Endless love

You took it with you when you left These scars are just a trace Now it wanders lost and wounded This heart that I misplaced Where are you now? Are you lost? Will I find you again? Are you alone? Are you afraid? Are you searching for me?

      «Нет ничего тягостней мучительной неизвестности». Оскар Уайльд знал, о чём говорил. Чонгук уже больше суток даже дышал с трудом. Это самое чувство неизвестности пригибало к полу, не позволяло трезво мыслить, хотя с момента их ругани с Минхёком он пил исключительно воду, галлонами. Организм переживал детоксикацию, мозг медленно иссушивался от гнетущих мыслей.       Вчера он немыслимыми усилиями заставил себя подняться обратно в квартиру, найти и включить телефон, обнаружить сотню пропущенных вызовов. Десятки были от Лима. Но номер телефона самого секретаря больше не отвечал. Чон сунулся под холодную воду душа, наскоро вытер волосы полотенцем. Голова чуть прояснилась, зрение начало восстанавливать болезненную чёткость. Натянув джинсы, свитер, кроссовки и спортивную куртку, брюнет затолкал в карман телефон и бегом бросился к входу. Пока спускался на первый этаж, вызвал такси, а выйдя на улицу — сразу же забрался в поданную машину. Адрес водителю удалось назвать не с первого раза. Не слушались ни язык, ни губы, ни память. Всю дорогу его трепало крупной дрожью — разом крыли и нервное напряжение, и резкое отрезвление, и жуткое предчувствие, что он сотворил что-то непоправимое.       На истошные трели звонка никто не отозвался. Чон пинал дверь ногами, звал Минхёка сорванным криком, молотил неприступную крепость кулаками. Тщетно. Остановил его только внезапно материализовавшийся на площадке менеджер с подмогой из двух внушительных охранников. Отказать не получилось: слишком уж настойчиво они увели его под руки от квартиры Лима, загрузили в лифт и спустили в холл первого этажа. Чонгук, зажатый между двумя строгими солдатиками, заполошно объяснял молодому человеку причины своего несдержанного поведения, клялся, что это вопрос жизни и смерти. Учтивость и участие улыбчивого менеджера оказались крайне бескрайними — сжалившись, он не вызвал полицию; даже согласился просмотреть рабочий журнал. Выходило, что господин Лим действительно приезжал сегодня домой, двумя часами ранее. Его, бледного и пошатывающегося, зафиксировали камеры внутреннего наблюдения. Но, согласно всё тому же журналу, спустя десять минут Минхёк уехал в сопровождении своего гостя. И этого уже не было на камерах, только в заметках внимательной охраны. Больше ему ничем помочь не могли.       Ничего не оставалось, как вернуться домой ни с чем и продолжать названивать на выключенный телефон. Он пытался обзванивать больницы. Больше двух десятков раз ему вежливо отказали в предоставлении информации. Он не являлся родственником, а как работодатель должен был направить официальный запрос через офис. То же самое ответили и в полиции. В розыск человека можно было объявить лишь на третьи сутки. Ему посоветовали успокоиться и подождать. Чонгук бросил трубку, обругав сотрудника, только после сброшенного вызова. Проблем у него пока и так за глаза.       Всю ночь он бродил по квартире, не выпуская из рук телефон и бутылку воды. Сон не шёл, как и присоветованное стражами правопорядка спокойствие. Бледные рассветные лучи Чон встречал чуть ли не с благодарным воем. Он и раньше приезжал в офис ранним утром, никого это не удивит. Чем раньше он окажется на работе, тем раньше найдёт жертву, которая и разошлёт запросы по больницам в поисках Минхёка. Чонгук в разумности своего секретаря не сомневался — тот несомненно обратился к врачу. Почему-то в перспективу встретить Лима в приёмной, пусть даже угрюмого и не общительного, обиженного и злого, Чон не верил. Нет, если это именно так — слава всем Богам! Он на коленях будет просить прощения, не смущаясь ни своих сотрудников, ни пришлых посетителей. Только бы с ним всё было в порядке. Только бы…       Непослушными пальцами он боролся с запонками и манжетами рубашки, когда в тяжёлой тишине квартиры просвистел дверной звонок. Чонгук замер, сердце пропустило удар, а ноги сами понесли его в коридор, открывать дверь.       — Извини, что так рано. Не мог до тебя дозвониться. У нас беда…       В квартиру ввалился Джин. Запинаясь, сбросил ботинки и, не раздеваясь, ушёл на кухню. Чон, проглотив подскочившее к горлу сердце, последовал за ним. Сокджин доплёлся до дивана и рухнул на него грудой ткани, плоти и костей. Друг осунулся и посерел, будто утром не припудрился привычным актёрским лоском, с которым обычно не расставался. Он долго сидел, облокотившись о мягкую спинку, с закрытыми глазами, дышал очень тихо, почти незаметно. Чонгук, всё это время прораставший корнями в керамическую плитку на полу рядом с ним, подумал, что Джин так и уснул на полумысли. Но тот вдруг зашевелился, тяжело открывая мутные, покрасневшие глаза.       — Хёкки в больнице. Всё плохо.       — Тааак, — окончательно прощаясь с осипшим голосом, протянул брюнет, медленно опускаясь на диван — ноги не держали.       — Я на ходу засыпаю, извини, — скривился Сокджин. — Ночь не спал. Все нервы там оставил. Бред какой-то…       — Что случилось? — титаническими усилиями заставив шевельнуться губы, вымолвил Чон. Он и так знал, ЧТО. Но не мог же не спросить.       — Он вчера приехал с работы вечером. Мы договаривались поужинать вместе. Я встретил у порога, как всегда трещал без умолку. Даже сначала внимания не обратил на то, что что-то не так. Минхёк бледный был страшно, таращился на меня жуткими глазами. Потом его зашатало — начал заваливаться вперёд, снёс вешалку у входа. Я его подхватил, а на руках кровь. На моих, понимаешь? У него весь затылок и спина — всё в крови. Я его звал, как идиот, а он глаза закрыл и всё. Я думал, что рядом лягу. Не помню, как скорую вызвал. Сам его вниз дотащил, чтобы не ждать. А потом началось: медики, аппараты, шприцы, реанимация, операция… Они меня выгнать домой пытались, чуть ли не в драку лезли, а я… Ну, разве я мог уехать, понимаешь? Мой агент потом приехал, всех построил — этот умеет, сам его временами боюсь. В общем: у Минхёка черепно-мозговая, крови много потерял, у него в голове полночи копошились…       — Он жив? — с того света спросил Чон.       — Не знаю я, как тебе ответить, — Сокджин снова закрыл глаза, прижимая пальцы к вискам. — Он в коме, Гук. Лежит, как ебучая принцесса: белый, как полотно, не живой, весь в трубках, перемотанный. Я на него три часа смотрел — сам почти сознание потерял. Меня оттуда на руках выносили. А потом я тебе звонить начал. Вчера, сам понимаешь, не до этого было. А у тебя трубка не алло. Вот, приехал. Извини, задерживаю, наверное.       Чонгук отмахнулся, неотрывно смотря на лицо друга. Тот всё равно бы жеста не заметил, с закрытыми-то глазами. А сказать Чон уже ничего не мог. Такого страха он ещё в жизни не испытывал. Боль — да, совсем недавно, например. А вот страха…       — Ему кто-то голову пробил, — монотонно выдал Джин, покачиваясь на месте. — Не знаю, где и когда. Там много крови запёкшейся было, значит, не на парковке. Даже не представляю, как он смог до дома добраться. Глупый… какой же глупый… почему не позвонил?.. Всё сам вечно…       — Какие прогнозы?       — Нет прогнозов, — усмехнулся актёр и, кривляясь, передразнил врача. — «Операция прошла успешно, но состояние очень тяжёлое». Звучит как: «Вы нам почти труп привезли, но мы всё равно молодцы, в черепушке его поковырялись знатно; а то, что он в коме — так это ж его проблемы, а к нам никаких претензий». Он очнуться должен сам. Мне там какие-то цифры называли, а я ни черта не понял. Неизвестно, кто проснётся: Минхёк или росток спаржи. Если вообще проснётся.       Джин опять надолго замолчал, будто отключился. Он выглядел настолько вымотанным, что удивительного в этом ничего не было. Но Чонгук должен был спросить. За трое суток он настолько устал от тишины и себя самого, что слышать ещё чей-то голос рядом равнялось потребности в кислороде. Чон отдал бы сейчас всё за то, чтобы Джин приехал не один. Пускай бы с ним был Хёк. Они бы в два голоса чехвостили его, ругали, встряхивали. Ох уж эта грибная приставка «бы». Всё уже не так. А как будет — неизвестно.       — Ты с ним?..       — Я с ним, а он со мной, — согласно кивнул Ким. — Гукки, я не знаю, как жить дальше, если он не проснётся, понимаешь? Всё это как-то не к месту совсем. Мы в ресторан собирались. Хотел его в отпуск позвать… Я агенту мозги через уши высосал, чтобы он мне график съёмочный переиграл. Ты же отпустил бы? Ради меня-то? Конечно, отпустил бы. Блять, я даже билеты купил, понимаешь? Сюрприз хотел сделать. Сделал. Только не я ему, а он мне… Господи, что делать теперь?.. Не знаю, Гукки, не знаю ничего…       А ещё он в жизни не чувствовал себя бОльшим предателем, чем сейчас. Ему физически необходимо было обнять друга, прижать к себе, пообещать, что всё непременно наладится, что всё самое страшное уже позади — операция же прошла успешно! А Минхёк обязательно справится, он очень сильный, упрямый, у него ведь и мотивация железная — он же влюблён, сам говорил… Чонгук не смел. Не смел даже приблизиться, застыв перекошенным истуканом. Привычный уже тремор врубил стандартный режим, поэтому руки пришлось засовывать в карманы брюк. Слюна отдавала страшной горечью, разъедая слизистую. Чон никак мысли собрать не мог, разбегающиеся по огромной площади квартиры.       — Ладно. Мы сделать сейчас ничего не можем. Только ждать. Я приехал, потому что должен был тебе рассказать. Он же тебе не просто помощник, он же друг…       — Джин-хён, тебе бы отдохнуть. Хочешь — оставайся…       — Да нет, не буду ТэТэ смущать, к себе поеду. Я знаю, он Хёкки недолюбливает, но раз уж такое дело… Я посплю пару часов и вернусь обратно, медперсонал третировать. Будет время — приезжайте. Он бы не был против, как мне кажется…       Сокджин потрепал брюнета по плечу, кисло улыбнулся тенью знаменитой голливудской улыбки и тяжело поднялся на ноги, вяло махнул рукой и поплёлся обратно в коридор. Чонгук стиснул зубы и зажмурился. Он должен был сказать. Пора начинать отвечать за свои поступки, как бы спрос ни был высок. Скорее всего, сейчас он потеряет последнего друга, который мог бы быть рядом. Чёртова тэхёновская честность, передающаяся воздушно-капельным путём! Сколько же он успел натворить…       — Джин! Подожди.       Актёр, навязывающий бабочек-стрекоз из шнурков, разогнулся и устало посмотрел на друга, чуть вытягивая шею. Понимал, что с реакциями у него сейчас косяк на косяке, поэтому старался максимально понятно изображать необходимые эмоции. Заинтересованность вышла почти натурально.       — Джин, мы не приедем с Тэхёном. Только если я один… если ты позволишь.       — Оу, ну, как скажешь. Нам с тобой сильно повезло на упёртых баранов, да? — Ким криво ухмыльнулся и легонько ткнул брюнета кулаком в плечо. — У нас ещё будет время их подружить между собой. Обязательно будет.       — Не будет, Джин-хён. Мы с Тэ больше не вместе. Расстались.       Друг вполне живо глаза округлил, сонливость мгновенно испарилась. Он молча открывал и закрывал рот, туго соображая на ходу, как правильнее отреагировать. Притупленные чувства не различали удивления, участия, любопытства и равнодушия. И пока Ким пребывал в замешательстве, Чонгук получал, возможно, единственный шанс на объяснения. Другого ему не дадут.       — Но не это главное. В том, что случилось с Хёком, виноват я.       Мимический калейдоскоп на лице Сокджина ничуть не изменился. Он по-прежнему не понимал ничего. Чонгук затолкал свой страх подальше, сделал глубокий вдох. Старался говорить коротко, однозначно, без лирики и эмоциональных комментариев — актёр и простые-то фразы воспринимал плохо. Рассказал про Тэхёна; про то, что поругался с Минхёком; про то, что случилось между ними на лестнице. Выражение на лице Сокджина каменело с каждой секундой, в глазах гасли последние тусклые искры.       — Мне очень жаль, — закончил Чонгук, отчётливо понимая, что слова эти сейчас никому не нужны. Остановиться только не мог. — Я не хотел, Джин. Я сам не знаю, как так вышло. Я хотел помочь! Но ты же его знаешь — упрямый, как чёрт. Я приехал потом, но в квартире уже никого не было…       — Заткнись.       Чонгук подавился монологом, когда глухое и злое слово разбило в дребезги его тщетные попытки оправдаться. Он не хотел этого делать, пытался просто объяснить всё другу, но звучал его лепет жалко и неубедительно.       — Всё, что ты сейчас сказал — правда?       Хотел бы он наврать. Чон покачал головой, как китайский болванчик. Даже если Джин сейчас потребует каких-то более ёмких объяснений и подробностей, он выдать ничего не сможет — голосовые связки натянулись струнами и полопались. А Джин не стал ничего требовать. Шагнул навстречу брюнету и с размаха врезал хлёсткую пощёчину. Смял белый хлопок рубашки на груди в пальцах и встряхнул растерявшегося Чона.       — Это тебе за меня.       Вторая пощёчина, и лицо уже ноет равномерно. Чонгук не сопротивляется. Он заслужил и большее.       — Это за Тэхёна.       Третьим и последним прилетел удар кулака, с зажатыми в пальцах ключами. Что-то мерзко хрустнуло и из носа хлынула горячая кровь, в глазах вспыхнули разом все сеульские звёзды. Чонгук с тихим стоном стёк на пол, прижимая ладонь к лицу.       — Я готов придушить тебя прямо сейчас, мерзавец, — разгоняясь, прорычал Сокджин, нависая сверху. — Молись, чтобы он выжил, ублюдок. Иначе тебе тоже не жить, клянусь. Сейчас меня останавливает только мой неоплатный долг за маму — ты спас ей жизнь. Сейчас я дарю тебе твою. Наслаждайся, пока можешь. Ты не представляешь, как я тебя ненавижу, Чон. Я и подумать не мог, что ты окажешься такой скотиной. Разбирайся со своей жизнью сам. Для меня — ты умер, Чонгук.       Джин закашлялся, переводя дух. Чонгук, чтобы не получить ещё и пинка от разгорячённого друга, отполз к стене, прижимая вторую руку к носу. Кровь ручейками струилась по дрожащим ладоням, заливая белую рубашку. Он глаза поднять не мог на Джина всё по той же причине — не смел.       — Я не заявлю в полицию. Пока что, — сипло проговорил Джин. Он больше не кричал. Голос был холодным, безразличным, безэмоциональным. Кима выключили из реальности. — Если Минхёк проснётся — сам решит, что с тобой сделать. Если нет — я сдам тебя. Не обижайся. Как только появится возможность — мы уедем. Больше наши пути не пересекутся. Прощай, Чон Чонгук. Добра не желаю.       Сокджин развернулся на каблуках, взмахнув полой длинного плаща, и вышел вон, хлопнув за собой дверью. Чон, опираясь о стену локтями, медленно поднялся. Руки по-прежнему дрожали, сердце колотилось в глотке, в ушах шумел лазурный океан Майами, а с подбородка срывались алые капли, разбиваясь об пол. Надо было переодеться… и постараться не повеситься на вешалке, пока будет выбирать рубашку.

