Josh Lippi & The Overtimers — St. Francis
Она совсем забыла, как выглядит солнечный свет. Ей нередко доводилось заглядывать в окна — в большинстве своём лишённые стёкол — а если и приходилось, то всё, что удавалось разглядеть — серое безжизненное небо, без намека на единую природную краску. Ни желтых листьев, развиваемых ветром, ни коричневых птичек-воробьёв. Никого. Ничего. И так неделю. Ровно семь дней она живет, как птичка в клетке, пойманная за собственную неосторожность, неосмотрительность. Она всё щебечет, крыльями машет, старается хозяевам своим угодить, а те лишь гоняют её с утра до ночи, изредка крошки хлебные кидая. Она усмехнулась собственным мыслям, когда к ней пришло осознание того, что даже воробьи хлеб видят, а она нет. Лишь непонятная безвкусная баланда. Хотя, возможно она и имела некий приторно-солёный вкус несвежей крупы, но вкусовые рецепторы Эванс уже и этого не различают. Всё возможно. По вечерам она думала о родных. Ей нравился тот факт, что единственным развлечением для неё здесь были воспоминания. Воспоминания о недалёком будущем. Ей нравилось вспоминать, как она ругалась на свою жизнь, называя её сложной, рутинной, желала чего-то новго и интересного. Совершенно не ценила, что имела. Ей нравилось вспоминать, как по вечерам они с Миллардом вместе готовили. Она всегда умудрялась что-то рассыпать, а потом сталкивалась с руками его, что недовольно в бока были упёрты. Каждый раз он называл её «Растяпа». Муку уронит — растяпа, ваниль не добавит — растяпа, соль рассыплет — растяпа. К соли он всегда, кстати, относился с особой педантичностью. Ругался на неё, говорил, мол, поссоримся, но так ни разу и не ссорились. Только подначивали друг-друга, и не больше. Нравилось вспоминать, как Енох её однажды с собой взял, на охоту. Дёрнул её чёрт за язык спросить, где он сердца свои берет. А у того глаза загорелись просто, огоньки сверкающие! Начал тараторить что-то, про арбалеты, про лес, так быстро, так неразборчиво, что она сразу практически суть повествования потеряла. Единственное, что она поняла, что тот её зовёт с собой куда-то. А она что, дура что ли, отказываться? Так и бродили они по лесу местному долгие два часа, живность всякую выискивали. Жемчужиной медведь бурый стал, которого Енох победил с трудом — пять стрел пришлось потратить, вместо положенной одной. Она наблюдала, с каким удовольствием он вырезал сердце из его грудины, сохраняя холодное, почти траурное лицо. А когда уже дома были, в комнате его добычу по банкам фасовали, то он неожиданно и вытащил из кармана зуб здоровенный, жёлтый такой, острый, лаком весь залитый и с верёвочкой. Она, не задумываясь, клык на шею надела, и после не снимала никогда. Даже в душ с ним ходила. Заводила её мысль, что подарок его видит её обнажённой, а он нет. Вот и сейчас, сама не заметила, как рука к клыку потянулась, поглаживая его большим пальцем. Постоянно о нём думает. А он о ней думает? Рука дрогнула инстинктивно, когда послышался шум отворяющейся двери. Громкий металлический скрежет, казалось, шумел на всё здание — хотя Люцифер, всё это время мирно спавший в соседней камере, даже не шевельнулся. Кто бы это мог быть в столь поздний час? Время далеко за полночь, все, кто мог интересоваться ею, спят давно. Большой худощавый силуэт медленно приближался к камерным прутьям, скрывая свой облик в ночной тени. Однако уже сейчас Китане удалось рассмотреть, что одна рука у неизвестного куда больше, чем вторая. Никак, оружие пронёс? Все вопросы мигом из головы улетучились, когда из тени показалась кучерявая голова Риши, а затем и он весь. Одна рука была сжата в кулак, да так, что костяшки побелели, другая свёрток