Встреча с родителями школьников прошла как во сне. Виктория словно раздвоилась: одна часть ее, видимая, спокойно и уверенно отвечала на вопросы, кивала, улыбалась, пожимала руки, принимала фотогеничные позы, в то время как другая, никому не заметная, сидела, сжавшись, на корточках и с монотонным мычанием покачивалась из стороны в сторону.
Только София почуяла неладное и сразу после встречи увела ее к себе. Там, снова став одним человеком, Виктория всё ей рассказала, всхлипывая и повторяя, что больше никогда его не увидит. Дав ей выговориться и выплакаться, София напомнила, что на дворе, на минуточку, двадцать первый век, и чтобы кого-то отыскать, нужен всего-то доступ к Интернету.
На кафедре классической филологии Королевского колледжа Лондона ее, очевидно приняли за чокнутую обожательницу (успокоившаяся к тому времени Виктория сделала мысленную заметку обсудить с Уильямом его отношения со студентами, когда он найдется), потому что весьма сухо сообщили, что нет, профессора Лэма нет на месте, нет, они не могут выдавать личную информацию преподавательского состава кому попало, но так и быть примут сообщение и номер телефона.
Дав отбой, Виктория разочарованно застонала, но тут же встрепенулась и хлопнула себя по лбу. Пятнадцать минут спустя она была уже на полпути к Кокермуту, еще через двадцать стояла под вывеской «Грачиного гнезда», пиная в сердцах булыжник мостовой. Хозяева, сообщил ей словоохотливый молодой человек, временный управляющий, уехали в Лондон навестить мать миссис Палмерстон — но номера телефона миссис Палмерстон Виктории он, разумеется, не дал.
Будь что будет, решила она, усаживаясь обратно за руль и пристегиваясь. Что именно она будет делать в Лондоне, она пока не знала, но твердо решила, что оно того стоит, даже если понадобится часами или даже сутками ждать его — главное найти на кампусе нужное здание. Орхидея, прихваченная за компанию, согласно качнула тремя головами с пассажирского сиденья.
Наверное, пускаться в пятичасовую дорогу после почти бессонной ночи было не очень хорошей затеей. Наверное, лучше было бы подождать, положиться на
отзывчивость секретарши кафедры, но пока она ждет, он… он думает, что она выбрала не его.
Она вырулила на Стрэнд под заставку семичасовых новостей Радио 4 и, держа в руке телефон с открытой картой кампуса, выскочила под затянутое серыми тучами лондонское небо. Странно, но ничто не шелохнулось в ее сердце при виде знакомых зданий и огней.
Получив на кафедре, уже от другой секретарши, отворот поворот: «Профессор ни вчера, ни сегодня не появлялся и не сообщал, когда будет», Виктория понуро побрела обратно к машине и встала в нерешительности, ухватившись за ручку дверцы. Что же теперь?
— Виктория?
Ее наконец соизволивший проснуться ангел-хранитель явился в форме Эммы Портман — о которой она умудрилась напрочь забыть, хотя слышала ее имя буквально вчера. Эмма шла навстречу Виктории, цокая шпильками по тротуару, запахнувшись в элегантный сливового цвета тренч.
— Вот уж не ожидала вас здесь встретить.
Мысленно пнув себя еще раз, Виктория радостно улыбнулась.
— И я вас! Но очень рада, что встретила. Мне очень нужна ваша помощь.
Эмма пораженно выслушала ее торопливый рассказ. Рассказывала Виктория без особых подробностей, но, судя по реакции Эммы, старый приятель уже давно не делился с ней новостями своей личной жизни, хотя заглядывал, когда бывал в Лондоне. Заполучив наконец заветный номер телефона, а заодно и адрес, Виктория предложила подвезти ее до дома. Охотно согласившись, Эмма недоуменно застыла у открытой пассажирской дверцы.
— Вы что же, как бабушка, увлекаетесь садоводством?
Виктория осторожно переставила ящик на подлокотник между ними, но Эмма, усевшись, поставила его себе на колени.
— Я — не увлекаюсь. Это Уильяма.
Видимо, почувствовав напряжение в ее голосе, Эмма примирительно сказала:
— Какая красота. …Что это тут написано?
Виктория скосила глаза на ящик.
