Ревнитель веры

Когда они вернулись обратно на тракт, солнце уже изрядно наклонилось к западу, и его жаркое сияние больше не обжигало им кожу. Аромат окружающих их трав ближе к вечеру начал лишь усиливаться: пахло шалфеем, крапивой и анисом, пожухлой листвой, упавшей с придорожных берез, и особенно ярко — сыростью наступившей осени. Рено, выслушав рассказ Этьена, молчал непривычно долго. Разум его всецело занимали сейчас раздумья, поэтому никакой определенной эмоции, исходившей от него, прочувствовать не удавалось, не говоря уже о каких-то конкретных мыслях. Этьена это смущало и беспокоило: он уже успел привыкнуть к тому, что на языке у Рено вертится больше вопросов, чем у него — ответов, и потому сейчас ощущал себя отчасти потерянным. Берас плелся позади них, вымотанный долго стоявшей жарой, и принюхивался к каждой покачнувшейся на ветру травинке. Рено все-таки ошибся: пес, не упустивший ни одну встретившуюся им на пути полевку или же ящерицу, вполне мог прокормить себя сам. — Разве у тебя нет больше вопросов? — спросил Этьен, глядя себе под ноги. — Или же ты так возмущен моим рассказом, что теперь и вовсе не будешь со мной разговаривать? Обернувшись через плечо, Рено посмотрел на него с очевидной усталостью. Ветер беспокойно трепал его русые волосы. — Мне нужно время, чтобы их сформулировать, — отозвался Рено, повернув голову в сторону бегущей впереди дороги. — Сформулировать так, чтобы тебе в голову не пришла опять идея затуманивать мне чем-то мысли после неприятного для тебя вопроса. Сбоку в зарослях послышались шорохи. Берас, мотнув ушами, тут же кинулся в траву. Этьен опустил голову ниже. — Если мне не изменяет память, я объяснил тебе, почему вынужден был так поступить. — Глядя в сторону копошившегося в зарослях Бераса, Этьен вздохнул. — Мне казалось, ты поймешь. — Я понимаю, — ответил Рено, не оборачиваясь, — и это меня удручает больше всего. Спустя несколько секунд неистовой возни Берас вылез из травы, победоносно сжимая в зубах трепыхающуюся еще полевку. Пес, резко среагировав на наиболее отчаянную судорогу своей жертвы, стиснул челюсти. На поросшую бурьяном дорогу с морды его стекли несколько карминовых капель. Этьен, коротко улыбнувшись, промолчал. — Расскажешь еще о сайферах? — О сайферах? — удивился Этьен, заслоняясь рукой от солнца. — А как же Вайдвен? — Вайдвена здесь сейчас нет, — пожал плечами Рено. — Зато есть ты. Сайфер, о котором я почти ничего не знаю. Дорога петляла меж холмов, звучащих голосами десятков насекомых и птиц, убегала куда-то вперед и терялась у горизонта, венчавшегося тонкой линией далекого леса. Солнце над головой давно уже не пылало, но до сих пор одаривало их теплым еще сиянием. — Ну, раз о сайферах… — Этьен выдохнул, собираясь с мыслями. — Да я и сам мало что о них знаю. Когда-то у меня был преподаватель, который пытался обучить меня контролю над самим же собой, но из теории я мало что понимал, а на практике ничего у меня никогда не выходило. Иногда мне вообще кажется, что сайферы — это какая-то огромная божественная ошибка. Потому что ощущается все именно так. — Но разве это не здорово? Читать мысли, накладывать на людей чары… — Нет. Не знаю, как у других сайферов, но у меня цена за это обычно слишком высока. — То есть? Этьен глубоко вдохнул, разыскивая глазами Бераса. Пес, спрятанный зарослями по самые уши, увлеченно гонялся за осой. — Я правда не хочу тебе жаловаться… — Попробуй, — улыбнулся Рено, заглянув ему в глаза. — Может, станет легче. — Не станет. Никогда не становилось. — Этьен вздохнул, отведя взгляд. — Если бы после моего рассказа ты мог взять и просто забрать мои способности, то мне б действительно полегчало. Потому что, боги правые, ты даже представить себе не можешь, как я от всего этого устал. Не может нормальный человек терпеть такое количество чужих эмоций и при этом сохранять здравый ум. Порой мне кажется, что у меня вот-вот поедет от всего