Got me here like you can never figure me out Last night was the last time, was the last time I'll never let you figure me out Sitting here, talking to myself Thinking how I used to use you only thing I'm used to Last night was the last night of my past life
Если бы Чонгуку довелось составлять список самых ненавистных звуков, вторгающихся в сознание без приглашения и предупреждения, то на первом месте, несомненно, оказался бы писк утреннего будильника. Или вечернего; любого, в принципе. Пронзительное пиликанье, являющееся предвестником нежеланного пробуждения, и мёртвого с того света поднимет. Чон пока был жив, потому легко уполз под большую подушку, прижимая края руками. Хотя бы пять минут… это же прорва времени, за которую и выспишься, и сил наберёшься на месяц вперёд, и страну захватишь, обладая должным умением. Но куда там… — Чонгук-ка, вставай. Он тебя зовёт. Чон скривился, теснее прижимая подушку к голове и постели. Ни голос, ни будильник тише звучать не стали. К тому же, уверенная рука сдёрнула защитный купол из одеяла и уже, за наволочку, тащила в сторону его последний заслон. — Вставааай, — протянул Мефистофель, забираясь холодными пальцами в волосы на загривке. — Ничего не успеешь! — Я всегда всё успеваю, — буркнул в ответ Чонгук, не сдаваясь. — Вот и не искушай судьбу, — он ненавидел этот поучительный тон, особенно с утра. — Отец ждёт тебя сегодня рано, а сколько вы будете толкаться по пробкам? — Подождёт, — проворчал брюнет. — Это его инициатива, я не напрашивался. Любой бы уже отступил, но не тот, у кого в документах, в строке с местом рождения, указано преддверие Ада. В такие моменты Чонгук верил, что это истинная кара за все его прегрешения, коих уже поднабралось достаточно. — Ещё две минуты, и главнокомандующий с тебя погоны снимет! А вот этот контраргумент работал всегда, и пользовались им бессовестно. Чон тихо провыл раненым зверем и сполз с кровати. Только интенсивная зарядка и контрастный душ смогут вернуть его к жизни этим «дивным» утром. Оперативно уложив восстановительный ритуал в пятнадцать минут, он довольно бодро прошагал по уже убранной спальне, задержался ещё на несколько минут в гардеробной, подбирая подходящий случаю костюм, и отправился на поклон к генералу кукурузных хлопьев, обитающему в это время за обеденным столом. Сверкающую кухню заливал яркий солнечный свет, отражающийся от блестящих поверхностей. Стерильность, маниакально охраняемую после ремонта и смены всех тёмных тонов на пастельные и ультра-светлые, теперь блюли здесь до истерических припадков, а Чонгук слеп каждый раз, заходя в помещение. У плиты суетился местный демон, чахнущий над туркой с кофе. — Ага! — победно воскликнул комок энергии за большим столом, уплетающий хлопья. — Он пришёл, а стрелочка не успела добежать до кренделька! Я выиграла! Мама, с тебя доллар! Чонгук по затылку жены определил, как она закатила глаза и тихонько вздохнула. — Вы спорите на меня? — удивлённо приподнимая брови, спросил брюнет, присаживаясь рядом с девочкой. — А почему на валюту? — Это мы так привыкаем к грядущим переменам, — усмехнулась Виен, разливая густой дёготь по микроскопическим чашкам и ставя одну из них перед мужем. — Как дела с английским? — отпив глоток, обратился Чон к дочери. Девочка картинно поморщилась, откладывая ложку, и выразительно посмотрела на мужчину. — Не очень, если честно. Они со мной сюсюкают своими кошечками и собачками, а я же уже большая! Тормозят моё развитие… это удручает… За спиной сдавленно прыснула Виен, а Чонгук спрятал смешок в мягкой улыбке. Когда подобное тебе заявляет большая дама четырёх с половиной лет, усомниться в её серьёзности невозможно. — Узнаю дедушкин текст, — понимающе хмыкнул Чон. — Не переживай, моя умница, мы с мамой уже наняли тебе англоязычную ня… — увесистый тычок в плечо почти опрокинул чашку на белую рубашку. Чонгук кашлянул, спотыкаясь на определении. Скажешь милое «няня» и дочь испепелит одним лишь взглядом, — … гувернантку. С ней ты заговоришь гораздо быстрее. — Скорее бы уже, — девочка мученически сложила бровки домиком и умоляюще посмотрела на отца. — Можно я тогда сегодня не поеду к госпоже Наюн? — А ну, перестань давить на самый слабый рычаг, — перебила Виен, нависая над дочерью. — Хитрюга! Знаешь ведь, что папа отказать тебе не может. Нет уж, красавица. Потерпи чуток. А ты, — строгий взгляд на мужа, — прекрати ей во всём потакать! Меня уже утомила роль матери-драконицы. Чоны — старший и младшая — смерили строгую женщину совершенно идентичными взглядами и уткнулись каждый в свой завтрак. Когда тарелка хлопьев опустела, а на дне чашки осталась только кофейная гуща, Виен выпроводила нахохлившихся дочь и мужа в коридор. А потом с нескрываемым умилением наблюдала, как её солидный супруг, сгорбившись в своём отглаженном костюме на коленях перед маленькой девочкой, зашнуровывает её лакированные ботиночки и подтягивает белые гольфы. Получив по сопроводительному поцелую от матери-драконицы, Чонгук протянул дочери руку. Та тут же ухватилась и, излучая гордость и довольство, засеменила за широкими шагами отца. Каждый встреченный по дороге до парковки сосед, менеджер и охранник удостоился звонкого «Доброе утро, господин» и лучезарной улыбкой маленькой принцессы. Умостившись в своём детском кресле на переднем пассажирском сиденье, девочка расправила плиссированную юбочку и изящно сложила руки на коленях, ожидая пока обожаемый папа обежит машину спереди и заберётся на своё место. Чонгук забросил дипломат на заднее сиденье, потянулся к рулю, как… — Можно я? Чон хитро улыбнулся и развёл руками в приглашающем жесте. Девочка взвизгнула от восторга, перегнулась через подлокотник и со значением вдавила кнопку зажигания. Двигатель послушно заурчал. — Рулить будешь? — усмехнулся Чонгук. — Мама