— Что?
— Э.Л. Это, наверное, из оранжереи Элизабет, его матери, — пояснила Эмма, с любопытством разглядывая цветок. — Очень интересно.
— Что интересно?
— Уильям уже много лет и носа не кажет в оранжерею и вообще шарахается от любых цветов, как от чумы, — в голосе Эммы промелькнула печаль. — То-то мне показалось странным, что у нашего аккуратиста грязь под ногтями… Значит, сначала он решил сидеть в деревне всё лето, а потом вдруг стал наезжать чуть ли не через день. — Она поймала взгляд Виктории в зеркале заднего вида и улыбнулась. — Теперь всё понятно.
Тепло распрощавшись с Эммой и поблагодарив ее за помощь, Виктория выдохнула и решительно ткнула в кнопку вызова. Ее ждало новое разочарование: телефон абонента был выключен или находился вне зоны действия сети. Она помянула недобрым словом абонента, который не удосужился настроить свою голосовую почту, и начала вводить в навигатор адрес, но так и не закончила. По радио передавали прогноз погоды.
Забыв о навигаторе, Виктория слушала предупреждение о надвигающемся на Камбрию шторме, о возможных наводнениях и оползнях в Озерном крае, о перекрываемых дорогах и перебоях с электричеством. Ударив в отчаянии ладонями о руль, она еще раз набрала номер Уильяма и выслушала всё тот же автоматический ответ. Ничего не поделаешь, придется ему помучиться еще. В Мелвике были Луиза и София. И если о Луизе наверняка позаботится в своей обычной сварливой манере Пендж, то София… Пусть Виктория и не вспоминала о тетке годами, но за последний месяц она стала ей ближе всех остальных родственников, включая мать, и оставить ее одну Виктория никак не могла.
Мокрые дорогие сделали и без того неблизкий путь еще длиннее. Что ж, по крайней мере, на тревожном адреналине ей не грозило уснуть за рулем.
Мелвик тонул в кромешной тьме — и явно не потому, что был уже второй час ночи. Машина предательски заглохла за полмили от дома, и Виктория, поскальзываясь на мокрой чавкающей грязи и светя себе под ноги телефоном как фонариком, поспешила по знакомым улицам. К себе заходить она не стала, направилась прямиком к Софии. Старая слива в теткином саду свирепо хлестала ветками, как доисторическое морское чудовище, грозя разломить стоявший под ней стол пополам. На крыльце хрустнуло под ногами стекло. Виктория что есть мочи забарабанила в дверь. София открыла почти сразу и впустила ее в дом, и Виктория с изумлением заметила, что тетка совершенно спокойна.
— Собирайтесь скорее и пойдем ко мне. На пригорке будет безопаснее.
Стоя в прихожей в одной ночной сорочке с горящей свечой в руке, София отмахнулась от ее взволнованных уговоров.
— Милая, если уж мне суждено помереть сегодня, то я хочу помереть в своем доме.
Виктория едва не разрыдалась. Последние силы покидали ее.
— Не смейте так говорить! Я уже похоронила бабушку, я не могу и вас потерять!
Почти насильно одев и обув Софию, Виктория вывела ее на улицу, где уже вовсю бесновался шторм. Ветер с силой швырял им в лица колючие горсти дождя, толкал в грудь, словно вознамерившись не дать им уйти. Путь, который она обычно проделывала неспешным шагом за десять минут, казался бесконечным. Налетел новый шквал, и Виктория, не успев съежиться, полетела навзничь на землю, увлекая за собой Софию. С первобытным криком отчаяния, на последнем всплеске адреналина она кое-как поднялась, но поднять старушку сил уже не хватило. Она стояла, согнувшись в три погибели, сотрясаемая ударами ветра, придерживая тетку за плечи, ругая себя за неподготовленность и собираясь с силами для нового рывка.
— Самая погода для прогулки!
Виктория сощурилась, подняв тяжелую, будто свинцом налитую, голову. Из темноты к ним приближалось расплывчатое белое пятно. Она подняла выше чудом не выскользнувший из рук телефон, светя вперед, и вымученно улыбнулась.
— У меня только один вопрос. — Сильные руки осторожно подняли Софию с земли и поставили на ноги. — Вы обе совсем сдурели?