***

      Чимин никогда не опаздывал на работу. Так уж сложилось по жизни — обладал природной пунктуальностью, в придачу к ведущим качествам сов и жаворонков: вставал с первыми лучами солнца, засыпал далеко за полночь; организм требовал всего четыре-пять часов на сон, этого было вполне достаточно. Благодаря такому режиму всегда было много больше времени, чем у других, которое он всегда использовал очень продуктивно. Это пригодилось во время учёбы в старшей школе, в университете, неоценимо помогало при построении карьеры: приехать чуть свет в офис и до начала рабочего дня успеть переделать все рутинные задачи, когда никто не чирикает под руку, не мешает. Пока его почти месяц трепала внутренняя проверка Глобал, Чимин успешно справлялся и с основными заданиями, и стряпал бесконечные отчёты для представителей проверочной комиссии.       Скрупулёзное перетряхивание его трудовой деятельности завершилось чуть менее двух недель назад, а результаты пока так и не осветили. Но Пак, уверенный в себе на сто десять процентов, не унывал ни минуты. Говоря объективно, если кому-то нужен был повод его убрать — повод найдут без проблем, даже при отсутствии значимых косяков. А переживать из-за неизбежного бессмысленно. Поэтому он не переживал, продолжая исправно исполнять свои прямые обязанности. Махнул рукой на положенный отпуск (отгуляет летом в среду), приезжал до начала рабочего дня, уезжал значительно позже и старался не думать о том, что будет в результатах проверки.       Но сегодня всё шло не по уложенным рельсам: Чимин, возможно впервые за всю жизнь, проспал, а теперь вяло зевал за рулём, толкаясь в утренних пробках. Шанс попасть в офис Глобал вовремя таял на глазах, ведь брюнет уже двадцать минут полз по сантиметру в минуту в длинном хвосте желающих припарковаться на подземной парковке корпоративного здания. Вишенкой на торте послужил медленно опускающийся перед его бампером шлагбаум и загоревшееся табло над въездом «мест нет». Пак скрипнул зубами и, используя десятки микроскопических манёвров, с трудом развернул свой маленький купе. Ещё около получаса он искал себе место в этом бренном мире, посекундно повторяя как мантру, что даже будучи первым в списке корейского Форбс, будет ездить на работу на метро. Место таки нашлось, а от него предстояло активно топать ногами ещё не меньше пятнадцати минут. Уныло вздохнув, брюнет поставил машину на сигнализацию и зашагал в людском потоке к парадным дверям банковского здания Глобал.       Последние две недели выдались не самыми простыми в его жизни. Всё чаще на подкорке всплывали малодушные вопросы: почему я должен переживать всё это и чем я заслужил? Каждый раз он хмурился и волевым усилием заталкивал их подальше в подсознание, потому что нехорошие это были вопросы. Чимин не был равнодушным, как раз наоборот. Он переживал за друга и за то, что помочь ничем не в силах: Тэхён будто впал в модус маргинального подростка, ненавидящего всё и вся вокруг себя, не признающего авторитетов и здравый смысл. А Чимин с Джиён, как заботливые, но бестолковые родители, крутились вокруг пылающего тихой ненавистью исчадия Ада и не знали, что с ним делать.       Тогда, две недели назад, когда у Тэхёна буквально случилась истерика, Чимин клятвенно обещал себе, что не бросит друга, что бы ни случилось. Когда тот смог успокоиться… Нет, не успокоиться. Вывернуться наизнанку и эмоционально выдохнуться. Он сдулся как шарик, затих и только смотрел на Чимина огромными потемневшими глазами, молча. Пак усадил податливое тельце на диван, подпёр с двух сторон подушками, потому как тельце норовило сползти сначала на сиденье, а потом и на пол. Чимин сам собирал его вещи, разумно рассудив, что чем раньше Тэхён сможет съехать, тем легче ему будет. Ким же творящийся вокруг деятельный движ никак не комментировал: просто следил мутным взглядом за мелькающей туда-сюда фигурой брюнета, изредка кивал или мотал головой, отвечая на вопросы. Чимин, находясь на адреналиновом подъёме и подталкиваемый в спину злобным чёртом, самостоятельно организовал переезд: упаковал по чемоданам и сумкам всё, до чего дотянулись руки; перетаскал багаж в машину, мысленно благодаря Джиён, которая умчалась сегодня к подругам на его БМВ, а взамен оставила свой вместительный кроссовер; взвалив инертное тело блондина на плечо, три раза проклял дурацкую квартиру, изначально ему не понравившуюся, и медленно увёл друга прочь.       Он не спрашивал Кима, куда бы тот хотел поехать. Ехать ему было некуда. Чимин не раздумывая привез Тэхёна в просторную квартиру, в которой с некоторых пор они поселились вместе с Джиён. Спален и места хватало, при желании можно было за неделю так ни разу и не встретиться, живя бок о бок. Ближе к ночи вернулась и хозяйка дома. Объяснять долго ничего не пришлось — Джиён вполне удовлетворили тезисное обозначение ситуации и короткий взгляд на мумию человека, когда-то называвшегося Ким Тэхёном.       Так начались их непростые две недели. Чимин, чувствуя себя двойным агентом, ездил на работу и старался наблюдать за обстановкой даже ушами. Вечером возвращался домой и на пару с будущей супругой вступал в неравную схватку с многотонно потяжелевшим характером лучшего друга.       Из своего состояния тихого умирания Тэхён вышел на третий день. Осмотрелся, наконец, в новом доме, заранее за всё извинился и уверенно вступил на путь апатичного существования без цели и желания, отягощённого чёрным несладким кофе (который раньше на дух не переносил), да батареей крепких, сладких алкогольных литров. Он не напивался в хлам, не буянил и не громил квартиру. Тэхён наливал себе то или иное топливо и медленно блуждал из комнаты в комнату, как Кентервильское приведение, только без цепей. На все попытки Джиён накормить истончающегося с каждым днём всё больше человека, Ким кривил серое лицо, отказываясь. Когда настойчивость девушки переходила в терминальную стадию, Тэхён демонстративно доставал шпажкой из треугольного бокала, наполненного очередным вариантом вермута, оливки, и долго и вдумчиво пережёвывал их под тяжёлым взглядом Джиён. Таким было его трёхразовое питание — понедельник, среда и суббота.       Глядя на то, как друг чахнет и вянет, лелея свою серую депрессию, Чимин злился с каждым днём всё больше. Разбитое сердце за несколько дней не склеишь, но и загнуться от душевных страданий он Тэхёну не позволит. Только вот ни агрессивный метод, ни сочувствующий, ни агрессивно-сочувствующий, ни пассивно-наблюдательный не работали. Ким на первых порах только строил мученическую мину и прятался в самый тёмный угол, чтобы там его никто не трогал. К концу второй недели он уже огрызался и скалился, требуя, чтобы его оставили в покое. Один раз они почти сцепились, поругавшись на ровном месте. От кровавой бойни спасла вовремя подоспевшая Джиён. Её возмущённое личико с нахмуренными бровями что-то ломало в Тэхёне каждый раз: он замолкал на полуслове или полужесте, длинно выдыхал и уползал восвояси. Пак пылал праведным гневом и желанием вытряхнуть из друга этот банальный психоз, а девушка только печально качала головой и продолжала утверждать, что Тэхёну нужно больше времени. Время шло, а ситуация никак не менялась.       Вчерашнюю ночь Чимин практически не спал, прислушиваясь к неуверенным шагам и бутылочному позвякиванию за стеной. Ему уже далеко не в первый раз приходилось подхватывать не стоящего на ногах блондина, а когда не успевал — поднимать, оттаскивать в комнату и укладывать спать. Каждый раз Ким, находясь в состоянии, когда фильтр между мозгом и языком окончательно проспиртован и отказал, слезно просил за себя прощения, говорил, что он просто не заслужил такого друга, что обязан тому до гробовой доски и… и отключался. А утром восставало сатанинское отродье, и всё начиналось сначала.       Его наипоследнейшей надеждой, перед тем как они с Джиён решатся на жестокие меры, оставались два кислых друга — хрен и уксус — Минхо и Хосок, которые обещались приехать вечером. Вчетвером они должны уже были что-то решить, раньше всегда могли. Так что, несмотря на опоздание и гнусную прогулку по промозглым улицам, Чимин бодрился и насильно тянул губы в улыбке. Подобное притягивает подобное.       