На моем языке

— Я никуда тебя не пущу! — Адам попытался перекрыть собой входную дверь. Копы ушли, еще раз переглянувшись между собой с кислыми физиономиями. «Вроде бы взрослый человек», — ясно читалось по их взглядам, — «А какой-то экстрасенс. И убийство у нас тут, еще и с запиской. Эти «глухари» никогда не кончатся. А что мы можем?» Томми моментально вскочил со своего места со словами: — Вот и прекрасно! Очень давно мечтал помочь не просто человеку, а вот прямо полиции! — Чего? — Ламберт подозрительно уставился на него немигающим светлым взглядом. — Что это за, нафиг, ребячество? — Не стану же я дома сидеть! — Томми целенаправленно двинулся к выходу из гостиной. — Надо съездить куда-нибудь… В гей-клуб, например. Никогда там не был. — Ну и не надо начинать! — Адам уже понял всю человеколюбивую подоплеку этого внезапного желания выйти в свет. — Мы же планировали дома остаться, кино посмотреть. — Да посмотрим, конечно. Чуть попозже. Какой у нас в Лос-Анджелесе самый пафосный клуб, а, профессор? Вот здесь Адам и сорвался. — Я никуда тебя не пущу! — Он опередил Рэтлиффа на его пути к выходу из комнаты и захлопнул дверь перед его точеным носом. — Ты слышал, что тебе копы сказали? Охота на тебя открыта, тебя же даже предупредили … И Адам словно споткнулся на своей последней фразе. Томми удивленно и выжидающе смотрел на него, а Адам бросился обратно к столу, на котором еще оставался томмин ноут. — Как же я сразу не подумал… — Потрясенно бормотал он, вбивая в ноут свои пароли от почты и личного аккаунта. — Они же сказали, что был какой-то катализатор, спусковой крючок, после которого этот ненормальный и решил избавить мир от этой как он выразился в своей записке «от этой паранормальной нечисти»… Томми тоже подошел к столу и остановился за спиной профессора, наблюдая за тем, как тот перелистывает файлы, один за другим, ища нечто важное. — Это я виноват. — Ламберт наконец, нашел то, что искал. Он обернулся и Томми поразился пепельной бледности его лица, у Адама даже губы были белыми, словно из его организма разом ушли все его жизненные силы. — Я и есть тот самый спусковой крючок. Что теперь делать, Томми? — Прекрати истерику. — Томми, словно являя собой полную противоположность Адаму, не потерял ни капли своего хваленого самообладания и ледяного спокойствия. Адам представлял себе, что это своего рода рэтлиффовская защита от внешних раздражителей, отчасти, — маскировка от постороннего негатива, который приносили с собой его клиенты, поэтому уже привык и перестал обращать внимание на томмину надменность. — Какие еще крючки? — Рэтлифф, пододвинув стул, сел рядом с ним и бегло пробежал глазами по строкам статьи, которую Адам отправил Эмили после корректуры. А Эмили, как его добросовестный и исполнительный редактор и хакер на подработке, отметила, что все в порядке и отправила статью в журнал. Вот журнал и опубликовал эту статью на своем сайте. — Ну, дорогой мой, — хохотнул Томми, дочитав статью до конца. — Все-таки, ты много на себя берешь. Думаешь, этот маньяк-охотник вдохновился твоим творчеством, а когда ты решил… как бы это помягче выразиться… Когда ты решил немного изменить свое радикально настроенное мнение, так он тебе на смену? — Мое мнение на этот счет всегда было радикальным. — Адам теперь думал только об одном, все мысли крутились вокруг Томми, словно мошкара вокруг зажженного абажура настольной лампы. — Я спровоцировал эту охоту. Он убил Леннарта, первое предупреждение. — Леннарт был еще тем проходимцем. — Томми побарабанил пальцами по столу. — Это, разумеется, никак не оправдывает его убийства, но при чем тут я? — Ты что, — Адам возмутился и порозовел. Рэтлифф облегченно вздохнул, стоило немного вывести профессора из себя, как его природная энергия возвращалась в виде врожденной способности поспорить и поактивничать. — Ты что тут прикидываешься невинным младенцем? Этот маньяк достанет тебя. Поэтому, никаких походов. Ни по клубам, ни по ресторанам. Никуда. — Точно! — Томми вскочил со своего места и снова, как ни в чем не бывало, ринулся к двери. — Мы сейчас поедем в клуб, а там… На этот раз Адам попросту перекинул Томми через плечо и вынес из гостиной, невзирая на кошачье шипение и мявканье в знак протеста. В холле им попалась Мардж. — Мардж! — Кошачья натура не давала сдаться и не пожаловаться на несправедливость. — Приготовь мне распечатку всех звонков! Я сейчас спущусь и все просмотрю! — Мардж, — ласково улыбался Ламберт, таща свою добычу по лестнице на второй этаж. — Томми шутит, он не спустится до утра, гарантирую! — Адам, — Мардж все еще была