Хавроша

В зале стояла тишина. Все молча и оцепенело смотрели на старую леди, принесшую столь ошеломительные новости. Минерва превратилась в памятник, посвященный удивлению. Выпученные глаза, отвалившаяся челюсть, всё это как нельзя более точно рисовало картину крайнего изумления — хоть сейчас на выставку. Ли Джордан и близнецы Уизли отлично вписывались в композицию: «Офигевание в высочайшей степени». Им грозит исключение! Да быть того не может!!! Не было в школе ещё такого прецедента, чтобы учеников исключали! Эти и им подобные фразы возмущенно и проорали близнецы, едва обретя дар речи. Но их пафосные вопли неожиданно прервал Хагрид. Грузно поднявшись со своего места, он печально обратился к залу: — Неправда. Был такой… пре-це-дент. Меня исключили из школы за то, что вырастил опасное существо, а оно потом якобы убило девочку. — Якобы? — переспросил Филч. Хагрид грустно кивнул лохматой головой и промокнул повлажневшие глаза краешком скатерти со стола, едва не своротив посуду. — Арагог не убивал Плаксу. Вы бы её спросили, пока она жива была в туалете… но увы, привидений в замке больше не осталось и у меня теперь нет доказательств того, кто её убил на самом деле. — В туалете? Ты имеешь в виду — привидение из туалета? — заволновался Кеттлберн. Он тоже поднялся и обратился к коллегам: — Господа, вспомните, в чье логово открывается дверь из туалета?! — К василиску… — прошептал Филч. — Мистер Хагрид, вашу проблему мы рассмотрим на совете попечителей! — важно сообщила ему Августа и повернулась к Невиллу: — Мой дорогой внук, ты ничего не хочешь мне рассказать? — А… о чем, бабушка? — опасливо прошелестел «дорогой внук». — Ну, например, о том, как ты ухитрился угодить к верным и славным барсукам? — в голосе Железной Леди против обыкновения слышалась неприкрытая гордость, а сама она ласково улыбалась. Невилл моргнул, потом всхлипнул, выбрался из-за стола и бросился к бабушке, крепко обнял и зарылся лицом в лисий палантин. Августа прижала его к себе и посмотрела поверх него на Северуса: — Я в бесконечном долгу перед вами, профессор Снейп! Благодарю вас за спасение моего единственного внука. Северус молча наклонил голову, принимая благодарность пожилой дамы, а потом всё же решил внести некоторую ясность: — На самом деле благодарить надо не меня, а кошку одного из маленьких студентов. Если бы не она… Правда, поверьте мне, никто бы не догадался искать пропавших мальчиков так далеко в заброшенной части замка. Они бы замерзли насмерть, но, к счастью, кошка Поттера догадалась позвать на помощь… — А-а-а, так вот чего она… — пробормотала Помона Стебль. — Просто прелесть. Минерва, вот я чего не пойму… ты ж сама кошка, так как же ты кошку не поняла??? И даже больше того — ты её пинать начала! Минерва лишь злобно посмотрела в ответ. В том-то и дело, что кошка-анимаг не является настоящей кошкой, у неё человеческий разум и человечье восприятие мира, и о чем там мяукают посторонние кошки, ей дела нет. Некогда, да и незачем ей кошачий язык изучать, не для того ей анимагия дана, чтобы уподобляться мяукающему комку шерсти! Просто иногда это удобно — превратиться в кошку и отдохнуть от суеты бренного мира. Дамблдор кашлянул: — Кхм… Минерва, будьте добры, пройдите в мой кабинет и подготовьте бумаги. Я сейчас подойду и подпишу, — и поднял руку, не давая ей возразить. — Ваше место займет профессор Гранд… — Ч-что-о-ооо?! — оскорбленно взвилась Минерва. — Это животное?! Дамблдор, вы этого не сделаете! Директор Дамблдор устало посмотрел на неё и удрученно покачал головой: — Минерва, что-то вы не похожи на себя прежнюю… или вас так испортил мой двойник? Вы же десять лет были заместителем лже-директора. — Но я… я исправлюсь! Дамблдор, дайте мне второй шанс!.. Вы же сами утверждали, что каждый достоин второго шанса… — зачастила было МакГонагалл, а потом вдруг осеклась. — То есть… О-о-ооо, это не вы? Дамблдор опять покачал головой и вздохнул: — Нет, Минерва, это не я утверждал. Это утверждал Геллерт под моей личиной, а я сам всё это время сидел в аквариуме, у вас на глазах, между прочим. И мою беду понимали настоящие кошки… и даже пытались помочь мне по мере своих кошачьих сил. — Как? — с интересом посмотрел на директора Кеттлберн. Тот загадочно улыбнулся: — Ну, в подробности вдаваться не стану, скажу только, что они делились со мной новостями из внешнего мира. Невилл отлепился от бабушки и задрал к её лицу голову, сглотнув, сипло пробормотал: — Ба… познакомься с моим другом, Гарри Поттером. Услышав это, Гарри подошел и вежливо поздоровался. Старая леди внимательно оглядела мальчика, особенно пристальное внимание она уделила его красным рукам в цыпках и