Смерти не жалко

***

Воспоминания о случившемся до попадания в больницу возвращаются урывками и, когда Юнги наконец может делать что-то помимо сна двадцать часов в сутки, он задается вопросом: какого, собственно, хуя? На второй месяц после неудачной попытки самоубийства и на вторую неделю после выхода из комы мозг начинает делать то, что должен — думать. Юнги одновременно рад и не очень. Рад потому, что ему надоело лежать пластом, надоело ходить под себя, надоело есть какую-то безвкусную дрянь с ложки. Не рад, потому что ничего не меняется, но теперь он свое прискорбное положение еще и осознает в полной мере. Юнги возвращается к вопросу: какого хуя? Он не понимает, почему мать так радуется, потому что сам Юнги в бешенстве. До него не доходит, почему она с ним возится, а не придушит тихонько подушкой. Она носится вокруг, подталкивает одеяло, взбивает подушку, спрашивает о самочувствии и кормит. Юнги сам не может, потому что пальцы с трудом удерживают ложку, о палочках вообще и речи не идет. Юнги в бешенстве, потому что половина тела болит, другая половина шлет нахуй и отказывается нормально работать. Мышцы после полутора месяцев неподвижного лежания слишком ослабли и потеряли массу, теперь игнорируя все потуги шевелить конечностями. Юнги, оказывается, переломался весь, как хрустальная ваза, пизданувшаяся из кривых рук. Руки, кстати, у него зажить успели, обошлось без осложнений, а вот после перелома ключицы бандаж так и не сняли. На просьбу сделать это, врач сказал, что у Юнги период реабилитации, бандаж нужен, чтобы он не перенапрягал пострадавшую часть тела. Юнги вслух тянет: по-о-о-о-нятно. А мысленно повторяет по слогам: не пе-ре-на-пря-гал. Юнги же сейчас охуеть какой подвижный и охуеть как может перенапрячься. А чего к кровати не привязали, как особо буйного? Еще врачи говорят, что ему повезло. Он не сломал позвоночник и сможет ходить. Юнги смотрит на свои загипсованные ноги и кивает. Ходить? А почему бы сразу не бегать? Юнги трудно дышать. Ребра срослись, но для нормального дыхания все равно приходится полусидеть. А когда он полусидит, у него отекают ноги, устает шея и начинает кружиться голова. У Юнги кровать механическая, и он думает, как быстро она сломается, если он будет просить мать опускать и поднимать изголовье каждые десять минут. На третью неделю Юнги дожидается вопроса о случившемся. Он спокойно и уверенно врет, что упал случайно. Пошел подышать воздухом и посмотреть на звезды. Да, на крышу — там тихо и хорошо. И что, что бортики высокие? И что, что ограждение по пояс? Уставший был, облокотился неудачно, голова закружилась и перевалился. Бывает же! Юнги не хочет лишних вопросов, не хочет психолога в личное пользование. Психолога он в принципе не хочет, но это тема отдельная. Все, что хочет Юнги, это добраться до окна и упасть еще раз, только головой вниз, чтобы прям наверняка. Но вот незадача: если бандаж он снять с себя кое-как сможет, то гипс с ног — нет. Юнги так сильно бесится из-за своего состояния, что в какой-то момент злость перерастает в отчаяние. Он не хочет жить, не потому что устал и не видит смысла, а потому что жизнь теперь до такой степени отстойная, что кроме суицида и в голову ничего не приходит. Не сразу, но Юнги замечает, что мать волнуется. Присматривается к нему. Юнги спрашивает, в чем дело, а она говорит, что нашла у него дома записку. Юнги прикусывает губу, с трудом пожимает плечами и успешно врет об ошибке, о том, что передумал. Он до сих пор не хочет психолога. Мать просит с ней поговорить. Юнги говорит. О какой-то ерунде: о погоде, о самочувствии. Она немного успокаивается, но Юнги знает, что за ним теперь следят вдвое больше. Юнги назначают различные процедуры, чтобы привести тело в норму. Среди них есть массаж. Юнги ненавидит массаж. Он считает, что ад поднялся на землю, потому что массажист