Последний романтик

В тот роковой день Асоке велели сходить в здание сената, забрать какие-то документы у канцлера и передать Магистру Йоде. Канцлер Органа обнаружился у себя и отдав Асоке нужное, отпустил, тогрута пошла обратно, но возле зала заседаний ей пришлось остановиться. Она зацепилась ногой за выбоину в паркете и слегка подвернула ногу, пришлось встать у стены и подождать, пока пройдёт боль в ступне и вскоре не пожалела о том, что чуть не свалилась именно тут, а не, скажем, у кабинета канцлера. Дверь в зал была чуть приоткрыта, а из-за неё знакомый голос добродушно поинтересовался:— У тебя с ней как, всё серьёзно? — А что? Баррис велела разузнать? — подозрительно ответил Лаксу Энакин. Асока поняла, что молодые люди говорят о ней и решила остаться. То, что она сейчас занимается таким неблаговидным как для джедая, так и вообще для любого другого человека занятием, как подслушивание, её совсем не беспокоило. Ведь данный разговор напрямую касался её. — Да нет, моя личная инициатива — поспешил уточнить Бонтери. — Вот только воспитывать меня не надо — сразу попросил Энакин. — Я просто спросил, можешь не отвечать, если не хочешь — пошёл на попятную Лакс. — Почему же, отвечу, — непринуждённо сказал Скайуокер — Асока классная девчонка, чистая, открытая, душевная. И если кто-то попробует хоть пальцем её тронуть, я тому сразу голову отверну... В этом месте сердце тогруты сладко замерло, какой же девушке не приятно услышать, что парень готов убивать ради неё, но тут же оно забилось быстрее, словно стремясь убежать от того, что услышало дальше, когда Энакин продолжил: — Но между нами нет ничего такого, что следует обсуждать. Мы с ней встречаемся просто так, как друзья. — Ах, вот оно, значит, как теперь называется — недоверчиво протянул Бонтери. — Слушай, — несколько вышел из себя Скайуокер — Что ты хочешь, чтоб я сейчас сказал? Что у нас с ней особые отношения, такие же, как у тебя с Баррис? Так нет, это не так. Было уже такое в моей жизни, а теперь прошло. Асока с негромким болезненным стоном прижалась к стене. Сердце пронзила острая боль. Падме! Вот кого он до сих пор любит и продолжает любить! А с ней, значит, он просто так время проводит, от нечего делать. И нет между ними ничего такого, что следует обсуждать. Каждое слово вонзалось ей в сердце, как световой меч. Давление в монтраллах возросло до предела. Ей безумно хотелось убежать подальше, чтобы ничего больше не слышать и не узнавать. Но непонятно зачем продолжала стоять и угасающим взором глядя перед собой, слушать разговор друзей. — Кстати, как там Падме? — спросил Лакс, меняя тему — Сообщения-то хоть шлёт? — Шлёт, — невесело констатировал Скайуокер — Почти каждый день строчит. — А ты? — поинтересовался Лакс следом. — А я не отвечаю, — сказал, как рубанул, Энакин — Удаляю их, не читая. Не верю я в любовь после такого поступка. Не лучше ли сразу дать понять, что думаю обо всем об этом, чем продолжать мучать себя и её — и вдруг голос Энакина стал страстным и горячим от возбуждения — Ты знаешь, когда она мне проектор назад прислала и призналась, что остаётся в клане, я, честно сказать, хотел его об стену разбить. Да только вот это бы всё равно ничего не изменило и время назад не повернуло бы. И я перед тем, как оборвать наш письменный роман ей написал, что она свободна от всех обещаний и обязательств передо мной. Пусть не ощущает себя виноватой и связанной этим всем. А Асока... — голос Скайуокера снова сделался мягким — Есть в ней что-то такое...