Смерти не жалко

***

— Это такое дерьмо. — Угу. — Почему судьба ко мне так несправедлива? — Что?! Юнги видит вылупленные на него глаза и вылупляется в ответ. — Я спрыгнул с чертового восьмого этажа и не умер! Ты понимаешь? — Я никуда не прыгал, но умираю, понимаешь?! Юнги открывает рот, закрывает. Он хочет высказать все, что думает о Чимине, о его проблемах, но от накала эмоций только и может, что хватать воздух ртом. — Ты вообще в курсе, что за срань произошла? А? Я все подготовил! Оставил прощальное письмо дома. Оделся. Положил в карман документы для опознания. Выбрал вечернее время, чтобы не поднимать много паники, но и не слишком поздно, чтобы не лежать размазанной лепешкой до самого утра. Я посидел немного, свесив ноги с крыши, и подумал. Взвесил еще раз все за и против, прислушался, не страшно ли мне и не хочу ли я передумать! И только потом прыгнул. Сука! Я учел все, абсолютно все, но только не двух ебланов с чертовым матрасом! Ты осознаешь, какая это нереальная ситуация? Что именно в тот чертов момент, когда я закрыл глаза и, попрощавшись со всем, прыгнул, какие-то два уебка выперли матрас, на который я пизданулся?! Юнги, не стесняясь, орет в голос, захлебываясь словами, восклицаниями и всей несправедливостью, с которой столкнулся. Закончив, он вглядывается в лицо Чимина и хочет орать еще больше. По второму, третьему и десятому кругу. Потому что Чимин сидит абсолютно спокойно. Даже как-то меланхолично и, чего уж, похуистично! Юнги делает несколько глубоких вдохов, потом выдохов и думает, что, возможно, Чимину надо залепить еще одну пощечину, потому что это ненормально. Если взять во внимание последние часы ожидания и услышанное затем. Операция Чимина закончилась раньше. Самого Юнги собирали по частям. Матрас все-таки не воздушная подушка. Он смягчил падение, но не спас от переломов и внутренних повреждений. Несмотря на это, матери Чимина сказали, что тот не отошел от наркоза и состояние нестабильное. Что он в коме и шанс выхода из нее настолько мал, что его, в общем-то, и нет. А приехавшим позже родителям Юнги объяснили, что пациент тяжелый, но скорее жив, чем мертв. И пока говорить рано, но утешительных прогнозов можно ждать. Мать Чимина рыдала в три ручья. Ее успокаивали врачи, ее успокаивали родители Юнги, которые оказались невольными свидетелями и заодно друзьями по несчастью. Ее пытался успокоить сам Чимин, но попытки дозваться, обнять, хотя бы нашептать в ухо слова поддержки — а вдруг материнское сердце услышит — оказались тщетны. Через несколько минут после этого его матери вкололи успокоительное и положили неподалеку в общую палату. А Чимин положил себя на пол и закатил новую истерику. Юнги тогда сел рядом, придвинулся под самый бок, начал постукивать пальцами по его животу. И то ли время лечит, то ли эти мерные постукивания заставили Чимина отвлечься и прийти в себя. А потом уже из операционной вывезли Юнги, все объяснили, рассказали, вселили надежду. Надежду для родителей, но волну негодования для самого Юнги. И теперь вот. Он в бешенстве, а Чимин абсолютно спокоен. Даже больше, ему будто плевать. Апатия? — Знаешь, хён, ты такая задница. Чимин первый раз пользуется разрешением на такое обращение, данным после первой истерики и незадолго до второй. А Юнги выпадает в осадок. — Что? — у него даже голос звучит хриплее, чем обычно, хотя скорее сипло. — То. Можно подумать, ты один тут пострадал и чувствуешь эту дурацкую несправедливость! — Мелкий, не наглей, а. — Я не наглею. Я просто говорю, что у нас схожие ситуации и мы в одной лодке. Если ты не слышал, врачи завуалированно предложили маме заказать гроб, потому что пригодится в очень ближайшем будущем. — Именно! Ты получил то, что