***
В трактирчике, носившем многозначительное название «Лев и три феннинга», в полдень стояла абсолютная, прямо-таки звенящая тишина. Не было слышно ни того, как на кухне у жены трактирщика шкворчит котелок, ни того, как трактирщик в энный раз протирал фартуком кружки возле стойки. Не пищала забравшаяся в кладовку крыса, не переговаривались постояльцы, с потолка не сыпалась пыль от происходивших этажом выше утех. Не было ни звука. Возможно, причина была в том, что название совершенно себя не оправдывало — за три феннинга здесь больше не подавали ничего, ни кружки трижды разбавленного вирсонега, ни несчастной капустной похлебки. Все потому, что из-за недавних репрессий и массовых поджогов в северном владении — одном из крупнейших поставщиков картофеля, репы, лука и других популярных овощных культур, — вновь случился дефицит — причем не первый за последние годы. В итоге цены на овощи взлетели, люди практически во всем Редсерасе вновь голодали, а Совет отмахивался от этого непреложного факта тем, что первостепенная его задача — это искоренять еретиков. Вентра помнила, что во «Льве…» в годы ее детства подавали непревзойденное жаркое из молочного ягненка, поэтому она, только завидев потертую вывеску, потащила туда своих спутников. Ныне трактирчик изрядно похудел, потускнел, растерял весь свой лоск и оброс плющем по самую крышу, и ягненка, как и добрую половину былого меню, в нем больше не подавали. В итоге Вентра сидела в совершенно пустом зале с крайне унылым видом, глядя на то, как скрежетал зубами Алькэ и понуро курил Рябой. — Честное слово, — вздохнула Вентра, — я же из лучших побуждений! Такая была вкуснятина, вы такого в жизни не ели, я уверена… Они его запекали в горшочке, с чесночком, с картошечкой и морковкой, с розмаринчиком… И соус подавали мятный, так пахло все замечательно, ну просто… — Мы поняли, — оборвал ее Алькэ, нахмурившись. — Не трави душу, а? Вентра понуро кивнула, повернувшись к стойке. Света внутри было мало из-за полуприкрытых ставней, но даже в полумраке Вентра смогла увидеть, что стойка обитаема. Сидевший за ней трактирщик, мужчина лет пятидесяти с залысиной на полголовы, напряженно покуривавший трубку, изучал, нахмурившись, ворох лежавших на стойке листовок. Вентра сощурилась. — Помочь с чем, милсдарь? Трактирщик с задержкой оторвал взгляд от листовок, внимательно осмотрел Вентру, выпустив в зал колечко дыма. Затем неуверенно улыбнулся. — Да не с чем особо, госпожа. Листовочки вот принесли давеча, думаю, где бы развесить, чтоб на глаза попадались. — На лоб себе пусть приладит, — усмехнулся Рябой, выпустив из ноздрей табачный дым. — Точно никто не пропустит. Вентра грозно взглянула на него, затем встала и подошла к стойке. — Под держателями для свечей, может. И вот здесь несколько, — кивнула она на стену за спиной у трактирщика. Тот в задумчивости попыхтел трубкой, выпустил очередное колечко подальше от лица Вентры. — Да, над стойкой парочку развешу. А так еще покумекаю. Чего закажете все-таки, может? — М-м-м… — Вентра вновь сощурилась. — Попозже, наверное. А вот вы, случаем… Думали когда-нибудь о том, где был бы Вайдвен, если бы видел, что сейчас творится в Редсерасе? Трактирщик сначала нахмурился пуще прежнего, снова недоверчиво попыхтел трубкой, а затем едва подавил смешок. — В экстазе. Он был бы в экстазе, — сказал он, все еще еле сдерживаясь. — Свои люди! Рады, рады. Налить вам? У нас вирсонег неразбавленный, как раз для таких случаев сбережен. — Давайте две кружки, я не пью. — Вентра улыбнулась, повернулась к все еще сидевшим за столом спутникам. — Алькэ, Рябой, дуйте сюда, у нас тут компания наметилась. Они уселись втроем за стойкой: Алькэ и Рябой по краям, Вентра — посередине. Трактирщик принес две полные кружки, поставил перед парнями и вновь навис над листовками. — Да уж, — вздохнул он, уткнувшись подбородком в согнутую в локте руку. — Чем теперь