Миновав входную группу с большим логотипом компании, людское море вынесло брюнета к проходным. Но тут возникла непредвиденная оказия — личная карта не считывалась сканером. Турникет, в который раз, моргал красным и протестующе крякал. Очередь за его спиной начала недобро волноваться, требуя уступить дорогу. На помощь подоспела девочка-менеджер с ресепшена. Сама несколько раз просканировала карту, задумчиво пожевала нижнюю губу и позвала Чимина за собой к стойке. После проверки карты через внутреннюю базу данных, менеджер удивлённо вскинула брови и посмотрела вопросительно:       — Господин Пак, ваша карта аннулирована. Вы более не являетесь сотрудником Глобал. Прошу прощения.       — А? — Чимин удивился не меньше, мягко говоря. — Это я прошу прощения, но такого быть не может! Вчера всё работало! Когда меня успели уволить? Ночью?       — Я не могу Вам помочь, господин Пак, — виновато развела руками девушка. — Этот вопрос вне моей компетенции. Прояснить детали могут в отделе кадров. Вы можете подать заявку на оформление временного пропуска. Соответствующий отдел рассмотрит его в течение суток, и мы уведомим Вас по оставленному номеру телефона. Хотите записать?..       — Ничего я не буду записывать! — воскликнул брюнет, закипая и начиная дымиться. — Меня не уведомили за две недели! Не объяснили причин! Это незаконно! В конце концов, в офисе остались мои личные вещи! Что происходит?!       — Ничего такого, из чего следовало бы устраивать подобную драму, господин Пак. Держите, пожалуйста, себя в руках.       Чимин резко обернулся на голос. Сквозь толпу спешащих на свои рабочие места, но всё же проявляющих любопытство к нетривиальному шуму у стойки администратора, сотрудников просачивалась колоритная фигура госпожи Мин Со. Женщина, упакованная по обыкновению в старомодное офисное платье, в строгих треугольно-кошачьих очках и с затянутым в морской узел пучком седых волос, торжественно несла в руках картонную коробку. Она остановилась в шаге от возмущённого Чимина и протянула ему свою ношу.       — Вот Ваши вещи, можете проверить. Приказ об увольнении выслан на Вашу личную почту. Расчёт — перечислен на счёт. Оригиналы документов будут отправлены Вам заказной почтой. Приезжать сюда лично больше нет никакой необходимости.       — Это незаконно, — выплюнул Пак, выхватывая из её рук коробку. — Я могу и в суд подать! Или вы все тут думаете, что можете кого угодно на ремни пустить безнаказанно?!       — Господин Пак, — весомо перебила Мин Со и выразительно посмотрела на брюнета поверх оправы очков. — Вы слишком перевозбудились. Отвлекаете от работы персонал, сами нервничаете бестолку. Забирайте свои вещи и сходите выпить кофе. Помнится, вы с господином Кимом-младшим часто бывали в кофейне на соседней улице вместо работы. Не изменяйте традициям. Купите себе кофе, подумайте, а потом езжайте домой. Здесь Вам больше делать нечего.       Девушка-менеджер, внимательно слушавшая их беседу, под строгим взглядом женщины, тут же отвернулась, отошла, принялась усиленно стучать ноготками по клавиатуре и высматривать что-то в мониторе. Чимин ошарашенно провожал округлившимися глазами прямую спину госпожи Мин Со, беззвучно шевеля губами. Он даже слов подобрать не мог, которые соответствовали бы ситуации. Секретарь остановилась у проходных и вновь посмотрела на брюнета.       — Говорят, господин Пак, в одиннадцать в той кофейне подают фирменный кофе с большой скидкой. Попробуйте, это новинка.       И ушла. А Чимин ещё несколько минут столбом стоял посреди пустеющего зала и осознавал то, что сейчас произошло, прижимая картонную коробку с личными вещами к груди. С места его стронул только подбирающийся охранник — не доводить же до греха, когда тебя под руки выводят. Он вернулся в машину, рухнул на водительское сиденье и невидяще уставился в лобовое стекло.       Удивляться было глупо, исход вполне закономерен. А чего он ждал, после того, что директор Ким сделал с собственным сыном. Чимин был следующим в расстрельном списке. И дело было не в его промахах, а в том, что он был лучшим другом Ким Тэхёна, оказавшегося для руководства персоной нон грата. Ким-старший чистил ряды, а Чимин ожидаемо попал под эту метлу. Смущало его только поведение почтенной госпожи Мин Со, которая пила исключительно чай, презирала кофе и места, где его подают. Она явно намекала на встречу. Но зачем?       Без пяти одиннадцать Чимин входил в маленькую кофейню, в которой они с Тэхёном действительно часто заправлялись карамельным латте. Правда, это всегда было в обед или перед рабочим днём, что бы там ни говорила Мин Со. Секретарь уютно устроилась за дальним от стеклянных витрин столиком. Перед ней стояли два высоких стакана и тарелочка с пирожными. Чимин решительно прошагал к махнувшей ему женщине и плюхнулся на стул напротив.       — Мы в шпионском сериале? — мрачно спросил Пак, забирая пододвинутый стакан.       — Не могу сказать, что вы ошибаетесь, господин Чимин, — кивнула секретарь. — В компании даже у стен есть уши. Будьте уверены, они всегда очень внимательно слушали. У меня не так много времени, поэтому выслушайте меня.       Женщина вытянула из-за спины дипломат, достала файл с напечатанными листами и протянула брюнету.       — Это Ваша характеристика, Чимин-ще. Вам она пригодится, когда будете искать другую работу. Опыт — это замечательно, но рекомендация лично господина Кима стоит дороже. Пока ещё его имя что-то значит — пользуйтесь.       — Я не понимаю… — растерянно пробормотал Чимин, забирая листы.       — Вы и не должны. Перепечатать приказ о Вашем увольнении под носом у директора было не так уж и просто, но в итоге — Вы ушли сами, подав заявление об увольнении по собственному желанию в связи с семейными обстоятельствами заранее, за две недели. Всё по закону. Если бы мы не успели — Вас бы убрали по статье, а это обстоятельство сильно сузило бы круг поиска работы. Об этой характеристике, естественно, директор Ким не знает. Но если вы ей воспользуетесь — никто не ринется проверять. Поэтому не затягивайте.       — Подождите, госпожа Мин, я не успеваю за Вашей мыслью…       — Мальчик мой, — женщина вдруг перешла на неформальный стиль, сжимая руку брюнета, лежащую на столе. — Я работаю в этой компании с момента ее основания. Я знала и знаю всех сотрудников поимённо. Я много повидала людей и в них неплохо разбираюсь. Вы хороший человек, Чимин-ще. С Вами поступили очень несправедливо. Я не могла не помочь.       Пак недоверчиво покосился на Мин Со, поджимая губы.       — Вы так заняты личными драмами, наивные мальчишки, что не замечаете большего, — усмехнулась она. Секретарь сделала маленький глоток из стакана, забавно сморщилась и отставила его от себя подальше. — Глобал, как Титаник, идёт ко дну. На палубе всё ещё играют музыканты и ходят разодетые аристократы, но их судьба предрешена. Инвесторы, которых нашёл молодой хозяин, пока поддерживают банк на плаву. Но надолго ли это? Директор Ким тоже это понимает и сходит с ума. Компания — его ребёнок, который умирает на руках.       — У него есть настоящий сын!       — Нет, господин Пак. Директору Киму чужды отцовские чувства. От того он так жесток. Я его не оправдываю. За юного хозяина у меня болит сердце, но ему я сейчас помочь не в силах. Как он?       — Мне странно слышать от Вас подобное, госпожа Мин, — усмехнулся Чимин. — Я бы не сказал, что мы ладили всё это время.       — Даже у стен компании есть уши, — напомнила женщина, поправляя на носу очки. — Меня приставили к младшему Киму, преследуя определённые цели, Вы же понимаете. Ничего личного, я выполняла свою работу. Но это не значит, что я не видела всего, что происходило за это время. Мне нравится господин Тэхён, несмотря ни на что. У этого мальчика может быть лучшее будущее, но только вдалеке от родительского бизнеса. А лучше — подальше от Кореи. Вы не сказали, как он?       — Не очень, — нехотя буркнул Пак.       — Да, я понимаю, — снова кивнула Мин Со. — Но он справится. Вы поможете. Я верю. Вы похожи на братьев, друг друга не бросите. Где он сейчас?       — Пока остановился у меня, дальше — видно будет.       — Ваш новый адрес остался в личном деле… Могу я передать с Вами небольшое письмо для господина Кима? В силу определённых обстоятельств, я не могу связаться с ним лично. Да я и не думаю, что сейчас он захочет со мной беседовать. Но Вы, всё же, передайте, господин Чимин. Мне уже пора.       Женщина поднялась на ноги, расправила мнимые складки на подоле платья, подхватила свой дипломат и улыбнулась Чимину. Впервые за всё время их знакомства.       — Желаю вам обоим удачи. Держитесь подальше от директора Кима, как можно дальше. Боюсь, что он нас ещё удивит. Всего хорошего, Чимин-ще.

