Just gonna stand there and watch me burn? That's alright, because I like the way it hurts, Just gonna stand there and hear me cry? That's alright, because I love the way you lie, I love the way you lie
— Ну, здравствуй, с… Тэхён. — Я не ожидал тебя здесь увидеть, — медленно выговорил блондин, сжимая в пальцах ручку двери. Вот именно в эту секунду его шестое чувство орало во всю глотку, что самым правильным решением сейчас будет захлопнуть дверь перед носом отца, тут же все замки защёлкнуть, а ещё лучше — притащить из гостиной диван и подпереть дверь им. Нехорошая ухмылка мужчины как-то сразу отвращала от всякого взаимодействия. В голове заработали шестерёнки, соединяя в общую картину спешащего ни с того ни с сего к нему по вечернему Сеулу Чимина, не отвечающий мобильник Чонгука, и вот это настораживающее явление — господина Кима собственной персоной на пороге его квартиры. — Так и было задумано, — хмыкнул отец. Резкий взмах рукой, и Тэхёну в грудь с силой впечаталась ладонь, с зажатым в ней пёстрым журналом. Отец надавил сильнее, заталкивая его внутрь квартиры, второй рукой оторвал пальцы сына от дверной ручки и заставил сжать журнал. Тот удивлённо опустил глаза на странный презент, преподнесённый не менее странным способом. Мужчина, не разуваясь и не снимая пальто, прошёл мимо в гостиную, задев плечом. На обложке жёлтой газетёнки красовалась крупная надпись: «Грязные развлечения наследника империи», частично закрывающая мутную фотографию с плохо различимыми силуэтами. Анонс гарантировал сенсационное разоблачение с неопровержимыми доказательствами на развороте. Раскрывая желтушную дрянь, Тэхён был готов увидеть всё что угодно, кроме того, что там было на самом деле. Под дублирующей надписью с обложки красовался снимок, будто постановочный. В левом углу страницы помещалась его фотография, которую можно было найти на официальном сайте Глобал — светлые волосы в строгой укладке, прямой взгляд, неулыбающиеся губы, белая рубашка, галстук, пиджак. В центре же разворота он представал совершенно в ином образе — в любимых домашних брюках, белой футболке с глубоким вырезом и длинном кардигане. На снимке он крепко сжимал в объятиях стоящего к камере спиной Чонгука, впившись жадным поцелуем в его губы. Дьявольский ракурс не давал ни малейшего шанса усомниться в идентичности людей на двух таких разных фотографиях. Тэхён глазами пробежал по сопроводительному тексту. Что ж, более точных и подробных фактов из своей биографии он и в личном деле отдела кадров не найдёт. В статье было много нелицеприятных эпитетов, да ещё и в таких изощрённых формулировках, что приходилось перечитывать по второму разу, чтобы хоть общий смысл дошёл до тормозящего разума. С одного раза мозг отказывался фиксировать эту чушь. Журналист, если такое слово было к нему применимо в принципе, проходился по нему тяжёлым танком эпохи Второй мировой — давил, месил и растаскивал кишки по местности, частично наматывая на гусеничный механизм. Дочитав до точки, которая нашлась лишь на обратной стороне страницы — словесное недержание расползлось на два разворота — Тэхён со смешанным чувством выдохнул. Имени Чонгука, даже намёка на его личность, в тексте не было. Были туманные предположения самого писаки, но идентифицировать Чона было невозможно — в Корее вагон и маленькая тележка брюнетов с короткой стрижкой, в белых рубашках и чёрных брюках, а вот лица было не рассмотреть. Сейчас, когда он по-прежнему держал в руках дешёвый журнал и прокручивал в голове прочитанное, Тэхён не волновался. На губах расползалась мрачная усмешка. Новости были неожиданными, но эффекта ледяного душа не производили. Огромным плюсом было то, что к этой грязной истории нельзя было примазать его честолюбивого парня-карьериста, который вряд ли такое переживёт, а уж сам он как-нибудь справится. Ругаться с отцом — а скандал сейчас непременно состоится — не впервой. Возможно, Тэхён и сам бы не выдумал лучших обстоятельств для чистосердечных объяснений. Отрицать и выкручиваться — нет никакого смысла, сама жизнь подкидывает отменный шанс, которым стоит воспользоваться. Сложив аккуратно листы, блондин медленно выдохнул, расправил плечи и, с гордо поднятой головой, вошёл в гостиную. Ким-старший неспешно расхаживал по комнате, покачивая в руках бокал с янтарной жидкостью. Любимый виски Чонгука в уже ополовиненном резном графине — долго же он читал, коль отец успел так подточить запасы. — Я угостился, ты же не против? — покрутив перед глазами стеклянный фужер, мужчина вольготно расположился на диване, упираясь взглядом в сына. — Хотя, с чего бы тебе, да? Здесь даже пыль ложится исключительно за мой счёт. — Ты так думаешь? — Тэхён подцепил рукой стул, стоящий у обеденного стола, с противным скрежетом дотащил его до дивана, поставил напротив мужчины и спокойно опустился на мягкое сиденье, облокачиваясь о высокую спинку и закидывая ногу на ногу. Журнал он небрежно бросил на разделяющий их с отцом журнальный стол. — Уверен, — отчеканил Ким-старший. — Любопытно, но ты не выглядишь удивлённым, или растерянным, или разгневанным. — Ты тоже. — Потому что я предполагал нечто подобное. Все эти твои… — мужчина скривился и взмахнул рукой с бокалом, плеснув содержимое на бежевую обивку дивана, — …друзья сомнительные, гардероб — больше, чем у матери, волосы крашеные. До последнего верил, что это какая-то идиотская современная мода. Но нет, сын оказался пидарасом. — Я тебя не оскорблял, — процедил Тэхён, сощуриваясь. — Значит, всё это, — кивок на жёлтую газетёнку, — правда. Отец больше не кривился, а застыл, сжимая бокал в ладонях, и серьёзно всматривался в лицо сына. Последняя фраза звучала как утверждение, совсем не вопрос. Что ж, рано или поздно «всё это» открылось бы. Лучше, конечно, поздно, но как вышло, так вышло. Тэхён с усилием выпрямился на стуле, прямо посмотрел в глаза отцу и медленно кивнул. А потом резко дёрнулся в сторону, уклоняясь от летящего в его сторону бокала. Капли виски брызнули на стол и светлые домашние брюки, а бокал влетел в стену за спиной, со звоном осыпаясь осколками на пол. Блондин по инерции обернулся на грохот снаряда, чуть не пробившего ему голову. Янтарная клякса уродливо расползалась на белой штукатурке. Он предполагал, что подобный разговор будет в слегка напряжённом ключе, но не с членовредительством же! И пока он соображал, как перевести разговор в более нейтральную плоскость, отец перестал соображать вовсе. Кулак врезался в скулу с такой силой, что его играючи опрокинуло вместе со стулом на пол. Половина лица тут же онемела, в глазах потемнело. Тэхён перекатился на другой бок, пытаясь подняться. Второй удар обрушился уже на рёбра — аккурат острым носком начищенного ботинка — пинком переворачивая его на спину. Скудный вдох со свистом вылетел из лёгких. Блондин вскинул руки к лицу, пытаясь защититься от третьего замаха отцовского кулака, мысленно благодаря Чонгука за полезные уроки. Казалось, что под натиском родительской ярости треснули кости на запястьях, а собственная ладонь вмазалась в нос. Из глаз рефлекторно брызнули слёзы. — А ну, поднимайся, выродок! — заорал Ким-старший, сгребая в кулаки свитер на груди сына и вздёргивая того на ноги. С большим трудом, надо сказать — Тэхёна «слегка» дезориентировало, он не очень понимал где сейчас верх, а где низ, если бы не руки мужчины — повалился бы мешком обратно. — Я в тебя с рождения деньги вкладывал! Воспитывал в своём доме! Давал образование и работу! Обеспечивал всем! И так ты мне за это платишь?! Прилюдно под мужиков подставляешься? На каждой фразе отец встряхивал блондина так, что светловолосая голова моталась из стороны в сторону, похрустывая шейными позвонками. — Давай! — мужчина наотмашь хлестнул звонкую затрещину. — Тявкни хоть что-нибудь в свою защиту! Оплеуха будто немного привела его в чувства. По крайней мере, чувство злости наконец очнулось от глубокого сна. Тэхён вцепился в запястья, сжимающих его свитер рук — больше он себя бить по лицу не позволит. — Я не обязан оправдываться, — злобно выплюнул блондин. К чёрту уравновешенность и сглаживание конфликта, это здесь и сейчас нахер никому не нужно. — Ни перед тобой, ни перед кем бы то ни было! Я такой, какой