зажимала. — Что ты тут забыл? — неожиданное появление моментально разбудило в ней силу и энергию, да так, что той удалось встать и сесть на колени. Парень ничего не ответил, лишь молча сел подле прутьев металлических, прямо на пол, ноги руками обнял и протиснул свёрток в прорези, прямо Эванс в руки. — На. — сухо кинул тот, брови нахмуривая ещё больше, чем прежде. Девушка второпях принялась развязывать узел. Плохо выходило, пальцы не слушались совсем, а тот, как на зло, мёртвой хваткой связан был. Наконец хлопковая ткань поддалась, разваливаясь в её руках и являя взору добротный шмат мяса, помятую булку с изюмом и пару фруктовых леденцов. Слова застряли где-то посреди горла. Вопросы сами вырывались изо рта, но чувство голода было намного сильнее, чем любопытство. С первобытной жадностью она накинулась на еду, не проронив ни слова. Стоило только мясо ко рту поднести, как в нос ударил запах свежей индейки — настолько сильный, что желудок моментально свело. Она откусила кусок такой величины, что тот еле в рот умещался, на что пришлось пальцами грязными еду в самое горло пропихивать. Она почти не жевала, старалась глотать сразу, то ли изголодалась так по нормальной пище, то ли боялась, что передумает, отберет. Изредка крошки булочные вываливались изо рта, падая на землю. Без особой брезгливости она тут же поднимала их, сдувала песчинки, и обратно в рот. Ни единой крошки старалась не проронить. Одному богу известно было, когда ей удосужится поесть так вновь? Покончив с основным блюдом, её пыл поутих. Она уже с меньшей дикостью взяла один из леденцов — тот, что зелёным был, с яблоком наверно — и аккуратно его раскрыла. — Спасибо. — тихо прошептала она, и лишь затем конфету в рот положила, сразу раскусывая. Она замечала, как тот косился на неё, пока она ела, но усердно игнорировала взгляды. В ответ на это Сноу лишь кивнул, вновь смотря куда-то себе под нос. — Откуда это? — она робко спросила, принимаясь за второй леденец, на сей раз оранжевый. — Мой ужин. Она поперхнулась, столько только положить сладость в рот. — Зачем мне принёс? — Тебе понадобятся силы завтра. Возможно. — многозначительно кинул тот. Он медленно повернул голову в её сторону, бесстыдно принялся разглядывать. То на волосы белёсые посмотрит, то на руки, то в глаза. Словно старается запомнить её такой. Словно прощается. — А что завтра? — Новый день завтра. — снова он отвернулся, тяжело вздыхая. — Говори. Это касается меня, даже если меня завтра убьют, я хочу знать о том, что это моя последняя ночь. — в голосе ни грусти, ни страха, ни единой эмоции. Лишь завидное равнодушие и искренне наслаждение апельсиновой конфетой, которая была для неё сейчас самой большой радостью. — Твои тренировки не приносят нужного результата. — он долго молчал, прежде чем ответить. — Бэррон сегодня смотрел показатели. Он недоволен. Ты остановилась на семидесяти процентах, это твой порог. — он снова замолчал, стряхивая со штанов грязь. — Не могу утверждать точно, но… — Но завтра он может забрать мою силу проститься со мной. Я поняла, не продолжай. — она беззаботно положила руки за голову. Рана на локте засаднила. — Тебе всё равно? — Риши удивлённо вскинул брови. — А должно быть не всё равно? — Ну на твоём месте, если бы я знал, что завтра мне может грозить смерть, я бы хоть немного напрягся. — А смысл? — она опустила руки, примыкая всем телом к клетке, чтобы быть к нему ближе. — Слезами горю не помочь. Если мне суждено умереть здесь и сейчас — мне судьбу свою не изменить по щелчку. А если нет… Что ж, поблагодарю Всевышнего за ещё один прожитый день. — Тебе не жалко уходить из жизни, не повидав её толком? — он также придвинулся, сокращая расстояние