не разрешает, — надулась дочь. — Говорит, что ещё рано. — И правда, ещё рановато, — кивнул Чон, трогая машину с места. — Ты до педалей не достаёшь. — У меня ведь есть ты! — недоумевал ребёнок, взмахнув руками. — Мы же будем отличной командой? — Мы уже отличная команда, Дея, — заверил Чонгук, улыбаясь. — Чуть подрастёшь и купим тебе… чего хочешь? — Битурбированный Порше, — со всей четырёхлетней серьёзностью выдала девочка. Чон ошарашенно на неё покосился. Дочь прыснула в маленький кулачок и растянула губы в широкой ухмылке. — Не угадала? Тогда единорога. — Вот это уже ближе к реальности, — выдохнул Чонгук, мотнув головой. Порой заявления Деи не просто ставили его в тупик и вышибали почву из-под ног, а прямо-таки рушили мировоззрение, в котором такие маленькие дети должны были ещё только учиться разговаривать без запинки. Его бесценное сокровище семимильными шагами обгоняла своих сверстников в развитии: отлично говорила на корейском, изучала английский, уже читала на родном языке и сносно писала. Девочка впитывала новые знания как губка, с большим интересом, любознательностью и упрямством. В качестве побочного эффекта своих успехов, набиралась мудрёных словечек от окружающих взрослых, да ещё и ухитрялась потом очень уместно вворачивать их в разговор. Дея освоила и лёгкую иронию, копируя родных. Вследствие чего Чоны терялись, не в силах разобрать — это детская наивная непосредственность или же изощрённые психологические игры инфернального дитя. Несмотря ни на что, в девочке родители души не чаяли, как и дедушка. Только в самом начале, узнав пол будущего ребёнка, директор Чон сухо поджал губы и расстроенно промолчал. Когда же через месяц после рождения, дедушка неуклюже взял кроху на руки — Дея очень внимательно посмотрела на мужчину своими круглыми глазками-пуговками и улыбнулась — сердце Чона-старшего дрогнуло. Малышка росла бойкой, целеустремлённой и напористой девчонкой, восхищая дедушку не по возрасту сильным характером. Ругая родителей за мягкосердечность и податливость детским капризам, сам директор Чон задаривал внучку подарками и, как и его сын, не мог устоять перед даже самыми возмутительными капризами ребёнка. Дея целиком и полностью владела сердцами и вниманием любящих родственников. — Пааап, — требовательно позвала девочка. — А мы насколько уедем? — Месяца на два, не меньше, — ответил Чон, сосредоточенно следя за дорогой. — Возможно, и больше. — Мммм, — уныло протянул ребёнок, рисуя маленьким пальчиком на стекле замысловатые узоры. — Хочешь остаться здесь? — Чонгук притормозил перед вспыхнувшим красным светофором и повернул голову к дочери. — Не будешь скучать по нам с мамой? — Не хочу оставаться. Дедушка долго не выдержит, — хитро ухмыльнулась Дея. — А мы съездим в Дисней Лэнд? Просьбу традиционно сопровождал фирменный блестящий взгляд из-под сведённых домиком бровей. Дополняли картину надутые розовые губки и сложенные молитвенно руки. Брюнет закатил глаза и длинно выдохнул. — Котёнок, но это же совсем на другой стороне материка! Туда лететь сутки! — День и ночь? — наивно уточнила злодейка. — Да, долго… Ладно, папуль, не так уж мне туда и хотелось… Подумаешь… Чего там может быть интересного, правда? Сигнал светофора переключился на зелёный, поток неспешно двинулся через перекрёсток, а из блестящего белого кроссовера донеслись протяжно-обречённое: «Дея! Ну, ты опять?..» и звонкий детский смех.***
Прощались с дочерью на ступенях перед дверями детского сада как в последний раз. И так каждое утро: Дея повисала на отце как коала, вцеплялась пальчиками в пиджак и отказывалась отпускать. Не помогали ни уговоры, ни предварительные договорённости (Котёнок! Ты же уже большая? — Конечно, папочка, я больше не буду), ни руки подключающейся к ежедневному спектаклю воспитательницы. Девочка отпускала Чонгука после его отчаянного стона и тоскливого взгляда на наручные часы, требовала сотни поцелуев и только тогда отбывала в святая святых начального детского образования. Когда Чон уже усаживался за руль, мобильный призывно пиликнул — пришло сообщение от секретаря отца с адресом ресторана, в котором директор Чон ожидал сына к ланчу. Брюнет сощурился, перечитывая текст послания и силясь понять, отчего название улицы показалось ему таким знакомым. Память помогать не торопилась, а он махнул рукой — на месте всё станет ясно. Каково же было его удивление, когда белый капот мерседеса плавно замер перед аквариумными витринами французского ресторана «Morell Maze». Брюнет медленно убрал руки от рулевого колеса и откинулся в кресле, всматриваясь в стилизованную вывеску. Последний раз он ужинал здесь шесть лет назад в компании хорошего друга, а потом… Чонгук мотнул головой, будто вытряхивая неприятные мысли. Всё это было давно и уже неправда, хватит каждый раз рефлексировать. Он решительно выбрался наружу, одёрнул пиджак и зашагал к стеклянным дверям, украшенным витиеватыми узорами. В холле его встретила хостес, а Чон поймал уже нешуточное дежавю — будто бы та же самая девушка: европейка с тугим пучком светлых волос, ниткой жемчуга на тонкой шее, в чёрном платье-футляре и с ослепительной винировой улыбкой. — Месье бронировал столик? — чирикнула девушка, откидывая на руке планшет и вежливо ожидая ответа. — Нет. Меня ждут. Господин Чон… — О, да, конечно. Прошу за мной. Теперь уже Чонгук не удивлялся, когда хостес провела его по ничуть не изменившемуся залу к столику в центре, за которым шесть лет назад они с Сокджином обсуждали рекламный контракт. Словно уже не в этой жизни. Отец легко поднялся навстречу сыну и пожал протянутую руку. — Ты ведь не против — я сделал заказ и для тебя, — между прочим уточнил директор Чон. — Мне всё равно, — отмахнулся брюнет. Аппетит пропал ещё на входе, не всё ли равно, что подадут на стол. — Давно