есть, и совсем не потому, что хочу тебя оскорбить или унизить. И я таким был всегда, а тебе всегда было плевать на меня, потому и замечать не хотел! Ты всегда от меня откупался деньгами, а мои душевные переживания были побоку, не к месту и не вовремя. Поэтому сейчас можешь засунуть свои воспитательные меры глубоко себе в задницу, папа. Или я клянусь — я ударю в ответ. Тэхён с силой сжал пальцы, сдавливая отцовские запястья и отбрасывая его руки. Щека горела от хлёсткой пощёчины, скула ныла и саднила, рёбра отзывались глухой болью. Но сейчас надо было держаться прямо и гордо, что бы ни было. И он держался, сжимая подрагивающие пальцы в кулаки. Неужели и правда придётся драться с собственным отцом?.. Отец, кажется, никак не мог слова знакомые припомнить — беззвучно шевелил губами, тараща бешеные глаза на сына. — Ах ты гомик ублюдочный, — наконец с шипением выдавил он. — Ещё смеешь меня в чём-то обвинять?!.. Мужчина с силой толкнул сына в грудь, рассчитывая выбить из равновесия. Тэхён же, ожидая чего-то подобного, качнулся в сторону и с размаху двинул тому по лицу, рассаживая костяшки. Отец, застигнутый врасплох, неуклюже взмахнул руками и попятился назад. Его глаза вмиг налились кровью, лицо перекосило. С звериным рыком он кинулся на сына, сбил с ног и повалил на пол, придавливая сверху своим весом. Удары сыпались хаотично и беспрерывно, Тэхён только успел закрыть руками лицо, чтобы отец в порыве своей бешеной ярости не выбил ему глаза или зубы или нос с челюстью не сломал. За всю жизнь родители никогда не поднимали на него руку. Да и со сверстниками он всегда старался решать конфликты переговорным путём. Да, случались и драки, в которых он держался достойно. Здесь же его раскатало бурлящей ненавистью и злобой. Отец казался страшно тяжёлым и всё сильнее сжимал бёдра на ноющих боках, когда блондин дёргался, пытаясь его сбросить. Очередной скользящий удар пришёлся сбоку, оставляя на скуле ссадину. Ким-старший снова ухватился за воротник свитера и дёрнул сына на себя, впиваясь светлыми от ярости глазами в помятое лицо Тэхёна. — Слушай внимательно, сучоныш, — прошипел мужчина. — Ты больше мне не сын. Можешь забыть, что ты имеешь хоть какое-то отношение к семье Ким. Я решу это юридически — ты более не мой наследник. В компании с сегодняшнего дня ты не работаешь. Все твои счета обнулены и заморожены. Кредитные карты заблокированы. Как ты будешь дальше влачить своё жалкое существование — меня не касается. Сдохнешь через неделю в какой-нибудь нищебродской подворотне — даже хоронить не буду, понял? Если у тебя остались наличные — сваливай из страны. Больше у тебя здесь нет будущего, поверь, я об этом позабочусь. Матери звонить не смей — теперь она для тебя госпожа Ким Туан, с которой у тебя нет никаких родственных связей. В твоих интересах просто раствориться и никогда больше в нашей жизни не появляться! Или ты сильно об этом пожалеешь, выродок. Господин Ким Хьюн — а теперь только так — с чувством приложил Тэхёна затылком об паркетные доски цвета дуб сонома, расцепил сведённые пальцы на вязаном вороте и тяжело поднялся, перешагивая через обмякшего парня. Дошёл до сервировочного столика, щедро плеснул себе виски и залпом осушил бокал на три четверти. Утёр ладонью губу с темнеющей ссадиной от удара блондина, поставил бокал на место и зашагал к выходу из гостиной. В проёме двери он остановился и через плечо глянул на неподвижно лежащего сына. — Собирай свои вещи и убирайся из этой квартиры ко всем чертям. Остаток за месяц мой помощник заберёт завтра вечером. Чтобы духу твоего здесь к этому времени не было. Тряпки оставь себе — шлюхам надо себя в чём-то продавать, а я думаю, что для тебя это единственная перспектива — ты в этой жизни больше ничего не умеешь. Прощай, Ким Тэхён. Спустя минуту входная дверь грохнула об косяк, и квартиру накрыло звенящей тишиной. Может, уши заложило, а может, весь этаж замер, осознавая произошедшее. Тэхён провёл языком по разбитым губам, слизывая металлический привкус. Медленно перевернулся на бок, с трудом поднялся на четвереньки и дополз до дивана, забираясь на подушки. Голова сильно кружилась, и в висках пульсировало, не говоря уже о ломающей боли во всем теле. До чего же отец был зол, что опустился до банального избиения? И всё, что он наговорил… Медленно накатывало понимание. Всё было взаправду, не приснилось и не почудилось. Теперь он будет сам по себе. В словах Ким Хьюна сомневаться не приходилось, обратного хода его угрозы не имели. И какие уж там угрозы — ультимативная постановка перед фактом: ты, мальчик, больше мне никто, запиши и запомни. Зато стало понятно, почему мама на звонки не отвечала — не разрешили ей. Запретят и в будущем. Отец умел приказывать, особенно тем, кто от него находился хоть в какой-то зависимости. А мама всегда зависела — морально, финансово. Да ну и к чёрту всё. Хватит. Жирнее точки не придумать. Он изначально понимал, что ни навязанная карьера, ни навязанная жизнь ему не близки, не срастётся он никогда ни с тем ни с другим. Он старался как мог, чтобы удовлетворить запросы и надежды родных. Не вышло. Перспективного наследника из него не получилось, любимого сына тоже. Ещё и гомосексуалистом оказался, мразь неблагодарная. Фулл хаус. Что ж, возможно, много позже он будет об этом жалеть, но не сейчас. По венам бурлила заряженная максималистским куражом кровь — он справится и один: найдёт и работу, и жильё. Вот она, долгожданная независимость. Он всего добьётся самостоятельно. И потом посмотрим ещё, кто кому будет нужен. Тэхён, охая и держась за бока, сполз с дивана и добрался до бутылки виски — графин был уже пуст. Игнорируя бокалы, приложился к горлышку, заливая огненное пойло в глотку. Губы тут же защипало. Переждав перехватившее дыхание, блондин промокнул полотенцем саднящую кожу, оставляя на белой ткани тёмные пятна. Надо было найти аптечку. А лучше — врача, или хотя бы… А где, собственно, Чонгук?.. Настенные часы клялись и божились, что пора бы всем, кому положено, уже быть дома. Смартфон, как оказалось, не пережил бури, ютясь в кармане брюк. Стекло экрана треснуло и теперь чернело, не отзываясь на нажатие клавиш и сенсор отпечатка. Тэхён с тоской обвел взглядом потрёпанную гостиную. Он уже успел привыкнуть к своему дому, съезжать не хотелось. Даже Чонгук предпочитал своему огромному пентхаусу эту светлую квартиру. Благо, далеко вещи тащить не придётся. А в шесть рук — Чимин за вредную еду готов был на всё — они быстро управятся. Обиженное и раздавленное «Я» тоненько выло внутри, требуя к себе внимания и жалости. Возможно, чуть позже и за бутылочкой вина. Немного рефлексии и даже слёз не помешает — разгрузить психику необходимо. Сейчас же надо было собраться с мыслями, отбросить лишние, прихрамывая, прибраться в комнате (хотя бы попытаться оттереть тёмное пятно со стены) и подняться в квартиру Чона — там с аптечками всегда было всё в порядке. Пока реанимировал стул и смывал благородный напиток с неблагородной штукатурки, нарисовался курьер с ужином. Парень автоматически протянул терминал для безналичной оплаты, на что блондин неловко улыбнулся и полез в сумку за бумажником. Наличности оставалось совсем немного — проклятые современные реалии с кредитками и электронными переводами, он и думать забыл о подстраховке. Мысленно одёрнув себя, Тэхён расплатился, оставил чаевые, забрал контейнеры с едой и закрыл за доставщиком дверь. Где жить, работать и как в целом быть дальше — это проблемы завтрашнего дня. Блондин сгрузил фирменные коробки на столешницу и ещё раз сунулся в телефон. Тишина. Не помог ни зарядник, ни технологическое постукивание по корпусу — смартфон был либо в глубокой коме, либо окончательно мёртв. Начеркав короткую записку для Чимина, Ким подхватил ключ от квартиры Чонгука и вышел в коридор. Сложенный бумажный лист он заткнул в щель между косяком и полотном, и с относительно спокойной душой направился к лифту. Дверь пентхауса поддаваться не спешила. Он крутил ключи и так и эдак, но ключ, будто бы, не подходил. Когда он уже ругался вслух, а не про себя, замок щёлкнул, створка распахнулась. На пороге, двумя руками упираясь в створ, высился хозяин квартиры. Мутный взгляд не с первого