заусенцах. Отчего Гарри смутился и застенчиво спрятал свои грабли в карманы штанов. А бабушка сделала соответствующие выводы: — Молодой человек, а не слишком ли вас часто наказывают? Судя по вашим натруженным рукам, вы практически не вылезаете с отработок. Невилл заволновался: — Ой, ба, а Гарри и правда много наказывают! Он каждый день на отработки ходит. Гарри только вздохнул и страдальчески посмотрел на Невилла — помолчал бы лучше, и так едва удается сбежать к любимой швабре… И следующие полчаса он покорно вздыхал и кивал, выслушивая строгие нравоучения пожилой дамы о том, что надо хорошо учиться и слушаться старших, а не бездельничать и филонить от своих обязанностей. Обычная и нормальная реакция взрослого на разгильдяя-ученика, которого слишком часто ставят в позорный угол. *** Итак, уволили Минерву МакГонагалл и её место занял лагун Гулливер Гранд. Обрадовались ли этому гриффиндорцы? И да и нет. Старшекурсники привыкли к полной самостоятельности и свободе, которую им обеспечила бывшая деканша своим невниманием. Они считали обыкновенным гнать по спальням мелкоту, чтобы без помех предаться своим «взрослым» делам — попить пивасика, полистать порножурнальчики и потискать девочек. И не девочек — тоже. Каждый старшак шпынял мелкого по возрасту кто во что горазд, семикурсник мог в час ночи погнать пятикурсника и моложе за пироженкой — патамушта сладенького захотелось… пятикурсник в свою очередь тоже отрывался на полную — шпынял прочих малолеток. «Дедовщина» в чистом виде. А что вы хотите, генерал-то отсутствует. И не думали они, не гадали, что генерала могут и комиссовать, вернее, погоны сменят плечи. Перекочевать с нежных женских на широкие и развернутые мужские. С командным гласом и зверской рожей. А рожа у лагуна действительно зверская — лицо покрыто короткой рыжеватой шерстью, львиный приплюснутый нос, раздвоенная верхняя губа, за ними жутенькие желтые клыки. И светятся ехидством зеленые «кошачьи» глаза. Снял свой шерстяной шлем профессор Гранд, продемонстрировал бравым детушкам, с чем им дело придется иметь. Оценили старшенькие, ох как оценили, особенно присовокупив к остальной внешности ещё и внушительные когти на мощных руках лагуна Гранда. Одним словом — не старушка. И не МакГонагалл. Такой спуску не даст. И не дал. Быстро навел порядок, прошнырнул по всем гостиным-спальням, сунул львиный нос во все тайники и захоронки и ликвидировал стратегические запасы спиртного и порно. Сменил портрет Полной Дамы на картину с датским догом и велел пёсику впускать только своих, а после одиннадцати никого не выпускать из башни, и… не впускать в башню, даже своих — мол, хорошим уроком то будет… В общем, со всей страстью, любовью и ответственностью принялся за воспитание своих студентов новый декан. Младшенькие же детки, первые и вторые курсы, почуяв в нем защитника, прямо приросли к воспитателю, бегали за ним повсюду хвостиками. Как утятки за мамой-уткой. А уж во время совместных уроков, когда Гулливер собирал все четыре факультета первокурсников, то детишки этакой стайкой прыгали вокруг него, как пресловутые лилипутики вокруг великана-Гулливера имени Свифта. Повизгивая и вереща на разные голоса, спеша поделиться с Учителем своими достижениями, и Гарри в том числе. А почему бы и нет? Зверолюди, они такие, надежные. Верные и неподкупные. Доверь такому ребёнка, сохранят до третьего поколения, то есть вернут не только в целости и сохранности, но и с процентами, как говорится, с кучей правнуков в придачу. И учил профессор Гранд по всем правилам. Если Квиррелл с сентября до декабря только вводные лекции читал о всякой гадости вроде темных магов, ведьм и прочих плохишей волшебного мира, то Гранд, напротив, учил их настоящей Защите. Миссис Норрис, к счастью, поправилась. Хотя и болела она долго, какое-то время не могла нормально кушать, что ни съест, всё выташнивалось обратно — поврежденный желудок отказывался работать. Но потом с помощью легкого бульона и нежных каш, а также некоторых целебных зелий, сваренных профессором Снейпом, удалось восстановить стабильную функциональность пищеварительного тракта. На Рождественские каникулы детей распустили по домам. Оставив основные вещи и сундуки с чемоданами в своих факультетских комнатах, забрав с собой лишь питомцев и сумки с самым необходимым, дети собрались на берегу озера, возбужденно переговариваясь и перекрикиваясь. Вскоре к ним лихо подкатили сани, запряженные белыми конями. Звонко звенели под дугами колокольчики, стучали по льду точеные копытца, и скрипели по снегу широкие полозья саней. Гарри с интересом посмотрел на белоснежных высоких лошадей — он и не знал, что при Хогвартсе имеется целая