***

      Дорога до дома тонула в сомнениях и нерадостных размышлениях. Госпожа Мин Со напустила такого плотного тумана, что и пылесосом не развеешь. Чимин чувствовал себя так, словно его окунули с головой в бразильскую мелодраму с перекрученным сюжетом. То, в каком ключе она отзывалась о Киме-старшем… Будто предупреждала со знанием истинного положения вещей, старалась уберечь от чего-то. Но ведь всё самое неприятное уже случилось, разве нет? Его уволили без причин, Тэхёна лишили всего, ещё и выставили на посмешище перед консервативным обществом. Что ещё-то?..       Дома его встречала уже до боли привычная картина: Джиён, излучая энтузиазм, порхала в фартуке по кухне, звонко напевая вирусный мотивчик; Тэхён, покачиваясь на стуле, разбавлял солнечно-счастливую атмосферу своей гнетущей аурой и чёрной одеждой. Он сильно похудел (широкие брюки и рубашка это только подчёркивали), некогда сияющий блонд превратился в желтушную мочалку и распушился над сильно отросшими корнями волос. Ким нервно крутил в пальцах почти пустую пачку сигарет, гипнотизируя розовый прямоугольник зажигалки. Каждый раз, когда он протягивал к ней руку, чтобы закурить, рядом материализовывалась фея с поварёшкой и замахивалась кулинарным орудием. Тогда Тэхён недовольно шипел и пальцы отдёргивал.       — Привет, любимый, — счастливо улыбнулась Джиён, легко чмокая жениха в щёку, и вернулась к плите. Девушка неплохо готовила, а теперь, получив в безвременное пользование объект для апробирования своих экспериментов, взялась за это дело с удвоенной силой. Ким, надо отдать ему должное, честно съедал по ложке или кусочку. Отказать местному ангелу было невозможно. — Ты чего так рано?       — Меня уволили, но я успел к обеду. Практически ничего не потерял, — хмыкнул брюнет, садясь за стол.       — А я всё ждал, когда же, — зло хмыкнул Тэхён, забираясь на стул с ногами. Подтянул колени к груди, обхватил их руками и перевёл на друга мрачный взгляд. — Что думаешь делать?       — Ничего, — пожал плечами Чимин, подцепляя из вазы в центре стола зелёное яблоко. — Одна наша общая знакомая посоветовала мне не выступать. Принесла мои вещи, проводила. Сказала, что лучше держаться подальше от директора Кима и его тонущего Титаника.       Блондин непонимающе моргнул. Соображал Тэхён теперь не быстро.       — Мы с Мин Со кофе вместе выпили, — усмехнулся Пак. — Любопытные перлы она мне выдала, никак осмыслить не могу. А ещё письмо тебе передала. Если в нём окажутся споры Сибирской язвы, я не сильно удивлюсь. Я бы сжёг, а ты думай сам.       Брюнет вытащил из своей коробки плотный бумажный конверт и положил его перед другом. Тэхён мазнул по нему взглядом и отвернулся. Игнорируя опасно летающую над его головой поварёшку, таки выбил сигарету и закурил.       — Нет, ну какой упрямый! — фыркнула Джиён. — Иди отсюда тогда. Не дыми! Кури в своей комнате, потом проветри обязательно! — Тэхён послушно сполз со стула и побрёл на выход из кухни. — И попробуй только к обеду не вернуться! Я тебя за шиворот приволоку!       Ким, не оборачиваясь, махнул рукой и скрылся в коридоре. Девушка, поджав губы, уставилась на жениха.       — С ним надо что-то делать.       — Я его не выгоню, — покачал головой Чимин.       — Я тоже! — всплеснула руками барышня. — Я не это имела в виду! Пусть курит и пьёт, если без этого никак. Со своим здоровьем он может делать всё, что ему угодно. Но ведь надо ещё и помимо этого чем-то заниматься. Иначе от безделья он себя ещё чем-нибудь займёт… нехорошим.       — Как бы я себя не занял чем нехорошим, — улыбнулся Пак. — Любимая, я теперь безработный. На что свадьбу будем играть?       — Нашёл тоже проблему, — отмахнулась девушка и повернулась к плите. — Отец давно тебя звал себе в помощники. Не знаю, почему ты всё время отказываешься?..       — Не хочу быть приживалкой и нахлебником.       — Глупости не говори! Ты совсем не такой! Позвони сегодня папе, он будет только рад.       — Я подумаю, — кивнул изящной спине Пак. — Сначала надо с лучшим другом разобраться. Вечером ребята приедут, ты помнишь?       — А для кого я тут готовлю по-твоему?       — Я тебя люблю, милая…       — И я тебя, дурачок, — улыбнулась Джиён. — Тащи сюда нашего ручного воронёнка, пока он там все лёгкие не прокурил. Пока ты ему пять ложек жаркого не скормишь — гулять не пойдёте. Я сказала!

***

      Ещё никогда Чимин так не радовался дверному звонку, как сегодня. Тэхён даже бровью не повёл, продолжая цедить своё приторное пойло из высокого бокала, развалившись на диване в гостиной. Переглянувшись с понимающей Джиён, метнулся открывать. Пока решительно настроенная артиллерия из Хосока и Минхо разувалась и обменивалась приветствиями с брюнетом, девушка подхватила ключи от машины, своё пальто, впрыгнула в туфли и, запечатлев благоухающий цветочный поцелуй на губах жениха, юркнула за дверь.       — А кто это у нас тут печально умирает? — широко улыбаясь, гоготнул Хосок, вваливаясь в комнату. Дёрнул за руку на себя сухое дерево в чёрных обмотках и стиснул в объятиях. — Тэхён-и, солнце, ты уже почти составляешь нездоровую конкуренцию моим анорексичным моделькам. Экономия, конечно, должна быть экономной, но ты не передёргивай, ага?       Ким смущённо хмыкнул и упал обратно, в своё свитое на диване гнездо из подушек и пледов.       — А где меланхоличные песенки и кружка какао на подоконнике? Образ-то надо поддерживать! Сладенькое мозговую активность стимулирует.       — Так он пьёт мартини, — фыркнул Чимин, устраиваясь на пуфе на полу. — Организм теперь состоит исключительно из спирта, глюкозы и никотина.       — Сдал с потрохами? — зыркнул на друга Тэхён.       — А кто, если не заботливая мамуля Чимин-и?! — вступился за Пака Чон. — Ты знаешь, зачем мы здесь? Сейчас будем мозги твои препарировать.       — Там уже нечего препарировать, не утруждайтесь, — флегматично отозвался Ким, заглатывая остатки вермута.       — А вдруг? — не согласился Хосок. Пихнув в спину растерянного и непривычно молчаливого Минхо, фотограф забрался на диван к блондину, выдернул у того из-под бока большую подушку и швырнул её в Чимина. — Психиатры на месте, настрой создан, погнали. Или тебе лечь надо для удобства?       — Мне ничего не надо. Ужинайте и катитесь нахер, — гостеприимно посоветовал Тэхён, наливая прозрачную жидкость в свой бокал.       — Ну, ты не обобщай, друг мой нежно-синий, — погрозил пальцем Чон. — Не всем здесь интересно такое времяпрепровождение. Мы с ЧимЧимом бы оскорбились, но на убогих не обижаются. Давай лучше по фактам: ты без жилья, без работы, с разбитым сердешком и массой приобретённых вредных привычек. Будем решать проблемы по степени важности для социализации. Знаешь, образ маргинального чертяки сейчас очень популярен, можешь пока смело его эксплуатировать. Если тебе необходимо отдельное жилье — вообще не проблема, скинемся на первое время. Мы ж не чужие друг другу. Конечно, апартаменты не обещаю, но и на окраину не отселим. Теперь работа…       — Мне ничего не нужно, — тускло, но упрямо повторил Тэхён. — Если я вам мешаю, — короткий взгляд на закатившего глаза Чимина, — съеду завтра же.       — Далеко съедешь? — цокнул Пак. — А искать тебя потом где? Попробуй только, придурок.       — Ну вот. Минус проблема. Давай дальше по списку, — хлопнул в ладоши довольный Хосок. Его оптимизмом можно было нефтяные цистерны заправлять. — Вопрос общественного порицания отложим до лучших времён, говорить тут не о чем. Ты такой, какой есть, а те, кто тебя не принимают — идут бескрайними таёжными лесами, правильно? Чё по работе, блохастик мой? Я так понимаю, что теперь ты волен выбирать всё, что душе будет угодно. Так к чему она у тебя лежит? Или хотя бы склоняется.       Ким дёрнул щекой и отвернулся к окну, выражая свою крайнюю незаинтересованность ни темами разговора, ни самой беседой в целом. Неунывающий Чон вдохнул поглубже, намереваясь продолжить осаду окопавшегося буки. Девиз один — стоим до смерти, после смерти — лежим в том же направлении. Чимин даже и не знал, на кого ставить — и Ким, и Чон обладали от природы потрясающим упрямством. Вот только ставить надо было на Минхо. Шатен шагнул к сидящему в углу Тэхёну, опустился перед ним на колени и обхватил его ладони своими, заглянув в глаза, обрамлённые тёмными кругами:       — Прости меня, ТэТэ!       Тут даже Хосок не нашёлся, что сказать. Они с Чимином только молча наблюдали. Чон был уверен, до этого момента, что поставить гордеца на колени может только его загадочный мужик, ещё и за большие деньги.       — За что?       — Фотографии заказал я. И в редакцию того журнала отправил тоже я. И вашим отцам… тоже.       Время будто остановилось. Хосок замер с открытым ртом и округлившимися на половину его вытянутого лица глазами. Его изощрённый на скабрезные шуточки и комментарии мозг даже не шевельнулся, чтобы сочинить очередную партию. Чимин прижал ладонь ко рту, дабы не начать орать на Минхо сразу. Редактор всё так же стоял перед блондином на коленях, всматриваясь в неподвижное лицо перед собой. Тэхён застыл, не моргая и не дыша. Киму уже пора было начинать писать книгу про самые нелепые признания в своей жизни, которые довелось услышать от некогда близких людей. А, ну, и ещё про предательства. Вот в последних разбег был большой, есть где разгуляться.       — Зачем?       А что ещё он мог спросить? Самое логичное, что пришло на ум. Злости почему-то не было. Не подвезли ещё. Или ему повезло, и из многообразного человеческого эмоционального диапазона у него остались только апатия и совсем капелька раздражения. Последнее Ким трепетно хранил для Чимина.       Минхо переменился мгновенно: скорбная мина сменилась кривой ухмылкой. Он подскочил на ноги, с силой встряхнул руками, будто они затекли, находясь долго в неудобном положении, и заметался по комнате. Редактор ходил из стороны в сторону, нервно посмеиваясь, пока три пары глаз следили за ним с выражением смятения и ужаса на закаменевших лицах.       — А если я объясню — ты поймёшь? — с вызовом спросил Минхо, обвиняюще ткнув пальцем в блондина. — Я сделал тебе самый важный и грандиозный подарок, на который эти, — мотнул головой в сторону друзей, — да и твой Чонгук, никогда бы не решились. Я тебе свободу подарил! Ведь ты слабак, Тэхён-и! Упёртый, наглый, но отчего-то страшно нерешительный! Я тебе уже об этом говорил, помнишь? Так вот же решение всех твоих проблем! Как пластырь сорвал, да?       — А прощения за что просил? — ровно проговорил Тэхён, выпрямляя спину и ставя бокал на подлокотник.       — За то, мой милый ТэТэ, что я переоценил твою внутреннюю силу. Где твоя красивая, гордо поднятая голова? Где горящий взгляд и злость, бурлящая по венам? Во что ты превращаешься? Посмотри на себя! Хочешь доказать отцу, что он был прав во всём? Или это из-за этого недоделка? Из-за Чона? Так он не достоин тебя, малыш! Он бросает тебя уже во второй раз, он трус и предатель!       Редактор практически кричал и судорожно размахивал руками. Он походил на сумасшедшего фанатика-сектанта, призывающего с трибуны любить своего Бога: неистово, бессмысленно и заразительно. Толпа бы пошла за таким, без сомнений. Перед ним на ноги поднялся и Тэхён, прямо глядя в безумные глаза.       — А ты тогда кто? — тихо спросил блондин.       — Что? Я? — не понял Минхо.       — А ты не лучше, — констатировал Ким. — Такой же трус, потому что сделал всё исподтишка. Такой же предатель, потому что сломал мне жизнь.       — Но я сделал, как лучше!       — Кому?! — заорал в ответ Тэхён. Голос хрипел и срывался, но внимания на это он не обращал. — Откуда ТЫ знаешь, как мне лучше?! Что вы все лезете не в своё дело и решаете за других?! Я не просил! Я сам разберусь в своей жизни! Будь уверен, без таких обдроченных подстав я справился бы куда лучше! Я не грёбаный феникс, я не умею возрождаться из пепла! Свободу мне подарил, добродетель хуев? На кой чёрт мне такая свобода, мразь ты конченная? Хватит ковыряться в моей жизни, идиоты! Оставьте меня в покое!       Блондин с силой толкнул в плечо стоящего на пути Минхо, намереваясь уйти. Хосок, всё ещё молча и с открытым ртом, переводил ошарашенный взгляд с одного друга на другого. Редактор, не ясно чем руководствуясь, попытался догнать Тэхёна в дверях, хватая за руку. Летящий в его лицо кулак чудом перехватил подоспевший Чимин, повисший на руке Кима. Тут уже с дивана подлетел и Чон, обхватывая кольцом рук Минхо. Пак поймал жуткое дежавю — второй раз за месяц ему приходилось оттаскивать лучшего друга от кого-то и стискивать его трясущееся тело. Хреновая закономерность.       — Я же говорил, что ты не поймёшь! — рассмеялся Минхо, вырываясь из жилистых объятий Хосока. Фотограф же держал его крепче, чем свой аппарат с самым большим и тяжёлым объективом.       — Тебя психиатр поймёт, кретин! Пролечись, не брезгуй! У тебя же явно крыша течёт! Да отпусти ты меня уже!       С последними словами Тэхён вывернулся из рук друга, одёрнул рубашку и ушёл в коридор. Явно психуя, ворон царапал когтями паркет и бился клювом о стены, отыскивая свою обувь.       — Куда ты? — крикнул Чимин, не рассчитывая на ответ.       — Гулять! — донеслось злобное карканье.       — Пальто возьми! Хотя бы моё. Там холодно!       Судя по грохоту открываемых и закрываемых шкафов, Тэхён внял совету. Спустя несколько секунд хлопнула входная дверь. В квартире повисла неприятная тишина.       Минхо успокоился на руках Чона, свесив голову. Выдохнулся. Хосок дотащил его до дивана и усадил, придерживая за плечи. Минхо опёрся локтями о согнутые колени и запустил пальцы в волосы, с шипением выдыхая.       — Минхооо… — осторожно позвал Хосок. — Ты должен это знать — ты долбоёб.       — Заткнись, — зло шикнул Чхве, мотнув головой. — Вы ни черта не понимаете. И не знаете. Вы должны…       — Минхо.       Редактор запнулся и замолчал, поднял голову и посмотрел на Чимина. Сладкого пончика и обаятельного улыбчивого парня как и не было никогда. Пак прожигал друга чёрными от гнева глазами, на скулах играли желваки, пухлые губы вытянулись в тонкую полоску. Сдерживался хозяин квартиры из последних сил.       — Тебе лучше уйти сейчас.       — Но Чим… — вскинулся Хосок.       — Нет никаких «но», Хо. Уходи, Минхо.       — Иначе что? — мрачно усмехнулся редактор, вставая.       — Иначе я тебе въебу, кретин. Потом буду жалеть, но сейчас просто размажу по стенке. Уходи.       Всё, что задумывалось как спасательная операция, покатилось под откос со скоростью разогнавшегося "Сапсана". Проблемы и потрясения щедро сыпались, словно из рога изобилия. И как со всем этим справляться, Чимин не знал. Минхо, то ли хмыкнув, то ли всхлипнув, не оглядываясь на друзей, быстро вышел из гостиной, пробежал коридор и выскочил за дверь.       — Теперь что? — качая головой, уныло вздохнул Хосок.       — Теперь, не знаю.