раза сфокусировался на блондине. Глаза округлились. — Кто?!.. Голос ломко хрустнул, а Чонгук потянул к Киму руки. Тэхён шагнул на встречу, обнимая. Сам он не посмотрел на себя в зеркало перед выходом, хотя стоило бы. Только и Чонгук ему очень не понравился. Что-то было не так. Как-то не так он прижимал к себе, уткнувшись носом в шею. Вдохи больше напоминали судорожные приглушённые всхлипы. Но когда брюнет отстранился — глаза были сухие, носом ни разу не шмыгнул, выглядел, правда, откровенно плохо: жёваная рубашка, с закатанными рукавами и расстёгнутыми пуговицами, помятые брюки, растрёпанные волосы и серое лицо с чёрными провалами воспалённых глаз. Будто рыдал несколько часов подряд. Но на Чонгука это было не похоже. Может, заболел? Чон привёл за собой в спальню, усадил на кровать, включил весь доступный свет и молча ушёл за аптечкой. Через пять минут отдалённого грохота наконец вернулся со всем необходимым в руках. Разложил коробку с медикаментами на покрывале и уселся напротив, приступив к обработке. Тэхён морщился и шипел от щиплющего раствора, но Чон поджимал губы и упрямо продолжал. В конце нанёс на ссадины и синяки несколько мазей и неторопливо начал собирать аптечку. — Кто это сделал? — глухо спросил Чонгук, не поднимая глаз и сосредоточенно укладывая бинты. — Отец, — усмехнулся Тэхён. — Или… нет, подожди. Больше не отец. — Что это значит? — вскинулся брюнет. — Это слезливая и неприятная история, Гуки. — Сегодня день слезливых и неприятных историй, — вымученно улыбнулся Чон. — Я сейчас выпить принесу. Расскажешь. Потом я расскажу. Подхватив коробку с лекарствами, Чонгук ушёл. Тэхён ждал долго, потом плюнул на это дело и пошёл искать сам. Брюнет обнаружился в кабинете, сосредоточенно рассматривающим бутылки. Он пробегал по этикеткам глазами, морщился, мотал головой и вчитывался вновь. — Что ты делаешь? — настороженно спросил Тэхён, подходя ближе. Тот поднял удивлённые глаза — будто забыл о его присутствии — и растерянно пожал плечами. Ким забрал из его рук вытянутый сосуд из тёмно-зелёного стекла, штопором вытянул пробку и разлил бордовое сухое по фужерам. Чонгук вцепился в свой бокал, как утопающий — в спасательный круг. Залпом опрокинул в себя всё содержимое и снова протянул его блондину, за новой порцией. — Кто-то умер? — осторожно задал вопрос Тэхён и плеснул ещё, внутренне холодея. Чонгук мрачно усмехнулся и сделал большой глоток: — Пока все живы. — Всё из-за снимков, ведь так? Ты тоже уже видел? — дождавшись короткого кивка, Тэхён нежно взлохматил чёрные вихры, скользнул ладонью по щеке Чонгука и, насмешливо вздохнув, уселся на софу, закидывая ногу на ногу. — Не понимаю, и чего вы все так расстроились. Мне кажется, я отлично получился… Чон молча уставился на блондина. В глазах явно читалось не озвученное восклицание: «Ты сошёл с ума?!». Тэхён растянул разбитые губы в квадратной улыбке, сверкнув всеми тридцатью двумя, и пожал плечами. — А что мне теперь? С крыши прыгать? Такого удовольствия я жёлтой прессе не доставлю. Пусть себе рейтинги чем-нибудь другим обеспечивают. — Что у тебя случилось с отцом? — хрипло пробормотал Чон и неопределённо взмахнул рукой. — Кроме очевидного. — О, ничего такого, — морщась, протянул Тэхён. — Если вкратце — мы поняли, что слишком разные, чтобы считаться кровными родственниками. Теперь я сам по себе: молод, чертовски красив, свободен и настроен на покорение новых горизонтов. Пережил новое рождение, так сказать, — широкая улыбка исказилась, кривясь, — могу даже новое имя выбрать. Или тебе больше старое нравится?.. — Тэхён, остановись. Тот послушно замолчал и удивлённо вскинул брови, скрещивая руки на груди. — Чему ты радуешься? — глухо спросил Чон. — Думаешь, сейчас сарказм уместен? — А что уместно? Слёзы и драматичное заламывание рук? Ну, знаешь, пока нет настроения на такое. Я даже рад, в какой-то степени, что всё открылось. Будут и проблемы, куда без них? Но, как говорила одна великолепная женщина, «я не буду думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра». Или через неделю. Ты не против, если я поживу у тебя какое-то время? Помнится, ты и сам предлагал… — Ты видел своё лицо и руки? — Нет. Всё так плохо? Значит, пока придётся походить со старым паспортом — фотографии такими же красивыми не получатся. Не страшно, подожду. Теперь у меня будет много времени. Кстати, ужинать будешь? Я еду заказал, всё на кухне осталось, а ещё Чим должен… — Прекрати, — оборвал Чонгук. Он с преувеличенной осторожностью поставил фужер на стол, медленно его обошёл, ведя пальцем по лакированному деревянному краю, и остановился у окна, засовывая руки в карманы брюк и невидяще глядя за стекло. Он молчал и не двигался, а Тэхён боялся дышать. То самое шестое чувство, которое сегодня ни разу не подвело, сейчас билось учащённым пульсом по венам, предупреждая об опасности. Его ирония, призванная немного разрядить обстановку, не произвела должного впечатления — Чонгук ни разу не улыбнулся. Его смурное молчание тоже ничего хорошего не сулило. Пауза всё длилась, сильнее натягивая струны нервного напряжения. — Чонгукки, — не выдержав, тихо позвал Тэхён. — Я тебе всё рассказал, — не всё, но и того, что сказал было вполне достаточно, — теперь твоя очередь. Поговори со мной, пожалуйста. Брюнет вздрогнул и развернулся к нему лицом. Судя по выражению, тот, кто до это был ещё жив, теперь находился при смерти. — Что мы с тобой натворили, Тэ? Ну, вот и началось. Разъярённый отец, бездумно размахивающий кулаками, ещё как-то вписывался в его картину мира, а вот бледный, находящийся на грани истерического припадка Чонгук — нет. Тэхён подался вперёд, подчиняясь безусловному желанию обнять его, успокоить, защитить. Но брюнет рефлекторно дёрнулся в противоположную сторону, несмотря на то, что их разделяли несколько метров пространства, массивный стол и кресло. Тэхён нахмурился. — Гукки, давай не будем впадать в истерику, — очень спокойно, осторожно, чтобы и самому не посыпаться пеплом вслед за любимым. — Где там твоя рациональная жилка? На тех фотографиях тебя невозможно узнать, никто и не догадается. Если ты так из-за меня переживаешь, то не стоит. Спасибо, родной, но я переживу… — Не переживёшь, — обречённо покачал головой Чонгук. — Ладно, — усмехнулся Ким. — Я, конечно, рассчитывал на твою поддержку, но похоже, что тебе она сейчас нужнее. Иди ко мне? Ты еле на ногах стоишь. Не стоило залпом сухое глушить. Ты ел сегодня что-нибудь? — Это всё моя вина. — Гукки, даже не начинай… — Я во всём виноват, — упрямо повторил Чон, стискивая челюсти. Брови съехали к переносице, а губы вытянулись в тонкую линию. Тэхён с ужасом понял, что его сильный и несгибаемый Чонгук в шаге от того, чтобы разрыдаться. Он снова начал говорить, напряжённо выдавливая из себя слова сквозь сжатые зубы. — Только я. Пошёл у тебя на поводу, подставил обоих. И к чему это привело? — Чонгук, — вклинился блондин. — Мы справимся, всё будет хорошо. — Не будет! — заорал Чонгук, растеряв последние капли самообладания. — Я не справлюсь, Тэхён! Я же тебе с самого начала говорил, что так оно и будет! Господи, да сколько раз я тебя предупреждал?! Почему ты меня не слушал?! А что теперь? Ты не понимаешь, что это конец? — Это только начало, — мрачно улыбнулся Тэхён, поднимаясь на ноги. Кисти рук медленно уползли в карманы брюк, глаза недобро сощурились, а голова склонилась на бок. Его натянутый оптимизм схлынул так же внезапно, как и накатил. — Начало прекрасной новой жизни, Чонгук. Без лжи, притворства и лицемерия. И я это принимаю, советую тебе сделать то же самое. Твой психоз мне понятен — тебя застали врасплох, скорее всего, уже имел место быть неприятный разговор с отцом, ты выпил лишнего, теперь срываешься на меня. Но у меня тоже был не слишком приятный вечер. Несмотря ни на что, я не злюсь на тебя. Самое время взять себя в руки. Ты же мужчина, Чонгук! Чонгук поражённо выдохнул, уставившись на Тэхёна округлившимися глазами. Будто под дых саданули. «Ты же мужчина, Чонгук». Так сказал отец. И Тэхён говорил сейчас то же самое. Даже смотрел точно так же: со смесью горечи и снисхождения. Да, всё верно. Он забыл. Он мужчина. А ещё - бизнесмен, руководитель и работодатель для большого штата