только заниматься не приходится… Вы уже видели? — Не-а, — мотнула головой Вентра. — Только с площади пришли. Дадите взглянуть? — Да ради Бога. — Он протянул ей листовку. — А чего там на площади? — О-о-о, — усмехнулся Алькэ, отхлебнув из кружки, — это надо было видеть. Такой выдали обвинительный список, мама не горюй… Портрет на выбранной трактирщиком листовке явно не задался: уши у нарисованного Этьена были растопырены так, что позавидовал бы любой орлан, нос был курносым и больше походил на свиное рыло, а глаза нарисованы были маленькими, словно две крохотные щелочки. Одним словом — демон, не иначе. Вентра, вдоволь наглядевшись, усмехнулась в рукав и протянула листовку обратно. — Ну, некоторое сходство определенно есть… — Правда? — серьезно спросил трактирщик, приглядевшись к листовке. — Надо же. Уж не думал, будто они его как есть рисовать станут… Вентра, склонив голову, тихонько рассмеялась. Смеялась, впрочем, недолго. — Вас как зовут-то, милейший? — обратилась она к трактирщику. — Брик, госпожа. А вы, значит… — Вентра, — невозмутимо ответил за нее Рябой, убирая свою трубку за пазуху. — Действующий ректор Улле. Вентра окинула его взглядом, грозно блеснув глазами. «Какой же кретин, — подумалось ей. — Малек недоразвитый! Какой идиот будет первому встречному раскрывать настоящее имя? Ух и попрыгает же он у меня!» — Эотас помилуй! — всплеснул руками Брик. — Простите, госпожа жрица, не признал сразу. Члены Совета к нам нечасто захаживают. Такая честь… — Не мельтешите, господин хороший, — сдержанно улыбнулась Вентра. — И поменьше верьте слухам. Никто меня еще в Совете не утверждал, да и вряд ли в ближайшее время утвердит. — Она скромничает, — хлопнул ее по спине Алькэ, ухмыльнувшись. — Весь Редсерас знает, что в Совете на место сбежавшего дурака из Улле лучшего кандидата не сыскать. — Святая правда, — уверенно кивнул Брик. — В наших кругах о вас только и говорят. Все знают, что вы дело господина Этьена не забросите. Так ведь? Вентра недоуменно похлопала глазами, вытянулась в струнку. После заключения Этьена в казематы не минуло и месяца — она-то уж думала, что у нее еще будет время, чтобы подыскать хороший ответ на этот вопрос. Но теперь… Взялся за гуж, не говори, что не дюж. — Я… — Вентра прокашлялась, положила руки на стойку, сплела пальцы. — Я не… Тьфу ты. Я не отрицаю, что многие идеи Этьена были хороши, будь то, например, восстановление торговых отношений с Аэдиром, пересмотр устава о бытии монахов или, так скажем, уточнение современного церковного канона. Я поддерживаю многие его взгляды на то, как должна выглядеть наша повседневная жизнь, как мы должны относиться к людям вокруг нас… Я вообще многие его взгляды поддерживаю. Но касаемо методов… Если Этьен хотел революции и сам чуть в ней не сгорел, то я уже предпочитаю более рациональный подход. Постепенный, так скажем. Последовательный. Так что если когда-нибудь я и попаду в Совет, то, дорогой мой Брик, поводов для сплетен у вас после этого появится куда как меньше. Вентра прерывисто выдохнула, утерла лоб. В свете достающих до нее из оконца солнечных лучей позолоченный обруч переливался белыми отблесками при каждом мимолетном движении ее головы. — Ну, — усмехнулся Алькэ, отпивая из кружки, — я же говорил. Брик вздохнул, понуро кивнув, и отодвинул листовки в сторону. — Хорошим человеком был господин Этьен, — вновь кивнул он, но теперь уже скорее себе самому. — Чего только стоили его чудеса! Многие его любили, от этого вы отнекиваться не сумеете. Многие подумывали, что он и впрямь нет-нет да и станет святым. Да вот только теперича… — Теперь делами будут заниматься понимающие в вопросе люди, а не мнимые кудесники, — нахмурилась Вентра. — Вы слышали про труд аббата Ингмара о тех так называемых чудесах? Народная поддержка была единственной целью, которой Этьен добивался своими фокусами. Я понимаю, зачем она была ему нужна, и я не