хотел я! — Да. Я готовил ужин, порезал палец, достаточно глубоко. Оказалось, что в аптечке закончились лейкопластыри, и я решил сбегать за ними в аптеку. Знаешь, что случилось потом? — Тебя сбила машина? — предполагает Юнги. — Нет... Какие-то отморозки вломили мне камнем по голове. Но я чудом не отключился и тогда меня пару раз ударили ножом. Когда очнулся, рядом были врачи. Один нашел в паре метров мой пустой кошелек. Ты понимаешь всю иронию? Я. Просто. Порезал. Палец. А самое поганое, что они могли показать этот дурацкий нож, и я бы сам все отдал. Я не люблю геройствовать, да и мне нечего было противопоставить. Черт, я просто хотел заклеить маленькую ранку, а в итоге заработал две немаленькие и пробитую голову. Хён… Ты жалуешься, что я получил то, к чему ты стремился. Но ты не подумал о том, что самое ценное для меня — жизнь, и она как раз есть у тебя. Почему? Чем ты лучше? Ты заслужил? Скажи мне, как? Я хочу понять, что делал неправильно. Юнги слышит, как злость в голосе Чимина под конец сказанного сменяется непониманием напополам с отчаянием. А его последние вопросы выбивают из колеи. Чем заслужил? Эм-м... — Я кормил кота. — У тебя есть кот? — Нет. У съемщиков по соседству жил, но когда они съезжали, бросили кота в подъезде. Я его кормил, — Юнги замолкает на пару секунд, потом добавляет: — Каждый день. Это самая большая тупость и самый идиотский предлог. Юнги знает, но не может так сразу вспомнить ничего хорошего. Ведь ничем особенным никогда не отличался. Юнги не добрый человек. Не сострадательный. Не жертвовал деньги на благотворительность и, когда еще сидел в социальных сетях, посты с просьбой о помощи пролистывал без единой задержки. Он даже никогда не предлагал донести сумки аджумме, живущей на этаж ниже. Да она и не просила. Так что единственное действительно хорошее и бескорыстное со стороны Юнги — кормление кота. Хотя и тут такое себе. Он ведь не забрал его к себе. Потому что шерсть, мяуканье и ответственность. Юнги предполагает, что Чимин покрутит пальцем у виска, а может, обозлится, так как спрашивал серьезно. Юнги видел это по выражению лица и тону. Но Чимин не делает ни того, ни другого. Он просто сидит молча недолго, будто обдумывая, а потом подтягивает ноги к груди, обнимает их руками и складывает ладони в молитвенном жесте. Прикрывает глаза. — Обещаю кормить всех бездомных котов и вообще всех бездомных, только дай еще один шанс. Юнги выгибает бровь и честно хочет сдержаться, но не выходит. — Ты что, идиот? Чимин медленно открывает глаза, так же медленно поворачивает голову. — У тебя есть другие варианты выхода из ситуации? Если есть, то поделись. Хочу напомнить, что из нас двоих именно ты долбаный суицидник, которому на все и всех плевать! А за что это мне, я не в курсе! — Если начнешь снова биться в истерике, я и пальцем не пошевелю, чтобы тебе помочь. Мелочь неблагодарная. Юнги не то чтобы всерьез обижается, но слышать подобное неприятно. Даже если правда. — И не надо! — Не трогай меня больше, — Юнги говорит вперемешку с фырканьем и показательно отодвигается. — И не буду! — Значит, я пошел? — Иди! Юнги встает с пола и отворачивается. Делает первый шаг на пробу. Потом второй. Третий. Специально медленно. Ничего не происходит. Чимин не зовет, не окликает. Юнги думает оглянуться, но отдергивает себя. Собственно, ему-то что? Меньше Чимина, меньше проблем. Чимин как тот самый кот, Юнги не собирается брать его домой и нести ответственность. С хрена ли? Помогать ущербным и отчаявшимся не работа Юнги и не его забота. Лучше пойти и... Просто куда-нибудь пойти. И Юнги идет. Не спеша блуждает по коридорам. Щелкает пальцами перед лицами пациентов и сотрудников больницы. Машет руками. В