сотрудников. А ещё он - единственный сын и наследник одной из самых крупных финансовых империй страны. Он должен принимать верные решения. Возможно, жестокие и тяжёлые, но верные, выгодные, имеющие положительную перспективу. Только так. И сейчас, видимо, пришло время для одного из них. Самого трудного. — Мне поставили ультиматум, Тэхён. Они хотят, чтобы я расстался с тобой. Тёмные брови взлетели под светлую челку, на губах разъехалась ухмылка. — То есть, у меня всё прошло ещё более или менее нормально, — оскалился Тэхён. — И что же ты ответил на «ультиматум»? Чонгук втянул носом воздух и задержал дыхание. Раздумывать нельзя. А потом нырнул с головой в ледяную воду. — Я согласился. Белозубый оскал медленно сполз по смуглым скулам. Карамельные глаза расширились. Видно было, что не верит, не хочет верить. Стадия отрицания пройдёт быстро, и Тэ начнёт искать пути решения проблемы. И ведь найдёт. А Чон не должен позволить ему этого. Глупый медвежонок не представляет, с кем собирается тягаться. Отец с Мифуне его просто разотрут в порошок да над морем развеют. И он будет один против этих акул, потому что Чонгук, как и прежде, не готов бороться… Трус, будем называть вещи своими именами. — Не понимаю… — Я согласился, Тэ, — облизнув пересохшие губы, повторил Чонгук. — Выбора у меня нет… — Выбор есть всегда! — Нет! И никогда не было! Мы его сами придумали! А теперь будем разгребать последствия, ТэТэ! Чего мы добьёмся своей правдой? Кому она нужна? Разрушим свою карьеру? Жизнь? Расплюёмся с близкими? Зато честные, все в белом. — Железные аргументы, убийственные, — с горечью выплюнул Тэхён. — Ты не согласен? Разве мои рассуждения лишены смысла и логики? Ты хотел, чтобы я взял себя в руки? И я сделал это. Что не так? Давай подойдём разумно: мы гораздо больше потеряем, чем приобретём! Революция — не вариант, Тэхёни. Я не готов принести в жертву своей честности всё, чего успел добиться, своих близких. — А я тебе не близок, и меня ты принести в жертву готов, — тихо заметил Тэхён. — Ты утрируешь, — скрежетнул зубами Чонгук, пальцами зачёсывая растрёпанные волосы назад. Разговор не складывался. Он и в душе не ведал, как его следовало выстраивать. Не успел подготовиться и обдумать. Хотя на такое никакого времени не хватит. И чем дольше он будет юлить и оправдываться, тем хуже будет им обоим. — Ты любишь меня? Конечно, да! — рвалось из груди со страшной силой. Но сказать этого он больше не сможет. Тэхён, сам того не понимая, подарил сейчас чудовищный шанс «отрезать по живому» — отменный совет, спасибо, отец. — Не знаю, Тэ, — выдохнул Чон. Кровь отхлынула от лица, кончик носа покрылся изморозью — так он чувствовал. Глаза затянуло ледяной коркой, поэтому фигура блондина, всё ещё стоящего от него в двух метрах, расплывалась и рябила. Так даже лучше. — Сегодня, когда я увидел эти фотографии, что-то сломалось внутри. Я ничего больше не чувствую. — Не верю. Голос твёрдый, злой. Не дрожит. Это пока. — Тебе придётся, — продолжал рубить шею тупым топором Чон, нервно теребя манжеты рубашки. Надо было выкладывать поганые козыри, пока он ещё был способен смотреть за тем, как сереет лицо Тэхёна. — Мы заигрались. Но на этом хватит. Всё зашло слишком далеко. Мне сегодня это доступно разъяснили, тебе тоже. Между нами всё должно прекратиться, раз и навсегда… — Заткнись, — глухо бросил Ким. В два шага преодолел разделяющее их расстояние и вцепился в плечи брюнета, встряхнул и пристально уставился тому в глаза. — Не верю ни единому слову. Чего они стоят, твои слова? В прыжке переобуваешься, Чонгукки? Пока небо чисто и безоблачно — ты любящий и открытый миру. Стоит чуть прижать — ты от всего отрекаешься. Так не любишь трудности? Как же тогда ты к успеху пришёл и построил такую блестящую карьеру? Хотя тут-то всё просто — папа для сына всё что угодно сделает… — Я сам всего добился, не приплетай, — процедил Чон. — Хорошо, сам так сам, — не стал спорить Тэхён, с болезненным любопытством рассматривая лицо Чона. — Эту ересь тоже сам придумал или папа с юристами подсказали? Что у тебя там сломалось? Хребет или стержень честолюбия? Страх перед отцом затмил и внешнее зрение и внутреннее? Ты, кстати, тоже врать не умеешь. Так что заканчивай меня этой брехнёй пичкать. Заигрался он… Это сейчас ты заигрываешься. И сдаться ты всегда успеешь, найди силы побороться… — Это и делаю, — перебил Чонгук. — Я женюсь, Тэхён. Через месяц.***
Предатель. Шаг. Лжец. Шаг. Лицемер. Шаг. Конформист. Шаг. Слабак. Шаг. Предатель. Предатель. И в таком духе по кругу много раз. Тэхён пересчитал подобными характеристиками все ступени с чердака Чона до своего тридцать первого. «Я женюсь. Через месяц». Всё, больше нечего было сказать. Ким развернулся и ушёл. Спокойно, без скандала. Что он мог ответить на такое? За взрослого мальчика всё решили, а он слепо повиновался. Впрочем, не первый же раз. Тогда — ещё в детстве — господин Чон был столь же категоричен, и Чонгук так же подчинился. Это не случайность, это дважды повторенный осознанный выбор. Вправе ли он винить за такое? Нет конечно. Его Гуки всегда так трепетно относился к своей карьере и мнению окружающих, что подобного исхода стоило ожидать. Стоило, конечно, но он не ожидал. «Мы должны всё это прекратить» — двинуло по лицу не хуже отцовского кулака. Жалкие попытки вразумить, обнадёжить и поддержать изначально были обречены на провал — день Чон провёл с отцом, а у того моральный прессинг схож с асфальтоукладочным катком, без шансов. Всё проведённое вместе время перечеркнули лёгким взмахом родительского повеления. Как и будущее, в которое слепо верил Тэхён. Верил, несмотря ни на что. Но сказка закончилась, глупые мечты разбиты о суровую реальность, система ожидаемо задавила, и всё возвращается на круги своя. А куда вернуться ему? А ему и некуда. Он частью этой системы всегда был лишь номинально, теперь же от него избавились. Всё закономерно. В голове было так пусто и легко, будто это он выглотал бутылку сухого залпом на голодный желудок. По крайней мере, сегодня голодать не придётся — на кухне ждал ужин. На площадке своего этажа обнаружился Чимин, крутящийся перед дверью. Он обернулся на шаги, сначала облегчённо улыбнулся, потом присмотрелся и бросился блондину навстречу. — Что с тобой? Кто это сделал? Чонгук?! Тэхён удивлённо-отрицательно покачал головой и повёл друга за собой к квартире. Посвящать соседей в подробности своей бурной жизни совсем не хотелось. И плевать, что сегодня будет последний вечер, когда они видят его здесь. А что? А вдруг? Выворачиваясь и отмахиваясь от настойчивых рук Чимина, который, кажется, уже в блокнот «побои» зарисовывал, Тэхён добрался до пакетов с едой. Разбирал на полном автопилоте, расставляя на столе. — Тэхён! Да отстань ты уже от этих коробок! Я могу есть и так, мне не нужна тарелка. Рассказывай лучше, что произошло! — Ничего такого, — задумчиво повторил ранее сказанную фразу Тэхён, вытаскивая из ящика столовые приборы себе и другу и раскладывая их на столе. — Приезжал отец с журналом и выяснением отношений. Мы с ним окончательно рассорились. Я уволен из компании, мои счета заблокированы, договор аренды досрочно расторгнут. Отец сказал, что сможет отказаться от меня юридически. Как-то так, — буднично закончил он, засунул в рот огромный лист салата и сосредоточенно начал его пережёвывать. — Ничего такого? — просипел опешивший Чимин, замерев с недонесённой до рта вилкой с куском мяса. — Это он тебя так? — короткий кивок и новый лист салата. — А Чонгук? — А с Чонгуком мы расстались, так что Чонгук ничего, — не меняя интонации ответил Тэхён, продолжая жевать свою траву. — Не понял, — поднял глаза на друга Пак. — Что ты сказал? Тэхён вздрогнул, выныривая из своих размышлений, и посмотрел на брюнета вопросительно. Разве он сказал что-то непонятное? — Как расстались? Почему? Когда успели?! — недоумевал Чимин, впадая во всё большее замешательство. — На словах, Чимин. Буквально минут пятнадцать назад. Это быстро происходит, никаких проволочек. Почему? Очевидно потому, что папа поставил его перед выбором: либо жизнь и процветание, либо я. Хотя, мне кажется, всё было проще: я там даже не фигурировал. Просто приказали жить так, как они решили. А, ну