D E S I R E

Ты острый нож, с занесенной рукой. Ты моя ночь. С другой. В двери небес, ты мой дар. Ты мой друг. Ты чистый лист. Моя рифма, мой смысл. Неоправданный бой. Но оправданный риск.

В гостевой воцарилась неестественно напряженная тишина. Григорий порядком замешкался от растерянности. Нет, нельзя было допустить, чтобы Катерина появилась здесь перед всей семьей его жены. Крепостная была в самом, что ни на есть, ужасном состоянии: замученная слезами от настигшей её беспомощности и неспособности противостоять наглому Червинскому, вся потрепанная, потерянная, в надорванном платье и разорванной напрочь душе. И он боялся, ужасно опасался того, что от отчаяния и пожирающей беспомощности, признается, что с ней делает паныч, как он измывается над ней, прелюбодействует прямо за спиной жены. Из пучины, съедающих его мыслей, вытянул нежный, опасливый голосок Натали. - Григ, позови Катерину. Правда, пускай сыграет, эти стены давно не слышали чудотворной мелодии. Всё, это конец. Червинский впервые не может приложить ума, как дальше действовать. Сейчас ему нужно было найти выход. Он чувствовал подходящий неприятный ком в горле и не мог, физически не мог его сглотнуть. Паника накрыла его разум, а содрогающаяся от спазмов нога, так и норовила оторваться от тела хозяина и убежать куда угодно отсюда. - Ну, чего ты ждешь?-Выходя из себя от нетерпения и перерастая в ярость, голос Александра Васильевича становился все более и более несдержаннее. - Гриша, я прошу! - Чуть ли не плача от поднимающегося скандала, жалобно проскулила Натали. - Сейчас все будет, не извольте беспокоиться! - Григорий понимал, что дальше бездействуя, он силился накликать беду на своё доброе имя. Ни раздумывая ни минуты, он досчитал до трех и рывком, отодвинув стул, поднялся из-за стола. Судорога в ноге все никак не унималась от волнения, но герой Крымской войны, не подавая вида своей слабости, устремился вон с глаз гостей. Пройдя через свою комнату, Григорий Червинский вышел на кухню, заприметив женщину, которой он мог доверять и которая выполняла неукоснительно все его поручения, бесцеремонно ворвался и грубо схватив за локоть, вывел её в коридор. - Панэ, Вы шо сдурели? Шо я такого сделала?- Непонимающе воззрилась на него Павлина, напуганная столь резкой грубостью барина. - Молчать, я сказал! Тише говори, - прошипел на неё Гриша и сжал локоть почти до синяков. - Немедленно ступай в комнату Катерины, приведи в надлежащий вид, гости хотят послушать её игру на фортепиано. И только пусть попробует ослушаться, я выволоку её сам за волосы оттуда, так и передай ей. - Так чего же она будет ослушиваться? - Задыхаясь от замешательства, вопрошала Павлина, а потом вдруг стала серьезной и с подозрением взглянула в глаза хозяину поместья,-Или ж Вы опять бедную девку затуркали? - Я всё сказал! - Закипая и краснея от негодования зло прошептал Григорий.- Немедленно! Резко выпустив из своих оков, скорее всего посиневший локоть кухарки, направился быстрой ходой обратно к разгневанным гостям. Про себя он думал только одно:"Пусть только посмеет что-нибудь вякнуть перед ними, выпорю, как Сидорову козу!" Вновь устроившись на своем сиденье, Гриша не находил себе места от беспокойного чувства внутри. На вид он был спокоен, как безмолвный штиль моря, но в душе наматывал сотни кругов ураган. - Ну, что, Григ? - Натали всем, чем только можно отвлекала папеньку с братом, но видела, что умиротворение наступит только, если она споет под аккомпанемент крепостной Китти. - Я распорядился, сейчас переоденется и исполнит нам любимую мелодию романса Натали.- Лоб Григория, покрывшийся испариной, мог бы с легкостью выдать хозяина, если бы они знали причину его переживаний. Но, с радостью, все перекладывалось на боевую рану в его ноге, которая беспощадно терзала молодого пана в любое время суток. - Что это еще за небылица!?- Внезапно взревел от переполняющего раздражения отец Натали.- Еще вздумали облачать простую селянку в одеяния панночек? Что за несуразица, крепостную девку в барыню обращать? Я всегда знал, что Вы, Червинские, люди, лишенные всяких моральных устоев! - Я бы попросил! То, что Вы мой тесть, не дает Вам права оскорблять мой род!