порыве накатившего раздражения пинает палку, на которую опирается какой-то старик. Нога ожидаемо проходит сквозь, но Юнги шумно выдыхает и шепчет извинения. Это уже слишком. Пройдя пару коридоров и поднявшись по лестнице, Юнги вдруг чувствует себя потерянным. Он знает, как вернуться в послеоперационную палату, где лежит его тело. Но ему кажется, что он заблудился. А еще немного напрягает мысль, что если он решит спросить дорогу, ему не ответят. Ни один из множества находящихся тут людей. Он их видит. Слышит. Но на этом все. Будто фантомы. Будто это все сон. Тот самый кошмар, о котором говорил не так давно Чимин. Кошмар, в котором все осознаешь. Каждый шаг и каждое действие. Мозг не затуманен, рассудок ясен. Но как найти выход, неизвестно. Сколько не бейся, сколько не думай. У задачи нет решения. Юнги кусает губы. Паника не входила в его планы, так что он собирается и берет себя в руки. Реветь в голос не поможет, пустая трата времени. А что не пустая? Юнги обнимает себя за плечи, сжимает пальцы сильнее и мысленно говорит, что все в порядке. Явление временное. Рано или поздно его тело либо очнется, либо сдохнет, и все закончится. Юнги знает, потому что если бы после смерти ничего не менялось, были бы еще призраки. Бродили бы здесь. А значит, Чимин не прав, смерть — это все-таки выход. Не важно куда, но выход. Юнги прикрывает глаза на мгновение, а потом думает, что надо вернуться. А еще, возможно, извиниться. И, пожалуй, успокоить Чимина, потому что Юнги уверен, что тот опять расклеился. Тем более в одиночестве. Без возможности соприкоснуться плечами, ухватиться за руку или обнять. Юнги резко разворачивается, делает шаг и врезается в преграду. Чимин, покачнувшись, отшатывается. — Ходить рядом ты не запрещал. — У Чимина голос тихий, полуобиженный и полууверенный. — Ты теперь будешь везде за мной таскаться? — Юнги спрашивает вроде недовольно, но сам улыбается. Чимин кусает губы и пожимает плечами. — Ты не идиот, — Юнги не знает, почему выпаливает сейчас именно это, но думает, что попытка извинения неплохая. — Говорят, у котов девять жизней, может, тот в благодарность подарил мне одну? Чимин молчит и опять жмет плечами. — Хочешь, я скажу тебе адрес и, когда очнешься, сможешь пойти и забрать кота себе? Думаю, он щедрый и с тобой тоже поделится. Чимин опускает голову и шмыгает носом. — Я не думаю, что тебе на всех плевать, — говорит на грани слышимости, а потом поднимает голову и смотрит прямо в глаза своими, снова влажными и блестящими. — Теперь мне даже кажется, что ты лучше меня и добрее. Я гадостей наговорил. Это было... — Чимин судорожно втягивает воздух, — эгоистично и неправильно. Наверное, поэтому шанс дали тебе, а не мне. Вот. Юнги следит за скапливающимися в уголках глаз слезами и тем, как они преодолевают преграду. Скатываются по щекам. Задерживаются на подбородке. За первой парой следует вторая, потом еще. Они собираются в капли и срываются вниз, летят до груди и впитываются в ткань рубашки. — Ничего страшного, бывает, — Юнги выходит из мини-транса и возвращает взгляд от последнего пристанища слез к лицу Чимина. — Нет... — Ой, заткнись уже, страдалец. Юнги обрывает очередную пламенную речь, кладет руку на плечо и притягивает Чимина к себе. — Как считаешь, если я буду очень добрым и понимающим, мне дадут спокойно сдохнуть? Чимин смеется через всхлипы и мотает головой, обтирая сопливый нос об любимую футболку. — Думаю, это не так работает. Юнги тяжело вздыхает и поглаживает Чимина по голове. У них разница в возрасте всего три года, а в восприятии мира — десятки лет. Юнги вдруг задумывается, как за двадцать с хвостиком умудрился так заебаться. И откуда у Чимина после ровных двадцати берутся силы.