Он всегда был рядом, когда она в нем нуждалась.
***
Следующие три дня Уильям Лэм провалялся с простудой дома — Виктория, чудесным образом не заработавшая себе даже насморка, счастливо жмурилась всякий раз, как произносила это «дома», вслух или про себя. Он зябко кутался в теплый свитер грубой вязки, сморкался, кашлял, крыл на чем свет стоит английскую погоду и взбалмошных английских женщин и не позволял себя целовать.
Он сидел в своей лондонской квартире, взвешивая доводы за и против бутылки скотча, когда по телевизору сообщили о грозящем Озерному краю стихийном бедствии. Незамедлительно наплевав на свою прощальную записку, он выехал из Лондона, отставая от Виктории на какие-нибудь полчаса, о чем, конечно же, не подозревал.
— Надеюсь, ты понимаешь, что это всё-таки был не «Десмонд»*, и мы бы и без твоей помощи не утонули?
— Ничуть не сомневаюсь, что ты и в коня на скаку войдешь, и горящую избу остановишь. Но тогда никто у этого шторма имени не спросил и мне не сказал. Я же в Лондоне свихнулся бы. И представь мое состояние, когда я доехал: я нахожу твою машину, брошенную на обочине дороги, незапертые ворота лязгают в ночи, в доме темно и ни души… Не знаю, как у меня ума хватило сообразить, куда ты могла отправиться.
— Погоди, ты же был за рулем, почему пешком побежал?
— Знаете что, ваше величество, вот доживете до моих лет…
— Влюблюсь в молодого парня и потеряю голову?
— Не по-королевски это — издеваться над больным человеком.
— Ты не замечал, как Арчи на меня посматривает? Лет через двадцать мы с ним будем как ты с бабушкой…
— Типун тебе на язык!
— Из всего, что мне хотелось бы на язык…
—...Я совершенно неожиданно почувствовал себя гораздо лучше. Вот, потрогай.
— Уильям! София же на кухне.
— Да лоб, лоб потрогай, маленькая развратница. А впрочем...
—…Я скучала.
— Ваше величество, меня не было всего полтора дня.
— Целых полтора дня!
***
— А я потерял свои ключи — когда уехал отсюда, ну, в тот день. Где-то в районе Бассентуэйта. Остановил машину, прошелся по берегу озера, подышать воздухом, успокоиться и, видимо, выронил, когда доставал сигареты.
— Сигареты?!
— Только без лекций. Профессор тут я. Выкурил всего пару штук и больше не трогал. В общем, ключи я потерял. Заметил, когда уже выехал на М1. Запаниковал, как идиот, развернулся, поехал обратно. А в заказнике, оказывается, очень тщательно следят за чистотой. Думаю: ну вот тебе и знак.
— Знак?
— Знак. Нет больше ключей, значит, путь назад точно закрыт.
— Ну, это с какой стороны посмотреть.
— Я и посмотрел с другой. Просто не сразу. Нет больше ключей, которые мне дала Шарлотта. Страница перевернута. Теперь мне нужны ключи, которые дашь мне ты. …Остается только надеяться, что я этого достоин.
— Больше вообще не рассуждать, каков он — достойный человек, но таким быть…
— А я-то думал, что любить тебя еще сильнее невозможно.
***
— Кто-то может сказать, что я слишком молода и недостаточно опытна. Но я твердо уверена, что мне хватит сил…
Разольется томное, солнечное августовское утро, будто и не было никакой бури. И будут бить в прихожей заведенные настенные часы. И будет реять на веревке лазурным парусом шарф. Волшебный,
подумает она, любуясь завитками волос на его затылке и подставляя лицо теплому ветерку. Он будет слегка задумчив, и когда ее щека прижмется к его спине и ее руки обовьются вокруг его талии, напоминая, что он не грустен, а просто спокоен, он вздрогнет, но сразу улыбнется и накроет ее пальцы собственной ладонью. А дальше будет просто — жизнь.
— …Я понимаю, как велико оказанное мне доверие. И я обещаю, что никто из вас никогда не будет для меня лишь одним из многих…
Она набирает полную грудь воздуха и находит в толпе его взгляд, и голос ее с трибуны звучит всё увереннее.
