В Омуте Памяти

Я тебя ненавижу, Драко Малфой. Я тебя ненавижу, Драко Малфой. Я тебя ненавижу, Драко Малфой. Слова прокручиваются в его голове раз за разом. Он хотел разрушить эту чёртову башню, выбить все двери, запереть Грейнджер в своей комнате до выяснения причин или просто нахер спалить всё вокруг. Но вместо этого просто развернулся и сделал то, о чём она просила, — ушёл. Слышал каждый шаг, каждый всхлип, каждый удар сердца. И уходил. Блейз ждал его у входа в гостиную. Молча оценил состояние друга и сделал всё как надо: достал бутылку и посадил его у камина. Они будут разговаривать столько, сколько нужно. — Дружище, честно говоря, это полный пиздец, — единственное, что смог сказать брюнет после рассказа Драко. Он рассказал ему всё, что происходило эти два месяца. Единственное, о чём он умолчал, — поцелуй. Малфой решил, что это навсегда останется их секретом. Это только для двоих. — Это я и сам понял, — он не смотрел на друга, пялился в свой стакан и старался удушить в себе кипящую ненависть. Прошло ещё где-то сорок минут, друзья пили, Драко пытался не уводить разговор далеко от себя и Грейнджер, но и не настаивал на правде. Он знал: если будет давить на Блейза, тот не скажет ему ни слова, а вот если дать ему напиться, дело может пойти гораздо быстрее. Бутылка огневиски ушла довольно быстро, брюнет отошел на пять минут, принёс вторую и был намерен продолжать веселье. Спустя два часа после возвращения Драко, Забини уже не мог внятно связать и пару слов, слишком много смеялся и покачивался, даже сидя в кресле. Вот оно — то, чего ждал Драко. — Я не понимаю Блейз. Я, блять, только и делаю, что думаю, но не понимаю. Ведь я, по сути, предал всю школу, а ненавидит меня только она. Со мной даже Гриффиндорцы разговаривают! А она просто отталкивает... — он старался изо всех сил говорить как можно более жалостливо. Друг мягкотелый, в хорошем смысле: он начнёт его жалеть и расколется. — О неет, дружище. В этой школе... — поток мыслей был прерван икотой. — В этой школе если кто и относится к тебе хорошо, так это Грежейр! — парень активно жестикулировал и настолько невнятно произнёс её фамилию, что последнее слово Драко понял лишь по контексту. — Издеваешься? Да она видеть меня не хочет! Молчание. Слишком долгое, слишком густое. Драко чувствовал напряжение, чувствовал, как друг собирается с мыслями. — Блейз? Говори. — Ты никогда не думал, почему ты единственный пожиратель с Меткой, который сейчас жив и не в Азкабане? — Лицо Забини помрачнело и, казалось, он собрал всю свою серьёзность, чтобы задать этот вопрос. А Драко думал. Много думал об этом, но ему негде было найти ответ. В газетах ни слова про причины такого решения, все остальные «помеченные» отправляются на Поцелуй Дементора практически сразу, как их ловят. А учитывая то, что его отец был отправлен на казнь чуть ли не первый, понять, почему его душа до сих пор при нём, было выше его сил. — Возможно, они решили, что я всего лишь ребёнок. Что на меня давили или заставили, — голос блондина напрягался, как ни старался он это скрыть. — О нееет, знаешь сколько шестнадцатилеток сейчас гниют в Азкабане? И некоторые даже без меток — просто за непростительные. А на твоей руке красуется доказательство того, что Волан-Де-Морт считал тебя приближённым. Ты правда считаешь, что их волновало то, как ты это доказательство получил? Ты правда так считаешь? — он был слишком серьёзным, начинал закипать с каждым словом всё больше. — Блейз, я ничерта не понимаю. Тогда что? Что меня спасло? — Неправильно, Драко. Не что, а кто, — Забини залпом допил содержимое бокала, громко поставил его на стол и встал, видимо, решив, что и так сказал лишнего, и пора лечь спать. — Кто? — мозги Драко работали на пределе возможностей, он не хотел в это верить, пока не услышит точный ответ. — Стой! Ты никуда не пойдёшь, пока не объяснишь! — терпению и сдержанности пришел конец. — Я и так наговорил достаточно! Я, может, и пьян, но я не полный имбецил. Мне запрещено тебе об этом говорить, я уже объяснял. Министерство будет следить за тобой, проверять, чтобы ты ничего не вспомнил, я не хочу оказаться на допросе после этого! — Блейз уже вскипал не на шутку. — Хер там, Блейз! Не ты ли говорил, что легилимента лучше меня не встречал? Они узнают лишь то, что я позволю узнать! — Драко тоже подскочил с места, и теперь они стояли друг напротив друга прямо посреди общей гостиной. — Ты должен рассказать мне! Хотя бы договорить то, что уже начал! Я больше не могу жить, не зная ничего о самом себе! — Драко, блять, я же тебе только что объяснил...