этого крыша. Рено, нахмурившись, ему кивнул. Берас успел к тому моменту нагнать уже осу, и та, явно взбешенная его навязчивостью, норовила ужалить пса прямо в нос. Собака, к ее несчастью, оказалась проворнее, быстро лязгнув осу зубами и практически перекусив ее пополам. — Это и правда, наверное, тяжело, — со вздохом отозвался через некоторое время Рено. — Но разве все человеческие эмоции ощущаются так уж невыносимо? — Не все, конечно. Хель, я бы многое отдал, если б люди умели испытывать только какую-нибудь там радость и ничего более. Но это ж невозможно. — Возможно, — улыбнулся Рено. — Если ты им в этом поможешь. Этьен молчал какое-то время, изучая дорогу у себя под ногами, а затем, не найдясь, что сказать, просто махнул рукой. Они шли молча и медленно до тех пор, пока небо не подернулось рыжим, а трава и древесные листья не наполнились сияющими отблесками. Луга повсюду вокруг мгновенно утонули в расплавленном золоте и глубоких черных тенях, словно укутанные отброшенной на них солнцем шалью из тончайшего переливчатого шелка. Вся жизнь на короткий миг словно бы замерла, оцепенела под покровом накинутого на нее миража, и вновь очнуться смогла лишь многим позже, когда небо на западе подернулось темно-лиловым, а тени стали расплывчатее и глубже. Различить очертания деревни на фоне чернеющей невдалеке лесной гряды им удалось далеко не сразу. Но когда все же удалось, радости их не было предела. Вначале Этьен удивился тому, что достичь деревни им удалось так быстро: учитывая, как медленно они с Рено брели вперед, дойти до заветного селения он рассчитывал лишь к концу четвертого дня. Но, подобравшись к деревне вплотную, Этьен вмиг перестал удивляться. А вместе с тем и радоваться. Потому что деревня была сожжена. — Ох, Магранова задница, — бормотал Этьен, неверящим взглядом осматривая чернеющие следы пепелища и покореженные очертания обгоревших стен, — я даже не думал, что в такой глухомани… Рено, беспокойно покусывая нижнюю губу, ему не ответил. Они не сразу заметили сидевших на чудом уцелевших останках домов ворон. Вернее, первым заметил их Берас, нервно залаявший на одну из наиболее наглых птиц, позволившую себе подлететь к их компании слишком близко. Ворон были десятки. Они сидели на черных от копоти полусгоревших стенах, копошились на клочках выжженной земли, сливаясь с ней единым антрацитовым пятном, увлеченно что-то искали в проросших сквозь обгоревшие половицы травах. И все, как одна, молчали, с превеликим интересом разглядывая трех бредущих по деревне путников. Когда они двинулись к центру сгоревшей деревни, под кожу Этьена вдруг уколол премерзкий ледяной страх. Слишком сильный, чтобы принадлежать ему одному, но вместе с тем и слишком обезоруживающий, чтобы понять, чей именно. Первым делом Этьен посмотрел не на частично уцелевшую постройку, стоявшую в бывшем некогда центре селения, но оглянулся на Рено. Увидев, как у того дрожат губы, вздохнул и все-таки обернулся к расположившемуся перед ними зданию. И явственно ощутил добавившуюся к едкому страху эмоцию: отвращение. Храм был каменным, поэтому сохранился многим лучше, чем прочие деревенские постройки. Что было, в принципе, удивительно. Сохранились в нем очертания былой формы, вырисовывавшей собой узкий прямоугольник с примыкающими к нему с двух сторон пристройками. Чуть хуже сохранились уходящие ввысь своды, чудом не развалившиеся до сих пор окончательно. На месте остались округлые сверху очертания парадной двери, обломки коей валялись сейчас на частично выщербленном мозаичном полу с еще различимым на нем символом. Таким же символом, что красовался сейчас на тунике у Этьена. Только не перевернутым. Этьен инстинктивно ощутил, что Рено вот-вот грохнется на колени, прямо на чернеющее кругом пепелище, и предусмотрительно сжал его плечо. Рено пошатнулся, но не упал. И в следующую же секунду схватился за свой медальон, беззвучно что-то забормотав. — Эх, Маграново