говорю, будто бы после этого Этьен становится плохим человеком — но факт есть факт. И в книге Ингмара этот факт мастерски обосновывается. — Ингмара? Того самого, с которым Этьен еще корешился? — не понял Рябой. — С чего же это Ингмар вдруг начал на него наезжать какими-то книжками? Вентра вздохнула, поправила обруч на лбу. — Это довольно запутанная история. Думаю, причиной десять… Нет, девять лет назад послужил случай со сбежавшими селянами. Ингмару тогда такую кашу из-за Этьена пришлось разгребать… Вот с тех пор напряжение между ними начало расти. Да и расхождение во взглядах по поводу Этьеновых методов у них было велико. Так что их конфликт был лишь вопросом времени. Ну, так мне это все видится. — Не знаю, чего там понаписал о нем Ингмар, — буркнул Алькэ, поставив на стойку опустевшую кружку. — И мне совершенно чхать, что вы с ним думаете о, как ты выразилась, Этьеновых фокусах. Знаю я только то, что если б не эти «фокусы», то не сидеть бы нам сейчас здесь с Рябым и не пить этот замечательный вирсонег. Если б не эти фокусы, то болтались бы мы сейчас на столбах на площади… — О чем я вам и говорю! — заулыбался трактирщик. — О чем и говорю, госпожа жрица. Зачем бы ни делались те чудеса, да вот только всегда они приходились вовремя. А если уж высокочтимым господам навроде вашего аббата то не по нраву, значит, божественного промысла он в тех делах понять не сумел. Вентра фыркнула, скрестила на груди руки. — Говорите что хотите, да вот только Ингмара в моем присутствии оскорблять я вам не советую. — Простите, госпожа, — тут же ретировался Брик, схватив пустую кружку и отступив к проходу в другую комнату. — И в мыслях не было. — Точно говорю, — усмехнулся Рябой. — По-любому тебя в Совет возьмут. С таким-то спесивым норовом тебе там самое место. Трактирщик вышел в соседнюю комнату, чтобы долить Алькэ еще вирсонега, и явно решил там подзадержаться. Вентра одарила Рябого предупреждающим взглядом, но на этот раз ничего не ответила. — Ладно-ладно, — вздохнул Алькэ. — Давайте без перепалок. Мы с вами вроде хотели обсудить высокую литературу. — Ах, да, — кивнула Вентра. — Книги. Все оставшиеся книги надо изъять и немедленно уничтожить. Если этого не сделаем мы, то этим займется Совет, а повторения прошлогодних репрессий я видеть не желаю. Так что вот вам на ближайшее время поручение. — Не желает она, — буркнул Рябой. — Думаешь, Совет не найдет другого повода, чтобы пожечь нашего брата? Наивная ты, что аж дух захватывает. — Книги — это опаснейший компромат и на меня, и на половину наших товарищей сверху, — серьезно сказала Вентра, приблизившись к лицу Рябого. — Если ты не хочешь, чтобы дело Этьена кончилось там же, где и началось, то ты будешь так добр больше не встревать по этому поводу и послушно исполнишь просьбу. — Что-то я сомневаюсь, будто дело Этьена ты и впрямь будешь продолжать, — невозмутимо ответил Рябой, ухмыльнувшись. — Видывал я таких нимфеток, госпожа жрица. Вечно у вас на уме не то, что на языке. — Ты во мне, значит, сомневаться смеешь? — А это у нас теперь тоже входит в список преступлений, караемых смертью? Или еще только войдет? Алькэ тяжело вздохнул, повернулся к ним всем корпусом. — Сельгорн! Завали хлебало, имей совесть. Не с портовой шлюхой диалог ведешь. Рябой косо глянул на него, но затем послушно отвернулся от Вентры, уставившись в свою кружку. — Не называй меня по имени, ясно тебе? — Ясно. Стоило только трактирщику возвратиться к стойке с полной кружкой, как дверь на улицу с шумом распахнулась. Брик, сглотнув, подхватил в свободную руку кружку Рябого и тут же исчез там же, откуда пришел. Раздалась тяжелая поступь окованных металлом сапог. Вошедших было двое, шли они, чеканя шаг, прямиком к стойке. Никто из троицы оборачиваться не спешил — Алькэ незаметно положил руку на свой обух, Вентра затаила дыхание, ухватилась за предплечье Рябого. Тот в ответ на это даже не