собственноручно роняет его с восьмого этажа на каждом сеансе. Юнги интересуется, должно ли быть так больно, ему говорят терпеть. Юнги вспоминает рассказ о своем чудесном спасении посредством долбаного матраса и шепчет мысленно, что нужно было прыгать ночью. В какой-то момент мама спрашивает, помнит ли Юнги что-то о том времени, пока был в коме. Юнги не помнит ничего. Только как прыгнул, пару секунд полета и все. Потом больница. Потом мать и попытки связно мыслить. Тогда мама говорит, что в соседней палате лежит парень. Говорит, они попали в больницу в один вечер. Только Юнги из комы вышел, а тот еще нет. Юнги снова жмет плечами и молчит — ему нечего сказать, но вот думает он о том, что соседу по палате повезло больше. Через несколько минут молчания мать осторожно сообщает: когда Юнги очнулся, он сказал кое-что. Юнги предполагает, что матерился, но не угадывает. Еще что звал ее, маму, но снова мимо. Чимин не хочет умирать — вот что это была за фраза. Юнги не в курсе, кто такой Чимин. А когда узнает, ненавязчиво спрашивает, не сильно ли мама устала и, возможно, ей стоит больше отдыхать. Потому что Чимином зовут того паренька из соседней палаты. Но Юнги никого не знает с таким именем и с чего ему подобное произносить? Мать не отстает. Она пользуется задумчивым и молчаливым состоянием Юнги и начинает рассказывать про Чимина со слов его родителей. А потом добавляет, что тот был на грани, что встал вопрос об эвтаназии и что Юнги очнулся именно тогда. В какой-то степени он дал бедняге шанс. А если не шанс ему, то надежду его родителям. Еще сообщает, что через несколько минут после того состояние Чимина стабилизировалось и врачи назвали это чудом. Юнги снова спрашивает у мамы, как сильно она устала, потому что это чистый бред. Точнее, просто случайность. Говорят же, что люди в коме могут слышать окружающих. Ну вот, может, мама сама про Чимина рассказывала, Юнги слышал и, когда очнулся, пизданул от балды. Мама аргументирует свою сверхъестественную версию второй частью фразы, о значении которой она сама ничего не знала. Юнги усиленно кивает и уже не спрашивает. Он просит маму взять себе выходной от ухода за ним и отдохнуть дома. Юнги верит в психологов и гипноз, он верит в фокусников и трюкачей, но вот в мистику — нет. Он, правда, не верит, и ситуация кажется совсем уж абсурдной, но почему-то заседает в голове и не хочет из нее выходить. Юнги прокручивает в мыслях эту фразу десятки раз. Пытается найти в себе какой-то отклик, но глухо. Никаких воспоминаний. Если бы не переломы и общее состояние нестояния, Юнги бы решил, что просто спал без сновидений. Но по словам матери он сказал про Чимина. Чимина, которого не знает и в жизни не видел. Он сказал, что тот не хочет умирать, и произошло это в критический момент. Юнги на секунду задумывается, что это выглядит так, будто он вернулся ради этой фразы. Бред. Это точно бред, потому что сам Юнги на хую вертел жизнь. Он бы не очнулся ради мнимой помощи по спасению этой самой жизни, пусть и не своей. Если бы там, в коме, он что-то осознавал и что-то видел, если бы у него был выбор, он скорее бы сдох. Да. Это точно. Абсолютно точно. Вердикт окончательный и обжалованию не подлежит. Просто его мама на нервной почве надумала лишнего и умудрилась это лишнее запихнуть в голову Юнги. Да и вообще, кто в своем уме не захочет умирать, когда выдалась прекрасная возможность. Ну в самом-то деле. А чтобы Юнги в этом еще и помогал. Черт! Слишком много внимания для глупой и ничего не значащей фразы. Он с восьмого этажа упал, ударился сильно всем чем можно, головой в том числе, вот парочка планет и сошла с орбит. Бывает, подумаешь. Сейчас же все вернулось на места и нечего заморачиваться. Юнги просит мать опустить изголовье кровати. Прикрывает глаза и пытается уснуть. Если получится навечно, он будет только счастлив.

