***
К вечеру у Вани дела не закончились. Теперь ему предстояло ежегодное событие, на котором Рудбой появлялся по неизвестной даже для себя причине. По нему вот так и не скажешь, что он из тех, кто не прочь заявиться на встречу одноклассников. В этом году Ромчик — их извечный заводила и по совместительству староста — решил организовать все без пафоса и собрать всех в баре. По меркам Князева снять целый бар на весь вечер — это без пафоса. Разумеется, в этот раз не все одноклассники придут. Даже не все из тех, кто был в прошлый раз. С каждым годом их становилось все меньше и меньше. Нечем уже было хвастаться, все переженились и завели себе по двое, а то и по трое «ангелочков», в карьере видимых подвижек ни у кого не было, а в исполнение собственных мечт все давно перестали верить. Евстигнеев чувствовал, как эти люди, с которыми они вот недавно (так казалось) сбегали с уроков и курили за гаражами, потухают прямо на глазах. Но на встрече они отчаянно делали вид, что все еще веселы, бодры и молоды. И в следующем году не приходили. Постоянными были только сам Ваня, пара его приятелей, Рома с друзьями да Нина Златогорская, первая красавица школы, каждый раз приводила новых подружек. На пальчиках ее не блестели обручальные колечки, Рудбой проверял из любопытства, но что-то все равно намекало ему не лезть. Может эти самые подружки, которые обнимали Нину, словно пытаясь от чужих взглядов ее оградить. В число постоянников даже каким-то образом затесался его друг Коляс. Просто однажды пришел за компанию и так всем полюбился, что теперь его приход стал такой же традицией, как и полный алкоголя стол. Сейчас Рудбою не хотелось ни с кем видеться, но день, полный забот, закончился, а значит стремные мысли были уже наготове, чтобы захватить его разум в свои лапы. Выход — напиться раньше, чем это произойдет. Хотелось бы с Мироном, но тот сам его чуть ли не ссаными тряпками из дома выгнал. Знал бы он, чем это обернется, убедил бы Ваню остаться дома.***
Вечеринка (посиделка, пьянка, невинное сборище) была в самом разгаре, а Коляс вновь клеился ко всем присутствующим вне зависимости от пола. Иногда Евстигнеев даже завидовал его отсутствию всяких загонов. Сам Ваня не был уверен, что готов даже по фану засосаться с каким-нибудь парнем. Не то чтобы он был гомофобом, прожив столько времени в Европе, но себя всегда считал убежденным натуралом. Вот у Мирона с этим проблем не было — хочешь девочку, хочешь мальчика. Главное, чтобы без ебли мозгов до и после. Они пили как обычно, но предчувствие чего-то плохого Рудбоя не покидало. И вместе с этим чувством его не покидал внимательный препарирующий взгляд Коляса. От этого взгляда Ване приходилось прятаться за многочисленными стаканами и бутылками. Неудивительно, что уже через два часа Рудбой был, ну не то что бы в слюни, но чувствовал себя заметно нахуярившимся. Да и земное притяжение стало ощущаться особенно сильно. — Чувак, ты в норме? Коляс оставил свою очередную жертву и материализовался рядом с ним. — Да-да, — отмахнулся Ваня. Друг был слишком проницательным и слишком хорошо его знал. Врать ему порой было даже сложнее, чем себе. Поэтому Евстигнеев выбрал другую тактику. — Я покурить. От очередной попытки Коляса поговорить по душам Ваня позорно сбежал.***
Вспышка боли — сигарета обожгла пальцы. Задумался и не заметил, как докурил до фильтра. В шумном, дымном от многочисленных вейпов баре практически всем было весело, но оттого такая передышка и казалась Рудбою ценной. Он затушил сигарету и вернулся в бар, как и вышел, через черных ход. — Так, а каким был наш Ванек в школе? — смеясь, спросил Коляс. — Наверняка тем еще задротом. Какая-то неведомая сила заставила Рудбоя остановиться как вкопанному там, где его скрывала стена. — Задирой он был, а не задротом, — отбрил Влад. Его голос Ваня везде узнает. При этом Рудбой даже не помнил, был ли у него с этим самым Владом когда-нибудь