взволнована и не могла не спросить. — А полиция? Томми … ему ничего не угрожает? Может, мне следует нанять телохранителей и усилить систему электронного видеонаблюдения и сигнализацию? Я сделаю это прямо сейчас! — Нет, — Томми взбрыкнул коленями. — Не надо телохранителей! — А вот насчет сигнализации — прекрасная мысль! — Ламберт добрался до порога спальни. — Прекрасная мысль, Мардж! — Сейчас я буду твоим телохранителем! — Кровать у Томми хоть и была немного уже, чем в спальне Адама, но ничуть не теряла от этого своей привлекательности. Вернее, привлекательности не теряли те, кто в ней находился, конечно же. Адам накрыл их обоих одеялом с кистями и щекотал Томми одной кисточкой, от чего тот смешно морщил нос и фыркал. — У телохранителя есть правило! — Пробубнил Рэтлифф, пытаясь сохранять свой независимый вид. — Он никогда не заводит романы с вверенными ему объектами! Это делает его беззащитным и невнимательным. — Правила придуманы только затем, чтобы их нарушать! — Сколько раз ты произносил эту фразу? — Спросил Томми, стряхивая с губ одеяльную кисть. — Что? — Адам и кисть выронил, так удивился. — Что, что… — Идеальный носик раздул ноздри. — Наверняка, сто раз произносил, как только видел вблизи аппетитную задницу, так сразу и подключал свои чары, сознайся! — Томми ревнует! Котеночек решил посчитать мои победы на любовном фронте! — Засмеялся Ламберт. — На любовном? — Изогнулась темная бровь. — На любовном… — Ты прав. — Адам перевернулся и лег на спину рядом с Томми. — Это, наверное, трудно назвать любовью, просто красивый эвфемизм, чтобы замаскировать обычные человеческие инстинкты. Томми сразу же уловил его настроение. Ему даже не нужно было настраивать свои сверхъестественные способности. — Адам, — он придвинулся к нему плотнее, прижимаясь к его боку и укладывая свою светловолосую голову на руку Адама. — А ты знаешь, как погибла моя мать? Адам повернул голову и уткнулся носом в светлую макушку. — Не надо вспоминать печальные события, милый. И потом, я не собирал о тебе досье для передачи его в ФБР, ничего такого личного, просто мелкие факты. — Она очень любила горы. — Не слушая, произнес Томми. — Горы… Ты не представляешь, да никто ее и не понимал. Какая радость подниматься вверх, рискуя жизнью, бредить этими пиками и вершинами? А учитывая, что у нас этих пиков, прямо скажем, маловато, так еще и лететь в чертову даль, на какие-нибудь богом забытые маршруты и тропы! Правда, улетала она ненадолго и не очень уж так и часто, но все равно… Томми помолчал и продолжил. — Мне было пятнадцать, я считал себя взрослым, сведущим во всех житейских ситуациях, раздавал советы и вообще, был несдержан на язык. — Он улыбнулся. — Уже тогда мое человеколюбие проявлялось не в самый подходящий момент. Но я тогда еще плохо умел разбираться в своих ощущениях и предчувствиях. И основывался только на сознании, забывая про эмоциональный фон. А для моей мамы как раз эмоции были главными. — И я спросил, почему. Ведь она, то есть, я сказал, ты — уже не молоденькая девчонка, чтобы скакать по горам. У тебя, важно изрек я, есть сын, хоть и взрослый. И вообще, пора одуматься и заняться домом и семьей. — А она? — Тихонько спросил Адам. — Она засмеялась. — Томми вздохнул. — Прижалась ко мне щекой, взлохматила мне челку и ответила: «Ты всегда со мной, не важно, здесь, или в горах. Дом, что, мне им заниматься, скучно. Там — настоящее.» — А потом улетела на новый маршрут. Ну и… Потом сказали — трагическая случайность, этого никак не должно было произойти. Мама провисела над пропастью четыре часа. Спасли бы, конечно. Лавина. Вертолет на полчаса опоздал. — Не надо, Томми. — Повторил Адам. — И вот тогда я понял. — Томми приподнял голову, откидывая назад длинную челку и всматриваясь в лицо Адама. — Я понял сразу все и крепко. Любовь — она должна быть естественной, которую ты не замечаешь, к которой привыкаешь, как к воздуху и не чувствуешь его вкуса, как к воде, ее ведь тоже называют безвкусной, но вкус есть! Нужно что-то такое, чтобы этот вкус обозначить, сделать его настоящим, ярким! Он положил голову на грудь Адама, прижимаясь щекой. — Пара слов, сказанных не вслух, а услышанных, вовремя поданная рука, говорящий взгляд. — Томми, — спросил Ламберт. — А тогда, ты знал? О маме своей, тогда ты уже знал? — Все, что я вижу, — Рэтлифф ничуть не удивился вопросу. — Это как развилка. Более четкий путь — он предопределен. Но всегда есть альтернатива. Я не монстр и не мутант. Мне всегда хочется верить, что судьба пойдет по этому запасному пути, тот, который хороший. Но… судьба всегда делает по-своему.