Старовер

Сквозь Сумрачную тень на мягких лапах крадётся Волк. Тварь без рода и племени: жёлтые искры глаз, клякса белой шерсти на сером холсте реальности, чёрный кант нижней губы, с которой капает слюна. Волк не оставляет за собой следов, несётся сквозь время и пространство. По полям сражений, вдоль шапок атомных грибов, от одной человеческой войны к другой. Он – житель Сумрака, воплощение чужой Воли и упрямства. Его породил человеческий страх: нежелание людей смириться с тем, что среди них есть Чужаки, Выродки, колдуны, вурдалаки, ведьмы, - Иные. Те, что видят больше, живут дольше. Защищают Свет и Тьму. Волка выкормили детскими искажёнными телами, тысячами попыток вопреки природе сотворить Связь, Силу, искуственного Иного. Вложить меч в человеческую руку, чтобы та отсекла всех неугодных. Тех, кто пьёт кровь, вершит ведунство и сглаз, кто обращается в зверя и вхож «на ту сторону». Кто утягивает купальщиц на дно, гуляет по полям в полуденный зной, травит скот, наводит порчу, забирает счастье. Из десяти мальчишек Волк приходит лишь к трём – остальные сгинут в муках, не переживут преображения, будут сожжены, и души их пламенными искрами продолжат сиять в глазах Зверя. Выживших же нарекают Ведьмаками - теми, что вопреки Свету и Тьме защищают людей. Даже сейчас, лишь на мгновение шагнув в Сумрак, Григ не слышит – позвонками чувствует поступь широких лап. Волк рядом, внимательно наблюдает за одним из тех, кто чужероден в мире Теней, кого не должно там быть. Григорий черпает свою силу от Зверя, но это далеко не дар, это долг. Долгие (если повезёт) века жизни и силы взаймы. Нельзя ослабеть, потерять бдительность, поддаться чувствам. Волк почует уязвимость – она зияет открытой раной, манит его к себе. Он – это множество загубленных жизней, миллион кричащих душ, питающих, но в любой момент готовых утянуть потерявшего бдительность воина за собой, в никуда. Волк – это зубы, в любое мгновение готовые сомкнуться на твоей шее. «Не сегодня, блохастый» Ресторан застыл. Благо, Григ вовремя почувствовал смыкающееся над головой заклинание и защитил себя, выведя пальцами под столом соответствующий знак. Сейчас, пока назойливого Юлия отчитывают дозорные, можно спокойно уйти. Коньяк приятно дал в ноги, сочное мясо греет желудок. У входа ресторана ждёт верная «лошадка» - Ирбитский «Урал» [1] с гравировкой «Roach» на жёсткой чёрной раме. Садись и езжай, что называется. Как и планировалось – на юг, к черноземью и полуденницам. К арбузным бахчам по дорожным обочинам, перемежающимся стойками со свежим мёдом и семечками… Дозорные тоже какие-то южные. Один – казачня волжская, рубленные скулы, азиатский чёрный волос, другой – наоборот, с белёсыми бровями и смуглой кожей, как негатив фотографии. Оба приземистые, крепкие, «советской сборки» - точно сбежали из фильма Гайдая. Силы в них немного, едва за порожек, чтобы можно было признать Иными, а не «чувствительными к Сумраку». И пост мужички несут чисто номинально – прикопались к мальчишке за сущую ерунду. Мол, тот Воздействием стёр себя из памяти какой-то пассии, а вместе с ней – и из сознания трёх её здоровенных братцев, явно не желавших добра проходимцу, «подпортившему» их красавицу. Стоят теперь, рапорт заполняют. Ну вот и хорошо, ничего они этому дураку не сделают. Так, выговор по мелочи. Не его это, Грига, дело. Самое время развернуться и уйти. На минуту между ним и Юлием натягивается незримая нить – «Негласный договор» - но магия эта слабая, символическая, прервать её ничего не стоит. - Да послушайте, мужики, я важную вещь сказать пытаюсь! – надрывается бедолага, не замечая, как его собеседник покидает помещение. - Не «мужикайся» нам тут. Если тебя в Дневной не взяли, это не значит, что за тобой никто не следит и можно безнаказанно шкодить! – "казак" осклабился, обнажая желтоватые от табака зубы. - Меня не «не взяли», я сам не пошёл! - Ага, как же. «Иной на пол-шишечки», – хихикнул второй Дозорный, - силы кот наплакал… - Да плевать, кто там чего наплакал! По Сергиеву хрень какая-то шастает, а вы… - А мы делаем свою работу, - чернобровый раздражённо сплюнул на пол, - Вмешательство седьмого уровня, воздействие на сознание смертных. У нас тут, родной, Баланс. Каждый чих на счету. В столице бы тебе за такое голову откусили и не