вздрогнул. — Вентра, ты? — зазвучал хрипловатый мужской голос прямо над ухом Вентры. Не отпуская руки Рябого, она медленно обернулась, пожалев о том, что не успела накинуть на голову капюшон — и широко улыбнулась в следующий же момент. — Габино! — прощебетала Вентра, спрыгивая с табуретки. — Какая радость! Не успел Габино опомниться, как она обняла его, обвив руками за шею, и поцеловала в рыже-серую щетинистую щеку. Позади него, увлеченно покручивая седые усищи, стоял также знакомый ей Эйк. Габино же, усмехнувшись, аккуратно приобнял ее в ответ. Рябой понуро вздохнул. — Приветствую, госпожа аббатиса, — с едва уловимой улыбкой кивнул Габино, когда Вентра отстранилась. — Рад встрече. Вентра хихикнула совершенно по-девичьи. — Я тоже, господин инквизитор. Какими судьбами? — Слушок прошел, что город атаковала рыжая бестия, — встрял Эйк, выглянув из-за плеча Габино. — Поступил прямой приказ с ней разобраться. — Вроде того, — усмехнулся Габино. — Мы не помешали? — Нет, конечно нет. — Она обернулась к Рябому и Алькэ. — Друзья, это вот… Тоже друзья. Брик, вылезайте, несите четыре кружки! Вы ведь задержитесь? — Я-то точно задержусь, — сладострастно улыбнулся Эйк, усаживаясь за стойку. — Я-то возможность точно не упущу! Рябой, возле которого тот уселся, смерил Эйка неприветливым взглядом с ног до головы, затем хмыкнул и пересел ближе к Алькэ. — Задержимся, почему нет, — пожал плечами Габино. — Да вот только… Видал я через пару кварталов отсюда одну… занятную книжную лавку. Друзья госпожи аббатисы не сильно падут духом, если я украду ее у них на некоторое время? Улыбка медленно спала с лица Вентры. — А. — Она кивнула, мельком обернувшись к стойке. — Не падут духом, разумеется. Развлекайтесь, скоро вернемся. Брик вернулся с кружками, и их тут же растащили у него из рук. Алькэ и Рябой ударились кружками, сделали по глотку; когда удариться кружками им предложил Эйк, те лишь от него отмахнулись. В итоге Эйк пил один, тихонько матеря всех любителей дробящего оружия, а затем и вовсе пододвинул к себе кружку Габино и ударился об нее своей. Брик старательно делал вид, что лежавшие на столе листовки ему невероятно интересны. Габино вышел вперед, а Вентра еще некоторое время стояла у двери, глядя на каштановую макушку Рябого. Впрочем, когда Рябой почувствовал на себе ее взгляд и обернулся, она выскочила за дверь, словно пущенная стрела.***
Когда Вентра вышла прочь, солнечный свет резанул ей глаза, а уличный гомон ударил по ушам. Снаружи было оживленно; хмурые хозяйки, разбившись по парам, выходили с площади, растекаясь с докупленными пожитками по своим нехитрым домишкам; бегали мальчишки в рваном тряпье, вдоль стен ползали нетрезвые и больные особи неясного пола, из ближайшей открытой двери долетала ругань и звон посуды. Едва колебались над крышами серые струйки дыма, шел редкий снежок, опадающий на грязную землю и тут же на ней теряющийся. Вентра покрепче закуталась в плащ, вцепилась пальцами правой руки в плечо Габино, второй рукой прикрыла рот, проходя мимо одной из больных особей неясного пола. Габино шел вперед уверенно, чеканил шаг с высоко поднятой головой, но Вентра чувствовала, как дрожала у него рука. Ей было страшно. Ему, по всей видимости, тоже. Он остановился, когда они отошли достаточно далеко от трактирчика и от гудящей площади. Здесь не бродили мальчишки, не проходили вальяжно женщины с рынка, не валялись туманные личности. Сначала кто-то выплеснул ведро с мутной водой из окна второго этажа, пробежала кошка, заставив Вентру пискнуть в рукав. Затем над ними нависла тишина, прерываемая пыхтением далекого рынка. Габино молчал, тяжело дыша и не переставая оглядываться по сторонам. Вентра терпеливо ждала, чувствуя, как страх холодит ей нутро. Лезущие в голову мысли были одна хуже другой. Через несколько секунд она поняла, что больше этого не выдержит, и хотела уже было дернуть Габино за