D E S I R E

Где же ты теперь моя родная. Нет, не уходи тебя теряю. Я иду ко дну, я задыхаюсь. Я иду ко дну, я умираю. Спаси меня. Пока соль не проела все мои раны.

- Это было ужасно, Григорий Петрович! - Негодующая и обиженная произошедшим, Натали нервно ходила по комнате из стороны в сторону, временами останавливаясь, и вновь принималась ходить. - Нет, если Вы думаете, что я стану молчать, сильно ошибаетесь! Неужели была такая острая необходимость завязать ссору с моим отцом, Григ? Ты ведь знаешь как был важен для меня этот день! И все равно поступил напротив мне! - Её глаза стреляли в него враждебными искрами, а на лице красовалась недовольная гримаса. - Нет, нет, я понимаю тебя, папА тоже был неправ, когда решился на такие громкие слова про твою семью, но, Гриша, неужели тебе настолько наплевать на меня, что ты не мог сдержать себя, не нагрубив ему!? - Наталья Александровна, не нужно меня учить, как мне себя вести в моем же доме! У Вашего папеньки, по-видимому, чесался язык и он ждал момент, чтобы насолить мне и вывести из себя. - Григорий находился вне себя от раздражения и от нравоучений своей жены, вставая из-за стола уже в который раз, глаза его горели дьявольской яростью, а лицо корчилось от боли в ноге, которая казалось разгоралась все сильней и сильней. - Прошу заметить, Натали, у господина Дорошенко прекрасно получилось рассердить меня. С меня достаточно этого разговора, прошу оставить меня в покое! Григорий Петрович одарил злобным взглядом пани Червинскую и хотел было уже уходить, но заметил стоящую впереди Китти, которая молчаливо стояла около рояля и заинтересованно глядела в окно. Она стояла к нему спиной, как тогда - первый раз на кухне. В первый день их встречи, в мыслях Григория Петровича мелькнуло: "Как странно, она стоит ко мне спиной, а меня к ней уже тянет." А когда милая барышня к нему повернулась, поверхность ушла у него из под ног, на лице показалась неудержимая улыбка, а взгляд не видел перед собой ничего, кроме неё. Всё вокруг замылилось, стало нечетким, таким несуразным, ненужным по сравнению с ней. Не существовало тогда ярого желания овладеть этой трепетной незнакомкой, а желания узнать её поближе, дотронуться, влюбить, заговорить - имело место быть. Он не знал её, не видел никогда до этого момента, мечтать не мог о такой. Притягательная и скорее всего до чертиков недоступная особа перед ним предстала. Но истина не заставила себя долго ждать: открыв всю правду сыну, Анна Львовна переменила все планы Григория Червинского. Словно по щелчку на его физиономии возникло смятение от того, как настолько миловидная и хорошенькая собою девушка могла быть крепачкой, и воцарилось умиротворение от того, насколько стало проще и легче заарканить такую лошадку. Одно слово, но как же оно в корне меняет отношение к себе и намерения. Крепостная. Крепачка. Как клеймо, родимое пятно, предназначение и позор, которого невозможно смыть веками. Разве сейчас всё было иначе, когда он смотрел на нее? Такая же несвободная, как голубка в клетке, а Червинский такой же нетерпеливый и опасный, как ястреб. Единственное, что служило отличием от прежних чувств Григория к Китти и от настоящих, реальных - это то, что Червинский больше не видел в ней игрушку, которую можно потаскать по всем углам и в конечном итоге насытившись нею, разорвать на мелкие кусочки её сердце и выбросить, как наскучившую куклу. Узнав её один раз, прочувствовав какая она, кем на самом деле является - он уже не мог вот так просто надругаться над её маленьким тельцем, но и не мог отступиться, выбросить из головы свои замыслы, забыть, отпустить Катерину. Это было выше его сил. Григорий не мог никуда подевать своё желание, а с ним и свою одержимость. Внезапно Григория Петровича пронзила сумасшедшая боль в бедре: рана всё же решила напомнить о своем присутствии. Паныч болезненно скрючился, ухватившись за ногу и теряя равновесие. Натали, испугавшаяся до смерти, подбежала к нему в ту же секунду и ловко скользнула ему под руку, поддерживая его и не позволяя упасть. На