ещё он женится через месяц. Вроде всё. Кажется, салат совсем пресный. Соль передай, пожалуйста. Чимин не пошевелился, пристально смотря на блондина. Тот пожал плечами и сам дотянулся до солонки, присыпал ворох зелени в своём лотке и продолжил сосредоточенно жевать, без выражения глядя в окно за спиной друга. — Ты так спокойно об этом говоришь? — Почему нет? Мы взрослые люди, адекватные. Поговорили, всё выяснили, пришли к обоюдному решению. Всё в порядке. Всё нормально. — Тэхён-и… ты в себе?.. — тихо позвал брюнет. — А? — снова очнулся Ким, смаргивая пелену с глаз и морщась. — Да… да, всё в порядке. Но салат есть невозможно. Блондин заторможенно поднялся со стула, подхватил лоток с нарезкой зелени и деревянно зашагал к кухонным тумбам. В коридоре хлопнула входная дверь. Тэхён, как и Чимин, замер, смотря на проём двери из гостиной. Несколько гулких шагов, и на свет вышел Чонгук с большим бумажным пакетом в руках. — Я собрал твои вещи, что у меня оставались, чтобы ты потом их не искал. Куда поставить? Чимин таращился на Чона, как на оживший труп, который ещё и разговаривал. В фильмах они только рычат и дожирают остатки человеческой цивилизации. А этот сипло и с натугой выталкивал изо рта вроде бы знакомые слова, смотрел, не мигая, мёртвыми провалами глаз, был страшно бледен и растрёпан. Пакет, разрисованный голографическими узорами, отбрасывал десятки световых зайчиков, пока мелко трепыхался в подрагивающих пальцах Чонгука. Чимин тихо сглотнул. Если судить по картинке, обоюдного решения между этими двумя не случилось. А ещё и Тэхён застыл, разве что уши не прижал, уставившись на своего… бывшего?.. парня. Пауза повисла зловещая. Вдруг Тэхён отшвырнул в сторону несчастный салат и ринулся на Чонгука с утробным рыком. В два животных прыжка преодолел расстояние между ними и опрокинул Чона на пол, подминая под себя. Чимин с ужасом наблюдал, как Инь и Ян — блондин и брюнет, вцепившись друг в друга, катаются по полу и молотят друг друга руками и ногами, рыча как дикие звери. Он даже не сразу сообразил, что надо бы сделать, а потом сорвался со своего стула и кинулся разнимать агрессивный клубок. Пока он разбирался, за какую бы конечность потянуть, ему самому не раз прилетело. Наконец, вычленив из мешанины двух тел Тэхёна, Чимин сгрёб друга в захват за шею и оттащил назад. Чонгук, кстати, не пытался нападать или достать обезвреженного соперника. Зато стремился Ким, выворачиваясь и брыкаясь. — Успокойся, Тэ! Прекрати, блять! — заорал Чимин, понимая, что ещё несколько движений и Ким ломанётся обратно. — Хватит уже! Посмотри, что ты сделал! Тэхён, дёрнувшись в последний раз, обмяк в его руках. Чимин облегчённо выдохнул, а Чонгук в двух метрах от них, медленно сел, утирая ладонью кровь с подбородка. Он исподлобья смотрел на Кима, тяжело дыша — крылья носа широко раздувались, губы же плотно сжались в бледную полоску, желваки ходили ходуном. — Теперь доволен? Полегчало? — сипло скрипнул Чонгук. — Пошёл вон отсюда, ублюдок, — провибрировало из-под рук Чимина. — Я хотел по-хорошему… — Пошёл нахер, Чон! — взвился Тэхён, моментально взлетая на ноги. Чимин так и повис у него на спине, блокируя руки. Если блондин решит драться ногами, то помочь он больше ничем не сможет. Зато он на себе ощущал, как трясло его друга — колотило крупной дрожью. Из состояния кататонического ступора Кима выкинуло в неконтролируемую истерику за считанные секунды. Его крик отражался от стен, оглушая. — Да ты не умеешь по-хорошему! Ты дотоптать меня пришёл? Посмотреть, как справляюсь? А я не справляюсь! Ты не один такой, кретин отмороженный! Что ты сделал, Чонгук?! Зачем так со мной? Чем я заслужил? Пережевал и выплюнул! — А я предупреждал тебя, идиот упёртый! — прорычал в ответ Чонгук, поднимаясь. — Ты хотел этого — ну так получи свою публичность! Как она тебе? Не жмёт? Может, ты сам эти фотографии заказал? Я бы не удивился. — Заткнись, Чонгук! — Тэхён уже начинал задыхаться, его явно не хватало на такой эмоциональный накал. — Как у тебя совести хватает такое говорить?! Я бы такого никогда не сделал! Это скорее в духе твоей семейки. — Язык прикуси, — ощерился Чонгук. — Я про твоего ублюдочного папашу ничего не говорил, хотя он того стоил. — Мне плевать! Можешь трепать что угодно! Меня это больше не касается. — В этом и проблема! — зло выдохнул Чон. — Ты плюнул и растёр, мосты сжёг. Новую жизнь начал! Но я не такой эгоист! У меня есть, всегда были и будут обязательства! И я их буду исполнять до последнего! — Вот и уёбывай отсюда их исполнять в любое удобное для тебя место, — припечатал Ким, передёргивая плечами и сбрасывая руки друга. — Ты по жизни жертвуешь мной ради спокойствия твоего отца и своего, видимо. Я любил тебя искренне, всем сердцем, а ты меня в расход пустил, как мусор ненужный. Я ради тебя отказался от всего в моей жизни, а ты просто отказался от меня. Наигрался в чувства? Ты страшно жесток, Чонгук. Хватит. Довольно меня мучить. Ты и мизинца моего не стоишь. Убирайся. Исчезни и больше никогда не появляйся. Ты умер для меня, Чон Чонгук. Чонгук ещё с минуту сверлил блондина яростным взглядом. Губы мелко дрожали, пальцы сжимались и разжимались. Чимин почти был уверен, что они бросятся друг на друга снова. Чон внезапно выдохнул, мрачно усмехнулся, покачал головой и молча вышел, пнув лежащий на пороге пакет с голографическим рисунком. В комнате установилась мёртвая тишина, даже дыхания не было слышно. Пак протянул руку, касаясь плеча блондина, и тот тут же осел вниз, будто подкошенный. Тэхён медленно вдыхал и выдыхал, опираясь на выставленные руки и завесившись густой чёлкой на склонённой голове. А потом он закричал. Громко и отчаянно, до звона в ушах и рвущегося сердца. Плечи трясло от глухих рыданий, а голос всё тянул на длинной ноте, пробирая до нутра, с хрипом и обречённостью. Чимин опустился перед ним на колени и приложил ладони к мокрому от слёз лицу, приподнимая. Во взгляде Тэхёна не было узнавания, а только омут боли и тоски. Обнимая содрогающегося друга, Чимин стискивал зубы до потемнения в глазах, чтобы самому не завыть в голос. Он ничем сейчас не мог помочь. Только молча прижимал к себе и гладил по спине, надеясь, что Тэ сам сможет с этим справиться.***
«Ужин в восемь. Попробуй только отказаться — ухо отгрызу. Заеду в семь, вытащу из дома, а потом буду третировать таксиста, тиская тебя на заднем сиденье. Да, я такой. До вечера, радость моя. Целую». Минхёк ещё раз перечитал сообщение и, закатив глаза, заблокировал телефон. На самом деле, он перечитал это глупое сообщение уже два десятка раз, старательно отворачивая экран от любопытной Мики, уже минут сорок не отклеивающейся от стойки в приёмной. Она была уверена, что в отсутствие Чона-младшего — ах, ах, акклиматизация, ах, ах, вот же не повезло, ах, ах, так тяжко перебаливает — Минхёку абсолютно нечем заняться. Чахнет и вянет от тоски зелёной. И поэтому девушка почти переехала под бок к Лиму, мешая и работать, и отдыхать, и налаживать личную жизнь. Джин, прикрываясь своей обворожительной дурашливостью, упрямо прикидывался тупеньким поленцем, которое никак не могло уяснить, что его лучшего друга — как бы, на минуточку — на месте нет уже полторы недели, отпуск у него. А актёр продолжал наведываться в приёмную к Чону, порхая вокруг кислой витаминки с фамилией Лим. Сокджин выглядел таким довольным и влюблённым, притаскивал то дурацкие ромашки, то приторно-сладкие пирожные, то каких-то уродливых плюшевых зверей — злиться на него и выгонять не было никаких сил. И Минхёк не выгонял. Краснел, бледнел и зеленел, когда наглый Ким зажимал его по углам, лез целоваться, не закрывая дверей, но не выгонял. За такой чудовищно короткий срок господин секретарь страшно прикипел к бесшабашному торнадо Ким Сокджину, что уже и дня без него не мыслил, не говоря уже о ночах. Актёр, после своего утешительно-завоевательного секса (Минхёк исправно отбивал себе ладонью лоб после каждого такого самосочинённого Джином определения), как-то совсем естественно и незаметно переехал одной ногой к нему: они проводили вместе всё возможное время. Ким оставался у себя, только когда Минхёку нужно было подниматься чуть свет — клиническая сова ранние подъёмы воспринимала