Смерти не жалко

***

Юнги не вынимает из ушей наушники днями напролет. Чимин обрывает телефон, и Юнги приходится пару раз пополнять его счет, чтобы Чимин потом не плакался, как ему было грустно и как он лез на стену, пока дозванивался до мамы с чужого телефона и пока ждал. Юнги немного в шоке от стоимости связи. Как человек, далекий от разговоров, Юнги не понимает, за что столько сдирают. К тому же он сейчас не может похвастаться финансами. На самом деле, Юнги был уверен, что влез в долговую яму из-за лечения. Но его удивили. Одновременно приятно и не очень. После выписки Юнги впервые увидел отца спустя несколько лет и оказалось, что тот оплатил все до последней воны. Юнги сказал спасибо, а потом спросил, зачем отец это сделал. Ведь только дурак вкладывает средства в заведомо проигрышное дело. Не то чтобы Юнги плохо относится к отцу. Не то чтобы он его не любит. Просто их точки зрения разошлись сразу после окончания школы. Юнги любил музыку, любил пианино. И в то время, когда люди перед сном представляли прыгающих через забор барашков, Юнги представлял ноты, и звуки сами собой начинали появляться в голове. Отец это не одобрял. Они спорили и ругались. Юнги в итоге поддался. Поступил на юридический. Нельзя сказать, что обучение приносило страдания. Юнги неплохо справлялся. Но времени на музыку оставалось мало. Дополнительные курсы по игре на пианино пришлось оставить, но Юнги не бросил любимое занятие полностью. Выделял пару часов на самообучение и после окончания университета отправил отцу фотографию диплома, а еще прикрепил лирику собственного исполнения, наложенную на ненавязчивую мелодию пианино с агрессивной барабанной партией. Юнги высказал в своем детище все, что думает о потраченных на юриспруденцию годах, о ее бесполезности, и об отце тоже упомянул. Не напрямую, скорее, просто затронул тему родителей, которые лишают своих детей права выбора и делают их жизнь исключительно серой и безрадостной. Они твердят: «Потом ты скажешь мне спасибо», А я кричу, став жертвой этого стереотипа. У Юнги потом глаза на лоб лезли, когда он увидел эти строки из припева, заполонившие интернет. Делясь композицией с парочкой друзей, Юнги не думал, что она пойдет дальше и получит такой больший отклик от студентов и выпускников старшей школы. Но вот от отца Юнги обратной связи не получил. Сплошное молчание и ноль интереса к жизни собственного сына. Расстроился ли Юнги? Разве что немного. Он знал, что пошатнуть мировоззрение отца не сможет, но надеялся хоть на каплю понимания и, возможно, уважения. До выписки из больницы Юнги был уверен, что отец вообще вычеркнул его из жизни, но ошибся. Как оказалось, несмотря на разочарование, видеть сына мертвым или страдающим от долгов отец не хотел. Юнги на самом деле очень рад звонкам Чимина. Жить в родительском доме оказалось неуютно. Юнги рвался вернуться в свою квартиру. Тем более залог покрыл неуплату за несколько месяцев, и она все еще числилась за Юнги. Но когда он заикнулся об этом, отец смерил его раздраженным взглядом и сказал первую за столько лет фразу: — Юнги, не будь дураком. Юнги подумал и решил, что в этот раз отец прав. Его квартира не предусмотрена для инвалида. В доме есть лифт и пандусы, но в самом жилище — увы. Кухня с подвесными шкафами, часть нужных вещей, разложенных на верхних полках, а еще долбаный двухметровый холодильник. Какой идиот придумал пихать морозильную камеру вниз, а остальное наверх? И теперь вот. Юнги снова вернулся в отчий дом. Катается по комнатам, оставляет полосы от резины на паркете и отвлекается на Чимина, что-то щебечущего в наушниках. Можно представить, что Юнги никуда и не уезжал из больницы. Один раз он даже слышит тихое ойканье, а потом жалобы на то, что другая медсестра ставит уколы гораздо лучше и совсем не больно. — Ты со мной на уколы ходил что ли? — Ну да, а что? Ты же не видишь. Юнги отставляет в сторону чашку с кофе и прикрывает лицо ладонью. — Все в порядке, — говорит со смешком, а потом тише добавляет: — Куда еще ты со мной ходишь? — Хён, твой голос... — Что мой голос? Чимин покашливает в трубку, прочищает горло и с какой-то мягкой хриплостью произносит: — В следующий раз, хён, я могу взять тебя с собой в душ. Юнги признает, что это было неожиданно. Юнги рад, что чашка с кофе стоит на столе. Юнги почесывает коленку и отдергивает шорты. Он не возбудился, но ткань на члене стала ощущаться гораздо сильнее. — Только если в следующий раз на моих ногах не будет гипса и ты будешь в моем душе. Чимин полустонет, полупищит в микрофон. — Хён, ты ужасен! Юнги смеется и, расслабившись, возвращается к кофе. — Ты сам начал. Чимин полностью игнорирует этот выпад. — О, кстати. Лечащий врач сказал, что на следующей неделе я поеду домой. У меня как раз закончится курс физиотерапии, и в больнице мне больше делать нечего. — Оу... — Юнги отнимает телефон от уха, сворачивает окно с вызовом и смотрит на число и день недели. Вторник. — Выпишут в понедельник? — Не знаю... Завтра уточню и скажу точно. — Хорошо. — Хён, а ты встретишь? — Не знаю, Чимин, посмотрим. — Я буду ждать.