подавились! - Люди гибнут! Целую семью сегодня проклятием накрыло! - Габелецких что ли? Да у них одно проклятье – алкашка. Они до седьмого колена все пьющие, сами себя до могилы доведут. Их если не нечисть какая, то цирроз печени точно погубит, – белёсый картинно пожал плечами, - К тому же, божки с духами, они как бы природные, вне юрисдикции Дозоров. Это как дурака от граблей защищать: дай естественному отбору сделать своё дело! - Может они потому и алкоголики, что за ними ваша «природная сила» испокон века шатается! - Захлопнись, альтруист. Наше дело маленькое, а твоё – и того меньше. - Поверить не могу, что когда-то к вам, в Ночной хотел… - Ага, а я Жанну Фриске хотел, да вот только беда – померла она. Тёмным место среди тёмных, светлым – среди светлых. А таким, как ты, вообще лучше сидеть и не отсвечивать, пока большие дяди решают настоящие проблемы. Черномазый Дозорный достал из кармана небольшую сургучовую печатку, задрал Юлию рукав рубашки и приложил круглешок к бледному запястью. Парень зашипел - в руку вжёгся очередной знак «ареста», оперативная отметина. Незримая, но кому нужно, тот прочтёт, будто страницу личного дела, и поймёт, что имеет дело с малолетним нарушителем. Второй оперативник в это время закончил заполнять проформу неровным узловатым почерком. Григ вздрогнул и понял, что до сих пор не ушёл. Что стоит и подслушивает весь этот разговор, незримый и безучастный. За столом сидит его тень, серый образ, застывший вместе со всеми остальными смертными. А значит, всё ещё можно скрыться, оставить всё, как есть. Сферу отрицания ещё не сняли, хоть реальность и пошла рябью, постепенно выходя из оцепенения. Застывшая официантка продолжает падение, мужчина через два столика дотирает рукавом жир с усов, маленькая девочка рядом (должно быть, дочка), оживляется и медленно морщится от увиденного. - Ещё раз чего учудишь, так легко уже не отделаешься. Четыре отметины и ганьба. Бывай, Панкратов. Дозорные сделали ручкой и растворились в воздухе, неуклюже утаскивая за собой колхозно-наложенное колдовство. Юлий так и остался сидеть, уставившись на своё запястье. Официантка грохнулась, музыка заиграла, ресторан наполнился красками, запахами, жизнью. Очнулся и Григорий. Как ни в чём не бывало. - Ну что, малец? – ухмыльнулся он. Он откликнулся не сразу. И уже не так охотно, как раньше. - Вы ведь притворились, что попали под «Отрицание», да? - А ты притворился, что работаешь в Дневном Дозоре. - Touché… [2] - Чё? - Ничё… Наигранную уверенность как ветром сдуло. Юлий сник и понурил голову, не находя в себе сил поднять взгляд. Не то что бы ему было дело, что о нём подумает новый знакомый, – они общались уже почти полчаса, за это время любой успевал понять, что имеет дело с кривляющимся мальчишкой. Ночной Дозор со своей показательной поркой не сильно усугубил дело. Просто неприятно - опять его, как котёнка, в ведро макнули. Да, косякнул, да, полез на девчушку, у которой оказалось три брата-акробата по два метра ввысь и вширь. Да, он был неправ, испугавшись расправы и подтерев бедолагам память. Но ведь и местные опера не правы! Пекутся о Балансе, разборках между власть имущими, а в это время обычные люди просто так пропадают! Юлик привык, что никто не воспринимает его всерьёз. Даже считал это неким стратегическим преимуществом, мол, когда-нибудь он выдаст подвиг, сделает важное дело, а никто этого ожидать не будет. Когда-нибудь… Ага, как же. Но к тому, что он считал «Вселенской несправедливостью» едва ли когда удастся привыкнуть. - Вы можете идти. Я получил ответы на свои вопросы, договор исчерпан… «Пф, сдулся, молодчик, получил по ушам» Волку нет дела до заносчивого юнца – он всё ещё здесь, в тени, безразлично ведёт ушами, выжидает, как будет действовать Ведьмак. Дозорам тоже, по большому счёту, всё равно. Григ хотел бы придерживаться того же мнения. Встать, хмуро кивнуть, благодаря за ужин, шагнуть наружу и уехать, выбросив этот дурацкий день и вечер из головы, но что-то его останавливает. Что-то похожее чувствуешь, глядя на разбитую кем-то чашку: вроде мелочь, вроде ты тут вовсе не причём, но есть какая-то глубинная досада. И если только что разбитую посудину можно вернуть в первозданный вид, немножко задействовав Сумрак и искажение времени, то с человеческой душой такой