Не знаю даже как обьяснить. Она похожа на какое-то эфемерное существо, случайно залетевшее к нам из сказки. С ней легко и сложно одновременно. Она смотрит на меня так, словно увидела радугу на хмуром небе. Знаешь, в такие моменты меня так и подмывает провести рукой перед её глазами и сказать: «Милая, посмотри на меня, видишь? Никакой я не принц и не герой из сказки. Я самый обычный парень и цели имею вполне земные». — И ты думаешь она будет рада услышать это? — предостерёг его Лакс — Не думаю, что стоит рассчитывать на это. — Да ладно, ничего с ней не будет, — пренебрежительно ответил Энакин — Она просто повзрослеет и всё. Ну что, все плакаты повесили? — Вроде да, — спокойно и уверенно ответил Бонтери. — Интересно, зачем они тут? Как будто никто и так не знает, кто от какой планеты выступать будет — не совсем понял Скайуокер смысла того, чем они сейчас занимались. — Выборы скоро, вот Органа и старается — как мог, пояснил Лакс. — А, ну тогда ясно, — ответил Энакин без энтузиазма — Пойдём давай уже, а то у меня в семь свидание. — Пошли, я тоже к Баррис пойду, мы с ней сегодня идём на концерт симфонического оркестра — согласился Бонтери с такой программой. — Молодцы вы, ребята — с уважением ответил Энакин и голоса стали приближаться. Асока, на негнущихся ногах, пошла в другую сторону коридора, потом вышла через чёрных ход. Внутри всё сжалось и было ощущение, что в её душе словно сломалось что-то хрупкое, но очень дорогое. К такой правде Тано оказалась явно не готова. Выйдя из здания сената и дойдя до парка, неизвестно зачем направившись туда, тогрута окончательно поняла, что все её светлые надежды пошли прахом. Ещё с утра Асока надеялась и верила, что когда-нибудь, а может даже и совсем скоро Энакин сможет её полюбить, а вот сейчас окончательно убедилась в обратном. Нет, этого не будет. И она сама значит для него не больше, чем бумажка от конфеты, случайно оставшаяся в кармане. Пустое место. Ноль без палочки. Вот, кто она ему. Энакин изначально знал о её чувстве, но вопреки всем мечтам Асоки, не отвечал ей властностью. Как он сейчас сказал? Она смотрит на него, как на радугу на сером небе. И ведь не преувеличил же! Острая боль в сердце сменилась на тупую, ноющую. Асоке не хотелось двигаться, вставать и идти дальше, даже дышать не было желания. Хотелось ослепнуть и оглохнуть, а из проигрывателя над головой, словно издеваясь над ней, неслось: — …А я нашел другую, Пусть не люблю, но целую. А когда я ее обнимаю, Все равно я тебя вспоминаю… Ужас! Сколько таких вот дурацких попсовых песенок существует на свете? Не счесть! На пятом десятке собьёшься! Тогда почему же сейчас поставили именно этот? Ведь всё же было именно так! Да! Энакин обнимал и целовал её, а представлял при этом свою Амидалу! Вот почему эти поцелуи были такими прекрасными. Вот почему ей сейчас так невыносимо больно. А ещё стыдно. Ну почему же она не послушалась Баррис? Ведь подруга предупреждала её, чтобы та не переоценивала эти отношения и не ждала от них слишком многого. Слезы уже не капали, а лились во всю. Крупные, прозрачные, похожие на льдинки с планеты Хот. Асоке было стыдно не от того, что она плачет, а потому, что делает это с таким надрывном мелодраматичностью. Как будто превращая случившееся с ней в дешёвую мыльную оперу. Но наконец слезы иссякли, как всегда заканчивается всё в этом мире и Асока, совершенно измучившись, ощущала себя так, словно за эти часы прожила несколько лет. Но её измученный дух, несмотря ни на что, оказался не сломлен и она решила, что настало время жестокой истины. И первое, что ей нужно сделать, это раз и навсегда развеять миф о романтическом герое. Уничтожить все фантазии, родившиеся в её богатом воображении. Энакин прав, ей давно уже пора перестать жить сказками и мечтами, а начать тем же, что и все — суровой реальностью. В конце-концов, ей всего шестнадцать и ещё не поздно начать жизнь с нуля. И не будет она больше прятаться за фантазии и бегать от проблем. Надо просто принять тот факт, что она влюбилась, и не строить вокруг этого воздушные крепости мечтаний, принять и признать за ним право на существование, а после перевернуть эту страницу жизни и начать новую, чистую. Но вот только сможет ли она сделать такой шаг? Сможет и сделает. Ведь теперь Асока точно знала, как ей поступить.