-Пан Червинский всполошившись, чуть ли выпрыгивая из-за стола, сорвался со своего места, взяв себе опорой руки, крепко сжимавшие края стола. Волосы его на голове были непонятно каким образом взъерошены от накатившего бешенства, лицо вмиг сделалось пунцово-красным, а глаза невероятным образом превратились в адские огоньки.- Не смейте осквернять славную фамилию Червинских! - Гриша! ПапА! Я Вас прошу, только не здесь и не в этот день!- На глаза бедной и испуганной Натали наворачивались нежелательные слезы от огорчения и обиды за учиненный скандал её семьи. Ей было горько осознавать, что папа с братом так и не смирились с тем, что её избранником оказался именно Григорий Червинский. Свадьба состоялась, но недопонимание со стороны родни осталось, что так нестерпимо мучит и гнетёт несчастную пани Червинскую. Взгляды двух разгоряченных мужчин перевелись на Натали. Григорий устало повалился обратно на стул и удрученно вздохнул. Желваки на его скулах заиграли с новой силой. Он не все высказал этому негодяю, который облил грязью великий и знатный род Червинских, но продолжать склоку с отцом Натали было бы неуважительно по отношению к ней. Наталья Александровна спрятала глаза за салфеткой, смахивая ней поблескивающие слезинки. Дорошенко младший хотел было встать и успокоить сестру, но она выставила руку вперед, давая знак, что не нуждается в утешении. За спиной сидящего Григория Червинского показался стройный девичий стан, облаченный в чудесно перламутрово-розовое платье, которое приковывало взгляд к отчетливо выпирающим ключицам, длиной шейки, которую плотно обволакивало шейное кружевное украшение, глубокий вырез красиво подчеркивал очертания груди. Ткань на теле крепачки казалась полупрозрачной, из-за простого кроя платья, выдавая её за даму благородных кровей. Чистое существо, нимфа, лесная мавка, гений чистой красоты - сейчас перед ними стояла далеко не крепостная. Она прошла ближе в комнату и растворилась в реверансах, кланяясь всем присутствующим. Очи более не были такими печальными и заплаканными. Взгляд был свежий, покорный, лишенный гордости. Что-то в ней переменилось. Григорий Червинский намертво вцепился в нее своим взором. Смотрел на нее так непозволительно открыто. И в груди у него защемилось от обиды из-за того, что напротив него не могла сидеть Она. Да, сейчас молодой Червинский отдал бы все, чтобы остаться с ней наедине, все, чтобы Китти была вольной, все, чтобы Она была его женой. Страсть к этой кроткой девушке лишала чувств барина. В мыслях у него была соблазнительная картина, как он снимает с неё все одеяния, вдыхает до безумия приятный запах её тела, касается его теплоты. Это заставило его до боли закусить нижнюю губу, чтобы не впасть с головой в омут её, поистине, сильнейших чар. - Наконец-то соизволила порадовать нас своим присутствием!-Язвительно бросил Александр Дорошенко, но даже он на миг забывшись, загляделся на манящее юное тело крепачки. - Довольно, папА! Вы портите своими высказываниями всем настроение.-Безумно разозлившись возразила Натали. Ей была непонятна такая открытая нелюбовь к милой Китти. Наталья Александровна видела Китти невинной, безропотной, ангельской девушкой со сложной судьбой и не убиваемой верой не только в себя, но и в окружающих ее людей. - Что же, тогда и мое присутствие здесь было изначально бессмысленно, Натали.-Обида покрыла сердце папеньки и было уже невозможно скрывать его желание безотлагательно покинуть поместье. Александр Дорошенко с воодушевляющим спокойствием поднялся, небрежно бросив на стол тканевую салфетку, которая доселе лежала у него на коленях. Николя поднялся сразу же за отцом. Натали посмотрела на них глазами полных ужаса: как они могут так бестактно поступать с ней? - Не утруждай себя, дочь, не провожай. Мы не смеем более задерживаться здесь.- Голос старшего Дорошенко ни чуть не вздрогнул под пристальным взглядом дочери. Его уже было не остановить, Натали позволила себе слишком много слов по отношению к своему отцу, а для него это было плевком в душу. Через пару минут их след простыл из имения Червинских, воцарилось невообразимо мучительное безмолвие. Но нельзя было отрицать, что стало намного спокойнее, по крайней мере в душе Григория. Он находился в гостевой в окружении двух женщин: обе принадлежали по праву ему, но были по разному желанны.