ты увлёкся французской кухней? — Ровно к ней отношусь, — хмыкнул мужчина. — Полчаса назад у меня здесь закончилась встреча, какой смысл лететь обратно в офис? Тем более что тебя туда теперь, в принципе, трудно затащить. Раньше сутки проводил в компании, теперь же тебя на месте не застанешь: всё какие-то встречи, командировки, деловые поездки… — Всё когда-то меняется, — в очередной раз уклоняясь от объяснений, усмехнулся Чонгук, благодаря коротким кивком официанта за принесённую чашку кофе. — Да, это я заметил, — отстранённо согласился Чон-старший. — Как поживают наши милые девочки? — За последнюю неделю ничего не изменилось, всё отлично. — Не раздражайся, сын. Могу же я соскучиться по внучке? Работа отбирает много времени и сил, часто не находится и пары минут, чтобы уделить их близким. Ну, ты и сам… — Да, я и сам это прекрасно знаю, — нетерпеливо перебил Чонгук. — Именно поэтому я беру жену и дочь с собой. Можешь не тратить время на уговоры. — Я стал слишком предсказуемым? — мягко улыбнулся отец. — Всегда таким был, — небрежно пожал плечами брюнет. — Просто я всегда подыгрывал. Директор Чон сухо поджал губы, недовольный ответом сына. Едва заметно махнул рукой официанту, тут же выросшему рядом. Молодой человек наполнил бокал красным вином и аккуратно поставил его перед старшим мужчиной. Испарился так же молча и почти мгновенно. — Строптивость твоих женщин очень заразительна, — поразмыслив, выдал Чон-старший. — Не буду скрывать — с тобой теперь стало трудно договариваться. — Труднее навязывать своё мнение, — грубо поправил Чонгук. — На четвёртом десятке пора иметь уже и своё собственное, так не думаешь? — У тебя всегда было своё мнение, — заметил отец. — Но я им никогда не пользовался. Теперь навёрстываю. Прости, если резок с тобой. Честно говоря, у меня очень мало времени. — Времени всегда мало, — философски протянул мужчина и прищурился, разглядывая сына. — Чонгук, неужели ты всё ещё таишь на меня обиду? — Нет, отец. Никогда ничего не таил. О чём ты хотел поговорить? — Я хотел попытаться в последний раз отговорить тебя от этой поездки, — развёл руками Чон-старший. — Дея ещё очень мала, Виен не знает языка, у тебя нет толкового помощника, да и сам переезд какой-то очень спонтанный. Меня измучили сомнения. Стоит ли оно того? — У меня нет сомнений, определённо стоит, — отчеканил Чонгук, выпрямляясь в кресле. За два последних месяца это был уже десятый подобный разговор с отцом. Все аргументы давно приведены, ходы расписаны, билеты куплены, квартира арендована. Осталось перетерпеть крайние предсмертные судороги отцовской надежды. — Я слишком долго договаривался с американскими партнёрами, чтобы сейчас отказаться и отправить кого-то ещё. Я сам подготовлю дочернюю компанию в Нью-Йорке к открытию. Согласись, что исполнительный директор будет куда колоритнее смотреться, нежели кто-то иной. За Виен не беспокойся — уж она-то точно не пропадёт. Дея в восторге от переезда. Уже рассматривает карту и вычисляет линейкой расстояние до Дисней Лэнда. Английский они выучат гораздо быстрее, общаясь непосредственно с носителями языка. Всё это давно решено. Дискуссии бессмысленны. — Да, ты прав, — нехотя кивнул отец. — Я опасаюсь отпускать тебя одного. Не потому что ты не справишься. Одному всегда труднее, нежели с помощником, а достойной замены Минхёку мы так и не нашли. А ведь существует мнение, что незаменимых нет! Оказывается, есть. Я до сих пор не могу понять причины его странного увольнения. Так неожиданно, через доверенного адвоката, не забрал ни единой своей личной вещи. Не могу поверить, что решение созрело внезапно, и он не нашёл возможности поговорить с тобой. Мне казалось, что вы с ним дружили. — Да, всё так, но сказать мне тебе нечего, — Чонгук с преувеличенной осторожностью поставил крошечную чашку на такое же крошечное блюдце, скрестил руки на груди и отвернулся к окну. С той самой последней встречи, которая ещё долго дублировалась в ночных кошмарах, Чон своего помощника больше не видел. За несколько недель до свадьбы, когда не было ни времени, ни желания искать замену незаменимому Минхёку, отдел кадров прислал какое-то бестолковое недоразумение — девушка ухитрилась за короткий срок наворотить дел и привнести хаос в отлаженную систему документации Лима. Через месяц отсутствия на рабочем месте законного секретаря в кабинет к Чонгуку явился адвокат, представившийся доверенным лицом Минхёка: мужчина предъявил документ, это подтверждающий; оставил заявление об увольнении; не ответил ни на один встречный вопрос Чона и ушёл. Отец тогда, да и сейчас тоже, терялся в догадках о причинах такого поведения — никто подобного от Лима не ожидал, а вот Чонгук слишком хорошо знал причины и молчал, стискивая зубы. После такого нетривиального увольнения, он не стал искать кого-то другого. В приёмной поселилась миловидная секретарша, которая варила кофе, отвечала на звонки и поливала цветы. Весь объём работы, который они раньше делили на двоих, Чон взял на себя, категорично отказавшись от любой помощи. — Что ж, не буду больше тебя задерживать, сын. Когда вы вылетаете? — Сегодня вечером. У нас прямой рейс. Как только приземлимся — сообщу. — Да, обязательно, я буду ждать. Поцелуй и обними за меня Дею, я буду очень скучать. — Хорошо. До встречи, — Чонгук нетерпеливо поднялся на ноги и протянул руку для прощания. Отец усмехнулся и жест проигнорировал. Сам встал следом за сыном и неуклюже обнял того, похлопывая по спине. — Ты меня знаешь, Чонгук. Я не подвержен влиянию предчувствий и суеверий, но в этот раз никак не могу прийти в равновесие с самим собой. Что-то не даёт мне покоя. Поэтому будьте очень осторожны. Попутного ветра, и держи меня в курсе любых новостей. Брюнет коротко кивнул, сжал в ладони отцовскую руку на прощанье