пламя… — вздохнул Этьен, не отрывая взгляда от мозаики на полу храма. — Хорошо все-таки тут поработало Маграново пламя. Прям-таки достойно восхищения. Этьен искренне не понимал эту тенденцию дирвудцев строить в своих храмах подземелья. Создавалось ощущение, будто строители наперед знали, что через какое-то время здесь образуются внушающие трепет руины, и лишь потому хотели нагнать на свои постройки лишнего пафоса. Лезть внутрь ни Этьен, ни Рено сначала не хотели. Ни у одного даже не возникло в голове такой мысли. Но потом небо вмиг затянули подернутые сизым облака, скрыв за собой последние лучи тонущего за горизонтом солнца, и перспектива вымокнуть под дождем стала для них очевидной. И до дрожи неприятной. В подземных помещениях было темно и жутко, как в самом Хель, но заманчиво сухо. Они пробирались по заваленной обломками лестнице вниз медленно, тщательно прощупывая ступени у себя под ногами, и с каждой новой секундой ощущали наплывающий на них ужас все сильнее. Этьен чувствовал его в каких-то сверхъестественных, совершенно сюрреалистичных объемах, и потому с каждым новым шагом в сгущающуюся тьму ощущал, что колени у него подгибаются все сильнее. Изо всех сил он пытался гнать страх прочь, напряженно сжимая в руке шерсть идущего рядом Бераса, со всем возможным вниманием вслушиваясь в эмоции бредущего позади Рено. Он не мог бояться так сильно. Просто не мог. И, собственно, не боялся. Осознание пришло к Этьену неторопливо, словно бы исподтишка, но очень вовремя. Не успев коснуться мыском сапога последних ступеней, он резко остановился. — Поворачивай, — прошипел он, пытаясь высмотреть во тьме хоть что-то. — Поворачивай. Быстро! Здесь кто-то есть! Этьен не увидел этого, но почувствовал, как Рено вздрогнул. — Кто? Мародеры? Призраки? — Голос у Рено дрожал, но сам он с места не двигался. — Что за глупость! Никого там быть не… Этьен бессильно на него зашипел, махнул свободной рукой, второй сжав шерсть Бераса еще сильнее. Пес, почувствовав раскат его злости, предупреждающе зарычал, потянул носом воздух. — Выходите, сучьи дети! — рявкнул Этьен. — Мы… Мы вас чуем! Нас тут трое, и у нас есть оружие! Волна страха в одно мгновение усилилась, взвилась под сводами его черепной коробки безудержным потоком, и под ее напором ноги у Этьена едва не подкосились. На короткий миг он вдруг вспомнил, когда в последний раз ощущал подобное. Где и в каких условиях чужой страх смерти вонзал в него свои зубы так глубоко. И вдруг понял, что бояться им нечего. Спустя несколько долгих мгновений в темноте действительно послышалась возня. Кто-то в глубине скрытого под землей зала прерывисто выдохнул и, словно бы поднявшись с пола, сделал несколько неловких шагов в сторону. В противоположную Этьену сторону. — Пожалуйста, — сбивчиво зашептал вдруг хриплый девичий голос, — пожалуйста, не нужно оружия. У нас его нет. Мы не желаем никому зла. Этьен нервно усмехнулся. Берас, в любой момент готовый вырваться из его хватки, рычал с каждой секундой все нетерпеливее. Стоявший на лестнице позади них Рено шумно сглотнул. — Да? — поморщился Этьен. — И какие же у меня есть основания вам верить? Кто-то внутри вновь прерывисто выдохнул. Затем Этьену удалось расслышать лязг кресала о кремень. Вспыхнули первые неловкие искры, осветив нечеткие силуэты нескольких сидевших на полу людей. Спустя секунды огонь все же занялся, и подземный зал, намного меньший, чем Этьен предполагал, озарился отблесками пламени. Людей было, кажется, семеро. Они сидели на глинобитном полу на расстеленных подле костра плащах и на обломках каменных глыб, стояли возле узеньких тюков с продовольствием, неловко перебирая ногами. Одеты все как один были в старое и пыльное дорожное тряпье и, очевидно, оружия и впрямь при себе не имели. И у всех, у каждого из семи столпившихся возле костра эотасианцев в глазах полыхал совершенно неестественный, прямо-таки животный страх. У