***

Однажды Чимин думает, что его звонки могут быть обременительными. Он размышляет об этом все утро и просто таскает телефон с собой, прижимая к груди. Эта мысль берется не из воздуха. Чимин наконец понимает, что хён-то не в больнице. Что он дома. Что может быть чем-то занят. А Чимин отвлекает и вообще ведет себя навязчиво. Чимину не хочется мешать Юнги. Не хочется ему надоесть. Поэтому он слоняется по больнице до обеда, тяжко вздыхает, кусает губы, ковыряет ногти и напоминает себе какого-то алкоголика или наркомана. Но стоит отдать должное: с самообладанием у Чимина хорошие отношения и он не срывается. В тихий час Юнги звонит сам. Сначала говорит, что пополнил его счет, а потом интересуется, все ли в порядке и чего это Чимин его не разбудил. Самообладание уходит в отпуск, а Чимин довольный прыгает по палате и рассказывает, как провел утренние часы и как ему печально без вкусняшек. Без Юнги тоже печально, но об этом Чимин умалчивает. Он и так слышит голос хёна ежедневно, ныть и просить о большем Чимин не решается. В какой-то момент он понимает, что телефон — отличная штука. Его можно носить везде и не расставаться с Юнги. На физиотерапии, правда, Чимин выхватывает по башке. Потому что нужно правильно дышать при движениях, а не болтать. Но почти все остальное время Чимин говорит или слушает. Он это делает даже с набитым ртом. Чимин рассказывает обо всем на свете. В каком настроении проснулся, чем завтракал, как себя чувствует, приедет ли мама, приезжала ли она, чем они занимались и далее по списку. Но об одном Чимин умалчивает: в одно утро, открыв глаза, он почти сразу понял: что-то не так. В окно светило солнце. Чимин смотрел на этот расплывчатый неясный квадрат, на яркий свет, льющийся из него, и не знал, что делать. Потому что хотелось громко кричать. Сначала от того, что перепугался с непривычки, потом от радости. Да, это несравнимо с тем, как он видел до больницы. Сейчас Чимин не различал лица, фигуры, не вписывался в повороты. Но так определенно лучше, чем сплошной сумрак. Чимин не сказал об этом Юнги, потому что... Чимин не знает, почему. Ему хочется сделать сюрприз. А еще посмотреть на хёна, когда тот ни о чем не будет подозревать. Врач говорит, что, раз они сдвинулись с мертвой точки, восстановление пойдет гораздо быстрее. Потом шутит, что у Чимина, видимо, по жизни так. Будто он случайно прослушал свисток и считал мух на старте, пока не дошло, что пора бежать. А когда дошло, понесся на максимальной скорости, чтобы всех догнать и обогнать. Чимин смотрел на врача и молчал. Не смеялся и не улыбался. Чимин не уверен, но, кажется, врач назвал его тормозным идиотом только что. Но в одном тот оказался прав. Чимин различал предметы с каждым днем все лучше. А потом наконец услышал такие долгожданные слова о выписке. Об этом Чимин сообщает сразу и немного расстраивается, когда не получает от Юнги утвердительного ответа. Да, он все прекрасно понимает. Чтобы его встретить, хёну придется либо пилить через весь город на коляске, либо просить о помощи. Потому что просто вызвать такси мало. Во-первых, не каждый водитель станет помогать перебираться в салон, да и коляска не в каждый багажник влезет. А как он уже успел заметить, с родителями Юнги не очень ладит. Чимин искренне не понимает почему. Однажды он застал его маму. Она показалась очень заботливой и хорошей, но хён вел себя с ней холодно. Юнги ей не грубил или что-то вроде. Чимин просто не увидел той теплоты, которая есть у него самого в отношениях с родителями. А когда Чимин решил уточнить, то наткнулся на глухую стену и последующий часовой игнор. Сейчас Чимин пару раз ловит мельком брошенные фразы о том, как Юнги неуютно и как ему хочется вернуться в свою квартиру. Он