конфликт. Наверное все же было что-то. — Задирой? Ты рофлишь? — Ваня услышал, как друг издал неловкий смешок. — Да он мирный-смирный. — Не, в школе он часто дрался. Реально. Сначала мы все думали, что он так других от гопников защищает. Так и было, кстати. Но иногда проскальзывало в его поведении… Впрочем, я же без негатива. Все мы в школе хуйню творили, я и сам не без греха. Рад, что сейчас Евстач стал другим. Рудбоя будто поддых ударили. И подробности своей юности, и такую глупую кличку, все это было неприятно слышать. Он и не должен был ничего из этого слышать. В это время он должен был курить на улице и предаваться обычным меланхолично-пьяным мыслям. Но он невовремя вернулся. А ведь правда, чтобы защищать в школе ботаников и тех, кто выделялся — себя в том числе — Ване приходилось на один выпад отвечать серией ударов. Он всегда считал это своим долгом и даже отчасти гордился такой ролью. «Молодец, Евстигнеев. Оказывается, ты никогда не был защитником. Ты был именно тем самым хулиганом, от которых пытался защищать других. А еще мнил себя героем». Он помнил все совсем иначе, чем сейчас говорил его одноклассник. На ватных ногах Ваня вышел обратно на улицу и на автомате, не чувствуя вкуса, выкурил пять сигарет. Теперь стоило бы придумать достаточно убедительную причину для съеба, чтобы даже Коляс не смог его раскусить. — Сори, что так рано, но мне бежать надо, — Ваня так ничего и не придумал, решив, что сможет что-то сымпровизировать. — У-у-у! Почему? — Рома тут же подлетел к нему, чуть не расплескав при этом все содержимое своих бокала и желудка. — Драма у друга. Не могу оставить его бухать одного. — Так пусть он подъезжает к нам. — Он только что расстался с девушкой, не думаю, что сейчас ему будет в кайф в большой компании. Только вмиг посерьезневший Коляс одними губами спросил: «Мирон»? Рудбой кивнул. Как таковой, это не было ложью. Ваня понял, что может дышать полной грудью только когда вышел из бара. Хотелось поскорее оказаться дома и наконец спокойно подумать обо всем. Спокойно не получилось. Его накрыло, как только он переступил порог. А Мирон, как оказалось, так и не уехал к себе.***
Мирон уходить к себе не спешил. Наплел Диляре с три короба о том, что они с командой безвылазно работают над новой коллекцией мерча. Лишь бы в тишине посидеть. С этой целью даже Ваньку выставил. Хоть и ощущал себя при этом отвратительным другом. У него и самого проблемы, он запутался так, что ни о чем другом думать не мог. А впереди был тур, были обязательства перед командой. Нынешние отношения сейчас воспринимались как обуза, что камнем висели на шее. Тогда Федоров был Муму в этой аллегории. Хотелось вот так сразу позвонить и все прекратить, но не было уверенности, что это не одна из его трешовых идей при надвигающихся сдвигах его кукухи. А это запросто могло быть — в последнее время он не очень соблюдал собой же установленный режим: мало спал, много работал, питался фастфудом и если и выходил из дома, то только для того чтобы быстро оказаться в такси. Не до прогулок было. В таких условиях у кого хочешь крыша потечет. А уж если ты склонен к этому, то… Но Мирон много раз за последнее время чувствовал, что стоит на краю. И Диляру, красивую, умную, хладнокровную Диляру с мертвой профессиональной хваткой за собой тащит. И если вдруг он начнет падать вниз, то некому будет его удержать. Они не ссорились и вообще с ее стороны все было нормально. Но Мирон больше не чувствовал к ней того, что раньше. Слава не был в этом случае той самой любовницей, к которой уходит неверный муж. Слишком много чести. Он не был даже катализатором. Просто в тот самый момент в баре, когда он увидел блики проезжающих машин в его глазах, с ним было так легко. Поэтому Мирон его и поцеловал. Может, будь в тот момент на месте Гнойного кто угодно, разницы бы не было. КПСС просто подвернулся под руку. Душевный разговор — а ведь Слава тогда впервые на памяти Мирона