и, резко развернувшись, быстро вышел из зала через стеклянные створки. Машина рванулась с места, стоило только завести двигатель. Чонгук гнал себя подальше и от этого места, и от напутствий директора Чона, и от собственных воспоминаний. Остановиться он смог, только оставив далеко позади черту города: свернув с трассы на сомнительное ответвление, брюнет съехал на обочину и уткнулся лбом в рулевое колесо, переводя дух. По правде говоря, отцу он соврал — всё, что было необходимо сделать и подготовить перед отъездом, он давно устроил. За багаж отвечала педантичная Виен, которой доставляло удовольствие составлять длинные списки с задачами, а потом щёлкать эти задачи по пунктам, как орешки. Из единственно важного оставалось только вечером забрать из дома жену, заехать за ребёнком и на всех парах мчать в аэропорт. Он мог бы забрать Дею и сейчас, прогуляться по всем паркам развлечений и магазинам в радиусе доступности, объесться мороженого и сладкой ваты, наулыбаться до сводящих скул, а потом усиленно притворяться перед Виен, что ничего такого и быть не могло, пряча в рюкзачке девочки и багажнике машины купленные игрушки и наряды. Не в первый раз. Как правило, их обман быстро раскрывали, отчитывали обоих, грозя пальцем. А отец с дочерью, хитро переглядываясь, корчили скорбные мины и клялись, что «больше никогда и ни за что». Но именно сегодня он не мог себя заставить. Странные предчувствия мучили не только отца. Адекватных причин для беспокойства не было. Виен и Дея воспринимали вынужденный переезд очень легко и позитивно, строя долгосрочные планы, и только Чонгук мрачнел и мандражировал с каждым днём всё больше. Всё, что касалось устройства на новом месте, наёмных работников и рабочего расписания было давно готово. Как минимум первые две недели его ожидали ежедневные встречи, поездки и бесконечные переговоры, от которых зависела дальнейшая судьба всего мероприятия. Но беспокоила его не работа. Неясное ожидание чего-то, чему он не мог подобрать ни определения, ни образа. И сейчас, сидя в тишине и прохладе кондиционированного воздуха автомобильного салона, Чон пытался привести мысли в порядок и найти причины своего беспокойства. За эти почти шесть лет его жизнь встала на рельсы и стабильно следовала по ним, не отклоняясь на стрелках. Хотя начало пути выдалось далеко не самым простым. Тесть с тёщей на второй же день после свадьбы заговорили о внуках, слиянии компаний и прочих, по их мнению, необходимых «мелочах», которые было необходимо утрясти здесь и сейчас, а лучше вчера. Чета Хан, ничего более не стесняясь, торжественно заявилась в кабинет директора Чона и выкатила список своих требований, расписанный на свитке пергамента в сорок четыре оборота. Чонгук тогда опешил — он был хорошо натаскан на деловую дипломатию и этику, играючи проводил переговоры любой сложности, только вот никак не думал, что его навыки могут пригодиться в общении с собственными родственниками. Отец же тогда даже бровью не повёл. Директор Чон, тонко ухмыльнувшись, выложил на стол перед Ханами брачный контракт, подписанный обеими сторонами, заверенный армией юристов и нотариусов. Чонгук, до сих пор пребывая в состоянии астральной апатии, даже вспомнить не мог, когда сам успел его подписать. За несколько недель до свадьбы их семейный адвокат, словно челнок, курсировал между ним и отцом со стопками бумаг и документов, а Чонгук подписывал их почти не глядя. Губительная наивность для человека его статуса и профессии. Он себя не оправдывал, а безвольно вверил свою судьбу в руки тех, кто в тот момент решал всё. Господин Хан просмотрел контракт по диагонали и недовольно уставился в стенку, играя желваками. Его жена, нацепив на деловой нос очки, принялась зачитывать текст вслух. Вот тогда-то Чонгук впервые и узнал содержание контракта. По его условиям: Виен принимала фамилию мужа, прощаясь со своей прежней семьёй; добровольно, осведомлённо и бессрочно отказывалась от вмешательства на любом уровне в дела и бизнес мужа и свёкра; получала свободу личного выбора относительно образования, профессии, места жительства и прочего (разумеется, совместно с мужем); обязывалась исправно исполнять обязанности достойной и верной супруги; должна была обеспечить мужа хотя бы одним наследником (без указания пола). В случае обоюдного расторжения брака, Виен получала квартиру в центре Сеула (ту самую, что стала свадебным подарком от Чона-старшего на свадьбу), ежемесячное содержание для себя и совместных детей, до достижения ими совершеннолетнего возраста, в размере двадцати пяти процентов от заработка бывшего супруга. Позади каждой страницы контракта столбиком красовались десяток подписей. Первыми, естественно, были подписи Чонгука и Виен. Вопрос осведомлённости вызвал в Чонгуке тогда тоскливую иронию — он про этот документ не знал ровном счётом ничего. Но выходило так, что знала его будущая жена. Знала и соглашалась с каждым пунктом, подписывая страницы. По сути — заключала взаимовыгодную сделку с его отцом. Эта сделка слегка обескуражила самого Чонгука и довела до бешенства чету Ханов. Они оба, фыркая и бормоча под нос тихие угрозы и ругательства, немедленно покинули кабинет. Чтобы семейные дрязги не вышли боком детям, тем же вечером на совместном ужине отец вручил молодожёнам билеты в свадебное «далеко и надолго», за что те были ему весьма благодарны. Родители Виен, месяц в отсутствии молодых посражавшись с ветряной мельницей в лице господина Чона, затаили обиду и надолго самоустранились из их жизни. В итоге практически все получили то, чего так хотели, с некоторыми оговорками: семья Хан выгодно устроила замужество своей дочери (распрощавшись с мечтами и надеждами отхватить знатный кусок от чужого пирога); Виен, пойдя на сделку с собственной совестью, получила долгожданную