между ними до минимума. — Риши, мне пятьдесят три года. Поверь, за это время я успела насладиться ею сполна. Когда каждый твой день ничем не отличается от предыдущего, то смерть — не наказание, а спасение. Она прикусила язык, не доведя мысль до конца. Она не соврала ему, но и не договорила о том, об одной вещи она всё же жалеет. Жалеет, что так много ссорилась с ним, говорила много грубых слов. Тогда ей казалось, что их жизнь действительно бесконечна, и можно тратить её на что угодно. И представить не могла, чем всё закончится. Жалеет очень, что так и не узнала, что такое «отношения». — Риш… — М? — А с тобой что будет после всего этого? — она медленно утёрла нос тыльной стороной кулака. Парень лишь пожал плечами, не отрывая взгляда от тлеющего света лампы, подвешенной в другом конце комнаты. — Наверно, продолжу служить Бэррону. Если тот, конечно, меня не убьёт со всеми. — С чего ему тебя убивать? — А с чего оставлять? — он усмехнулся, искренне не понимая, как пятидесятилетняя девчонка может быть такой наивной. — Когда он получит абсолютную силу, ему уже никто не нужен будет. Ни ты, ни я, ни тот парень в зеркале. — он попытался пошутить, но вышло совершенно плохо. — Моей беспечности удивляешься, а сам о своей жизни тоже не особо печешься. — уколола в самое сердце. — А чего мне печься? Мне нечего терять. У тебя дом, семья, хоть и своеобразная, всё есть. А у меня ничего, я в этом мире один. Никем не узнаваемый, никому не нужный. Умру — никто и не узнает. Он замолчал, доставая из кармана пачку «Club», затем подкурил сигарету прямо там. — Поэтому я и тут. Кто дал кров и еду, к тем и пошел. — Ты ведь способен на большее, чем пресмыкание перед недо-злодеем. — Китана неожиданно положила свою руку на его плечо сквозь решетку. Такой мелочный знак отозвался большой дрожью в его теле. Он вздрогнул от неожиданности, глянул на неё. Сноу молча протянул ей тлевшую сигарету, уверенный, что она откажется. К его удивлению девушка взяла её, поднесла ко рту и спешно вдохнула. Густой дым сразу заполонил лёгкие, неприятно обжигая, заставляя её закашляться до слёз. Енох никогда не предлагал ей, говорил, мол вредно, да и она не просила. Первое знакомство с сигаретами у неё, как то, не задалось. Риши лишь рассмеялся, забирая заветное сокровище обратно. — Сначала в рот надо набрать, потом уже вдыхать. Это тебе не кальян. — Каль… что? — перепросила она, когда приступ кашля отступил. — Не важно. — Я просто хотела сказать, что это не твой потолок, Риш. Ты же чертов гений, ты горы можешь свернуть, а вместо этого прожигаешь жизнь, убивая себе подобных. — Я никого не убиваю. Я лишь делаю то, что мне велено. То, что они сами умирают после этого — не мои заботы. — Не важно. Суть в том, что ты — Геракл, а не лев. Ты выбрал не тот путь. Он встал слишком быстро, Китана не успела опомниться, как Сноу уже стоял на ногах. С минуту он отряхивал пыль с классических брюк, затем кинул тихо: — Спокойной ночи. Он скрылся за дверью прежде, чем она успела ответить. Разворошила старые раны? Возможно. Не скройся он за секунду, она бы обязательно его спросила и об этом. Как бы то ни было — нужно поскорее уснуть. Завтра, возможно, ей придется умирать.***
grandson — Blood Water