руку, как вдруг он открыл рот и заговорил полушепотом: — Из города вышли без происшествий, хотя у ворот возникли некоторые трудности. После этого мы хотели ехать к порту, как и договаривались заранее, но стоило только повернуть на тракт, как Этьен начал закатывать комедию. Сказал, что в гробу видал и Аэдир, и свою мамашу, а когда понял, что всерьез его никто не воспринимает, пустил кровь из ушей одному из аэдирских провожатых и смылся. На север. Один из наших понесся за ним, но не вернулся до сих пор. Я… Я не знаю, что с ними теперь. Вентра схватилась за его руку и повисла на ней, чувствуя, как у нее темнеет в глазах. Габино, выдохнув, придержал ее за плечо. Затем обнял, едва дотрагиваясь, боясь раздавить. — Все будет в порядке, — сказал он, радуясь, что она не видит его лица. — Дурак он, конечно, сказочный, но не пропадет. Не пропал ведь до сих пор. Ну? Вентра кивнула, уткнувшись лбом в его кольчужную грудь, и сдавленно что-то пропищала. — Я знаю, о чем говорю, — вздохнул Габино. — Все только кажется таким ужасным. Уверен, он знает, что творит. Эотас его сбережет. Я знаю. Он легонько хлопнул ее по спине, желая приободрить, но Вентра не шевельнулась. А затем вдруг вскинула голову, заглянув ему в лицо: — Каким он был в тот день? Как выглядел? Как разговаривал? Габино нахмурился, прикидывая что-то в голове. — Немного мрачным, — признался он, не отводя взгляда. — С синяками под глазами. И на руках. Костяшки пальцев сбиты почти в мясо. Не знаю, с кем он сражался, но догадываюсь, что со стеной. А когда сбегал… Показался мне раздраженным, даже сильнее обычного. Нетерпеливым. Это неудивительно, наверное. Но в целом… Не знаю. Он не выглядел как человек, которого уберегли от смерти. Скорее уж наоборот. Как будто именно мы его на плаху тогда и тащили. Вентра кивнула, отведя глаза. Затем улыбнулась уголками губ. И усмехнулась будто бы облегченно. — Он не изменился, — выдохнула она. — И правда — не пропадет. Спасибо, что рассказал. Прогуляемся теперь до той лавки? — Ну, ради разнообразия. На середине пути от переулка оказалось, что никакой лавки не существует. Более того — ни одной подобной лавки в городе не было вообще. Вентра некоторое время отвлеченно пыхтела по этому поводу, пока они шли по подъему в сторону площади, путалась в словах и то и дело переспрашивала, о чем говорила секунду назад. Габино делал вид, что слушал. Правда, в какой-то момент не выдержал и сказал, глядя на дорогу без всякого выражения: — Я заметил за ним… Он никогда не верил, что может вот так умереть. Даже когда не знал о нашем плане, все равно считал, что не умрет. И так не только со смертью — я вообще часто замечал за ним подобное. Сайферы могут видеть будущее? Вентра, прерванная на полуслове, сначала скуксилась, затем помрачнела. — Дело не в сайферстве. Дело в том, что он самоуверен до невозможности. И, может, все-таки умеет думать — в том числе и наперед. — Может, — с подозрением начал Габино, — и об аресте он тоже догадывался? Вентра вздохнула, уныло наблюдая за тем, как с каждым новым шагом все сильнее пачкались ее сапожки. — Конечно. Больше скажу — он о нем знал. Даже умудрился прикинуть дату и, более того, почти попал. Хуже всего в этом то, что он не застраховал от этого ни одного из своих людей. Не принял никаких мер, хотя возможностей было достаточно. Моего вмешательства оказалось слишком мало — и в итоге мы имеем то, что имеем. А знаешь, почему так? — Ну? — Потому что, — продолжала Вентра, покраснев от раздражения, — ему нужно было создать образ. Сначала он создавал образ святого, затем — мученика, и учитывая, о чем теперь все судачат, у него все это удачно получилось. На людей ему в этой ситуации было плевать с высокой колокольни. А все потому что цель оправдывает средства, будь он неладен! Габино нахмурился, а затем вдруг незримо улыбнулся. — Тебя послушать, так ты его на дух не переносишь. — Не