— парень не успел договорить, Малфой подлетел к нему так близко, насколько возможно, и проговорил прямо в лицо: — Я. Тебе. Рассказал. Воздух сгущается. Стены начинают давить на них двоих, это чувствует каждый. Кислорода слишком мало, мыслей в голове слишком много. Ненависть. — Я рассказал тебе, что со мной творится! А я знаю тебя всего лишь месяц, Блейз! Один месяц, и я тебе доверяю! А ты знаешь меня всю чёртову жизнь и хочешь молчать?! — отчаянно и зло. Он дышал слишком громко, злость затуманивала разум, боль начинала накатывать в голове. Он ждал. Он должен узнать. — Это закончится херово, Драко, запомни мои слова, — Блейз выглядел обречённым. Мулат сел обратно в кресло, налил в бокалы остатки виски и посмотрел прямо на Драко. — Я не знаю всего, слушание по твоему делу было закрытое. Но у моего отца есть связи в министерстве, и ему удалось разузнать совсем немного. Я не ручаюсь, что всё так и было, и не могу рассказать слово в слово, ты понимаешь? — в глазах страх и злость перемешались вместе. — Да мне плевать! Расскажи уже хоть как-нибудь, каким чудом я сейчас не труп! — Гермиона Джин Грейнджер. Как пощёчина. Больно, гадко, мерзко. Теперь он ещё и обязан ей жизнью? — Какого... — Не надо лишних вопросов, пожалуйста! — выражение лица Блеза было настолько жутким, что Драко предпочёл заткнуться, хоть сердце и разрывалось на тысячу частей. — Мой отец сказал, что она единственная на том заседании, кто встал, когда судья спросил, может ли кто-то оправдать твои действия. Они говорили лично, в отдельной комнате и больше часа. Не знаю, что она ему наговорила. Отец уверен, что она рассказала о Дамблдоре, о том, что ты так и не смог поднять свою палочку. Или о твоем отце, не знаю... — Дамблдоре? Палочку? Какого хера, Блейз? — Твою мать... — он стукнул кулаком по столу и выругался на себя таким отборным матом, какого эта гостиная не слышала никогда. — Не сегодня, Малфой! Я расскажу, но не сегодня и даже не проси! Мир уходил у него из-под ног с каждым новым словом Блейза. О чём он говорит? Почему я целился в Дамблдора? Почему она встала меня защищать перед всем залом? Что, блять, происходит? Брюнет как мог выровнял дыхание и постарался продолжить: — В общем, не знаю точно, что она там наговорила и сколько, но, в конце концов, суд объявил, что обязан принять во внимание мнение героини войны, если она лично готова нести ответственность за дальнейшие твои действия. — И она согласилась? — Без колебаний. Отец сказал, что она ответила "Да" ещё до того, как судья закончил речь. Новая пощёчина. Больнее предыдущей. — Тебе просто повезло, Малфой. Просто повезло, что судье было не насрать на какую-то школьницу, просто повезло, что она всё-таки решилась что-то сказать, — он пил и пил без остановки. — Я не понимаю, — голова болела всё сильнее, точно так же, как и сердце. Он и представить не мог, что ему будет так охерительно больно это слушать. — Она сказала, что ненавидит меня, пару часов назад! А пару месяцев назад была готова взять на себя всю ту херню, что я сотворил? — Блять, Малфой, я же сказал! Никаких вопросов! Иди и пытай ими свою героиню! — он, видимо, увидел выражение полного шока на лице Драко и смягчился. — У меня мать дома одна, Драко. А рассказывать всё это тебе незаконно. Я не могу так рисковать, пойми, пожалуйста! Я и так рассказал слишком много... — Понимаю. Я понимаю. — В его голосе не было никаких эмоций. В голове смешалось всё, что он знал. Один вопрос прожигал ему сердце — почему же ты меня ненавидишь? Умереть хотелось ещё больше, чем в башне.