свободу от родственников; господин Чон-старший подобрал выгодную партию для сына, а условиями брачного контракта определил его судьбу на ближайшее будущее и дальнейшую перспективу; А Чонгук… А что Чонгук? Красиво вышел из некрасивого скандала, который даже не успел разразиться? Чонгук получил жизнь, которую так хотел для него отец. Всё. Первый год совместной жизни пролетел мимо, когда Чонгук неосторожно моргнул. Отец решил, что наследник уже напрактиковался по полной и пора ему «всерьёз» браться за семейное дело — Чонгука накрыло стометровой волной цунами под названием «рабочая рутина». Виен нырнула с головой в учёбу, исполняя детскую мечту — получить образование в сфере искусства. Супруги встречались дома по вечерам, перекидывались парой фраз за ужином и разбредались по своим делам: Виен усаживалась за искусствоведческие талмуды, Чонгук — за ноутбук и цифры. Между делом, невзначай, у них родилась Дея… Очаровательная девочка, прописанная условиями брачного договора.***
— Папа! Папа! Я хочу к окошку! — К иллюминатору, — занудно поправила Виен. — К или… имю… папа, к окошку! А ты рядом! Чонгук снисходительно улыбнулся фыркнувшей супруге и усадил Дею в кресло у иллюминатора. Во время руления самолёта по аэродрому и взлёта мужественная малышка судорожно цеплялась за большую ладонь отца, сжимала дрожащие от волнения губы, но не могла оторвать круглых глаз от огней за стеклом. Когда машина стабилизировалась в воздухе и любезная стюардесса предложила ужин, всё волнение как рукой сняло и Дея голодным волчонком набросилась на еду. Виен качала головой и сетовала на излишек актёрских способностей дочери, а Чонгук, умиляясь, скармливал ей свои йогурт и кекс. — А сказку расскажешь? — заискивающе попросила девочка, пока отец накрывал ножки пледом и устраивал под её головой подушку. — Конечно. Какую ты хочешь? — Про бабочек. — Про… бабочек? Что это за сказка? — Мне госпожа Наюн рассказывала. Это легенда стародавняя. Про молодую красавицу, у которой умер жених. Она так долго по нему горевала… Её платье превратилось в бабочек… В таких красивых бабочек, а они улетели… Дея, утомлённая переживаниями долгого дня, уснула на полуслове. А Чонгук, не реагирующий ни на оклики жены, ни на обращения бортпроводницы, долго ещё слепо пялился в черноту иллюминатора, поглаживая шёлковые каштановые кудри дочери. Эту легенду он помнил очень хорошо, словно только вчера смотрел на актёров, рассказывающих эту историю на импровизированной сцене в центре ночного сада; словно до сих пор слышал чарующую мелодию скрипок и мягкие аккорды клавиш, под смуглыми сильными пальцами…***
На обустройство на новом месте у него было всего пару дней, после чего Чону пришлось оставить своих девочек два на один с англоязычной гувернанткой — мисс Браун, которая и Виен воспринимала как свою подопечную: ходила по пятам, надолго не выпуская из внимания; разговаривала громко и медленно, гротескно артикулируя (наверное, думала, что так язык будет более понятен); кормила по часам и ежедневно выводила гулять в Центральный парк. Отца семейства женщина почти боготворила, считая, что только самый любящий и достойный мужчина может арендовать для своей семьи квартиру на Манхэттене, выходящую окнами на самый известный парк не только в Нью Йорке, но и во всём мире. Виен и Дея не спорили, считая точно так же, и с удовольствием, под надзором строгой няни, устраивали пикники на Большой лужайке, гуляли по замку Бельведера и саду Шекспира. Малышка, обряжаясь с ног до головы в защиту, упорно осваивала велосипед, распугивая прохожих на Центральной аллее. Если у Чонгука случался внезапный выходной, свободный от встреч и поездок, дочь тащила родителей в Зоопарк, после которого следовал обязательный семейный обед в ресторане с великолепным видом на террасу и фонтан Бетесды. Сегодня как раз был один из таких выходных. Оставив заботливую мисс Браун дома, вооружившись благостным настроением и корзинкой с сэндвичами, Чонгук неторопливо шагал по Главной аллее, наблюдая за делающей успехи на велосипедном поприще Деей и нервно кружащей над ней Виен. Несмотря на будний день, парк был наполнен ньюйоркцами и туристами, что жаждали укрыться от яркого солнца в тени зелёного оазиса среди каменных джунглей. Дочь, наконец приноровившись к педалям, укатила далеко вперёд, дразня спешащую за ней мать-наседку. Чонгук не рискнул их догонять, отыскал глазами свободную лавочку и решительно направился к ней. За какой-то метр до цели в него на полном ходу впечаталось тело в спортивных шортах и футболке, в очках на пол лица и каплями аэрподсов в ушах. Чон, балансируя корзиной и ухватившись за штурмующего его бегуна, вытворил балетное фуэте и, поймав-таки равновесие, чудом не грохнулся на асфальт. — Прошу прощения, — с австралийским акцентом затараторил спортсмен, ощупывая Чонгука. — Я Вас не заметил… Чонгук, зацепившись за акцент и мягкий, страшно знакомый тембр, впился ошеломлённым взглядом в налётчика. — Банчан?! Тот замер на секунду, стянул с носа тёмные очки, сдёрнул аэрподсы и ровно с тем же выражением уставился на Чонгука. — Не может быть, — неверяще пробормотал друг. Ещё минуту они таращили друг на друга изумлённые глаза, продолжая невнятно удивляться. Чонгук шагнул вперёд и дёрнул потное тело в крепкие объятия, Чан же в долгу не остался, стискивая руки. — Вот уж кого не ожидал здесь встретить, — качал головой Банчан, прихлёбывая свой энергетик из бутылки. — Почему не предупредил, что приедешь?! — А я тебя тоже не ожидал здесь увидеть, — рассмеялся Чонгук. — Ты у меня как-то очень плотно ассоциируешься исключительно с Майами. Что ты забыл в этом сумасшедшем доме из бетона и асфальта? — Прилетел работу сдавать, — пожал плечами Банчан. — Печальная участь архитектора — почему-то только проекта с комментариями