***

Красная тойота приветственно взревела при повороте ключа зажигания. Двигатель утробно зарычал, раскручиваясь.

«Где ты?» Сообщение доставлено «Твоё какое дело? Я занят. Не сегодня.» Сообщение прочитано. «Мне плевать на твои дела! Где ты?!» Сообщение доставлено

Длинная пауза свидетельствовала о долгом размышлении оппонента над ответом, если он вообще собирался отвечать. Минхо застыл над светящимся экраном смартфона, каждые тридцать секунд скользя пальцем по гладкой поверхности, чтобы предотвратить автоматическую блокировку. Если не дождётся — утопит педаль газа в пол и будет искать по наитию, неважно где и как долго. Всё, что творилось и переворачивало его изнутри, давно уже требовало выхода. Минхо очень долго терпел, много лет. Прощал и принимал то, что не должен был. Не мог по-другому. Он испытывал к этому ненормальному и страшному человеку такие же страшные и ненормальные чувства, избавиться от которых или задавить в себе было невозможно. А ведь редактор пытался в самом начале, прекрасно понимая с кем связался. Не смог. Теперь же пожинал плоды своей слабости. Экран всё-таки погас под замершим над ним пальцем. Минутой спустя звякнул сигнал оповещения о новом сообщении.

«Ты пытаешься кричать на меня в мессенджере? Любопытно. Я заинтересовался. Приезжай в клуб» Сообщение прочитано «Ненавижу» Сообщение не доставлено