***

Он не жил — существовал. Он больше не знал, что такое спать по ночам или испытывать чувство голода. Малфой сходит с ума, это точно. Всё, что ему рассказывают «про него», — как будто о другом человеке. Это не он. Не он прихвостень Волан-Де-Морта, не он озлобленный на весь мир подросток, не он предал школу и друзей, не он так сильно боялся отца, что, видимо, согласился на Метку. Человек не может так сильно измениться, просто потеряв память. Это невозможно. В нём ведь должно остаться хоть что-то от него прежнего? Хотя бы что-то от того Драко Малфоя? Но почему он не может это отыскать? Он всё-таки умер. Умер там, в палате Мунго. Умер, как только аврор произнёс заклинание. Не осталось ничего — лишь пустота. Зияющая в его сердце и голове дыра — вот, что осталось от Драко Малфоя. И сейчас «этому» предстоит провести четыре часа бок о бок с той, кому он обязан жизнью. Драко не ходил на эти сдвоенные пары по зельям с того самого первого раза. Врал Слизнорту о болезни, тренировках, вызовах к Макгонагалл и о чём только можно. Лишь бы не отправляться на верную смерть. Но сейчас ему уже ничего не страшно. Хуже уже явно не станет, а боль его больше не пугает. Он привык к ней, ждал её. — Итак, класс, сегодня мы с вами будем готовить Огнезащитное зелье. Кто может рассказать что-то о нём? — Профессор Слизнорт как всегда был в хорошем настроении. Улыбался, расхаживал по классу, и даже похлопал Малфоя по плечу, когда проходил мимо. Ну естественно. Кто же ещё. Драко знал, что увидит, ещё до того, как поднял голову. Каштановые кудри спадают по спине, голова вздёрнута слишком высоко, идеальная осанка. Тянет руку. Знает ответ. Больно. Не смертельно, конечно, но гораздо хуже, чем под действием зелья. Его он больше пить не будет. Если ему суждено это чувствовать, он возьмет эту боль сполна. — Да, мисс Грейнджер! — Огнезащитное зелье, так же известное как Ледяное зелье, используется для перемещения в огне, оставаясь при этом невредимым. У выпившего его волшебника вызывает ощущение холода и обеспечивает защиту от большинства видов пламени магического происхождения. Но его приготовление очень опасно. Если переборщить с некоторыми элементами, зелье вспыхнет. — Как всегда блестяще! 15 очков Гриффиндору, — Слизнорт улыбнулся ей, как старому другу. — Ну что ж, приступайте! Рецепт написан на доске, предупреждение вы слышали! Один неверный ингредиент — и вы загоритесь, как спичка, — старик прошёл к своему любимому креслу и принялся наблюдать за классом. Он не мог думать. Соображать, что-то делать, считать пропорции и всё далее по списку — слишком трудно. Его не слушаются руки, голова раскалывается, а в мыслях нет ни слова об учёбе. Но сегодня Блейз не с ним. Гуляет где-то со своей змеёй, пытается впечатлить. Придётся делать все самому. Полное дерьмо. Кровь саламандры, бородавочный порошок, 1 к 2, перемешать по часовой стрелке с интервалом в 1 минуту. Он готовил зелье на автомате. В голове столько мыслей, что им там тесно. Так ещё и этот удушающий запах наполнил всю аудиторию сразу же, как она вошла. Почему нельзя просто поменять шампунь, Грейнджер? На тот, что не будет сводить меня с ума, например. Чёрт, больно. Он бросил на неё взгляд всего на секунду, а нервы в мозгу тут же натянулись