Сегодня за ней пришли раньше обычного. У неё в камере не было часов, но утром она чувствовала, что не доспала как минимум минуть тридцать. Как и обычно, её ждали две пустоты, что были готовы под руки сопроводить её вначале на водные процедуры, затем к Риши. Завтрака у неё никогда не было, так сам Бэррон приказал. Если первые дни она и пыталась сопротивляться нежелательному контакту с тварями, то сейчас она уже чувствовала обыденностью, когда её под руки вели двое взрослых мужчин. В такие моменты она любила представлять себя знатной госпожой, а не обычной пленницей. Вдали послышался громкий плач, срывающийся на крик. Китана посчитала это странным, ведь свой распорядок дня она знала наизусть, и чьи-то предсмертные агонии в него явно не входили. С каждым шагом крик становился всё ближе к ней, покрывая тело мурашками. Что-то до боли знакомое было в голосе, такое живое и неиспорченное. Вначале она не поверила своим глазам, и для надежности даже протёрла их руками. Картинка, к её собственному сожалению, не изменилась, значит она не сошла с ума. В большом круглом помещении стояли две пустоты, явно ожидавшие своего главного, в то время как на земле пред ними на коленях стояли странные. Её странные. — Оливия! — вскрикнула девушка, сбавляя шаг. Эванс изо всех сил начала рваться к близким своим, но пустоты крепко её держали, ни малейшего шанса выбраться не оставляли. — Пустите! Пустите, сволочи, иначе голыми руками прикончу. — Заткнись, мелочь! — рявкнул один из них, особо больно дёргая за предплечье. — Куда велено, туда и отводим. Она не долго думала, прежде чем кувырок сделать, которого пустоты ну никак не ожидали. Через руки перекрутившись, она выбралась из мёртвой хватки, вставая перед ними. Упыри хоть и были обескуражены, но сориентировались сразу, мгновенно к ней побежали, чтоб обратно поймать. Не дай Бог ещё Бэррон узнает, тогда голов им точно не сносить. Но и девочка не промах оказалась. За все время пребывания тут невиданная злость в ней скопилась, ненависть, боль, обида, и чувства эти — она сама не могла понять, каким образом — прямиком в силу её переросли, наполняя душу до краёв. Тогда она впервые почувствовала то, о чём всё время говорил Риши Сноу. «Тридцать процентов, пятьдесят, семьдесят» постоянно твердил цифры какие-то, о которых она знать не знала. А сейчас, стоя в боевой стойке перед амбалами, она в полной мере ощутила ту силу, что развили в ней за эту неделю. Что ж, готова признать, не такие уж и бесполезные эти их аппараты. Понадобилось немало усилий, чтобы совладать с новыми ощущениями, но и она не пальцем деланная — быстро сориентировалась. Пару жестов рук — и в пустот уже на огромной скорости летели два булыжника, что валялись позади. Одного из них камень задел, так сильно по голове приложил, что от той лишь кровавое мессиво осталось. Долго ещё эта картинка ей во снах видеться будет. Второй поменьше был, гад. Промахнулась. Секунда оставалась пустоте, чтобы схватить беглянку, но та — змея, не иначе — увернулась от его рук, словно и не было её там никогда. В ту же секунду со спины почувствовал он тепло неимоверное, затем и запах мяса жженного послышался. Лишь потом он понял, что мясо то — его собственная плоть, огнём подожжённая. К друзьям Китана бежала под звуки догорающей пустоты. Она была готова поклясться, что ещё никогда в жизни не бегала так быстро, как сейчас. В любую секунду за ней хвост мог увязаться, поэтому сейчас, как никогда, каждая секунда была на счету. Она молниеносно подбежала к странным, падая на колени весте с ними, стараясь обнять каждого по отдельности. — Боже Всевышний, вы тут! Как? — она обвела беглым взглядом компанию. — И где Джейк? Стоило лишь произнести последнее предложение, как Эмма, сидевшая подле неё, вновь залилась слезами. Осознание пришло раньше, чем она успела и подумать об этом. Хотелось сказать ей миллион слов, но она не произнесла ни одного, лишь обнимая подругу так крепко, насколько позволяли силы. Только сейчас взгляд упал на Еноха, что лежал позади Эммы без движения. Лицо красивое застыло в гримасе, руки тело сжимали что есть силы. — Енох, о нет. Что с