Сейчас или никогда. Хватит бегать от себя, уговаривать, обещать, глупо надеяться, что сможешь детской пластиковой лопаткой перекопать русло мощной реки. Никто не сможет. Минхо отбросил телефон на пассажирское сиденье и рванул машину с места. Идущие в потоке водители в ужасе прянули в стороны от красной молнии, бесцеремонно вклинившейся на среднюю полосу. Вдогонку ей полетел осуждающий гул клаксонов. Но водителю было совсем не до вежливости и правил дорожного движения. Тойота, играя в опасные шахматы, устремилась вперёд, проскакивая на жёлтые сигналы светофора. Добравшись до места, шатен бросил машину у входа, впихнув ключи изумлённо замершему охраннику. Видит Бог, он искренне надеялся, что это будет его последний визит в «Рай». Расталкивая ещё трезвый народ на танцполе, Минхо пробирался к лестнице на верхний ярус. У первых ступенек из ниоткуда выросла пара солдатиков личной охраны хозяина клуба, преданно охраняющая его покой. — Господин Минхо, — вежливо, но бесстрастно. Две руки скрестились перед носом шатена, преграждая дорогу. — Мы не ждали Вас сегодня. Просим прощения. — Уберите руки, — прорычал редактор, сжимая кулаки. Как же он забыл про необходимую порцию унижения, обязательную для их встреч. — Он ждёт меня! — Хозяин занят. Подождите у бара. — Я сказал — уберите грабли! Быстро! Он мог орать сколь угодно долго, пока связки в морские узлы не завяжутся. Грохот музыки перекрывал даже самую лужёную глотку, коей Минхо не обладал. Тем более на бравую охрану его потуги впечатления никакого не произвели — ребята не сдвинулись ни на миллиметр. Минхо скрежетнул зубами, прохлопывая карманы на наличие телефона. Мобильный так и остался лежать на пассажирском сидении тойоты. Но преграда внезапно распалась, солдаты отступили, давая дорогу. Он взлетел по лестнице на второй ярус, широким шагом преодолевая загибающуюся полукругом дорожку между перилами и занавешенными островками вип-лож. У самой последней дежурили ещё два охранника, в точности повторившие жест своих товарищей с первого этажа — скрестили руки, заслоняя вход. — Пропустите, — донеслось протяжное из-за занавеса. Минхо одарил парней злобным взглядом и нырнул за тяжёлый занавес. На левой части п-образного кожаного дивана сплелись два полуодетых тела, пожирая друг друга со смачным причмокиванием. Рубашки были расстёгнуты, как и узкие брюки, а две пары жадных рук елозили по голой коже. Напротив них, потягивая из бокала коктейль из пошлости и разврата, сидел хозяин клуба «Рай», сверкая оскалом из мелких жемчужных зубов. Платиновая макушка светилась в полумраке, а лисий прищур остановился на лице шатена. — Привет, любовь моя, — криво ухмыльнулся Юнги. — Я сейчас несколько занят. Не хочешь пока выпить в баре? Или предпочитаешь присоединиться? — Пошли вон отсюда, — прошипел редактор. Реакции не последовало: мальчики-зайчики были слишком заняты друг другом. Мин дёрнул бровями и сложил руки на груди, ожидая продолжения сцены. Сегодня Минхо было уже не до игр. Он схватил один из высоких бокалов со столешницы и плеснул на пылающие поленца, развлекающие наблюдавшего за ними Юнги. Парни подскочили на месте, вытаращивая густо подведённые кайалом глаза на нежданного вторженца. — Вон отсюда! Второй раз получилось более доходчиво — мальчиков сдуло из ложи порывом ненависти и злобы Минхо. Юнги разочарованно вздохнул, обиженно изогнув тонкие губы, пожал плечами и, подцепив со столика телефон, уставился в экран. — Юнги! Мин даже ухом не повёл, продолжая пролистывать информационную ленту и игнорируя беснующегося партнёра. Минхо терять было уже нечего: он рывком выхватил телефон из бледных пальцев и метнул его в стену за головой блондина. Юнги медленно поднял взгляд на шатена и недобро сощурился. — Что ты себе позволяешь? — Хватит! — выплюнул редактор, взмахнув рукой и требуя заткнуться. — Будь ты проклят, Мин Юнги! С меня довольно! Терпение кончилось давно, а я закончился вместе с ним. Я ухожу от тебя. На тонких губах вновь заиграла лёгкая улыбка. Юнги картинно вздохнул и расслабился. — Какая драма. Долго репетировал? Сядь. Сядь, быстро! Шатен опустился на диван напротив, плотно сжав подрагивающие губы. Юнги заговорил обманчиво мягко, вкрадчиво, чуть склоняясь вперёд. — Дай угадаю — ездил к своей брошенной подружке? Настолько впечатлился? Что, малыш Тэхён-и с трудом переживает удары судьбы? А я при чём? Я же обещал — не трону твоего тонсена и пальцем. И я держу свои обещания, как видишь. С чего вдруг столько пафоса? — Я… — Что ты? — тон неуловимо изменился, леденея с каждым словом. — Ты знал, что будет так. Не притворяйся глупой овечкой. Успел ему сказать, что добра желал? По-своему, в извращённой манере. Но кто как умеет, — развёл руками Мин. — О каком терпении ты тут лепечешь? Любовь моя, мне абсолютно индифферентны твои истерики. Ты никуда не денешься, уж поверь. Я смогу достать тебя в любой точке этой сраной планеты, даже не сомневайся. Твоё тонкое горлышко крепко сжато в моих нежных руках, поэтому не трепыхайся, не делай больно нам обоим. Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? Не расстраивай меня. Я вижу — ты устал, поругался с друзьями, перенервничал. Хочешь, мои ребята отвезут тебя домой? Примешь горячую ванну, ляжешь спать… Минхо горько хмыкнул и обессилено опёрся на спинку дивана. Его больше не трясло от злости, сердцебиение успокоилось, замедляясь. Ещё немного, и будет критическая норма, но это неплохо. Глаза увлажнились, в носу неприятно защипало. Как же он устал от всего. Выход есть всегда, как минимум один точно. И пусть другие говорят, что таким образом от проблем убегают. Есть такие проблемы, которые решить невозможно. — Да, я уеду домой, — качнул головой Минхо. Губы дрогнули в улыбке. — Я лягу в горячую ванну и перережу себе вены, Юнги. Вдоль, чтобы зашить не смогли. Я жить так больше не хочу и не буду. Прости. — Что за глупости?.. — Я не могу от тебя уйти, ты прав. Я люблю тебя, и это чувство сожрало меня изнутри настолько, что оно уже неотличимо от ненависти. Не хочу быть ни соучастником, ни свидетелем твоих действий. Ты рушишь чужие жизни будто песочные замки, без зазрения совести. — Ты знаешь, почему, — проскрипел Мин, стряхивая с лица участливую маску. — Знаю, — не стал отрицать Минхо. — Понимаю. Поддерживаю, но больше не могу этого выносить. И если остановить тебя не в моих силах, отпустить меня ты не хочешь, значит я уйду сам. Так, как сказал. — Я не позволю! — Возможно. Не сегодня, так завтра. Я упёртый, ты же знаешь. Найду возможность, ты не сможешь находиться со мной двадцать четыре на семь. Я готов, Юнги. Ты мне не оставил выбора. Шатен даже усмехнулся от того, как легко стало на душе после этих слов. Он не угрожал, ни в коем случае. Такая решимость давно зрела в его голове. Выходит, что дозрела. Пока он подрезал других на дороге и накапливал штрафы на перекрёстках по пути сюда, у него были десятки возможностей влепиться в какой-нибудь столб или вылететь в кювет на высокой скорости. Встречку он не рассматривал — забрать с собой ещё кого-то он бы не смог. Как не смог в последний раз не взглянуть в лисьи глаза. Должен был хотя бы попрощаться. Выходит, что сделал всё, что хотел. Минхо поднялся на ноги, улыбнулся застывшему бледному лицу Юнги и шагнул к выходу из ложи. Белые, костлявые пальцы сомкнулись на его запястье и дёрнули назад. Шатен потерял равновесие и упал на сиденье рядом с Мином. Тот прерывисто дышал и сверлил его страшным, сметённым взглядом. — Ты хотел меня напугать? У тебя получилось. Дальше что? Не думаешь, что мне проще тебя пристрелить и скормить труп собакам, чем дёргаться ежедневно от отсутствия твоих звонков? — Не думаю, — покачал головой Минхо. — Не сможешь. Юнги хмыкнул и облизал пересохшие губы. Больше он в серьёзности намерений своего любовника не сомневался. Минхо не был склонен к пустым угрозам. — Что ты хочешь? Подумай хорошо, больше этот вопрос я задавать не стану. — Мне нечего думать. Я давно знаю, — серьёзно проговорил шатен. — Оставь их в покое. Просто отпусти это. Давай начнём жизнь заново. Мы уже не исправим ничего. Твоя злость и желание мести плохо кончатся и для нас тоже. Для меня — точно. Пожалуйста, Юнги. Умоляю! Блондин долго всматривался в лицо Минхо. Скользил взглядом по высоким скулам, по усталым, блестящим глазам, по тонкому аристократическому носу и красиво очерченным губам. Нежно погладил холодной ладонью гладкую щёку, мазнул большим пальцем по обкусанной нижней губе, пробежался пальцами по выгнутой шее и остановил ладонь на груди. Под тонкой тканью рвано билось истерзанное сердце. Юнги снова нашёл глаза Минхо своими и еле заметно кивнул. — Хорошо. Мы попробуем.