один за другим. Соберись! Так, 5 очищенных взрывающихся грибов. Прекрасно, не хватало нам тут только взрывов. Он забрасывал грибы по одному, доставая их из большой склянки, стоящей прямо напротив него. Другой рукой постоянно помешивал зелье, чтобы то не начинало кипеть. О нет! Он ещё даже не успел увидеть, лишь ощутил. Все внутренности собрались вместе, сердце снова сжалось, а на лбу выступили капельки пота. Зачем, мать твою, ты на меня смотришь? Она робко обернулась, выглядывает из-за густых кудрей, смотрит на него не отрываясь. Надеешься, что я не вижу? Ты ведь даже не представляешь, какую боль причиняешь мне, да? Приходится терпеть. Он не решился поднять взгляд, лишь косится боковым зрением и старается переживать мучения в голове и во всём теле молча. Что тебе нужно? Боль забирает его себе. Как всегда, окутывает с ног до головы, не даёт нормально думать и действовать. Разливается по всему телу, заползает в каждую жилку. Подталкивает к суициду. — О боже, мистер Малфой! — Слизнорт подорвался со своего кресла и завопил на весь кабинет. — Мистер Малфой, что вы делаете?! Сколько грибов вы уже положили в котёл? О чёрт! Грёбаные переглядки! Он забыл! Забыл, что надо считать эти херовы грибы! Всё произошло за секунду. Зелье начало кипеть, пениться, окрашиваться в ярко-оранжевый цвет и наконец взорвалось ослепительной вспышкой. Больно. Охерительно больно. На руках, на лице, на груди. Он чувствует, как обугливается его собственная кожа. Всё горит. Он слышит запах паленых волос. Видит, как на нём горит мантия. Понимает, что студенты кричат и Слизнорт вместе с ними. Испуганный голос, выкрикивающий «Аква Эрукто», — последнее, что он слышит. Родной голос. Её.

***

Темно. Он медленно открывает глаза. Жив. Не узнает помещение, но, судя по повязкам на руках и кроватям напротив, — Больничное крыло. Хвала Мерлину, он чувствует знакомый вкус на языке. Обезболивающее зелье. Боли нет. Ни в груди, ни в теле, ни в голове. Он никогда не думал, что проснуться в, считай, больнице будет приятнее, чем на своей кровати. Его не мучили кошмары, не болела голова и не было доставучих мыслей. Неужели чтобы чувствовать себя более-менее живым, ему нужно почти умереть? Через ещё несколько десятков секунд начинает работать обоняние, и он ненавидит этот момент всей душой. Он что, весь ею пропитался? Почему, даже лёжа в одиночестве, он как будто в её объятиях? Воздух сладкий, но вздохи не вызывают боли, и Малфой согласен чувствовать аромат. Видимо, после таких травм мозг тоже работает плохо и выдает ошибки. Ведь здесь только запах, а Грейнджер нет и быть не может. Зрение ещё работает плохо, всё перед глазами смазано. В ушах что-то звенит, но это можно терпеть. Интересно, сколько он спал? И что с его волосами?? Он помнит, что чувствовал, как они горели! О нет, Малфой может вынести многое, но остаться лысым — это уже слишком! Драко пытается встать. Сложно, учитывая, что на локти опереться нельзя, руки перевязаны. Он напрягает спину и пресс, пытается хотя бы приподняться. Слишком тяжело. Что такое? Опускает голову, хоть и шея противиться и... Получает по лицу сотней маленьких кудряшек. — О Мерлин! Прости! Извини меня пожалуйста, я случайно, честно! Я просто... — Грейнджер, тише, пожалуйста, — еле-еле