ним? — она слабо оттолкнула девушку, пододвигаясь к нему. Вид у некроманта настолько болезненный, жалкий, что Эванс даже коснуться его боялась. — Не уверены точно, — подал голос Миллард, — но, кажется, у него рёбра сломаны. — Енох, ты слышишь меня? Енох, ответь, прошу! — девушка гладила его кучерявую голову, пытаясь докричаться. Она прекрасно видела, что он в сознании, и прекрасно понимала, что с такой неимоверной болью дышать в тяжесть, не то, что говорить. И всё равно звала его. Боялась, что больше не ответит никогда. — Всё хорошо будет, слышишь? Я придумаю что-то, обязательно придумаю, ты только не умирай, ладно? — она целовала макушку его, шампунем лавандовым пахнущую, прижимала к сердцу. Как мать самое драгоценное своё дитя, так и она. — Мы до последнего надеялись тебя спасти. — рапортовала Оливия Китане, что одной рукой Еноха к себе прижимала, другой Эмму успокаивала. — Сразу хватились, искали, свидетелей опросили, даже на след напали. Но петлю так и не удалось разыскать, всю неделю на иголках сидели. А ночью ворвались пару пустот, птицу сразу схватили, вперёд увезли, а нас по очереди отловили. Мы отбивались, но Джейка устранили почти сразу — знали, что он их видит. Тут мы были бессильны. — Птица может быть в южном крыле. — Эванс заговорила быстро и тихо, слыша приближение здешней стражи. — Найдите способ разыскать её, но не подставляйтесь. Не злите местных — убьют первыми, и контролируй Еноха, ему совсем плохо. — Она потрогала тыльной стороной ладони его лоб. — Пот липкий, внутренне кровотечение. Как в камеру кинут — жгут тугой на всю грудину, из чего угодно, хоть панталоны снимайте… Она почувствовала прикосновение склизких щупалец к её руке, что моментально притянули к себе, не дав договорить. Она пыталась отбиваться, но в этот раз их было гораздо больше двух, к тому же невидимых. На сей раз не помогла даже магия. Твари не думали долго, сразу потащили её в лабораторию. Она кричала неразборчиво, то на них, то на странных, но одна из щупалец мгновенно обвилась вокруг рта, не давая произнести и звука. Отпустили её лишь в самой лаборатории, прямо на пол с высоты роняя. Риши смотрел на это недоумевающим взглядом, пытаясь понять, почему сегодня она появилась у него таким образом. Лишь когда дверь захлопнулась в обратной стороны, он подошел к Эванс, что всё ещё лежала на полу. — Что случилось? — он протянул ей руку, но та даже не взглянула неё. Всё сдерживалась, чтобы не заплакать. — Моя семья… Он здесь. Этот жалкий грязный ублюдок приказал их привести. — она закусила внутреннюю сторону щеки, но тут же вскочила, бросилась на него. — Риши, умоляю, помоги. Парень опешил, отходя как можно дальше от безумицы. — Чем я тебе помогу? — он вскинул руки, прося её остановиться, но та всё норовилась ухватить его за халат. — Там Енох, ему рёбра сломали. Риши, умоляю, он еле дышит, только ты можешь ему помочь. — Кто такой? — он нахмурил брови. — Енох… Это мой… — Не продолжай. — прервал он. — Я понял. Как ты себе это представляешь? Если Бэррон узнает, он меня лично казнит. — Я не знаю, придумай что-то, ночью прокрадись, я не знаю, что угодно! Я не могу потерять его, понимаешь? — она смотрела в его голубые глаза со спесью эмоций, которые ранее ему были незнакомы. Он никогда не любил, он никогда никем не дорожил, и уж тем более не знал, каково это — переживать за кого-то. Но глядя на неё он явно подозревал, что это весьма сильные чувства. Сильнее, чем он мог себе представить. — Ладно. Я что-то придумаю. — он долго мялся, прежде чем ответить, но не успел и предложение закончить, как странная бросилась в его объятия, стискивая так сильно, что ему стало больно. — Я в долгу перед тобой, Риш!