заказчику недостаточно, необходима ещё и моя кислая рожа. Вот и мучаюсь. Воздуха здесь не хватает. — Согласен, — усмехнулся Чон. — Будто из Сеула не уезжал. Как ты? Помимо потной футболки, я имею в виду. — Ну, неплохо, — разулыбался друг. — Сколько мы не виделись? Лет шесть? Наши убогие телефонные разговоры я не считаю. Всего так и не расскажешь. — Начни с чего-нибудь, — хмыкнул Гук. — Как там Ли и Джекс? Улыбка шатена слегка искривилась. Он беспомощно оглянулся по сторонам и тяжело вздохнул. — У вас так и не наладилось, да? — почему-то Банчан выглядел страшно виноватым. Непонятно в чём только. — Да мы и не ссорились, — нахмурился Чон. — Просто… после всего созванивались пару раз. А потом… дела, заботы; у Ли, как обычно, страшно важная выставка… ну, и как-то потерялись. Нас можно простить — на разных материках живём. Чонгук и сам не знал истинных причин их охладевших отношений. После возвращения в Сеул и всего того, что за этим последовало, он сам потерялся во времени. Много позже, слегка очухавшись, он звонил Линоу. Разговор вышел каким-то бестолковым, отстранённым, закончился очень скомканно и глупо. Ли ни о чём не спрашивал — Чонгук делился новостями — да и сам будто два раза думал, прежде чем что-то сказать. Было очень неловко. Больше они друг другу не звонили. Обо всех крупных событиях рассказывал Банчан, а Чон успокаивал себя тем, что когда-нибудь, совсем скоро, он навестит друзей лично, и они во всём разберутся. В общем-то, так и вышло… почти. — Да уж, точно, — кисло хмыкнул друг. — Чонгук-ка! Я на грани истерики! Отбери у своей дочери этот проклятый велосипед! Она гоняет как Шумахер! Мужчины синхронно обернулись: к ним шагала Виен, за руль таща за собой розовый велосипед и покатывающуюся от хохота Дею на нём. Банчан открыл и закрыл рот, а потом перевёл округлившиеся глаза на друга. Чонгук подхватил на руки дочь, смущённо улыбнувшись. — Знакомься, Чан. Моя жена Виен, — женщина кротко кивнула, цепляясь за локоть мужа. — А этот юный гонщик — Дея, моя дочь.***
Неделя сменялась неделей, а Чонгук, стирая язык до костей на бесконечных встречах и переговорах, тихо радовался. Настолько тихо, чтобы не спугнуть судьбу-злодейку, пока та не передумала. Чон уже давно свыкся и принял мысль, что сам по себе является весьма неприятным субъектом с довольно спорными убеждениями, не заслуживающим ничего светлого, чистого и достойного. В момент, когда эта истина почти раздавила его, провидение привело в его жизнь Виен, сумевшую не просто поддержать, а поставить на ноги и заставить поднять поникшую голову. Девушка была единственной, кто захотел остаться рядом, не отвернулся. Чонгук и не смел осуждать остальных, понимая, что причиной всего был он сам, его решения и поступки. Тогда он счёл это последним подарком фатума, благодарил за него бесконечно искренне, хранил рядом с собой и оберегал. Следующим нежданным счастьем для него стала Дея, раскрасившая их монохромную жизнь яркими красками. Чонгук вновь вспомнил, что такое семья и сколько силы и поддержки она может дать даже тому, кто окончательно отчаялся. Теперь их было трое, и ради своих девочек он готов был горы ровнять с землёй. С переездом в Нью-Йорк в их золотое трио плавно влилась и нанятая гувернантка — мисс Браун, и со всей повелительной статью и мешком житейской мудрости обосновалась в статусе строгой, но справедливой и добросердечной бабушки для Деи, матушки-гусыни для Виен и Чонгука. На второй неделе знакомства женщина перевезла свой небогатый багаж в их просторную квартиру рядом с Центральным парком, взяв на себя обязанности и домашнего повара, и няни, и учительницы английского языка — её правильный британский английский доводил уши до оргазма. С некоторых пор — а именно после случайной встречи в парке и спонтанного знакомства — к их разношёрстной компании добавился ещё и улыбчивый дядюшка Банчан. Шибко занятой архитектор со своим многомиллионным проектом практически поселился у Чонгука, отлучаясь исключительно на несколько часов на работу. Друг подрядился на чистом энтузиазме круглосуточным аниматором для Деи и сплетницей-болтушкой для Виен. Само собой, в семью его допустили только после тщательного допроса с пристрастием от мисс Браун. Старушка в молодости, видимо, работала на Ми-6, а потому выясняла детали профессионально. Строго поглядывая на Банчана, она всё качала головой и говорила, что ему пора бы себе завести свою семью с парой ребятишек, иначе бездарно растратит весь потенциал. Очень скоро дядюшка Банчан превратился просто в Чанни, а ежевечерние скачки Деи на его крепкой шее вошли в традиционный ритуал перед сном. Мисс Браун, дождавшись с работы Чонгука, вернувшегося далеко за полночь, утащила мужчину на кухню и усадила на стул, сердито сверля серым взглядом. — Мистер Чон, не обижайтесь на то, что я Вам сейчас скажу. Но. Вы знаете, как я полюбила Вас и Ваших девочек. Всем сердцем. Мистер Чан тоже очень мил и отлично вливается в вашу компанию. Надеюсь, что Вы не сильно удивитесь, если однажды он уведёт вашу красавицу жену. — Мисс Браун, — усмехнулся Чонгук, — не преувеличивайте. Чан — мой давний и очень хороший друг. И я благодарен ему за то, что он столько времени посвящает девочкам. Без него они бы давно уже просились домой, нервничая и заставляя нервничать меня. — Вы дальше своего носа не видите, — упрямо настаивала женщина. — Я уверяю, что беспокоиться не о чем. Чан — мой друг. — А Виен — любовь всей Вашей жизни. Не упустите её. Чонгук спорить не стал, устало кивнув. Дешевле согласиться, чем пытаться что-то доказать постороннему человеку. Мисс Браун к этому вопросу больше не возвращалась, а Чон и думать забыл, закрутившись в ежедневной рутине. Через две недели Банчан, мягко улыбаясь и печально глядя на Дею, сообщил, что собирается возвращаться домой, в