как инквизиционную пытку, проклятая Вселенной чутким сном. Довершением приторной идиллии почти совместной жизни служили очаровательные смс-ки, которыми актёр заваливал Минхёка, третируя заряд аккумулятора и память смартфона. Но Лим и их очень любил. Перечитывал по многу раз, скользя подушечкой большого пальца по экрану. Он ничуть не сомневался в обещаниях Сокджина — тот исполнял всё, о чём говорил, строго от первого слова до последнего. Если обещал приехать в семь, значит дверной звонок заверещит ровно в семь. Если только вместо звонка не скрежетнёт ключ в скважине. Да, комплект ключей он Джину тоже торжественно вручил, как и своё внимание, как и своё истерзанное «Я». Ким же назывался учеником Авиценны и весьма успешно отогревал его сердце, залечивал душевные раны, оберегал, ухаживал. А Минхёк таял и влюблялся. — Кто это тебе всё написывает? — заговорщицки ухмыльнулась Мика, пытаясь переползти стойку и уткнуться носом в экран телефона Лима. — Это личное, — нахмурился секретарь, откатываясь на кресле подальше. — Я вижу, что личное, — продолжала улыбаться та. — Неужели нашлась та счастливица, которая отбила тебя у господина Чона?! — Что? — вскинулся Лим. — Ой, ну, ты же женат на работе! У вас с господином Чоном одна жена на двоих. Слава Богу, что и ему невесту нашли, да и ты… — Что? — вновь перебил Минхёк, останавливая на болтушке Мике внимательный взгляд. Девушка в их компании являлась средоточием всех самых достоверных сплетен, которые ползли по коридорам и офисам длинными змеиными языками. — О чём ты? — О, ты разве не знаешь ещё? — воодушевилась Мика, с готовностью понижая громкость голоса и склоняясь к Лиму. — Это было на днях, ты тогда ездил по поручениям директора Чона. Господин Чон-младший приезжал на работу после отпуска — видимо, тогда его ещё не достала акклиматизация — загорелый, довольный, я его таким впервые видела! Потом они долго с отцом разговаривали за закрытыми дверями, там даже самые ушастые ничего не могли расслышать. Чонгук-ще вышел таким потерянным, ужас! А вот потом уже, часа через два, приехал господин Сон Хан с дочерью. Она такая красавица, все обзавидовались прям! Что на обложках, что в жизни — кукла! Господину Чонгуку так повезло! Они разговаривали недолго вчетвером, а потом директор Чон велел своему пресс-атташе готовить пресс-релиз о свадьбе господина Чона и госпожи Сон. Уже через месяц, представляешь? Ооо, наверное, такое торжество будет прекрасное…ммм… я тоже так хочууу. Пока девушка продолжала капризно ныть о несбыточных мечтах и принцах на белых кадиллаках, таких, как Чон Чонгук, например, Минхёк максимально продуктивно переваривал услышанное. Свадьба? Почему так внезапно? Какая, к чёрту, свадьба?! Судя по словам Мики, Чонгук не акклиматизацию перебаливал. Ничего себе, тут такие дела вершатся, а он заперся в своём счастливом мирке, отключился от реальности и тихонечко радуется за себя любимого. Сколько же он всего пропустил?.. — Мика, милая, а ну, давай-ка поподробнее. Про свадьбу, про Чона, про последние новости. Про всё, как ты умеешь, — вкрадчиво попросил Минхёк, беря изящную ладошку девушки в свою ладонь. — Ой, ладно тебе, — засмущалась та, но язычок адского пламени, сверкнувший за ярко-зелёными линзами, сдал её с потрохами. Мика коротко осмотрелась и потянулась к уху Лима, предвкушая очередной виток сплетнической мясорубки. — Значит так, слушай…***
Минхёк, напряжённо покусывая губу и стискивая кожаную оплётку руля, опасно маневрировал по городским проспектам, прокладывая себе путь до Каннам-гу, в элитный комплекс высоток, в одной из которых располагалась квартира Чонгука. Телефон босса молчал, никаких записок на столе и в сейфе он не нашёл. Творилось что-то из ряда вон. Не идти же к директору со своей паранойей? Всё, что успела наплести Мика, смахивало на какую-то плохо срежиссированную мелодраму с забором из сюжетных костылей. Девушка, делясь новостями, не преминула помахать перед его носом засаленным журнальчиком, на развороте которого красовалась аристократичная мордаха Ким Тэхёна. Секретарша, конечно, не могла сопоставить эти два обстоятельства — внезапная и скоропостижная свадьба да скандальное разоблачение гея-наследника — но Минхёк-то сопоставил сразу. Он так же был уверен процентов на триста, что целовался Тэхён на фотографии именно с Чонгуком. Складывая воедино все факты, получалась нерадостная картинка. А если учесть, что и Джин ни сном ни духом обо всей этой истории — совсем печальная. Выходило так, что Чонгук сейчас мог быть совсем один со всеми свалившимися на его голову проблемами. А они своих не бросают. Минхёк сорвался с работы сразу же, как только удалось выпроводить Мику. До вечера оставалось вполне достаточно времени, чтобы успеть, если что, вернуться домой до приезда Джина. В крайнем случае — неизвестно, кого или что он обнаружит в квартире — можно будет вызвонить к ним и Сокджина, в качестве моральной поддержки. А поддержка Чонгуку сейчас пригодится, как никому. Лихо ввернувшись в поворот и подрезав выезжающую тойоту, Лим зарулил на подземную парковку комплекса, поставил машину и быстро зашагал к лифту. Возносился к небесам под тревожное биение сердца в глотке. Предчувствие было какое-то очень нехорошее. На звонок предсказуемо никто не ответил. Минхёк вытянул из портфеля ключи и открыл дверь сам, настороженно заходя внутрь. Квартира тонула во мраке и тишине. Лим, замирая от панического ужаса, позвал Чонгука по имени. Никто не отозвался. Тогда он прошёл по длинному тёмному коридору. Где-то на середине пути послышалось явно телевизионное бормотание, а в темноте чуть светился порог спальни — за закрытой дверью в комнате горел тусклый свет, и, он очень надеялся, теплилась жизнь. Быстро дошёл до нужной двери и осторожно нажал на рычаг ручки, дверь мягко поддалась, открываясь. В нос ударил кисловатый, затхлый душок — сплит-систему явно не включали очень давно, а пили здесь долго и упорно. По углам тускло светили торшеры и ночники, на стене моргала, сменяя кадры, большая плазма. Широкая кровать (совсем недавно — предел его мечтаний) разворошена самым варварским образом. Из открытой двери в ванную доносился шум льющейся воды. Но больше ничего. Холодея, Минхёк добрался на негнущихся ногах до смежной комнаты, заглядывая в помещение. И облегчённо выдохнул. Чонгук нашёлся вполне живым — по крайней мере, стоял на своих двоих, склонившись над раковиной и упираясь в неё одной рукой, другой — зацикленно плескал водой себе в лицо. — Чонгук? Брюнет замер на мгновение. Потом медленно перекрыл водный поток из крана и повернулся, выпрямляясь. Расфокусированный взгляд с минуту блуждал по фигуре секретаря, проводя нехитрую идентификацию — кто ты? Когда-то белая и отглаженная, а ныне жёваная и даже не третьей свежести рубашка, расстёгнутой висела на поникших плечах. Такие же от души мятые брюки и перекошенная пряжка ремня. Отёкшее лицо и залёгшие под глазами рисовые мешки с потусторонними тенями. Такого Чонгука ему не приходилось видеть ещё ни разу в жизни. — Чонгук, ты как? На разбитых губах разъехалась недобрая ухмылка. Вопрос был очевидно глупым. Никак. Чон не с первого раза сунул руки в карманы штанов, тяжело вздохнул и нетвёрдой походкой направился на выход. Минхёк, оттесняемый в спальню крепким амбре, отшатнулся, пропуская брюнета. Чонгук донёс своё бренное тело до кровати и грузно опустился на край, утверждая локти на согнутых коленях и запуская подрагивающие пальцы во всклокоченные волосы. Лим опустился рядом. Занесённая над сгорбленной спиной, для дружеского похлопывания, рука так и осталась висеть в воздухе. Он приехал поддержать, но поддерживать тут было некого. От прежнего Чона не осталось ничего. — Что, херово выгляжу? — в глухом голосе с трудом различался былой сарказм. — Не очень, — честно признался секретарь. — Зачем ты это делаешь? — Что именно? — Пьёшь, — брякнул Лим. Он не знал, как ещё тактичнее окрестить открывшуюся ему картину. — Отец дал мне три дня, — тем не менее последовал ответ. — И я провожу их с пользой. Польза была спорной. О чём Минхёк и высказался. Тактично. — Не вывожу на трезвую, не получается, — мотнул тяжёлой головой Чонгук. — Хочешь поговорить? — ни на что особенно не