***

Официант сменил очередной бокал, обмахнул стол полотенцем и с неудовольствием глянул на клиента поверх его макушки. Молодой человек ему не понравился с первого взгляда, ещё неделю назад, когда появился в этом баре. Он приходил каждый вечер, устраивался за столиком в углу, заказывал бутылку виски и тянул её до самого закрытия. Никакой закуски или ужина, только бутылка и бокал. Платил исключительно наличными, скудные чаевые больше напоминали насмешку. А ещё он смотрел тяжёлым, хмурым взглядом, практически не разговаривал, обходясь скудными жестами, неряшливо бросал куртку рядом с собой на диван, игнорируя вешалку, и никогда не снимал низко натянутую на лоб чёрную кепку. Обслуживать такого клиента было неприятно и невыгодно. Но кто бы его спрашивал. Официант тяжело вздохнул, не удостоившись в этот раз даже взгляда мрачного парня, и ушёл обратно за стойку. «Ты мне тоже не нравишься, но я же молчу». Тэхён, удовлетворённый ментальным посылом в спину кривящегося паренька с полотенцем и подносом, уткнулся обратно в свой бокал. До одиннадцати оставалась пара часов. А значит надо впитывать каждую минуту выкроенного одиночества по полной. Вкусовые рецепторы во рту давно атрофировались, поэтому крепкая выпивка только грела горло и желудок, не вызывая отвращения вкусом. От сладости вермутов его уже откровенно подташнивало. Ким мысленно отметил седьмой галочкой в личном календаре день посещения этого небольшого бара. Останавливаться он пока не собирался. После милой беседы с Минхо, когда Тэхён готов был босиком бежать из квартиры, он совершенно случайно набрёл на это место. Как оказалось, цены здесь, на удивление, были беззубыми и только крепко целовали в щёку, а не отхватывали пол-лица. Бар облюбовал себе полуподвальное помещение в высотке, прячущейся на узенькой, параллельной главной, улице. Всю неделю Тэхён наблюдал за посетителями и быстро понял, что заходят сюда в основном одни и те же люди, завсегдатаи, коим становился и он. К сожалению, заведение начинало работать только с пяти вечера. Работало бы круглосуточно — Ким арендовал бы здесь койку. Мелькать целый день перед светлыми очами будущей семьи Пак было уже невыносимо. Тэхён поднимался с постели к обеду, отмечался перед Чимином и Джиён, с кислой миной проглатывал выдаваемый обед и под шумок уползал в своё новоприобретённое обиталище с тёмными стенами, низкими потолками, деревянной мебелью, вредными официантами и дешёвой выпивкой. Лучше так, чем никак. Головой он понимал, что такая жизнь только ускорит его библейское вознесение — сколько ещё организм выдержит? — но сделать с собой ничего не мог. Не хотелось жить иначе. Не хотелось ничего: ни есть, ни общаться с окружающими, ни выходить днём на улицу для какой-нибудь увеселительной прогулки, ни искать работу. Вообще ничего. Сознание перешло в спящий режим, предоставив рычаги управления низменным инстинктам. Тэхён спал, пил, медленно перемещаясь между двумя пунктами — баром и квартирой Чимина. Изредка, когда его успевали зацепить вменяемым, ругался с другом: вяло огрызался и смотрел заёбанным взглядом, после чего тот только махал рукой и уступал дорогу, в любую сторону. Джиён как-то раскладывая исходящий паром обед по тарелкам, тонко намекнула, что неплохо бы обратиться к психологу, если сам Тэхён не справляется со своей депрессией. Ким только стиснул челюсти и отрицательно помотал головой. У него не было депрессии. Его не грызли чувства. Его пропитала апатия с ног до головы. Не осталось никаких стремлений. Чтобы записаться на приём к психологу нужны были деньги (которые у него и так заканчивались) и желание (которое не возникнет ещё очень долго). А на нет и суда нет. Теперь он просто плыл по медленному течению, куда выплывет. Повезёт — хорошо, нет — значит нет. Тэхён ухватил бутылку за горло и щедро плеснул в бокал. Зачем-то глянул вперёд и наткнулся на скептично-осуждающий взгляд того самого официанта, натирающего стекло фужеров за баром. Ему же всё равно, правда? Нет. Ким резко поднялся на ноги и пересел на противоположный диван, спиной к бару. Только визуальных клеваний от незнакомых барменов ему не хватало, Чимина вполне достаточно. Пусть в затылок долбит своим любопытным клювом — там уже нечего повреждать, на здоровье. Теперь с его ракурса открывалась иная, не менее неприятная картинка — слащавая парочка жалась друг к другу на дальнем диванчике, хихикая и стреляя глазами по сторонам — не смотрит ли кто. По Тэхёну они спокойно проскальзывали взглядом — за широким козырьком кепки было не ясно, куда он смотрит. А блондин почему-то глаз оторвать не мог. Рот наполнялся кислотой и горечью, в грудине начинало тоскливо ныть и колоть. Да какого чёрта они здесь потеряли? Это не романтичная кафешка с мороженым и сладкими коктейлями. Говорят, что Господь посылает человеку ровно столько, сколько он способен выдержать. Значит, и вид этих не должен его трогать? Не теребить захрясшую рану? Если в его жизни всё пошло по пизде, при чём здесь все остальные? Жизнь продолжается, на его проблемах даже не споткнувшись. Земной шарик вертится. А он пьёт и мечтает однажды утром не проснуться. Тэхён натужно выдохнул и сжал пальцы на бокале. — О, меня встречают выпивкой, так мило с твоей стороны, дорогой. Бокал ловко вывернули из руки, вытягивая наверх. Блондин изумлённо проследил за ним взглядом, поднимая голову. Виски в стеклянном сосуде крепко сжатыми изящными пальцами с блестящими, наманикюренными ногтями, унизанными разноцветными перстнями и кольцами, поднесли к улыбающимся губам и залпом опрокинули в приоткрытый рот. Медовый блондин, завёрнутый в огромный белый шарф, зажмурился, прижимая узкую ладонь к носу, вздрогнул и распахнул чайные глаза. Линоу. Тэхён с грохотом уронил челюсть на пол. — Привет, ТэТэ, как поживает мой сладкий мальчик? Зачем тебе эта дурацкая кепка? Линоу резко сдёрнул головной убор блондина за козырёк и бросил назад через плечо. Очаровательно, по-лисьи ухмыльнулся и выразительно приподнял брови, глянув на сиденье дивана. — Присесть не предложишь? Тэхён спохватился, дёргаясь в сторону и освобождая место. Линоу облегчённо уселся рядом, расправляя полы светлого шерстяного пальто. Эффектно отбросив со лба соломенные пряди, он развернулся к Тэхёну и раскинул руки в стороны. Ким медлил несколько секунд, пока его не дёрнули в плен мягких, тёплых, бережных объятий, пропитанных сладким, дурманящим ароматом парфюма. Он уткнулся в белый шарф носом, зажмуриваясь. Может это ему только кажется? Перебрал? Не исключено. Линоу стиснул напоследок ощутимее и отпустил, устраиваясь удобнее на диване, складывая руки на коленях, обтянутых белыми брючинами. Рядом с ним Тэхён чувствовал себя зачуханным бомжеватым уродцем. Рука рефлекторно потянулась к волосам, зачёсывая растрёпанные, облезлые локоны назад. Не поможет, конечно. — Рад меня видеть? — бесхитростно спросил господин Ванг, лукаво улыбаясь. — К-конечно, — проблеял Тэхён, во все глаза таращась на невозможное явление. — Но как?.. — На самолёте, прикинь? — на соседний диван плюхнулась полная противоположность ангелу Линоу — его упакованный во всё чёрное муж. — Вернее, сначала на моих руках до машины, потом на машине до аэропорта, потом на самолёте… ну, ты понял, — Джексон вскинул руку вверх и интенсивно замахал кому-то за спиной блондинов. — Эй! Сюда иди! Нашёлся он! К столику подошёл смутно знакомый европеец и мягко улыбнулся Тэхёну. — Слава Богу, я уже начал паниковать. — Если адреналин тебя ещё не отпустил — принеси и нам чего-нибудь выпить, солнце, — хлопая длиннющими ресницами, заискивающе попросил Линоу. — И чем-нибудь закусить. Котёнок напоил меня виски. А желудок пустой. Европеец согласно покивал и ушёл к бару. Ванги, хитро переглянувшись, уставились на Кима. — Откуда вы здесь? — продолжал недоумевать тот. — Любопытная история, — дёрнул бровями Линоу. — После вашего отъезда мы страшно скучали, потому решили нанести ответный визит вежливости. Пока оформлялись визы, томились и тосковали. Изначально — хотели сделать сюрприз. А вот как только в аэропорту сели в машину, выяснили, что ни один из ваших с ГуГу номеров не отвечает. И вот тут начался поистине потрясающий квест… — Мы с обеда объехали половину Сеула, — вступил Джексон, перебивая мужа. — По домашнему адресу нам никто не открыл. Неприятная мадам в приёмной Чона нас бесцеремонно развернула, сказав, что босса ближайшие дни не будет. Личный номер, как ты сам можешь догадаться, не дала… — У него помощник личный, какая ещё дама?.. — невпопад пробормотал Тэхён. От одного упоминания того, кого всуе Ким сам больше не упоминал, запрещал себе это и мысленно, от затылка по спине и к кончикам пальцев пополз могильный холодок. Он обхватил себя руками, надеясь согреться, и опустил глаза. Отросшие, непослушные теперь волосы тут же упали на лоб, скрывая лицо. Так даже лучше. — В душе не… — хмыкнул Джексон, споткнувшись на слове. Под строгим взглядом мужа, закончил фразу иначе, чем собирался, — … не ведаю. Смысл в том, что Чона твоего мы так и не застали. — Он больше не мой. — Да, это мы тоже знаем, — голос Линоу прозвучал очень мягко, на дрогнувшее плечо легла его узкая ладонь, поглаживая через неплотную ткань рубашки. Тэхён тихо хмыкнул, но головы не поднял. — Не трудно было догадаться: сменили номера, пропали из соцсетей, ты уехал из квартиры. Ну, и главное, конечно, что из каждого утюга кричат о предстоящей свадьбе. Невеста — красавица. — Прекрати, Ли, — к столу вернулся европеец, располагаясь на диване рядом с Джексоном. — Не видишь, ему и так плохо. Не дави. — Оу, рыцарь в сверкающих доспехах прискакал, — улыбнулся Линоу. — Защитник. Потом ты сам решишь, как его успокаивать и поддерживать, но сейчас это предоставь мне. — Как вы нашли меня? — глухо спросил Ким. — А это продолжение нашего квеста, — довольно ухмыльнулся Джексон. — Наш доблестный Лиам, — китаец указал на голубоглазого мужчину, — предложил идти тем же путём, что и с неуловимым Гуки. Мы наведались в Глобал. Я же должен был взглянуть, куда ты приглашаешь мой инвестиционный капитал. Но на месте банка мы нашли Алькатрас — дальше холла нас не пустили. Ну, хоть не выпроводили, как у Чонов. Они что, новости не читают? О Форбсе не слышали?! — Родной, не кипятись, — Линоу зачесал пальцами желтоватые пряди Тэхёна назад и повернул его лицом к себе за подбородок. — К нам спустилась учтивая леди. Мин Со, кажется, так она представилась. Именно она дала нам твой адрес. А приятный брюнет, которого мы нашли по этому адресу, отправил сюда, к тебе. — Вот так просто и отправил? — с сомнением усмехнулся Ким. — Не сразу, — кивнул Линоу. — Мы долго говорили, хотя это было и непросто. Свободно на корейском разговариваю только я, чтобы ты понимал. Так что, твою ситуацию я прочувствовал не единожды, переводя на английский и обратно. Мистер Пак нам многое прояснил. Сейчас выводы делать преждевременно, жизнь сама всё расставит по местам. Одно мы уяснили точно — пока тебе здесь делать абсолютно нечего. ТэТэ, тебе необходимо время и место — прийти в себя, найти себя, найти, возможно, что-то или кого-то ещё. Решишь сам, когда будешь готов. Мы хотим дать тебе возможность для всего этого. — Что ты имеешь в виду? Джексон нетерпеливо цокнул и грохнул кулаком по столу. Подпрыгнули все, кроме закатившего глаза Линоу. — Собирай манатки, вылет через четыре часа, — рубанул Ванг. Тэхён уставился на китайца огромными глазами. — Куда? — К коту под муда, — фыркнул Джексон. — Всё туда же, родной мой. Адрес точный назвать или доверишься моему навигационному опыту? — В Майами, ТэТэ, — благодушно уточнил Линоу, видя муки мысли на лице Кима. — Можешь остановиться у нас. Не хочешь — Лиам готов любезно предложить тебе лишнюю жилплощадь. — Да-да, — активно закивал головой европеец. — У меня есть свободная квартира, она вся в твоём распоряжении. — Поскольку мой любимый муж практически готов тебя усыновить, — поморщился китаец, — так и быть, выделю тебе на первое время вменяемое содержание. Появятся потом лишние деньги — отдашь, нет — значит ты жадина, но я тебя всё равно прощу. Что ещё, господа? — Работа, — любезно подсказал Линоу. — Мне нужен арт-директор, — гордо встрял Лиам. — Открываю новый ресторан, не хватает толковых и нестандартных личностей. — Я ничего в этом не понимаю… — растерянно проблеял Ким, переводя бессмысленный взгляд с одного на другого и на третьего. — О, даже не говори, — отмахнулся Ли. — Я в этой жизни вообще мало что понимаю, но жить же как-то надо? — Подождите… — помотал головой Тэхён. — Я же не могу так сразу… Всё так внезапно… — Ударь его, — попросил Джексон мужа. — Или это сделаю я. — Вот чего мы тебе сейчас не предоставим, так это выбора, милый мой, — твёрдо заявил Линоу, вставая из-за стола. — Заказ нам, видимо, не принесут; я уже почти в лома пьян. Поэтому терять драгоценные минуты нет смысла. Джексон с готовностью поднялся за мужем, подталкивая Лиама к выходу. Блондин бросил взгляд за стойку с нерасторопным официантом, отрицательно покачав головой. Повернулся к Киму, светло улыбнулся и протянул свою изящную, сверкающую камнями даже в приглушённом свете, ладонь. — Идём? Тэхён коротко глянул на всё ещё обнимающуюся парочку за дальним столиком, закусил губу и решительно кивнул, протягивая дрожащие пальцы и хватаясь за единственную, по его мнению, возможность. — Да, конечно.