***

— Почему ты решил умереть? Ночь сменяется утром, больница просыпается, Чимин с Юнги нет. Их перевели из послеоперационных палат в реанимационные, но это сомнительная причина для радости. — А для этого нужны причины? Чимин задумывается на краткий миг, потом кивает головой. — Ну, я ведь не хочу умирать, значит, причины должны быть. В смысле... Если бы все хотели закончить свою жизнь как можно раньше, то спрашивать о причинах было бы глупо, так как это вошло бы в норму. Но это не норма, значит, тебя что-то вынудило. — Возможно, у меня не было причин жить? Этот вопрос Чимин обдумывает немного дольше, но к определенному ответу не приходит, потому мотает головой. — Я не совсем понимаю... — А зачем тебе это нужно? — Я хочу знать. Мне интересно. Это, наверное, не лучшая тема для разговора. Но тут так тихо, прохладно и людей почти нет. Как в склепе. И при всем моем желании я не могу общаться сейчас о музыке, фильмах или еще о чем-то... привычном и обыденном. Обстановка не располагает. Чимин тихо смеется от своих же слов и смотрит на лицо Юнги. Тот, запрокинув голову, упирается макушкой в стену, вытянув ноги, а Чимин развалился на полу, используя его бедра как подушку. Вообще-то Чимину не очень нравится валяться на плитке. Он видел, как ее мыли сегодня. Хорошо мыли, начисто. Но как раз эта стерильность вызывает не очень приятные воспоминания. Операционная тоже была стерильна. Инструменты блестели, и маски с халатами на хирурге и помощниках хрустели от того, какими новыми и нетронутыми были до этого. Чимин с удовольствием бы устроился на лавочке, но у Юнги с этим проблемы. Он не зря тогда говорил о волнении чихнуть и провалиться на нижний этаж. Чимин пока не понял почему, но у Юнги гораздо легче получается проходить сквозь... все. Абсолютно. И если Чимину надо сосредоточиться, чтобы перестать чувствовать преграду, то Юнги, наоборот, нужна концентрация, чтобы хотя бы сесть на лавку, а не встретиться задницей с полом. Возможно, все дело в восприятии? Эта ночь была долгой. Чимин мало говорил с Юнги, они оба больше думали. Точнее, думал Чимин, а Юнги, может, просто витал в облаках. В итоге, в голову Чимину взбрела мысль о том, что он все-таки до сих пор не смирился. Не принял ситуацию до конца. Его мозг диктует правила, и если при жизни Чимин через стены не ходил, значит, и тут не должен. Можно пойти в какую-нибудь палату и лечь на кушетку. Но укрыться простыней не выйдет, да и матрас под телом не прогнется. Похоже, все дело действительно в мозге. Потому что для реального мира Чимина не существует, но реальный мир все еще сохраняется для Чимина в мелких деталях. Так проще и спокойнее. Так лучше. Реветь и истерить надоело даже ему самому. Чем меньше переживаний по пустякам, тем лучше. — Не знаю. Чимин реагирует на голос, выныривая из размышлений, и смотрит на Юнги в ожидании. — Ты говоришь о причине, но у меня ее правда нет. Я не терял кого-то или что-то особенное, из-за чего жизнь вдруг потеряла краски и я решил... то, что решил. Дело скорее в том, что этих красок никогда и не было. Черт, я не знаю, как объяснить. — Как чувствуешь? — У меня просто нет цели и смысла. Понимаешь? Цели, к которой бы я шел. — Ну а... Хорошо отучиться, устроиться на престижную работу, прилично зарабатывать, завести семью? Чимин видит, что Юнги опускает голову и рассматривает лицо, а потом чувствует, как его гладят по голове. — Ты такой хороший мальчик, да? — Что? — Чимин удивленно таращится на Юнги. — Хороший мальчик, говорю. Следуешь четким установкам. Отучиться, зарабатывать, жениться и воспитывать маленьких карапузов. — А что в этом плохого? Пальцы в волосах Чимина замирают. — Это неплохо, просто для меня это бессмысленно. Понимаешь? Учиться, чтобы работать, работать, чтобы получать деньги, получать деньги, чтобы обеспечивать себя, обеспечивать себя, чтобы жить. Все изначально упирается в поддержание и сохранение жизни. А зачем нужна эта жизнь? В принципе? В общем? — Вот сейчас я и правда чувствую себя тупым. Юнги несильно щелкает его по лбу и смеется. — Да нет. С тобой как раз все хорошо. Ведь подавляющий процент людей следует таким же установкам, это у меня заводской брак. — Ну... — Чимин кусает губы и замолкает. Философия