не сразу, но догадывается, почему Юнги пока этого сделать не может. Дни, начиная со вторника, ползут еще медленнее, чем до этого. Чимин ходит по больнице как неприкаянный. Наворачивает круги по коридорам. Потом даже сам выходит прогуляться по аллее. С горем пополам дожив до пятницы, Чимин уточняет, отправится он домой в понедельник или же немного позже. Врач сообщает, что уже подготавливает документы к выписке. Так что в понедельник, после завтрака и процедур, Чимин будет свободен как ветер. Чимин строит планы на выходные. Размышляет, можно ли уснуть ночью так, чтобы утром сразу понедельник. С убойной дозой снотворного можно, но тогда не факт, что он вообще проснется, поэтому Чимин канючит без остановки. Юнги посмеивается и просит потерпеть еще немножко. В воскресенье Чимин говорит: — Сегодня тепло, и облака такие красивые. Жаль, что ты не здесь, можно было бы поваляться на газоне и посмотреть. Он прилипает носом к окну и наблюдает за белыми перистыми, неспешно плывущими по голубому небу. — Красивые? — А? — Чимин моргает и глаза прикрывает на мгновение. — Сосед говорит, что красивые. Ты бы мне их описал, да? — Обязательно. Чимин улыбается и прикусывает губу. Чуть не спалился. — Хён, в понедельник в полдень я поеду домой. — Хорошо. — Я все еще жду, знаешь? — Чимин... — Я не настаиваю и все такое. Понимаю, ты совсем не обязан и вообще, зачем тебе... — Мелкий, ты давишь на жалость. — Немножко... — Множко. Чимин хмурится и стучит пальцами по подоконнику. — Хён, вот если бы меня выписали раньше, я бы обязательно приехал! — Даже если бы я не ждал? — Я сейчас звонок сброшу. — И перезвонишь через пять минут, мы это уже проходили. Чимин недовольно сопит в трубку, а потом убирает телефон от уха и нажимает на красный кружок. И не будет он перезванивать. Ни через пять минут, ни через десять. Можно подумать, Чимин просит чего-то сверхъестественного. Луну с неба достать или редкую жемчужину со дна океана. На самом деле Чимин бы не обиделся, скажи хён, что у него не получится. Правда не обиделся бы. Но такое ощущение, что Юнги просто издевается. А Чимин так не любит чувствовать неуверенность и шаткость положения. Ему бы просто знать точно: да или нет. Все. Больше ничего не требуется. Но Юнги морит неведением и своим «посмотрим». На что смотреть-то? Как звезды сойдутся? Чимин прячет телефон под подушку и наворачивает круги по комнате. Перезванивать он точно не будет. До отбоя пара часов осталась, потерпит уж как-нибудь. С такими мыслями Чимин потом ложится спать и крутится на кровати с ними же. Потому что, как оказалось, Чимину не засыпается без хриплого «спокойной ночи». Естественно, Чимин не высыпается. Ни в смысле сна, ни в смысле «куда». Он хныкает, прячет лицо в подушку, потом трет глаза и совсем не хочет вставать. Настолько сильно не хочет, что после десятиминутных уговоров себя самого снова отрубается. Завтрак, пожелав хорошо отдохнуть, проходит без Чимина. Голодный и злой, он в девять утра идет на процедуры. Все еще голодный и все еще злой филонит на физиотерапии. Бурчит, когда ему ставят укол. Без особой радости встречает маму и, зевая, слушает наставления врача. — Сынок, все хорошо? — Я плохо спал и сейчас, возможно, еще сплю. Чимин отгоняет подальше раздражительность и отвечает максимально мягким голосом. Мама в его плохом настроении точно не виновата и срываться на нее Чимину не хочется. Он вообще не любит на ком-либо срываться. В половине двенадцатого Чимин полностью одетый, причесанный, с маленьким хвостиком на затылке идет в бывшую палату Юнги, чтобы попрощаться. Аджосси оказывается на месте. Чимин здоровается, дожидается ответа, вслушивается в голос и расплывается в улыбке. Больше в палате никого не оказывается. Чимин