всех, кроме одного. Девушка, светловолосая, тощая и высокая, словно жердь, стояла в противоположном Этьену конце зала. Коротенький накинутый на ее плечи плащичек был изорван и безобразно испачкан кровью; длинные золотистые волосы слиплись от грязи, под одним из слезившихся темных глаз расплылся лиловый синяк. Правая ее рука висела на грязной и мокрой подвязке, а в левой спазматично трясущейся ладони она из последних сил сжимала отколовшийся от лежавшей на полу глыбы камешек. На груди у девушки болтался такой же, как и у Рено, серебристый медальончик. — Мы не желаем никому зла, — повторила она, подавив спазм в горле, и перевела глаза на скалившегося на нее Бераса. — Мы не желаем… Мы — пилигримы… Этьен тяжело вздохнул, прикрыл глаза, посылая псу ментальный сигнал. Берас, недоверчиво втянув носом воздух, мгновенно перестал рычать и с удивлением замотал головой, осматриваясь. — Мы тоже, — неуверенно подал вдруг голос стоявший позади Рено. — Это была… мера предосторожности. Мы не хотели… — Мы от всей души извиняемся перед достопочтимыми господами за свое вторжение, — перебил его Этьен, выдавив из себя улыбку. — Никого не хотели тревожить, никого не хотели пугать. Ежели все еще кого-то смущаем, то немедленно уйдем. Светловолосая девушка, прерывисто втянув носом воздух, выронила из руки камень. И тут же упала на колени, тихонько всхлипнув. Один из мужчин, сидевших у беспокойно трепыхающегося костра, разведенного прямо на полу подземного зала, поднялся. Одежда его казалась гораздо более чистой и новой, чем у всех остальных; лицо, бледное, с обрамляющими его курчавыми темными волосами с легкой проседью, не имело на себе никаких признаков побоев. Этьену сначала подумалось, что как-то слишком уж сильно этот человек выбивался из общей компании потрепанных жизнью эотасианцев. Пока не заметил, что левой руки у него не было. — Мы не прогоняем путников, если знаем, что они не таят в себе злых намерений, — спокойно сказал мужчина, медленно приближаясь к сидевшей на коленях девушке. — Позволите узнать, кто вы? Этьен мягко отпихнул Бераса коленом и спустился на ступень ниже, отбросив через плечо полог плаща. Перевернутый эотасианский символ на его груди, озаренный отблесками костра, переливчато замерцал. Сначала Этьен хотел ответить им что-то несерьезное и шутливое, что-то, что они вспоминали бы еще долго и с улыбкой на губах. Но, глядя на пустой болтающийся на левом плече рукав рубахи стоявшего перед ним мужчины, так и не смог ничего придумать. — Никто, — тихо, почти шепотом проговорил вдруг Рено, обращаясь словно бы к себе самому. — Просто заблудшие души. — Ну, зачем же так пафосно, — улыбнулся Этьен, обернувшись в его сторону. — Мог сократить до обычных голодранцев. Рено не ответил. Волна страха в сердцах семи людей, собравшихся у костра в полуразрушенном подземном зале, развеялась мгновенно, будто и не было ее никогда. Осталось только недоверие. Однорукий мужчина мягко помог светловолосой девушке подняться, ободряюще положил ей руку на плечо. Девчушка, глядя себе под ноги, продолжала коротко всхлипывать. — М-м-м, — пробурчал мужчина, разглядывая севшего у ног Этьена пса, — а собачка-то ваша… она… — Нет, не кусается, — усмехнулся Этьен. Мужчина не подал виду, но всякое беспокойство в нем улеглось тут же. — А как, — послышался со стороны костра юношеский голос, — ее зовут? Этьен ухмыльнулся. — Берас. Белокурый парень, спросивший его, заулыбался. Однорукий мужчина, направив всхлипывающую девушку к остальным, хмыкнул себе под нос. — Заблудшие души, ведомые богом открывающихся дверей, — проговорил он, мягко усмехнувшись. — Это… очень поэтично. — Проходите к огню, пожалуйста! — приветливо крикнул кто-то. — Даже богам и их спутникам сейчас не помешает согреться. Люди у костра засуетились, освобождая места. Рено, стоявший позади, выдохнул. Погладив Бераса по спине, Этьен скинул с себя плащ. И улыбнулся. Совершенно искренне.