выговорил. Запах начал душить, а до мозга только начало доходить то, что происходит. Она что, спала на нём? — Да, да, прости, — почти шепотом. — Я... Я просто хотела убедиться, что ты в порядке и... — И уснула на мне? — Нет! То есть да, но я не специально. Просто ты долго не приходил в себя, а я очень устала, и оно как-то само... — подбирает слова, старается не сболтнуть лишнего. Голос как всегда дрожит. Чего же ты так всегда боишься? А если меня, зачем пришла? — Сколько я спал? — Тебя положили вчера днём. Мадам Помфри напоила тебя зельем, сказала, тебе лучше спать. Иначе тебе было бы слишком больно. — И ты пришла, чтобы...? — Ну, я... Мне надо было тебя проверить... — не удается придумать, Малфой видит. — Я ведь староста, мне надо знать, что происходит, и я решила проверить сама... Врёшь, Грейнджер. Почему? — Я так сразу и понял. Ну, как видишь, я жив, ты можешь идти. Молчание. Он злится и не хочет этого скрывать. Если она его ненавидит, пусть будет так. Он не собирается объясняться. Ему не в чем. Драко бы и рад перед ней извиниться, да только она не планирует говорить, за что. Хочет молчать? Её дело. Ну, что же ты сидишь? Обезболивающее уже слабеет, а твой запах намертво въедается в мою кожу. Хочешь добить меня? Или решила снова устроить истерику с обвинениями? — Я хотела извиниться, Драко. Как ножом по сердцу. Слишком мягко, так по-детски. И это ее... «Драко». Как будто не его собственное имя. Так нежно, что почти невозможно поверить. И как мне на тебя злиться, а? — Где же твоя ненависть, Грейнджер? Молчит. Стыдно. Видно по глазам, что ей самой не по себе от своих слов. — Мне... Мне не нужно так с тобой обходиться. Прости за то, что я наговорила тебе в башне. Я знаю, знаю, что ты ничего не помнишь. Судить тебя за твои прошлые поступки... Это... Это неправильно, понимаешь? Нужно дать тебе шанс... Мне надо постараться... Нам надо постараться жить дальше. Как будто ничего не было. Ведь у тебя есть второй шанс и... Никто не имеет право злиться и обижаться на тебя за то, что ты сделал когда-то... Никто? Правда? Ты ведь говоришь о себе. — Я бы извинился, Грейнджер. — Что? — в голосе начинают слышаться слёзы. — Я говорю, что попросил бы прощения. Или исправил бы что-то, если бы это было возможно. Но мне не за что, понимаешь? Ты не говоришь мне ничего, не хочешь объяснить. Лишь ненавидишь. — Я... Я... О боже, Драко... — и она плачет. Снова. Горячие слёзы опять катятся по её щекам. Девушка прячет лицо в ладони, всхлипывает и сжимается на стуле. Сердце Малфоя разрывается на части. Каждый раз. Каждый чёртов раз, когда они разговаривают, она плачет. Если бы это было в его силах, он не допустил бы ни одной слезинки на её лице. В такие моменты он готов забрать всю её боль. Он не выдержит столько, но забрал бы. Лишь бы она смеялась. Лишь бы рядом с ним она могла быть такой же счастливой, как со своими друзьями. Только бы не плакала. — Я бы очень хотела, честно! Я бы очень хотела помочь тебе, Драко! Если бы я могла... — слишком высокие нотки. Она даже не взглянула на него, смотрит на свои джинсы и плачет взахлеб. — Я должен рассказать тебе. Прошу, выслушай меня! Я знаю, что тебе запретили рассказывать мне что-либо. Но прошу тебя, послушай меня. Отвечай