Майами. По-хорошему, он должен был это сделать ещё месяц назад, сразу после утверждения проекта. Но не всю же жизнь ему сидеть на шее друга. Дею это заявление повергло в шок, расстроились и Виен с мисс Браун, привыкшие к дурашливому и весёлому жильцу. — Чон, а поехали со мной! — внезапно предложил Банчан. — Сколько можно уже тут всем глаза мозолить? Ты ж параноик — чем больше людей проверяешь и контролируешь, тем ниже КПД и самостоятельность сотрудников, и тем дальше отодвигается дата открытия. Оставь их в покое хоть на недельку, назначь ответственного, собери девчонок — мисс Браун! Я и Вас имел в виду тоже! — и махнём к океану! Здесь лёту-то три часа всего. Если что — быстро сможешь вернуться! Ну? Нужно ли уточнять, что после его слов два соседних квартала оглушил восторженный женский писк, смех и топот двух пар изящный ножек, умчавшихся собирать чемоданы. Блеск жадного предвкушения в серых глазах не смогла скрыть даже строгая гувернантка — золотые пляжи Майами Бич соблазнили бы любого жителя каменных джунглей. Банчан, ярко улыбаясь, виновато развёл руками, глядя на друга. Чон сомневался ровно час, пока созванивался с кураторами и партнёрами. Как ни странно, но все нюансы утряслись за следующие два часа, а Виен, усадив с собой рядом перед ноутбуком Банчана, довольно ловко ориентируясь на англоязычном сайте, заказала на всех билеты. Вот так новообразованная шведская семья, с шумом и баловством (Банчана с Деей следовало рассадить, их пышущая энергия крыла всё и всех вокруг), нагруженная чемоданами, прибыла в аэропорт Кеннеди за десять минут до посадки. Чонгук скрипел зубами и шикал на буйных детей (четырёх и тридцати четырёх лет отроду), молниеносно сдавал багаж и гнал пинками обезьяний питомник к стойке регистрации. Три часа перелёта в наушниках и с мягкой повязкой на глаза немного восстановили его душевное равновесие, чтобы найти в себе силы вновь собирать рассыпавшихся по аэропорту членов семьи. Отвечая встречной вежливостью, Банчан предложил погостить в его недавно приобретённом доме на побережье Майами Бич. Чонгук было начал отнекиваться — неудобно же, но женсовет, давя количеством, проголосовал единогласно «За». Поэтому спустя час они уже расселялись по светлым комнатам. Мисс Браун и Дея тут же засобирались на пляж (а иначе зачем мы здесь вообще?); Чонгук забился в уголок в спальне, рассчитывая хотя бы на час тишины и спокойствия; Виен же вновь уселась за ноутбук. Её ещё во время полёта посетила гениальная идея, что их отпуск на золотых пляжах непременно стоит отметить совместным походом в какой-нибудь отменный ресторан. Именно с этой целью она штудировала карту и сайты местных ресторанов, самостоятельно ковыряясь с англоязычными отзывами и меню. — Нашла! — довольно воскликнула девушка, после двух часов изысканий. — Гукки! Смотри скорее! На окрик никто не среагировал. Виен раздосадовано хмыкнула, отключила от сети шнур питания, подхватила ноут на руки и пошла искать мужа на втором этаже, где, кажется, он и нашёл себе тихое, уютное местечко. Потеря нашлась быстро — Чонгук тихо, мерно сопел, раскинувшись на двуспальной кровати и закрываясь рукой от яркого солнечного света, льющегося из окна. Выглядел он при этом настолько вымотанным и несчастным, что будить его было бы преступлением, поэтому Виен осторожно притворила за собой дверь и вернулась на диван в гостиную первого этажа. — Почему ты хмуришься? — из кухни, балансируя подносом, выплыл хозяин дома. Высокие бокалы с напитками и ваза с фруктами плавно приземлились на стол перед девушкой. — Я нашла отличный ресторан, прям мечта, а брони на сегодня уже нет, — расстроенно вздохнула Виен, поворачивая экран ноутбука к Банчану. — Ты только посмотри какой, интерьер! Великолепная кухня! Там даже живая музыка есть — играет пианист, судя по отзывам — второй Рихтер. Представляешь, сегодня они отмечают пятилетие! Обещают потрясающий ужин и бесплатное шампанское для каждого гостя! И, конечно, все столики уже заняты… — со слезами на глазах закончила девушка. Банчан внимательно просмотрел открытую в браузере страницу и застыл, покусывая губу. — Ви, а давай выберем другой ресторан, и я куплю тебе любую бутылку шампанского, вина, виски, чего угодно, а можно и всего вместе, — напряжённо предложил шатен. — Не сошёлся же свет клином… — Сошёлся, — надула губки Виен. — Дело же не в бесплатной выпивке! Посмотри, как там замечательно. Ресторан прямо на берегу, есть открытая веранда, пирс. Вечером там должно быть невероятно красиво. И если сегодня они празднуют годовщину — всё наверняка будет на высочайшем уровне! — Будет, — хмыкнул Чан, отворачиваясь от экрана. — Откуда ты знаешь? — тут же ухватилась за ниточку Виен. — Я бывал в этом ресторане, всё и правда прекрасно, и музыкант, действительно… хорош, — задумчиво разглядывая белую стену напротив, объяснил мужчина. — Ты будешь настаивать на своём выборе? — Буду! — решительно кивнула Виен, стискивая кулачки. — Хорошо, — дёрнул подбородком шатен. — Как скажешь. Надеюсь, Чонгук меня потом не прибьёт… — За что? — За то, — вздохнул Банчан. — Угощайся, — он указал на фруктовую корзинку. — Мне нужно сделать несколько звонков — попробую отвоевать нам столик. А потом вернусь, хорошо? Виен счастливо улыбнулась, кивнула и оторвала себе небольшую гроздь винограда от зелёной кисти. Закидывая крупные ягоды в рот и с хрустом их пережёвывая, девушка краем уха слышала тихий голос Банчана из соседней комнаты. — Да, привет дружище. Не отвлекаю? Понимаю, что ты сегодня весь в делах… Не перепишешь на меня бронь? Нет, Ли не будет против, я ему сам позвоню. Да, планы кое-какие появились… Я обещаю, что всё сам утрясу. Да, спасибо. До вечера. Что ж, Виен, крайне довольная собой, вытянулась на диване, уже продумывая свой наряд на вечер и, какая причёска больше подойдёт Дее. А мисс Браун пойдёт с ними или дочь её успеет вымотать на пляже? Ещё надо будет уговорить Гукки не бубнить очень громко — муж никогда не был особым любителем выходов свет. Ох, сколько ещё дел…***