не скрывался под слоями постправды — плюс алкоголь всегда перетекал либо в поцелуй, либо в секс, либо в драку. Федоров не был достаточно пьян, чтобы полезть к Гнойному в штаны. Настроения для драки даже сейчас не было. От «веселых» похмельных мыслей Мирона отвлек хлопок входной двери — Ваня вернулся со своей встречи. При этом он не выглядел удивленным, когда застал друга у себя дома. У того были ключи на крайний случай, правда Федоров старался не пользоваться ими. Подходящего крайнего случая не было. — Ты рано. Мирон заметил, не мог не заметить, каким дерганым был сейчас друг. Они были знакомы вечность, доверяли друг другу и делились личным и переживаниями, но Ваня не любил так открыто показывать слабость. Даже когда с женой развелся — позвонил, ровным и нарочито спокойным голосом объяснил все Мирону, попросил себя не трогать, а потом дома переболел. Но сейчас было видно, что обстоятельства застали его врасплох. — Вань. — Я думал, что всем помогаю. Он растерянно, слепо посмотрел на Мирона и куда-то мимо него. — Я так проебался. Пальцы вплелись в его волосы до побелевших костяшек. Федоров сделал несколько шагов в сторону друга, но тот отшатнулся. — Я так проебался, — повторил он, как закрепил. Мирон остался рядом. Сосредоточенность на друге и его проблемах помогла забыть о собственных метаниях. Его миссией стало удержать Евстигнеева от алкоголя и безрассудных поступков, к которым у того была склонность. Удалось усадить его и немного успокоить, налить в кружку горячий чай, к которому Ваня так и не притронулся. Евстигнеев буравил стол перед собой и выглядел таким отстраненным. Мирону стоило больших усилий вынудить друга хоть кратко описать ситуацию. Тот сначала закрывался, огрызался и чуть ли не шипел разъяренным котом. Только когда все же рассказал о случившемся, сдулся. Мирон мог почувствовать его боль. У него самого было такое, что он себя мнил поэтом, гением и чуть ли не пророком, взмывал вверх на крыльях собственного тщеславия и купался в фанатской любви. И как же больно было осознавать потом себя обычным человеком со своими слабостями и брешами. Гнойный, кстати, был одним из немногих, кто это в нем видел. И не боялся говорить. У Ваньки тоже не все гладко было, с самого детства его душили чужие ожидания: отец хотел себе сына-победителя, сына-лидера; сам Ваня стремился быть для всех защитником, этаким рыцарем. Но только проскальзывала в нем темная сторона, как бы он не прятал ее. Да и в ком ее не было? Вот психика и не выдержала. Бывает. В глубине Мирона поселилось иррациональное раздражение, направленное на этого Фаллена. Именно он заставил Ваню сейчас себя так чувствовать, тут и гадать было не надо. А часть раздражения вылилась на Славу. Теперь Мирону и вовсе не хотелось вспоминать тот поцелуй. Ладно, посидели в баре, с кем не бывает. Но на этом все. Пусть теперь хоть на говно изведется со своими диссами. Хуй ему, а не внимание. — Хочешь поговорить? — Не о чем тут говорить. Я просто проебался. Смирюсь и переживу. Все они жили по этому принципу. У Мирона тур намечается, Ваня ему нужен в нормальном собранном состоянии, «в ресурсе». — Вано, я все понимаю, но у нас тур, ты помнишь? В субботу первый концерт. — Я помню. — Надо быть в форме. — Я помню. Я хоть раз тебя подводил? — Не подводил. И я не об этом сейчас. — А о чем же? — Почему я не могу просто беспокоиться о тебе? Ты мой друг. — Тут не о чем беспокоиться. — Номер специалиста я скину тебе в телегу. — Знаешь что, ты лучше беспокойся о своих отношениях, а мне не нужен сраный мозгоправ! — взорвался Рудбой. Мирон только поджал губы и кивнул. Неприятно. Только Федорову сейчас некогда было строить из себя обиженку, да и на лице Вани тут же проскользнуло виноватое выражение, и он добавил: «Нормально все будет». — Будет, — Мирон словно самому себе кивнул. — Мир, прости, ты же знаешь, я вообще не об этом, — сразу же смягчился Ваня. — А о чем? О том, что справишься сам? Ты всегда справляешься сам. Но может пришло время попросить помощи? — Мирон, — Ваня наклонился к другу ближе, почти облокачиваясь о его плечо и тон сменил на самый спокойный. — Ты мой друг. Мы с тобой из какого только говна не выбирались. Но сейчас поверь мне, я разберусь. И в субботу я буду в порядке. Даже больше, чем в порядке. Мирону не оставалось ничего другого, кроме как поверить ему.***