просто «да» или «нет», хорошо? — либо сейчас, либо никогда. И она смотрит. Собирает все силы, останавливает слёзы и смотрит ему в глаза. Опять как будто пытается что-то отыскать в них. Там только боль, Грейнджер, прости. — Хорошо, хорошо. Говори, — слышно, какими усилиями ей даётся каждое слово. — Ты спасла меня от казни? Ужас. В её глазах рождается подлинный ужас. — Откуда... — Грейнджер, да или нет? Не бойся, пожалуйста. Ты же героиня, прошу тебя. — Да. — Ты знаешь, как на моей руке оказалась эта метка? — Да. — Ты знаешь что-то обо мне и Дамблдоре? Вздох. Полный страха. Она даже подскочила со стула, но села обратно. Девушка белее полотна. Губы уже безвозвратно искусаны в кровь, а все руки расцарапаны ногтями. — Да, — почти неслышно. — Скажи мне, Грейнджер, я был плохим человеком? — Нет. Мерлин. Это честный ответ, он слышит. Сердце болит чуть меньше. Кажется, он и сам сейчас заплачет, слишком много эмоций. От них уже душно. Спасибо, Грейнджер. — Откуда ты всё это знаешь, Драко? Кто... кто рассказал тебе? — Неважно. Сейчас это неважно... Послушай... — Нет! Нет, Драко! Ты не понимаешь! Если они узнают, если проверят... Тебя казнят! Так нельзя. — Никто меня не казнит, если ты будешь потише об этом кричать! Я знаю, как работает сознание, Грейнджер, и я умею его прятать. — Но... Что ты хочешь от меня? — Чтобы ты рассказала мне, что нас связывает. — Но с чего ты решил, что нас что-то связывает? — кажется, она сейчас просто отключится от шока. В её речи слышны практически одни гласные, руки трясутся. — Не прикидывайся дурой, ты ей не являешься! Ты ещё ни разу не посмотрела на меня без слёз, ты превращаешься в один комок нервов, как только я оказываюсь рядом, ты кричишь, что ненавидишь меня. Единственная, Грейнджер. Ты единственная во всём этом замке, кто и правда меня ненавидит. — Я же сказала, что это не так... — Ты соврала. Я вижу эту боль в твоих глазах. Ты обижена. Так скажи мне, на что? — Ты тоже соврал... — Я не помню тебя, Грейнджер! — В чём смысл этого разговора, если мы оба врём? Слёзы. Опять. Больно. Решайся, Малфой! Правда за правду! Это честно. Твою мать. — Я скажу тебе правду в обмен на твою. — Ты первый. — Я не помню тебя, Грейнджер. Но я помню твой запах. Каждый раз, когда я тебя вижу или чувствую, как ты пахнешь, мой мозг взрывается. Ты причиняешь мне настоящую физическую боль одним своим присутствием. Я чувствую, как нервы в голове рвутся один за одним. Это агония. Мерлин, Грейнджер, пожалуйста, дыши. Невозможно описать её эмоции. Она как будто умерла прямо перед ним. Не двигаясь, не произнося ни звука. Весь мир рухнул внутри неё. Гермиона сидит молча и излучает боль. — Что ты хочешь знать? И всё? Так просто? Ты даже ничего не спросишь? — Почему ты меня ненавидишь? Страшно. Секунды тянутся медленно как никогда. Он почти не дышит, не отводит от неё взгляд. Как же сильно боится услышать ответ. Чёртов трус! — Это нечестно. Я не могу ответить тебе, это повлечёт за собой слишком много откровений, совсем не одно... — Хорошо, задам вопрос по-другому, — он не верит, что делает это. — Ты любила меня? Она вспоминает. Он видит в её глазах, как в мыслях проносится это. Как и без того тёмные глаза чернеют еще больше, как наливаются краской щеки. — Безумно.