номер, увы, не прокатит. - Я сам решу, когда мне идти… - Караул! Беда! Колясик пропал!!! В ресторан ворвалась женщина в платке и кухонном фартуке, будто только что от плиты оторвалась. Она металась между столами – вылитая курица - причитая и едва не плача. Есть в русских селениях какая-то въедливая привычка: выражать эмоции нарочито громко, на весь свет, будто боясь, что чуть ноту не дотянешь, и никто тебе не поверит. Если смеяться, то как кони в стойле, если плакать – то завывая, желательно при этом стукаясь лбом о землю и заламывая руки. Женщина до стадии бесконтрольного рёва ещё не дошла, но явно активно к этому продвигалась. И минуты не прошло, как весь ресторан, включая заезжих гостей, знал: есть у неё сын Коля, десять лет, в красных шортиках, майке и крестике на чёрном шнурке. Гулять сын любит, но возвращается засветло, и уж если в одиннадцать ночи его дома нет, значит беда приключилась, значит утоп, покрали, убили-погубили. А полиция головой качает: «Мамаш, у нас городок тихий, погуляет пацан и вернётся, чего вы истерию тут развели». «Дядь, покажи огонёк!» Григ невольно нащупал в кармане брюк зажигалку. Словно почувствовав это движение, женщина вдруг повернулась к нему и глаза её недобро сверкнули. - Это ты! Ты у нашего дома вертелся! Тебя все соседи видели с Колясиком моим! Признавайся, чёрт с рогами, куда ты его дел?! Что натворил?! На удивление, Юлий вмиг стряхнул с себя унылое оцепенение, подорвался с места прямо к причитающей бабёхе. - Ольга Павловна, спокойно! Это приятель мой, Григорий, мы вместе сегодня были, вот, сидим, отдыхаем. Не мог он Колясику ничего сделать! «Зашибись, теперь я ещё и приятель, вот ведь свалился ты мне на голову! И ты, и горе-мамашка, и сынок её неусидчивый – куда ни ступи, одна сплошная проблема!» Ольга от услышанного, кажется, впала куда в большее отчаяние. Было бы проще, окажись громадный грозный чужак всему виной – можно было бы вцепиться когтями в его седые патлы, выбить, выцарапать из него правду, и сын нашёлся бы, прямо тут же, живой и здоровый. Но нет, и эта ниточка порвана. Никто ничего не видел, никто ничего не знает, а за окном уже такая мгла, что собственные ноги потерять можно – не то что ребёнка отыскать. - Я сейчас же отправлюсь на поиски. Найдётся ваша пропажа. И слёз лить не надо – а то придёт Коля, а у него мама вся красная и заплаканная, разве же это дело? Григ бы даже присвистнул, но сдержался, понимая всю остроту ситуации. Всё-таки умеет этот Панкратов-Летенков заговорить зубы, найти правильные слова. Вот и Ольга Павловна понемногу затихла, утирая слёзы передником. Да и сам он, Григорий, кажется, с ума сошёл: подошёл, исторг из себя самое доброжелательно-сочувствующее выражение лица, на которое только был способен, и вызвался помочь в поисках. Силы Иного в Юлике, может, и немного, но какого-то природного дара вызывать сочувствие и убеждать – хоть отбавляй. Волк сорвался вперёд, сквозь слои Сумрака. Ушёл туда, куда только ему одному было ведомо. Тем лучше – не будет слюнями капать и зубами у самого уха лязгать. Если всё сложится хорошо, то к силам прибегать не придётся. Всего-то хорошенько прислушаться, напрячь всевидящие глаза, среди множества запахов отыскать тот самый, мальчишеский, смесь речной воды, травы и псины. Никакой чертовщины, обычный поиск обычного мальчишки, загулявшегося в тёплую летнюю ночь. - Тю, вот это лошадка! – воскликнул Юлик при виде «Урала», когда они с Григом оказались на улице. - Полезай в седло. Ты про меня Дозорным не обмолвился, ужином обеспечил – я тебе помогу найти пацана. Рассчитаемся и поминай как звали, идёт? - Идёт! Ткнув парня головой во второй мотоциклетный шлем, Григ вдруг замер, наклонился к своему горе-напарнику и шумно принюхался. Тот, и без того обескураженный событиями прошедшего дня, растерялся окончательно. - Э-э-э, вы чего? Я чем-то пахну? - Скорее, чем-то не пахнешь. Ты не то, что в Дозоре – в Сумраке что ли ни разу не был? - Нет… Меня не инициировали, я ж отказался… - Ну и дурак, сейчас хоть как пригодился бы. «Roach» с рёвом сорвался с места в сторону перелеска, где в последний раз видели Колю. Без нескольких дней полная луна подёрнулась тучами и на горизонте нехорошо зарокотало… ..будто Зверь осклабился и глухо зарычал, готовясь к решающему прыжку