переношу, правильно слышишь! Он все делал так, чтобы другим подгадить, думал, что все за ним должны разгребать остальные. Хотел устроить спектакль и уйти посередине за кулисы, а как иные со всем разберутся — это уже их дело. Ты только глянь, что со мной теперь будет — меня пихают в Совет! В Совет, где я буду целыми днями расхлебывать чужую кашу, а вдобавок выслушивать нытье Майев о том, как же это плохо, что у нас все еще не получается восстановить торговлю с Аэдиром и она не получает всех тех тряпок, о которых мечтает, или ворчание Реяндура о том, что орланы совсем непригодны для земельных работ, или, в конце концов, терпеть косые взгляды собственного отца, который считает меня шлюхой! — Зачем ты такое говоришь про отца? — удивленно спросил Габино. — Между прочим, обвинение в изнасиловании добавил именно он. И, думается мне, всем понятно, что там имелось в виду. — Еще лучше! — всплеснула руками Вентра. — Может, наш общий дружок Ингмар по его наводочке еще и сунул туда обвинение в убийстве, потому что они оба считают, что Этьен сменил на посту Белмонта не просто так? А, знаешь, не отвечай — все равно я уверена, что именно так оно и было! Габино неслышно что-то проворчал, откинув в сторону мыском сапога лежавший на пути бурый кусок снега. Вентра, тяжело выдохнув, поправила капюшон на голове, встрепенулась и взглянула Габино в лицо. Тот тоже перевел на нее глаза. Взгляд его казался насмешливым. — Ладно, — пробурчала Вентра, отвернувшись. — Не хочу говорить об этом. — Как хочешь, — понимающе усмехнулся Габино. Они вышли на площадь, подошли к пустующему помосту. Некоторое время молча стояли возле него, представляя расфуфыренного герольда и демона-Этьена, которого тот рисовал в головах слушающих. Габино находил это зрелище смешным, Вентра — наоборот. Затем пошли дальше, обогнули полупустой рынок, вышли на другую улицу. Здесь было чище, на глаза не попадались калеки, проходившие мимо личности выглядели более-менее опрятно — или же просто прятали дырки в одежде под плащами. — Что это за мародеры были с тобой во «Льве»? — спросил невзначай Габино, проводив взглядом одну из завернутых в плащ личностей. Вентра пожала плечами. — Алькэ и Рябой по имени Сельгорн, но ты его по имени лучше не называй. Наши с Этьеном друзья. Ну, вроде как. — Всякий раз удивляюсь, каких друзей он себе умудряется наживать, — усмехнулся Габино. — Выглядят так, будто на виселице им самое место. — Недалеко от правды, — пожала плечами Вентра. — То есть? Выдохнув, она стряхнула снег со скамеечки возле заброшенной австерии и уселась, закинув ногу на ногу. Габино встал рядом. — Он их подобрал на тракте, — сказала она. — Вернее, они его подобрали. Это было примерно то время, когда он начал выряжаться в соответствии со своим положением. Алькэ и Рябой держали банду, обворовывали всех, кто проходил по тракту и у кого было, что воровать. Вот и наткнулись они туманным вечером на Этьена, решив, что за его счет можно будет содрать с кого-то там выкуп. Оказалось, у всех троих в прошлом было много общего, и Этьен разжалобился. Кончилось тем, что они сами привезли его в Улле, а Этьен устроил им амнистию. Ты же знаешь, он кого угодно уболтает. — Знаю, — кивнул Габино с усмешкой. — Очень хорошо знаю. Помолчав, Вентра тяжело вздохнула и, согнув в локте руку и упершись ей в колено, положила на нее подбородок. — Ты понимаешь, в этом ведь вся проблема, — понуро выдохнула она. — Вместо того, чтобы налаживать отношения с советниками и заниматься делами монастыря, он подбирал с дороги оборванцев и показывал фокусы на ярмарках. И если бы он еще не мешал работать другим… — Я думал, раз уж ты с теми парнями пьешь, то они тебе, сталбыть, по душе, — заметил Габино, усаживаясь рядом. — Да и в целом... Ты ведь всегда говорила, что тебя все устраивало в положении дел. — Какое-то время да, — кивнула Вентра. — Я была младше. Мне казалось все это забавным. Но