рассчитывая, спросил Лим. Брюнет отрицательно качнул головой, досадливо хмыкнул и почти адекватно посмотрел на своего секретаря-около-друга. — Зачем приехал? Прислали проверить? Живой или пора квартиру выставлять на продажу? — Меня никто не присылал, — поморщился Минхёк. — С учётом всего происходящего, тебе не помешает поддержка. Правда, я думал, что увижу здесь… — секретарь замялся, подбирая слова. Ещё совсем недавно он бы окрестил Ким Тэхёна белобрысым эскортником, по ошибке оказавшимся в мире большого бизнеса. Но сейчас язык не поворачивался такое ляпнуть. Если подходить к вопросу объективно — а теперь он был крайне объективен — ничего плохого Тэхён ему не сделал. Цеплялись друг к другу — да, но это тогда, когда было что делить. Кого делить. Ситуация изменилась, и яркий блондин внезапно перестал вызывать в Лиме ярый негатив. А что он о нём, собственно, знал? Да ничего. Но не мог же Чонгук влюбиться в абсолютную пустышку! У Чона были и вкус, и определённые требования, и довольно высокая планка, до которой пока, кроме блондина, никто ещё не допрыгнул. Он сам, как ни старался, не смог. С одной стороны — его это уязвляло, с другой (спасибо Джину) — почти перестало беспокоить. Он по-прежнему уважал своего босса, был предан ему, испытывал привязанность. Привязанность только сменила характер. Поэтому сейчас он искренне хотел помочь хоть чем-нибудь. Надо будет притащить сюда этого легкомысленного идиота, который по сторонам смотреть не умеет, прежде чем присасываться в центре города пусть даже к любимому мужчине — он не поленится спуститься на тридцать первый этаж. — Смелее, — подбодрил Чонгук, с интересом наблюдая муки выбора на лице секретаря. — Тэхёна, — наконец выдал тот. — Я, пока ехал, морально готовился налаживать контакт с твоим… другом. Характер у него весьма… сложный, но жить-то как-то дальше придётся. Увольняться я не собираюсь, поэтому… — Не придётся ни с кем ничего налаживать, — усмехнулся Чонгук. — Нет больше здесь Тэхёна. И не будет. Минхёк удивлённо приподнял брови. Опять-таки, с учётом всего происходящего, он логично предположил, что сейчас наступит не самый простой период в их жизни. Он не сомневался, что директор Чон уже прошёлся по сыну ковровым бомбометанием своими железными аргументами; наверняка выставил жёсткие условия или даже приказы отдал. Но ведь безвыходных ситуаций не бывает, как минимум один выход есть точно. Даже несмотря на «необходимую» свадьбу. Пока Лим летел сюда с работы, целую шеренгу планов выстроил — как быть, что делать, как выкручиваться, кого подключать. Для малознакомого Тэхёна он бы и пальцем не шевельнул, но этот самый малознакомец был бесплатным и обязательным приложением к человеку, ради которого он бы и горы свернул. Ким Тэхён, получается, отхватывал благодетельство по акции, два в одном. А теперь, значит, его здесь нет и не будет? Испугался и сбежал? А где же зубоскальный гонор и норов как у необъезженного жеребца? Сдулись? Слабовато… — Я расстался с ним, — пожал плечами Чон и уставился на ковёр под своими босыми ногами. — Сам? По своему желанию? — напряжённо уточнил Лим. Он ожидал и такого. Главное теперь крылось именно в этом уточнении. — Ну, можно и так сказать, — хмыкнула чёрная голова, тряхнув влажными волосами. — Какая разница? Всё уже… — Разница есть. — В чём? — Если это была воля директора Чона — это не повод костьми лечь, но подчиниться. Не смотри на меня так. Он вправе распоряжаться твоей жизнью в бизнесе, ведь это его бизнес, в конце концов. Но я свято верю в право каждого на жизнь личную. И в ней никто указать не может, только сердце. — Романтик, — желчно усмехнулся Чон. — С некоторых пор, — не стал спорить Минхёк. Не объяснять же Чонгуку про избыток розовых соплей и радужных пони, который привнёс в размеренную жизнь степенного офисного работника один бестолковый актёр больших и малых. — Если же ты сам остыл, а ещё и так удачно совпало — дело совсем другое. В первом случае можно чем-то помочь. Во втором — бессмысленно. — И то и другое. Ты прав, отец высказался крайне однозначно. Но дело в другом. Ведь он прав, согласись. Всё это ненормально. Не нужно. Неправильно. Отношения с мужчиной разрушат мою жизнь, это факт. Отец хочет для меня лучшего, вот что нормально. Я не имею морального права его осуждать. Ты сам всегда говорил, что мы очень похожи. Во взглядах тоже сошлись. А Тэхён… это была большая ошибка, Минхёк. Теперь я это осознал. Всё. Больше нечего обсуждать. Минхёк смотрел на своего босса во все глаза, медленно переваривал услышанное. Он бы не удивился, услышав подобное полгода назад, ещё и поаплодировал бы. Но Чон с тех пор сильно изменился, нравилось это Лиму или нет. Чонгук банально и по самые уши влюбился, даже не важно в кого. Он заметно оттаял и светился изнутри, наглотавшись с утренним кофе токсичных отходов. Минхёк его за это состояние тихо ненавидел несколько месяцев, пока сам не оказался на том же месте. И после таких перемен взять и отказаться от чувств? Потому что кто-то так сказал? Навязал или попытался заставить? А трусом-то оказался не блондин… — Я разочарован, Чонгук-ши. Я был о тебе лучшего мнения, — глухо выговорил Минхёк, поднялся и быстро зашагал к выходу. — Да какого чёрта?! — вскинулся Чонгук, моментально оказываясь на ногах. — Что я не так сказал? Секретарь замер у двери, положив пальцы на ручку. Хмыкнул и развернулся, прямо посмотрев в глаза своего босса. — Ты меня, конечно, извини. Я знаком с Чон Чонгуком — сильным, стойким, принципиальным, решительным и настойчивым человеком. Таким он, по крайней мере, был последний десяток лет. Да, и у таких людей случаются минуты слабости. Даже им иногда требуется помощь — элементарная поддержка, слушатель. За этим я и приехал. Но кого я здесь нашёл? Жалкую тень прежнего? Люди настолько не меняются, даже под напором обстоятельств. Значит, ты всё это время просто успешно притворялся несгибаемым лидером? Это меня и разочаровало. Прости, мне пора. — Тебя-то что не устраивает?! — зло выплюнул Чон, подходя к Лиму. — Ты изначально был настроен против него! Что изменилось? Или тебе просто наплевать? — Было бы наплевать — ноги бы моей здесь не было, — холодно бросил Минхёк, окатывая брюнета презрительным взглядом. — Мне всегда было до тебя гораздо больше дела, чем того требовали обстоятельства. Я жил с тобой одной жизнью, Чонгук. Узнал тебя за это время лучше, чем самого себя. Давай будем откровенными до конца: я влюбился в тебя практически с первого взгляда и жил с этим чувством десять лет. Ты никогда этого не замечал, а я ничего и не требовал. Мы проводили вместе сутки напролёт: на работе, на корпоративных встречах, на совещаниях. Мне этого хватало. А потом появился Ким Тэхён и отобрал у меня всё, в первую очередь — твоё внимание. Я страшно ревновал, ненавидел его лютой ненавистью. Мог бы и глупостей натворить, если бы не моё к тебе бесконечное уважение и преданность. Чонгук впал в ступор, слушая своего помощника и дыша через раз. Глядя на его реакцию, Минхёк горько усмехнулся: Чон умел абстрагироваться от всего, даже самого очевидного, если оно не входило в круг его интересов (а Минхёк, как мужчина, видимо, не входил никогда). Теперь же приходилось переживать шок от такой откровенности. Слепой прозрел, немой заговорил, а Чонгук, наконец, разобрался в ситуации. — Я смирился, Чонгук. А ещё — встретил человека, который смотрит на меня так, как я всегда смотрел на тебя. Тебя это, конечно, не интересует и не касается. Но я не вижу причин оставлять при себе всё то, что рвало меня на части много лет. Меня отпустило, чему я несказанно рад. Я больше не болею тобой, разве что небольшие остаточные явления, но они тоже скоро пройдут. Тем не менее ты остался для меня значимым и дорогим человеком, я не могу бросить тебя в беде. Вот зачем я приехал. Видимо, зря. Ты сам себя предал, Чонгук. Про других уже не говорю. — Я поступил так, как вы от меня того всегда требовали! — заорал очнувшийся брюнет, стискивая дрожащие пальцы в кулаки. Минхёк даже глазом не моргнул, не меняя флегматично-вежливого выражения лица. — Я выбрал грёбаную карьеру! Не на это ли вы с отцом меня упорно натаскивали?! Выдрочили стойкого оловянного солдатика! Ну, хотя бы отец