Чон очень жалел, что Виен всё-таки удалось его растолкать. Вряд ли бы жена уговорила его на этот бессмысленный ужин, но хитрая лиса подключила тяжёлую артиллерию — Дею. Как только дочь влезла к отцу на руки и прижалась разгорячённым на пляже тельцем, крепко обхватывая Чона за шею руками, брюнет тут же капитулировал. Мисс Браун, неустанно обмахиваясь веером и обмазываясь кремом, медленно перемещалась по дому и просила не третировать сегодня боле её дряхлое сердце. Всё же поучаствовала в выборе нарядов и причесок для любимых девочек и со спокойной душой выпроводила всех на вечерний променад. Банчан смотался по каким-то неотложным делам, пообещав подъехать уже к ресторану. Ровно в семь он, держа в руках яркий, пёстрый букет, встречал семейство Чон у входа. Вручив дамам презенты — Виен букет, а Дее — маленькую плетёную корзиночку с лентами и живыми цветами и получив косой взгляд от друга, Банчан невинно улыбнулся и позвал за собой в зал. Пока хостес устраивала их за столиком на четверых, Виен вслух и весьма бурно восхищалась интерьером и атмосферой; Банчан с готовностью ей поддакивал; Дея просто хлопала глазами и жалась к отцу; а Чонгук, уже ничему не удивляясь, тупо рассматривал подарочную бутылку шампанского, принесённую официантом — Moët & Chandon, с чёрным с позолотой бантом, скреплённым алой печатью. Заказ на всех делал завсегдатай Банчан, знакомый с местной кухней. Чонгук не возражал, а Виен была слишком занята обстановкой. Интерьер обеденного зала Чонгуку и правда был очень знаком… Вкупе с бутылкой шампанского ассоциация сработала на раз — месяц назад он в похожем ресторане с отцом завтракал. Все столы были заняты гостями, туда-сюда сновали официанты, принимая и разнося заказы. Фоном звучала живая классика — в противоположном углу помещения, на небольшом пьедестале, скрытый полупрозрачным, поблёскивающим занавесом прятался белый рояль с пианистом. Обсудив каждую завитушку на хрустальных люстрах, Виен с Банчаном переключились на музыканта. — Чанни, ты только послушай, — вздыхала Виен. — Какое туше, какое звуковедение, только мужчины умеют так играть, — завистливо протянула девушка, укладывая нарумяненную щёчку на ладонь. — По мне, так обычно он бренчит, — подначил Банчан. — Да как ты смеешь! — вспыхнула Виен. — Пианисты — особая каста. Наверняка его душа так же прекрасна, как и музыка, которую он исполняет. Ты знаешь, что это? — Понятия не имею, нудятина какая-то, — глумился шатен, подмигивая улыбающейся Дее. — Плебей, — фыркнула госпожа Чон. — Гукки? — Вокализ Рахманинова, — флегматично ответил Чон, заглатывая третий бокал шампанского. — Понятно? — выразительно хмыкнула супруга, скорчив рожицу Банчану. — Тебе, весельчак, есть на кого равняться! Но всё же, довольно странный выбор для ресторана… Мне казалось, что для гостей играют лёгкую музыку, технически не сложную. Мы же его даже не видим! А произведение концертное… — У нас ракурс неудачный, — хихикнул Банчан. — Я тебя уверяю — мы ничего не теряем. А музыка… У этого товарища на всё свой очень специфический взгляд… и вкус… — Ты его знаешь? — вскинулась Виен. — Можно и так сказать, — кивнул тот, косясь на Чона. Чонгук же внимания не обратил, скучающе пялясь в окно. Мелодия, которую виртуозно плёл пальцами пианист, перешагнула кульминацию, плавно ушла на пиано и замерла на вдохе. Зал загремел дружными аплодисментами. Чон удивлённо заозирался — они же не на концерте в филармонии, тут, как бы, люди ужинают. Масла в разгорающийся костёр его раздражения подлила супруга: — Чанни, ты же меня простишь, если я свой букет ему подарю? — восторженно аплодируя и перекрикивая шум, спросила она, тараща на шатена умоляющие глаза. — Пожалуйста-пожалуйста! Он так хорош, я в восторге! Банчан с ужасом открыл и закрыл рот, пожал плечами и посмотрел на друга, ища поддержки. Пока они пытались состыковаться между собой взглядами, Виен подхватила цветы из высокой вазы на столе и, изящно лавируя между столами, ящеркой пробралась к сцене. К ней тут же подскочил один из официантов, преграждая путь. Зная Виен, стоило бежать на подмогу бедному парню — с её боевым характером так просто не справишься. Чонгук и Банчан синхронно поднялись из-за стола. Но конфликт у рояля уже сходил на нет: официант кому-то кивнул и растворился в зале, а из-за сверкающего занавеса навстречу стройной и улыбающейся девушке вышел сам пианист. Вежливо шагнул со сцены, чтобы поклоннице не пришлось к нему тянуться, и принял цветы, благодарно склонив голову. — Чонгук, — позвал Банчан. — Прости меня. А Чонгук его не слушал. Он смотрел вперёд. Туда, где его восторженная жена, от волнения перешедшая на родной корейский, осыпала комплиментами пианиста. Высокого и стройного (чёрные узкие брюки и струящаяся шёлком рубашка с картинными рюшами на манжетах — видимо, для того, чтобы руки при игре смотрелись эффектнее — это только подчёркивали). Кожа его больше не казалась смуглой, а выглядела матово-светлой, особенно на фоне ярко-алой шевелюры, пылающей в свете хрустальных люстр. Виен, наконец, засеменила обратно к столику, сияя белозубой улыбкой. — Ох, я, наверное, так глупо выглядела, — лепетала девушка, садясь на своё кресло. — Почему ты не сказал, что он кореец? Он меня на корейском поблагодарил! Так приятно… Я уже влюблена в этот вечер. Спасибо тебе, Чанни. Гукки, ты чего застыл? Он не застыл. Он окаменел. А когда чёрный взгляд из-под красной чёлки, проводив девушку до места, остановился на нём — перестал дышать. Дьявольский вечер. Чёртов ресторан. Дурацкий пианист — проклятый Ким Тэхён… Ну, здравствуй…