в этом и проблема — его считали посмешищем, а он и хотел быть посмешищем. Даже святым его называли в шутку. А ведь он мог бы стать им по-настоящему, если б так не любил валять дурака. Габино скрестил руки на груди, поднял голову, глядя в посеревшее от наплывших облаков небо. Солнце до сих пор не вышло, оставаясь посеребренным кружком за серой пеленой. — Редсерасу вполне хватило одного настоящего святого, — вздохнул Габино. — И Этьен это понимал. Тебе бы тоже следовало. Вентра, поджав губы, не ответила. Они сидели молча, а мимо них сновали закутанные в плащи люди. — Пора бы возвращаться, — сказал спустя время Габино. Кивнув, Вентра поднялась. Он остался сидеть. — Я знаю, что на самом-то деле мало его понимаю, — сказала она, обернувшись. — И я сознаю, что, вероятно, за его действиями скрывалось нечто большее кроме желания позлить меня и Совет. Но, если честно, я и не хочу все это осознавать. Пусть это останется между ним и Эотасом. А я хочу жить дальше. И Редсерас, думаю, тоже. Габино улыбнулся, удовлетворенно ей кивнув. И поднялся. — Это хорошо. — Он положил ей на плечо руку. — А теперь пойдем выпьем. Ради разнообразия. — Только если ради разнообразия, — усмехнулась Вентра. Взявшись за руки, жрица и инквизитор — две фигуры, обернутые в темные плащи, — пошли вперед, к площади. И в конце концов затерялись среди таких же, как они.***
Утреннее солнце серебрило седые пряди в его волосах, блестело на снежных шапках ельника и сугробах, устилающих дорогу. Этьен поежился, убрал спадающий на глаза серебристый локон и, поплотнее завернувшись в плащ, пошел по направлению к лавке. Белый Переход был все таким же стерильно-белым, каким он его запомнил в прошлый раз. От вида погребенных под снегом вершин хотелось блевать — в том числе и просто для того, чтобы вся эта белизна хоть на какое-то время окрасилась в новые цвета. А вместе с тем — чтобы вычистить желудок от местной дрянной жратвы. В Сталварте кормили плохо, в Дирвуде — и того хуже, но готовиться к этому Этьен начал уже заранее, так что особых волнений этот вопрос не вызывал. Волнения вызывало другое. Люди. О людях в Дирвуде Этьен мог бы зачитать целую проповедь, и говорилось бы в ней исключительно о всевозможных пороках. В том, что у местных есть хоть какие-то добродетели, Этьен сильно сомневался. Отчасти причиной тому было колыхавшееся над всей страной знамя Магран, отчасти — призраки прошлого. О «призраках прошлого» Этьен думал как о чем-то буквальном. Когда они только шли по границе, всякий раз он засыпал на привале со страхом, что во сне может стать легкой жертвой очередной сеан-гулы или подобной ей дряни. Призраков среди снегов водилось в избытке — благодарить за то стоило Вайдвена. Этьен до сих пор помнил, как во времена похода на Переходе то и дело исчезали и гибли их люди. Воспоминания давно поблекли, но отвращение к тем дням оставалось ярким. Даже спустя годы. Этьен вздохнул, осмотрелся по сторонам — лавку, как и ожидалось, он пропустил. На старости лет такое с ним случалось часто: погрузиться в мысли ему всякий раз было легко, а вот выгрузиться из них — сложновато. Этьен выругался, развернулся, прошел несколько заваленных снегом домиков и наконец наткнулся на нужную вывеску. Изнутри на него навалилось тепло, пощекотало замерзшие пальцы и щеки. Плотно прикрыв дверь, Этьен выбрался из-под капюшона и, стараясь не принюхиваться, потому как воняло наверняка вновь рыбой, прошел к стойке. Сидевшая за стойкой гномиха одарила его грозным взглядом и вернулась к разложенным на столе бумагам с какими-то расчетами. Этьен сморщил нос, осмотрелся вокруг. Лавка пустовала, ассортимент товаров был скуден, но до каравана Одемы купленных запасов должно было хватить. В углу, рассматривая висевший на стене топорик, стоял белокурый мужчина — его-то Этьен и искал. Он свистнул Уэйну, тот обернулся, хмурый, лохматый и невыспавшийся, и кивнул. Они