. Скоро ужин. Драко аккуратно перехватил тоненькую руку матери на своей щеке и поцеловал ладонь. — Ты иди, мама, я скоро подойду. В доме Паркинсонов всегда стояли свежие цветы, но сегодня они были совершенно не к месту. Блейза достали благоухающие растения. Домовой эльф, имя которого парень не удосужился запомнить, понёсся сообщать о его приезде Панси. Блейз осмотрелся. Он не был здесь с позапрошлого лета, когда сопровождал Панси домой после вечеринки Драко, по случаю его шестнадцатилетия. Пожалуй, именно та вечеринка и стала последней долей беспечного веселья. Словно бы кто-то подарил им последний момент. Они были немного пьяные, немного уставшие от танцев и бесконечно счастливые. Блейз не знает, кому и что пообещать, отдать, продать, чтобы такие дни ещё были впереди. И боится, что это нельзя купить ни за какие деньги. — Блейз, душка, я знала, что ты меня не бросишь! Панси появилась на винтовой лестнице, полностью одетая и с сумкой. Она ждала его. Как и всегда. Блейз улыбнулся. — Сегодня ты бедовая дама или дама в беде? — Мой дорогой, я дама в драме, — она оставила на щеке друга невесомый поцелуй и схватила его под руку. — Пообещай, что если мы не повеселимся, то я хотя бы не буду плакать? Блейз пожал плечами и подмигнул ей: — Драко остался дома, так что хотя бы твоей ревности мы избежим. — Какой ты плохой, Блейз! Некрасиво говорить даме о её слабостях, — она кокетливо улыбнулась и вздохнула, всё же став серьёзнее. — Он в порядке? — Если под порядком называть задумчивую молчаливость, — Блейз усмехнулся. — Всё с ним будет хорошо, — он потянулся к её волосам и перекинул большую часть прядей на левый бок. — Так мне нравится больше. Конечно, Панси улыбнулась и не прекратила это делать до поздней ночи, выплясывая в ночном клубе волшебного Лондона. Но Блейз знал цену этой улыбке. Одно разбитое сердце. Панси Паркинсон давно и бесповоротно была влюблена в Драко Малфоя, но ей хватало мозгов сдерживать свои чувства. Одно было точно и без предсказаний мадам Трелони — Драко никогда не ответит ей взаимностью. Не потому, что не любит её, беда именно в этом. Драко любит Панси, как часть своей семьи, своего сердца, но не как женщину. Панси не была из тех девчонок, что вешались парням на шею или плакали в своей комнате от неразделённой любви. Она отвлекалась. Вот как сейчас: на танцы или на когтевранца, манерами схожего с Драко. Сегодняшним её танцам был причиной не Драко. Она боялась. Панси Паркинсон боялась своего будущего, боялась своих родителей, боялась не стать тем, кем от неё ждут, чтобы она стала, и боялась ею всё же стать. Блейз смотрел на Панси и снова чувствовал бессилие. Он не смог защитить Драко, а теперь не может спасти Панси. Что он должен сделать, чтобы вырваться из этого отчаяния? Он словно маленький птенец, которого бросили в бурную реку: чтобы улететь ещё нет оперения, а чтобы выплыть не хватит сил. Остаётся только захлебываться. — Почему ты так загрустил? Ты обещал мне веселье, — Панси присела аккурат рядом с парнем и нежно щебетала в лицо. — Я устал, Панси. И улыбнулся такой улыбкой, от которой больной мир Панси задрожал в сострадании. Почему она решила, что он должен всегда спасать её, а она его нет? Она потянулась к нему и с опаской заключила его в объятия. Блейз не особо любил проявления чувств, но в этот раз обнял её в ответ. Его рука впилась в её поясницу, а лицо он спрятал в хрупкое плечо. Весь мир остановился на худеньких ручках за его спиной. Драко шёл по коридору Хогвартса, испытуемый тревогой и болью. За ним, словно тени, следовали пожиратели. Чем был наполнен последний год жизни Драко Малфоя? Последствиями отцовского выбора. Однажды присягнув на верность живому воплощению зла, Люциус Малфой обрёк свою семью на вечное служение. И Драко отдавал свою часть сделки, уничтожая юность. Но ведь всё начиналось не так, всё было другим. Были другие пути, которые Драко так и не выбрал. И винить больше некого. Не отец высокомерно вздёрнул подбородок при знакомстве с Гарри Поттером. Не Тёмный Лорд годами вытачивал ненависть к гриффиндорской заучке. Не пожиратели устанавливали границы между богатством Малфоев и нищетой Уизли. Это он, Драко. Вечно брызгал ядом, вечно выбегал вперёд, вечно презирал всех. И это он, Драко Малфой, стоит с вытянутой палочкой перед Дамблдором, готовясь его убить. Директора, который даже в Драко видел свет. — Очень много лет назад я знал мальчика… Да, старик, ты знал мальчика, которого нужно было задушить ещё в кроватке. Мальчика, чья злость привела нас с тобой на Астрономическую башню. И чьё доверие я намерен оправдать. И Драко плывёт в собственных мыслях, пока директор очевидно тянет время. Появившийся будто из ниоткуда Снейп забирает часть внимания Дамблдора, но совсем ненадолго. — Мы с тобой знаем, Драко, — директор улыбается, как улыбался ученикам, нуждающимся в поддержке, — отсюда уйдёт лишь один, верно? — Я должен. Голос Драко трескается на уродливые хрипы. Сколько дней он вынашивал этот план, сколько неудачных попыток он совершил, и вот теперь великий Дамблдор стоит прямо перед ним. Лишь одно непростительное сотрёт все невзгоды семьи Малфоев, но язык потяжелел и распух во рту. Он не имеет права подвести отца. Он не имеет права пожертвовать жизнью матери ради спасения Дамблдора. Драко всё ещё ребёнок, которому нужна рука поддержки отца и тепло улыбки матери. Он не может их потерять. И он не потеряет. — Авада Кедавра. Отчётливо сказанное заклятие, невероятно быстрый всплеск зелёного пламени из палочки прямо в грудь директора. Мгновение и Дамблдор срывается с башни. Его мёртвые глаза, раскрытые в последней эмоции удивления, навсегда врезались в память Драко. Он, не шевелясь, смотрел на опустевшее место. Люди будут уходить и чаще всего навсегда. — Драко, идём. Голос крёстного прозвучал у самого лица. Снейп аккуратно опустил руку мальчика, с твёрдо зажатой палочкой, вниз. Нарцисса часто говорила, что Драко ещё ребёнок, и только теперь зельевар понял, что это так. Огромные серые глаза неотрывно смотрели на место, с которого сорвался убитый им директор. Снейп не мог помыслить, что мальчик сможет это сделать. И сделал. Уже нет пути обратно. Покидая школу, Драко ни разу не посмел оглянуться. Он стёр все моменты, что роднили его с этим местом. Он больше не имел права на защиту здесь. Теперь он убийца, но упивающимся смертью ему никогда так и не стать. Метка на руке не сделала из него Пожирателя, как Лорд не делал из него убийцу. Это было заклятие, произнесённое его голосом, его губами и осуществлённое его палочкой. Никто не заставлял его, но никто и не давал ему право выбора. Одно Драко знал наверняка, если каждую смерть его сердце будет принимать так, то очень скоро оно разорвётся на части.