На следующий день они встретились в офисе, чтобы утвердить мерч для тура. В тот вечер, ближе к ночи Мирон все-таки уехал домой. Стало неловко перед Дилярой. Она не должна была так из-за него страдать. Мирон заметил взгляд друга, таким он становился всякий раз, когда в его голове рождалась очередная идея, а трешовая она или нет, проверялось уже на практике. Но в любом случае отговаривать его было бесполезно. Только рядом быть. Друг сегодня был…привычным: скакал по всему офису как большой кенгуру, смеялся с прищуром, светил безуминкой в глазах. Значит, принял для себя какое-то решение. Мирон только рад, если это поможет другу прийти в себя. Или хотя бы чем-то заняться. Он не вмешивается, знает, что сейчас это ни к чему. С баттлом вроде как порешали, значит и со всем остальным разберутся. Ему и так пришлось очень вежливо и очень настойчиво поговорить с Ресторатором по поводу записи баттла и свидетелей. Быть в роли покровителя, конечно, круто. Но важно, чтобы эта маска не приросла к лицу. Мирон бросил на Ваню внимательный взгляд, но тот выглядел до того невинно, что и мысли не возникало о каких-то рискованных идеях, населяющих его крашеную голову. «Мир, мне тут нужна твоя помощь. Ну, для исполнения моего суперплана». Телефон Федорова пиликнул, чем и привлек внимание всех присутствующих. Даже Мамай, который в это время активно вещал, умолк. «А ты расскажешь, в чем он заключается?» «Нет)))». «Ок, чем помочь?» «Надо узнать, когда там у Гнойного намечается ближайший концерт». «Так по анонсам посмотри», — отбил Мирон и постарался вновь включиться в обсуждение. На него и так стали подозрительно поглядывать. Все, кроме Ваньки. Который очень настойчиво сейчас доебывал его в телеге. «Нет в интернете ничего. Но не может же он без концертов жить, жрать то надо». «А я тут при чем?» «При том, что ты самый лучший друг, опытный шпион и возможно периодически общаешься с Гнойным?» «Я с ним не общаюсь» «Вы пили вместе». «Один раз». «Так я и не осуждаю)))» «Ок, попробую. Но если что, мне это все не нравится. Ты что, собираешься нагрянуть к этому Фаллену, пока его дружков не будет дома?» «Ну…» Оптимизма последнее сообщение друга не вселяло, но переубеждать его не было времени и смысла. Мирон не хотел ни звонить, ни писать Славе. После той ночи в баре ему вообще не хотелось никак с ним пересекаться. Спасибо за то, что Саня Ресторатор был не просто главой одной из площадок и владельцем «семнашки», но и его хорошим другом. Федоров не привык сваливать на других ответственность или делегировать полномочия. Даже в команде всегда старался контролировать все. Обычно ему это аукалось уже через неделю такой упорной нервотрепки: недосып, истощение да и характер портился. А еще таблетки давали такие побочки, что лучше уж вообще без них. Но между звонком Рестору и звонком Гнойному, он уж лучше выберет Санька. Так что, только выйдя из офиса, Мирон позвонил Ресторатору. «То есть я правильно понимаю, что я сейчас должен позвонить Гнойному и узнать о его планах на ближайшее…что? А нахуя, позволь спросить?» Судя по голосу, Рестор уже был не особо трезв. «Сань, вот только ты мне мозг не делай. Надо. Обещаю, что никаких дел на стороне, ты меня знаешь». «Только поэтому и помогу. Но что я ему должен сказать?» «Ну придумай что-нибудь». «Если Гнойный потом пропадет, то я чур ничего не знаю». «Думаешь, что я настолько на него зол?» «Да нет наверное», — Рестор на том конце трубки улыбнулся, это было слышно. Значит на аферу был согласен. На том и порешили.