вышли из лавки почти бок к боку. — Все купил? — спросил его Этьен. — Да, — безэмоционально отозвался Уэйн, вытянув перед ним набитый рюкзак. — Все деньги ушли, не серчай. Цены у них, конечно, закачаешься. — Не серчаю, — кивнул Этьен, закинув рюкзак на плечо. Плечо мгновенно заныло. — Выдвигаемся? — Выдвигаемся. Выдвинулись. Быстро прошли через деревеньку, не удостоив прохожих даже кивками, вышли через покосившиеся ворота, дальше шли по заснеженной дороге. В воздухе навязчивым облаком витало чужое недовольство. Этьен со вздохом обернулся к спутнику: — Они что, отжали твою драгоценную лютню? — Нет, — помотал головой Уэйн, перекинув плащ набок и обнажив торчавший из-за спины гриф. Этьен нахмурился. — Тогда, я надеюсь, дело не в… — Нет, не в ней. — Уэйн нахохлился. — Я не хочу больше говорить об этом. Этьен вздохнул. — Прости еще раз. Я уверен, ее давно уже кто-то нашел и похоронил. — Я уверен в обратном, — огрызнулся Уэйн. — Но мы в любом случае не смогли бы выскрести ее кости из-под всех этих снегов. Повторюсь, я не хочу об этом говорить. — Принято. Извини. Снега сменялись еще большим количеством снегов. По сторонам торчали вздымающиеся далеко вверх елки. Тропинка ускользала из-под ног, и Этьен то и дело поскальзывался, норовя навернуться. Когда они дошли до развилки и припорошенного указателя, накинулся снегопад. Спустя секунды припорошенными были уже Этьен с Уэйном. — Ты не забыл серп? — Нет, конечно, — Этьен ударил себя по бедру. Под плащом что-то звякнуло. Уэйн кивнул. — Не пожалеешь? — спросил он, мотнув головой в сторону дороги. — Нет, — без уверенности в голосе ответил Этьен. — Я ведь сам так решил. — Твоя правда. И все же… Если передумаешь, через пару месяцев я буду в Бухте Непокорности. Посадим тебя на корабль. — Не передумаю, — сказал Этьен с еще меньшей уверенностью. — Я ведь сам это выбрал. — Твоя правда. Уэйн отвернулся, неловко переминаясь с ноги на ногу, глядя на ожидавшую его дорогу. По его виду казалось, что он вот-вот пойдет прочь. — Слушай, — спохватился Этьен, — спасибо тебе большое за все. Без твоей помощи я бы даже сюда не дошел. Буду рад отплатить тебе в будущем. — Не стоит, — отмахнулся Уэйн. — Я же пошел по собственному желанию. — Да. Передавай привет семье. — Это вряд ли. Этьен кивнул. Они стояли на перепутье молча, а снег все падал и падал, и, казалось, не было ему конца. — Все-таки я тебя никогда не пойму, — тяжело вздохнул Уэйн через несколько мгновений. — В Аэдире тебе могли обеспечить жизнь в роскоши. До конца дней. Но вместо нее ты выбрал страну, которую ненавидишь. Зачем? Только дурак бы на твоем месте поступил так. Этьен улыбнулся. Искренне, впервые за многие дни. — Может, я и есть дурак, — сказал он, положив Уэйну руку на плечо. — Да чего уж там, так оно и есть. Я — тот еще идиот, Уэйн. Неужели еще не понял? Уэйн смотрел на него без всякого выражения. Этьен выдохнул. — Я не питаю надежд на то, что смогу провернуть здесь то же, что и дома. Но определенные надежды я все-таки питаю, пусть мне и самому это кажется странным. Я заскучал по дороге, наверное. По новым, пусть и тупым, лицам. По холоду, по нужде, по всем возможным бедам и трудностям — и по шансу через все это заново осмыслить то, чем я жил последние семнадцать лет. И не превратиться заодно в увальня, которому все на свете осточертело. Теперь понимаешь? Уэйн кивнул и тоже, кажется, улыбнулся. А затем обнял Этьена — крепко, даже несмотря на то, что все тело у него точно так же болело. — Удачи тебе во всех делах, Святой из Улле, — шутливо поклонился он, отойдя к дороге. — Пусть Эотас тебя не оставит. Может, еще свидимся. — Прощай, мой друг. Всего тебе наилучшего. И Уэйн ушел — а вместе с ним ушли последние отголоски запаха дома. Но Этьен не расстроился. Он обернулся к другому тракту и пошел вперед с одной только мыслью. С мыслью о том, что впереди его обязательно будет ждать новый рассвет.