***

Чимин наконец чувствует эту связь с собственным телом и радуется. Сначала радуется, а потом не очень. Почти весь день после улучшения он проводит в своей палате, общается с матерью. Точнее, она что-то рассказывает, задает вопросы. Чимин отвечает, но она его не слышит. Настроение, которое только было на высоте, вновь начинает падать. На следующее утро Чимин собирается с мыслями и ныряет в соседнюю палату. Больше он ее почти не покидает, лишь изредка возвращаясь в свою, чтобы удостовериться в самочувствии и проверить мать. Это происходит скорее по привычке, чем по реальному желанию. На третий день Чимин чувствует, что скучает. Юнги редко приходит в себя, больше спит, а когда нет, просто лежит с открытыми глазами, смотря в потолок. Он не реагирует на врачей, не отвечает на вопросы. Кажется, что Юнги все еще не вернулся, но с Чимином его тоже нет. Через неделю Чимин ощущает тоску. Ему грустно, печально и одиноко. Он пробует снова пообщаться с мамой, ну или просто послушать, но уже через полчаса возвращается к Юнги. Рядом с ним как-то спокойнее. Чимин прислушивается к себе, рисует перед глазами ту невидимую веревку, которая связывает его с реальностью, и спрашивает, когда же она окрепнет настолько, чтобы он мог очнуться? Веревка не отвечает. Фикус Чимину тоже не отвечал, но фикус хотя бы был милым. Чимин очень сильно хочет поскорее вернуться, но когда веревка наконец начинает тянуть, он резко передумывает и упирается. Чимин никогда бы не подумал, что так случится, но... Юнги перестает так много спать, начинает смотреть осмысленно, говорит больше пары слов и проявляет эмоции. Чимин к этому времени вспоминает, что коснуться Юнги не может, а значит и навредить, потому беспрепятственно забирается к нему на кровать, не боясь потревожить. Места, конечно, немного, обычная полуторка, но когда ты бестелесный, все куда проще. Чимин фыркает, когда у Юнги спрашивают о случившимся. Хён самозабвенно врет, и Чимин бы поверил, что тот упал случайно, если бы не полтора месяца вдалбливания противоположной информации. А потом случается это... Мама Юнги спрашивает, помнит ли тот что-то, а он отвечает отрицанием. Тогда она говорит про его первые слова, и Юнги непонимающе уточняет, кто такой Чимин. Неприятно, обидно и даже чуточку больно. Но последнее приходит после того, как Чимин понимает, что хён, во-первых, действительно не помнит. Во-вторых, еще и напрочь отказывается верить. Чимин прекрасно слышит эту иронию в голосе, когда Юнги предлагает маме отдохнуть. Первым желанием становится рвануть обратно в свое тело, но почти сразу оно сменяется противоположным. Юнги забыл, значит, Чимин тоже забудет. Все забудет, целиком и полностью. Но он не хочет забывать. Он не хочет очнуться, восстановиться и уйти из больницы, будто ничего не было. Чимин не хочет когда-нибудь случайно столкнуться с Юнги на улицах города и пройти мимо, не обернувшись. Не сказав даже банального «привет». Чимин и из больницы не хочет уходить один. Это как вообще? И дело даже не во времени, которое они провели вместе. Хотя ладно, это тоже многое значит. Несмотря на бледность Юнги и его прискорбный внешний вид, Чимин периодами цепляется взглядом за его сухие, местами потрескавшиеся губы и... Ему не хватает этих губ. Объятий тоже не хватает. Юнги больше не гладит по голове, не ставит мозги на место. Но еще Чимин переживает о том, что не скажет хёну спасибо. Юнги ведь ради него вернулся. Ради Чимина. И вернулся не зря. Он одним своим появлением расставил все по полочкам. Он вернул родителям утерянную надежду и самого Чимина вытянул со дна. Придал уверенности и желания бороться. А теперь получается, что это все канет в лету и останется здесь, за гранью. Растворится, будто никогда не было. Поэтому Чимин, чувствуя притяжение, уходит в глухую оборону и больше палату Юнги не покидает. Он знает, что это ненадолго. Понимает, так как сопротивление дается все сложнее и сложнее, но изо всех сил пытается оттянуть свое возвращение. Наверное, если бы в день их знакомства Юнги сказал, что Чимин откажется от жизни, чтобы просто быть рядом, Чимин бы покрутил пальцем у виска. Наверное, если бы тогда же Чимин сказал Юнги, что тот откажется от смерти ради него, Юнги бы назвал его идиотом. Наверное, скажи они это друг другу, знакомства вообще бы не вышло. Юнги вернулся бы в операционную, а Чимин остался рыдать около своей. Чимин очень рад, что они этого не знали, чтобы предупредить. Чимин очень рад, что это произошло. И он совсем не хочет все потерять.