проходит к чужой кровати, присаживается и разглядывает морщинистое лицо, впалые щеки и кустистые седые брови. — Я забежал на минутку. Домой уезжаю. — О, выздоровел наконец? Чимин пожимает плечами. — Я уже давно выздоровел, но эти врачи... Аджосси смеется, а потом тянется к своей тумбочке. Достает из упаковки пару печений и протягивает Чимину. Настроение почти сразу налаживается. Он избавляется от печенья, не выходя из палаты, и благодарит еще раз. Это, конечно, не полноценный завтрак и вообще в сухомятку, но лучше чем ничего. После этого Чимин забегает в процедурный кабинет и прощается с медсестрой. Той самой, которая небольно ставила уколы. Потом думает, куда бы еще зайти, потому что до полудня еще пятнадцать минут и Чимин раньше этого времени никуда не пойдет, хотя мама поторапливает. В итоге Чимин не находит ничего лучше и шагает в конец коридора. Издалека видит два фикуса, но, как только сокращает расстояние до метра, цветок остается один. Чимин смирился с выкрутасами собственного зрения. Он помнит, что эта проблема так же самоликвидируется со временем. По крайней мере, Чимин вблизи уже спокойно различает все детали и черты лиц. А то что с трех метров эти детали и лица мало того что размытые, так их еще и по двое, ничего страшного. Чимин задумчиво оглаживает пальцами листки, рассматривает плотный древесный стебель, спускается взглядом ниже. Среди декоративных камушков в горшке замечает один, слишком выделяющийся. Наклоняется ниже, приглядывается, а после уходит в палату и возвращается с салфеткой. Вытаскивает из горшка засохшую жвачку. Чимин из больницы вот-вот уедет домой, а бедному фикусу тут до самой смерти стоять. Так пусть хоть в чистоте и комфорте. Чимин мысленно прощается с цветком. Выкидывает жвачку в мусорку и вместе с мамой выходит из палаты без пяти двенадцать. Из дверей больницы без двух минут. Чимин останавливается на пороге и смотрит на цифры в углу экрана. Мама спрашивает, что не так, Чимин пожимает плечами и стоит дальше. Ровно в двенадцать никого в инвалидном кресле рядом не оказывается. Чимин вздыхает и, подхватывая маму под локоть, идет по тротуару к воротам. Наверное, не стоило вчера обижаться и сбрасывать звонок. Юнги тоже мог обидеться. Чимин смотрит себе под ноги, кусает губы и представляет, как уже совсем скоро окажется дома. Завалится на кровать, позвонит хёну и расскажет, как добрался. Чимин надеется, что тот ответит. Хотя может и нет. Если Юнги его просто жалел, то, скорее, проигнорирует. В конце концов, Чимина выписали и поддержка больше не нужна. Мысли заползают в голову одна хуже другой. Мама дергает за руку и спрашивает, что случилось. Почему он грустный. Чимину хочется надуть губы и пожаловаться. Но он снова только жмет плечами и говорит, что ему нужно поспать и все пройдет. Небо сегодня совсем не яркое, затянуто тучами. Дует ветерок, и Чимин рад, что мама привезла ему теплую толстовку. Выходя за ворота, Чимин натягивает рукава на пальцы и вжимает голову в плечи, когда за шиворот попадает холодная капля. Он только хочет спросить, как они будут добираться до дома, но его прерывают. — Эй, мелкий. Чимин вздрагивает, оборачивается и тут же расплывается в улыбке. Отпускает маму и делает шаг к Юнги. Тот совсем недалеко. Всего в паре метров. На третьем шаге Чимин останавливается. Разглядывает темные волосы, пребывающие в беспорядке. Небольшие каплевидные глаза, с какой-то хитринкой во взгляде. Аккуратные розоватые губы, как у маминых фарфоровых кукол. На губах Чимин подзалипает и неосознанно облизывает свои собственные. — Я здесь. Чимин видит, как губы шевелятся, но хриплый голос достигает сознания с запозданием. Чимин поднимает глаза, ловит чужой взгляд и снова улыбается. — Я вижу.