шум обернулась зачарованная видом с окна, Китти. Она не решалась подойти и помочь Наталье Александровне с мужем, показывая всем видом, что ей наплевать на него, что её не интересует его страдания как внешние, так и внутренние. Но где-то внутри, в душе с двойным дном, где не было входа даже для неё самой - у Катерины ёкнуло и задрожало сердце. Как бы она не пыталась, переживания за пана одерживали вверх над гордостью и нежеланием что-либо испытывать к нему. - Китти, помогите же мне его поднять! - Натали Червинская не справлялась одна с Григорием, в то время как он едва держался на ногах и мычал от нестерпимых мучений в ноге. Катя подбежала к нему и также подхватила его, оказавшись у него под рукой, совсем как под крылом, где чувствовала себя в безопасности. Вместе им удалось поднять Григория на ноги. Не теряя секунды, Натали и Китти осторожно повели Червинского в его кабинет, когда сам он находился на грани бессознания. Еле-еле дотащив его до комнаты, женщины тяжело повалили пана спиной на мягкую софу. Натали сразу же выбралась из под его руки и принялась суматошно сновать по кабинету в поисках морфина, которое она еще давно раздобыла в аптечной лавке для Гришы, но, услышав категоричный отказ от мужа принимать его, спрятала в кабинете. Катерина все никак не могла выпутаться из под крепко сжимающей руки Червинского. В страхе, что Натали может увидеть её лежащую на её муже, который в панике не мог разжать руки, заставило Китти больно сжать больную ногу пана, от чего комната содрогнулась от жуткого рёва Григория. Катя мгновенно отпрянула от него, прежде чем на них обернулась охваченная паникой Натали. К счастью, пани уже держала в руках спасение Григория. Пани Червинская судорожно развязала тканевый мешочек, выуживая из него небольшую склянку с тем самым лекарством и машинку для инъекций. Дрожащими руками Натали наполнила цилиндр шприца лекарством и встревоженно взглянула на Катерину. - Китти, приспустите ему брюки, нужно сделать укол в бедро.-На глаза Натали наворачивались слезы, слезы любви к нему, волнения из-за него и страха за него. Она любила его сильно. А он от слова ничего к ней не испытывал. - Что Вы, Наталья Александровна, как можно?- Китти, пятясь назад, смущенно смотрела то на Натали, то на мучающегося в агонии Червинского. - Скорее, ему же плохо! Или стало быть ты будешь ему укол ставить? - Пани крича на неё, глотала слезы, совершая невероятные усилия, чтобы сдержаться и не заплакать навзрыд. В руках её колыхался из стороны в сторону шприц, вся она содрогалась от жути, что может произойти впоследствии, если не вколоть ему морфий. Китти испуганно присела рядом с ним на софу: все тело его тряслось, а ногу било судорогами. Девушка торопливо оттянула брюки Червинскому, спуская их до колен, тем самым открывая вид на раненную ногу. - Переверните его на бок, нужно бедро. - Натали, взяв себя в руки, толково давала указания растерянной крепачке. Катя потянула его на себя, удерживая мужчину за плечо, чтобы он не упал на спину. Взмокревший лоб Григория был прислонен к Китти. Лицо Червинского было так близко к Кате, что она чувствовала его сдавленное, резкое дыхание, опаляющее лик крепачки, которое было и так залито багровым румянцем. Натали, перевернув шприц вверх иглой, выпустила каплю лекарства, чтобы вышел воздух и в эту же секунду воткнула в бедро Червинскому. Острие иглы с легкостью проткнуло кожу паныча, который в состоянии забвения вымолвил имя Китти. Крепачка в ужасе приложила руку к его губам, заставляя только неразборчиво мычать, и бросила опасливый взор на Натали. Та, казалось, ничего не услышала, боясь неправильно ввести препарат. Катерина лихорадочно закусила губу и взглянула на Григория. Глаза его были закрыты, а дыхание становилось слабее. Пани Червинская медленно вводила морфий, надавливая на поршень шприца. Вскоре лекарство было введено, а игла вытащена. Паныч обмяк в руках Вербицкой, и она осторожно опустила его на спину. Девушки застыли в напряженном ожидании, когда подействует морфин и каков будет исход.