последователен — как приказывал, так и приказывает, за двадцать лет моей жизни ничего не изменилось! Но от тебя я не ожидал! Ты единственный, чья поддержка мне была жизненно необходима! А ты бросил в лицо мне своё признание и уходишь? То есть я интересен тебе только в отглаженных рубашках и без проблем в жизни? И какой ты после этого друг?! — А я не друг тебе! — гаркнул в ответ Минхёк. Маска спокойствия осыпалась с лица мелкими осколками. Теперь и он пылал праведным гневом. — Я подчинённый, который умирал по твоей недоступной персоне годами! Вот только сейчас я готов попытаться стать тебе другом, когда чувства не мешают. Но после всего, что ты сделал за последние несколько дней и сказал сейчас, я не хочу к тебе приближаться вообще. В моих глазах ты упал на дно Марианской впадины. Да я с кровью и болью смог принять твою принципиальность, сроднился с ней, а теперь ты прогибаешься под чужой волей, даже не попытавшись отстоять себя и свою жизнь? Мне не нужен такой друг. Ты предал сам себя, а значит, и меня сольёшь при первой возможности. Спасибо, не хочу. — Ну и катись к чёрту! Чистоплюи херовы! — Чонгук дёрнул ручку двери и, ухватив Минхёка за лацканы пиджака, вытолкнул в коридор. — Все разом оказались такими чувствительными! Встали дружной армией под флаги любви! Вы не в сказке живёте! Очнитесь, мать вашу! Ваша любовь ничего не решает и ничем не движет! Только проблемы создает нормальным людям! Нахер не нужна! Каждую свою фразу Чон сопровождал болезненным тычком в спину шатена, идущего перед ним по неосвещённому коридору и через шаг спотыкающегося — в такой темноте он с трудом ориентировался, пытаясь огибать препятствия. Лим даже не отмахивался; его главной целью было как можно скорее покинуть это Богом забытое место и человека. Чонгук дёрнул рычаг входной двери и широко распахнул её перед Минхёком: — Пошёл вон! — Я и не собирался задерживаться, — секретарь окинул босса презрительным взглядом и гордо вышел. Пройдя мимо распахнутой двери на пожарную лестницу, Лим дошёл до лифта и вдавил кнопку вызова. На информационном табло печально моргнула единица — кабинка будет подниматься от самого асфальта. И чёрт с ней, что это займёт максимум пару минут — не так уж и долго. Просто всё это время его спину будет жечь неприятный взгляд Чона, отчего-то застывшего на пороге. Перспектива спуститься по лестнице уж не казалась такой утомительной. Лучшая защита — нападение. Минхёк повернул голову и мрачно усмехнулся: — Заметь, как легко ты отталкиваешь людей, Чонгук. Их на Земном шаре семь миллиардов, но кто сказал, что им будет до тебя дело? Не удивляйся, что когда-нибудь утром ты проснёшься и поймёшь, что рядом с тобой никого нет. И тогда ты разревёшься, как маленький ребёнок, но тебя будет некому утешить. И в этом ты будешь виноват сам. Лифт призывно звякнул, тяжёлые двери разъехались в стороны. Но Лим не смог сделать и шага — мощный смерч со спиртовым шлейфом снёс его с прямой траектории и закружил по площадке. Чонгук вцепился мёртвой хваткой в отвороты пиджака и тряс, как тряпичную куклу, стараясь приложить спиной посильнее о стеновые панели. — Да пошёл ты! — рычал Чонгук, выплёвывая обидные слова в растерянное лицо Лима. — Я и один прекрасно справлюсь! Мне не нужны скулящие нытики рядом. И уж тем более не нужны предатели, вроде тебя. Можешь увольняться, ублюдок, если такой начальник тебя не устраивает. На твоё место найдётся с десяток более подготовленных и ответственных желающих. Незаменимых нет. Катись! Счастливо оставаться! — Хватит орать на меня! — спохватился Минхёк, пытаясь отодрать от себя слетевшего с катушек, бешеного Чона. — Бухать заканчивай и в себя приходи, придурок! Или ты похеришь даже то, что у тебя осталось. И убери от меня свои руки! — Да пожалуйста! — фыркнул Чон и оттолкнул мужчину от себя, вскидывая вверх ладони. Минхёк даже не успел ничего понять — его по инерции толчка потащило дальше. Лим сделал шаг назад и не нашёл опоры, нога скользнула со ступеньки, подворачиваясь. Он нелепо взмахнул руками, пытаясь ухватиться хоть за что-то, но вокруг были только гладкие стены площадки пожарной лестницы, до перил он просто не дотянулся. Как они сюда попали? От лифта до двери ещё шагать и шагать… Чонгук наконец сфокусировал поплывшее от пьяной ярости зрение и ошеломлённо замер. Он не мог пошевелить и пальцем, холодея и смотря на Минхёка, который словно в замедленной съёмке летел спиной вниз, широко распахнув испуганные глаза. Он всё ещё не мог сдвинуться с места или издать хотя бы мышиный писк, пока его друг (к дьяволу пафосные крики, он считал его другом!) кубарем летел вниз по ступеням. Он не мог сделать и вдоха, когда Минхёк поломанным манекеном саданулся спиной о стену пролёта и осел на пол, свесив тёмную голову. Замер. Всё. Сердце Чона тоже замерло на секунду. Минуту, Час. Вечность. А потом пустилось вскачь, как ненормальное. Билось в глотке, грозя вылететь наружу, разорвав в лоскуты гортань. — Ми… Минхёк… — еле слышно позвал Чонгук. У него тряслись колени, а по артериям струился фрион. Что он натворил?.. Но сломанное тело шевельнулось, медленно вытянуло согнутые ноги, развело в стороны руки. Лим с тихим стоном поднял голову и посмотрел на Чонгука. Мгновение всё длилось и длилось, пока зрительный контакт не прервался — Минхёк с трудом, опираясь на стену, поднялся. Прихрамывая, сделал два шага и уцепился обеими руками за перила, тяжело выдыхая и тряся головой. Чонгук попытался спуститься к нему — ноги отказывались повиноваться. — Минхёк, — снова позвал Чон. — Ты как? Ты живой? Я... я не хотел… прости… пожалуйста, прости… Я не знаю, как так вышло!.. — Иди на хуй, Чон Чонгук, — тихо, но отчётливо проговорил Лим. Он неуклюже выставил вверх руку с оттопыренным средним пальцем. Стиснул зубы — Чонгук был готов поклясться, что слышал скрип стирающейся эмали — и, пошатываясь, двинулся вниз по лестнице. — Ты с ума сошёл? Тебе двигаться нельзя! Я скорую вызову, подожди! — Себе вызови, идиот, — буркнул Минхёк, продолжая свой неторопливый путь. Чон стоял на верхней площадке, осознавая содеянное. Он очевидно протрезвел и теперь раздумывал над вариантом самому скатиться вниз, разбить голову о бетонные ступеньки и больше не причинять людям боль, ни физическую, ни душевную. Как же он себя ненавидел. На этаже ниже хлопнула дверь — Минхёк ушёл к лифту. Чон прополз невидящим взглядом по стенам и остановился на том месте, где минутой назад сидел Лим. На сером полу осталось тёмное безобразное пятно. Кровь. Чонгук рванулся обратно в свой коридор, пытаясь вызвать лифт. Информационное табло постоянно моргало, выдавая рандомные цифры. Когда он всё-таки спустился в холл первого этажа — Минхёка и след простыл. Менеджер только руками развёл — искомый господин здесь не появлялся. Чонгук метнулся на парковку, но зря пробегал по огромному гаражу двадцать минут. Лим ещё и уехал на своей машине. Брюнет, хватаясь за колющий трёхдневным запоем бок, устало облокотился на опорный столб и сполз на холодный бетон. Позвонить он не мог — телефон остался где-то в квартире. Чон закрыл глаза и ждал, пока небеса разверзнутся и его, наконец, швырнут в ад, где таким, как он, самое место.***
Как добрался до машины — не помнил. Как доехал до дома — тоже. Всё время болела голова и горели шея и спина. Так-то ломило всё тело, гематом будет много, может даже и сломанные рёбра заявят о себе. Руки и ноги со скрипом, но шевелились. Лодыжку он растянул точно. Но вот шею и спину пекло как-то по-особенному, будто нагретым мёдом поливали. Минхёк втащился на свой этаж в полузабытьи, долго искал ключи от квартиры и ещё дольше ковырялся в замке. Дверь внезапно распахнулась сама. На пороге стоял лучезарный Джин, сверкая свои голливудским оскалом. — А я раньше приехал, сюрприииииз! Не ждал, да? Скучал? А я скучал! Заходи — буду тебя обнимать, целовать, раздевать и так далее. Очень может быть, что вследствие этих действий до ресторана мы не доберёмся… Ты же не голодный? Если что, закажем на дом. А вот ночью… Хёкки, ты чего? Ты почему такой бледный? Заболел? Эй, чего тебя штормит так? Осторожно, вешалка! Хёкки, это кровь? Твоя? Что случилось? Минхёк! Минхёк, не отключайся! Он бы и рад, но от него уже ничего не зависит.