никогда не была его сильной стороной, и ему нужно немного времени, чтобы осмыслить и прийти к какому-то заключению. Юнги не торопит. Он снова упирается макушкой в стену и прикрывает глаза. Чимин переводит взгляд на потолок и ждет, пока загорится лампочка. Та самая, из мультиков. Снизойдет озарение. У Чимина с озарениями туго, так же как с философией. Он хмурится и усиленно перебирает мысли, выстраивает их рядами, меняет местами. — Послушай, ну мы ведь все зачем-то рождаемся, верно? — Чтобы потом умереть. Чимин опять замолкает. Лежит молча, потом садится. Возможно, для лучшей продуктивности мозга смена положения поможет. — А если не для того, чтобы умереть? Может, есть какая-то миссия. Ну типа... Эм. Найти себя? И найти ту самую цель, для чего ты вообще существуешь? Может, дело не в заводском браке? А просто ты немного отличаешься? Для большинства хватает простой установки, а тебе нужны какие-то дополнения? — Я что, пиратская версия, и нужно подобрать ключи? Чимин тихо смеется и жмет плечами. — Нет же. Почему ты сразу думаешь о плохом? Может, ты как раз оригинален? И из какой-нибудь новой версии? Типа... Ты слишком тяжелый и сложный для этого мира, мир не тянет, и чтобы ты нормально заработал, нужны дополнительные ресурсы. Вот мне они не нужны. Я что-то вроде базовых программок, иду в комплекте. А тебя еще надо загрузить и правильно установить. — И как это сделать? Чимин снова подвисает, потом сжимает переносицу пальцами, отпускает и смотрит на Юнги. — Окей, гугл... Смеяться начинают вместе и на весь коридор. — На самом деле, я серьезно. Я не могу сейчас придумать ничего, кроме работы, потому что я ограниченный. Но может, тебе нужна не престижная работа, а та, которую ты будешь любить? Чтобы она воспринималась не как работа, а как хобби? Любимое занятие? Может, ты творческий человек? Тебе нужно что-то творить? Самому? Создавать что-то прекрасное? Сконцентрироваться на этом и просто раствориться полностью в этом занятии? Типа... Хм... Ты не видишь смысла в своей жизни, потому что то, что мы перечисляли, оно, по сути, потребительское и заключается в выживании, а тебе это не нравится. Ну вот, может, тебе просто нужно делать не для себя? А в принципе? — Посвятить себя этому миру? — Ну да. — Я похож на монаха? — Нет, но... — Чимин, ты явно переоцениваешь мои возможности, а еще придаешь слишком много значения моим суицидальным наклонностям. — Я хочу помочь. — А с чего ты взял, что оно мне надо? — Ну... — Если бы я хотел привлечь внимание и чтобы мне помогли, я бы не прыгал. Я бы стоял на карнизе и орал, что сигану, если мне не доставят вертолет и миллион долларов. — Это немного из другого сюжета. — М? — Ну, там где у тебя есть пушка и парочка заложников. — Думаешь? — Уверен. — Ладно, тогда бы я порезал вены и спустился на первый этаж в холл, чтобы быстро заметили. — Люди не всегда просят помощи, когда в ней нуждаются. — Они это обычно показывают. Например, как ты, когда начинаешь заливаться слезами. — Ой, ну начинается... — Что? — Ты злишься и пытаешься меня задеть. — Хм... Ты начинаешь быстро соображать. Чимин улыбается, ему нравится похвала, даже если она не совсем уместна и саркастична. — Я один из лучших студентов на потоке, — сообщает с гордостью. — Был. Улыбка сползает, Чимин прикусывает губу, подтягивает колени к груди и утыкается в них носом. — Не-а. Даже не пытайся, мелкий манипулятор. Тебя глаза выдают. Чимин дует губы и щурится. — Это как же? — Они сухие, дубина. Когда ты собираешься реветь, сначала появляются слезы, а потом уже все остальное. Чимин удивленно распахивает глаза, потом хмурится. — Это нечестно. — Честно. Я соображаю так же быстро. — Я могу специально заплакать. — Удачи. — Не веришь? — Верю, реветь — это твое призвание, но толку-то? Чимин фыркает. Крутится задницей по полу и откидывается назад, снова укладывая голову на бедра Юнги. — Хён, ты просто невозможен! — Может, поэтому я и хотел избавить мир от себя? — Не-а. Это слишком... жертвенно. Тем более ты прав. В тебе от монаха нет ничего... Какая у тебя фамилия? — Мин. — Ну, разве что буква «м». Юнги хмыкает. Чимин прикрывает глаза и через минуту чувствует руку в своих волосах. Интересно, кто в этом нуждается больше?