***

Ему казалось, что грёбаный месяц пролетел за одни сутки. Вот только вчера, сидя на полу в коридоре, провожал взглядом спину уходящего Сокджина, а сегодня он смотрит в отражение большого зеркала и мечтает время остановить. Многочасовое колдовство стилистов принесло мало пользы — из холодного отражения по-прежнему смотрел малопривлекательный мужчина, бледный и с горящими чёрными глазами. Проступившие острые скулы наводили на мысль о глубоком нездоровье. Обмётанные и разгрызенные губы не спасал ни один бальзам. Чонгук себе не нравился, почти себя не узнавал. Даже отец, заглянувший проверить жениха, бросил на него мрачный взгляд и молча ушёл. Где-то далеко играла музыка, а фоном — несмолкающий гул людской речи. Распорядитель, устав ругаться со строптивым молодожёном, оставил его одного, пообещав вернуться только к началу церемонии. Шаферов Чонгук не знал, как и большую половину приглашённых гостей. Как и саму будущую жену. Торжество подготовили в рекордные сроки, по словам того же распорядителя. В разукрашенный цветами и белыми лентами родовой особняк согнали тьму народа, жаждущего публичности и бесплатного банкета. Ни само торжество, ни его виновники никого особенно не интересовали. С Виен — а Чон уже несколько дней пытался запомнить её имя, получалось через раз — они так и не познакомились. За месяц его вытягивали на несколько совместных фотосессий и интервью, но они не разговаривали, даже смотрели в разные стороны, намеренно не встречаясь взглядами. Похоже, хотя бы в одном с будущей женой брюнет был солидарен — они не подружатся, исполненные взаимной неприязни. Сокджин своё обещание исполнил — Чонгук так больше о нём и не слышал. Неделю Чон храбрился, оправдывая неоправдываемое, но потом капитулировал. Разыскивал друга по известным адресам, нашёл контакты агента— ничего толкового: Джин разорвал существующий контракт, выплатил баснословную неустойку, взял перерыв и скрылся от людских глаз в неизвестном направлении. То же касалось и Минхёка — такого пациента не нашлось ни в одной городской больнице, ни в одной частной клинике. А ведь он бросил огромные силы и средства, чтобы разыскать Лима. Тщетно. И его лучший друг, и его лучший помощник… и да, друг, испарились. Полиция им пока не интересовалась. За этот месяц он ничего не слышал и о Тэхёне. Врал из последних сил самому себе, что эта информация ему не важна и не интересна, но отказать себе в слабости так и не смог, навёл справки. Тэ съехал из квартиры в тот же вечер, теперь там жили уже другие люди. Из Глобал уволился, номер не отвечал две недели, потом и вовсе оказался заблокирован оператором по просьбе пользователя. Исчез. Или намеренно спрятался. Может, оно и к лучшему. Чонгук не мог дать себе и пары процентов гарантии, что, встретив блондина даже случайно, не бросится к нему, как обезумевший, и не начнёт просить прощения за всё, что натворил. Морально-волевые его давно уже покинули, осталось чистое, тупое упрямство и жестокая мантра, повторяемая ежедневно: не знаешь, как жить — живи, как скажут другие. А потом расхлёбывай последствия. Каждое утро, глядя на себя в зеркало, Чонгук кисло ухмылялся и коротко кивал отражению — привет, трус, ещё не сдох? Отражение кривилось в ответ, но не отвечало. Острые неприязнь и ненависть к самому себе выработались сами собой, с чего бы его невесте испытывать к нему иные чувства. В дверь сунулась деловая морда распорядителя, с вращающимися от избытка дел и ЧСВ глазами. Он нетерпеливо замахал рукой, требуя следовать за собой на заклание. Чонгук не стал спорить — ничего уже не изменить, так зачем барахтаться? Медленно ступая за суетящимся мужчиной по длинному светлому коридору, Чон мысленно считал шаги. Думать о чём-либо он уже просто не мог. У входа в большую залу его кто-то тормознул, приказывая оставаться на месте, дожидаясь невесту, а в большую залу, с установленным алтарём, аркой, рядами стульев и муравьиной армией гостей, они должны будут зайти вместе, под руку, по специальному сигналу. Чонгук послушно замер, пялясь невидящим взглядом в стену. Где этот всеми обещанный много раз апокалипсис, когда он так нужен? Входные створки хлопнули, впуская запоздавших приглашённых. Нежный женский голосок, приправленный шуршанием платья и цокотом каблучков, щебетал без остановки. Девушка на ходу извинялась за опоздание и искала сведущих людей, которые могли бы верно направить в залу церемонии. Такие люди никак не могли отыскаться — холл был пуст, голосок начинал дрожать от волнения. Чон скрипнул зубами — всё всегда приходится делать самому, даже на собственной свадьбе — и повернулся к прибывшим гостям. Театральности паузы Сокджин бы аплодировал стоя. Перед Чонгуком, придерживая миниатюрную красотку под локоть, стоял Пак Чимин. Чон вспомнил и девушку — именно с ней лучший друг приходил навещать Тэхёна во время болезни, а они устроили тогда страшно забавную и возмутительную провокацию… Как же давно это было… Чимин застыл как вкопанный, закаменев и лицом. Глаза сощурились, губы вытянулись в нитку. Джиён — Чонгук болезненно чётко вспомнил даже её имя — виновато улыбалась чужому жениху да сжимала маленькими пальчиками руку своего жениха. — Поздравляю с Днём свадьбы, господин Чон, — прозвенела девушка. — Счастья Вам и Вашей будущей супруге. Более неуместного и жестокого пожелания придумать было сложно. Но Чон пропустил его мимо ушей, сверля Чимина взглядом. Он уже почти думать забыл о торжестве. — Я могу поговорить с тобой пару минут? — тихо спросил он Чимина. Тот отрицательно мотнул головой, не разжимая челюсти. — Я прошу тебя, Чимин, — та же реакция, а глаза Джиён всё расширяются — предчувствует недоброе. — Чимин, я умоляю, всего две минуты! Чонгук еле сдержался, чтобы не ухватить брюнета за грудки чёрного пиджака и не встряхнуть, для обозначения важности и серьёзности своей просьбы. — Мне не о чем с тобой разговаривать, Чон, — выплюнул сквозь сжатые зубы Пак. — Я здесь не по своей воле, это неотложное обязательство. Поверь, твоя рожа — последнее, что я бы хотел лицезреть. — Милый, не надо, — Джиён ткнула своего спутника в бок острым кулачком. — Две минуты — совсем немного. Пожалуйста. Я подожду в зале. Не натворите глупостей, — пригрозила напоследок девушка и скользнула за дверь. — Ну? –поторопил Чимин, скрещивая руки на груди и пристально смотря в чёрные глаза. — Я… мне… — Чонгук не мог найти слов, растерялся моментально. Боевой запал выстрелил вхолостую, пока он выпрашивал этот разговор. За рёбрами, словно в силках птица, билось сердце. — Мне так жаль… Как он? По лицу Пака прошла рябь. Нитка губ сползла в сторону, искажая миловидное лицо Чимина, раздутые ноздри трепетали от вдыхаемого воздуха. Если сейчас он набросится с кулаками, Чонгук даже защищаться не станет. Сломанный Джином нос, благодаря чудесам медицины и талантливым визажистам, выглядел как новый — можно смело ломать второй раз. — Твоя какая печаль? — скрипнул Чимин. — Мне важно, — выдохнув, признался Гук. Больше врать он не станет. — Ты был тогда свидетелем. Мы расстались… ужасно. Так не должно было быть. Я хотел поговорить с Тэ ещё раз, но он уже уехал и… — Что за детский лепет? — жестоко усмехнулся Пак, перебивая. — Тебе были нужны две минуты, чтобы оправдаться? Я плевать хотел на твои оправдания, да и на тебя самого. — Чимин, — взмолился Чонгук, хватая того за руку. — Я поступил ужасно! Я заслуживаю такого твоего отношения. Но это только между нами с Тэ. Не суди меня, я сам неплохо с этим справляюсь. Я истерзался за этот месяц — ни одного звонка, ни сообщения, ничего. Я страшно виноват, и я по-прежнему за него переживаю. Скажи мне только, что с ним всё в порядке и… — С ним не всё в порядке, — от брюнета дохнуло зимней стужей. Чон замер, уронив свою руку. — А должно быть по-другому? Тэхён остался ни с чем: уволен с работы, отлучён от семьи, лишён всех средств и возможностей к существованию. В конце концов, предан и растоптан человеком, которому безгранично доверял и которого любил как ненормальный. Вернёмся к твоему вопросу — как он, Чонгук? А Чонгук думал, что этот день уже не может стать гаже и чернее, но вот и новый круг — десятый по Данте. — Как это — уволен, лишён?.. Это всё господин Ким? — Чимин сухо кивнул. — Я… я не знал… — Всё «это» случилось как раз в тот самый вечер. Сначала приехал директор Ким, устроил драку и разнос, а потом Тэхён пришёл к тебе, чтобы добрать ощущений, так сказать, — хмыкнул Пак. — Он ничего мне не сказал… — А сказал бы — ты поступил бы иначе? — с вызовом спросил Чимин, вздёргивая подбородок. Господи, нет… По-другому — возможно: мягче, деликатнее, если такое возможно. Он бы точно предложил помощь. А Тэхён бы, конечно, отказался. Тогда бы Чон настаивал и… Всё закончилось бы точно так же… Чонгук зажмурился, опуская голову. Нет. Он бы поступил точно так же, проклятый трус. — Я так и думал, — усмехнулся Пак. — Забудь о нём. Всего хорошего. Чимин шагнул мимо него к двери. Секундой спустя створка хлопнула. Чонгук медленно дышал, не решаясь открыть глаза. Как же так… Почему всё так… В груди уже не стучало, там было тихо, темно и пусто. До этого момента он считал себя просто конченой мразью, а сейчас что? Мучить дурную голову сочинением более изощрённого эпитета? Нет, думать тоже больше нечем. Колени, дрогнув, подогнулись и брюнет медленно опустился на блестящую плитку пола. Воздуха почему-то становилось всё меньше с каждым вдохом. Чон рванул давящую ленту бабочки с шеи и две верхние пуговицы рубашки, но легче не стало. Потолок темнел и неотвратимо опускался, норовя раздавить ничтожную мошку. Чон вздрогнул, когда на плечо легла чья-то ладонь, сжимая пальцами. Он с трудом поднял голову, глаза ослепило бесконечно белым. — Идём со мной. Быстро. Его потянули за собой, за ярким светом, утаскивая от дверей залы. Несколько шагов и Чона затолкнули в небольшой кабинет — в нём отец встречал гостей, когда они всем семейством жили в этом доме. Брюнет по инерции сделал несколько шагов внутрь, останавливаясь в центре. Створка за спиной хлопнула, закрываясь. Чонгук повернулся. У двери, подпирая её спиной, стояла его будущая жена. Очень красивая, в роскошном платье, с зажатым в руке букетом из белой и синей гортензии. Девушка смотрела строго и прямо. — Значит, это был ты? На тех фотографиях? Чонгук замер, перестав дышать. — Не бойся, я не выдам, — чуть заметно улыбнулась Виен. — Я подозревала тебя, когда только увидела снимки, а то, что услышала сейчас, только подтвердило догадки. Ты любил его? Такая внезапная прямота и откровенность, так нехарактерная для традиционных корейских девушек, повергла Чонгука в шок. Виен смотрела прямо в его глаза, и столько силы и уверенности было в её взгляде, сколько Чон за всю жизнь бы у себя не наскрёб. Осознание, окончательное, многотонное, рухнуло на голову, проламывая череп. Горло свело спазмом, и из глаз хлынули слёзы. Слово упало одинокой каплей в море тоски и выворачивающего чувства безысходности. — Люблю. Девушка мгновение была неподвижна, изучая лицо будущего мужа. И вдруг улыбнулась. Мягко, по-доброму, ласково. — Знаешь, а ты не такой уж и отвратительный, каким показался на первый взгляд. Она выпрямилась, отбросила букет на рядом стоящее кресло и быстрыми шагами — насколько позволяло платье — подошла почти вплотную к Чону, маленькой ладошкой стирая влагу с щёк. — Слушай меня внимательно, Чонгук. Мы с тобой оказались в одинаковом положении — давление родителей так велико, что дышать сложно. Но справиться со всем этим мы сможем только вместе. Пускай отцы получат то, чего так страстно желают. Мы бросим им это в лицо, выпрямимся, расправим плечи и вздохнём свободными, независимыми людьми. Не сомневайся, так и будет. Мне понадобилось много времени, чтобы понять и принять простую истину — одна я пойти против воли отца не смогу, меня не воспринимают всерьёз, используют как разменную монету. Помоги мне, а я помогу тебе. Станем партнёрами. Будем работать сообща и вытянем друг друга из этого прогнившего общества. Рука об руку. Согласен? Чонгук смотрел на неё и не понимал ни единого слова. Обнадёживала только мягкая улыбка, рождающая очаровательные ямочки на щеках, да большие глаза цвета топлёной карамели. Такие родные, знакомые и любимые. — Я, кстати, очень люблю бургеры, — хитро сощурившись, шёпотом пробормотала Виен. — Если ты тоже — возможно, мы даже подружимся. Чонгук закинул голову и рассмеялся сквозь непрекращающийся поток слёз. — Обожаю.