конюшня! Кони храпели, мотали головами. Со свистом разлеталась длинная грива, мелодично звякали на упряжи серебряные бубенчики, и страстно горели синие глаза… На последнем Гарри споткнулся. Замерев, он, ничего не понимая, уставился в горящие синим пламенем глаза коней и почувствовал, как его душа уходит в пятки. Ибо стало понятно, что это не кони, а какие-то мифические монстры вроде келпи или гиппокампусов. В шкуре, там, где шерсть была короче, виднелись проплешины, покрытые чешуйками, особенно заметны они были вокруг глаз и на ногах… Мальчику резко расхотелось куда-то ехать на этих монструозных конях. Но остальные дети как ни в чем не бывало, радостно смеясь, торопливо забирались в сани, так же спокойно к ним направился и Невилл. И Гарри, переборов свой страх, двинулся следом. Кучера в санях не было, но кони, казалось, знали, куда везти детей. Они терпеливо дожидались, пока все рассядутся, потом, раздувая ноздри и окутанные паром, под тихий перезвон колокольцев и бубенцов трогали сани с места и, перейдя на галоп, мчали их по льду с ветерком. Скорость и свежий, морозный ветерок в лицо примирили Гарри с необходимостью ехать на этих странных лошадках, но любопытство никуда не делось, а только ещё пуще разгорелось. И Гарри спросил, перекрикивая звон: — Невилл, а кто это? — Мороны, — крикнул Невилл. — Гибриды, выведенные из коней Диомеда и гиппокампов. Про гиппокампов Гарри понял и так, а вот про коней Диомеда он вспомнил, что бешеные зверюги царя бистонов во Фракии были хоть и прекрасными животными, но буйными, потому что были прикованы цепями в стойлах, ведь кормил их царь человеческим мясом. Передернувшись, он нервно спросил: — А они безопасны? Я слышал, что они хищные. — Ну и что? — пожал плечами Невилл. — Фестралы тоже хищные, но это не помешало запрячь их в школьные кареты. Мы их на втором курсе увидим. Гарри вздохнул, подумал и отдался скорости — прочь проблемы, нету их! — и смотрел на приближающийся противоположный берег, куда несли их сказочные кони. Станция, паровоз, раздувающий пары… крохотный вокзальчик, утонувший в снегах… И знакомые парни — машинист и кочегар. Гарри радостно махнул рукой и крикнул: — Билли, Пол, привет! На чумазых лицах ответные радостные и белозубые улыбки. Машут руки в брезентовых варежках: — Здорово, шкет! Гарри не поленился подойти и поздороваться с работягами за руку, с уважением пожал их натруженные мозолистые ладони, не замечая, с каким ужасом смотрят на это дело аристократы-слизеринцы. Ну да, ну да, для них это было равнозначно тому, чтобы чистокровный лорд в шелках и парче на улице прилюдно обнял трубочиста, вымазанного в саже… Зато Невилл понимающе хмыкнул, наконец-то догадавшись, как именно Гарри приехал в школу и почему его не смогли найти в вагонах. Задребезжал-загрохотал бегунок, лязгнули сцепки, и засвистел пар. Поезд тронулся. Гарри и Невилл заняли пустое купе, разложили сумки, выпустили из переноски Талию. Сели на лавки и переглянулись. Вздохнули. Они едут домой. Как это волнительно, думать о том, что скоро они увидят родных, будут ходить по дому и смотреть на родные стены, и радоваться им, радоваться собственной кровати, половичку, знакомому до последней ниточки, заглянуть за спинку кровати и увидеть там на обоях старенький рисунок, детскую каляку-маляку, которую никто из взрослых не стирает, несмотря на то, что пол там моется регулярно. Потом к ним присоединились три девочки — Ханна, Сьюзен и Салли Энн. Первых двух Гарри и Невилл знали хорошо, а Салли не очень, так как она редко общалась с ними в школе, больше держалась поодаль. Да и сейчас она, похоже, не очень-то стремилась пообщаться с мальчишками. Смущенно покраснев, Салли попыталась уйти, но подружки удержали её, сказав, что Гарри с Невиллом не кусаются. В конце концов Салли Энн перестала зажиматься, выпрямилась и повеселела. И объяснила наконец-то своим подругам, почему она избегала мальчишек. Оказывается, ей от отчима и сводных братьев крепко доставалось, а в той школе, в которую она до Хогвартса ходила, ей не давали проходу все те же братья и мальчишечьи банды. Гарри посочувствовал Салли Энн, прекрасно понимая, что такая же жизнь могла быть и у него. Ему стало искренне жаль эту девочку, тоненькую, хрупкую до прозрачности, с большим, горбатым носом, карими крохотными глазками, с темными густыми волосами. Но жалей не жалей, а поделать здесь ничего нельзя, это, к сожалению, жизнь. В которую и взрослые-то не всегда рискуют вмешиваться, что уж говорить о детях, которые тем более ничего не могут, кроме как смириться с жестокой реальностью. Как смирилась мама Салли Энн… Но кое-что Гарри смог. От станции Хогсмид поезд отправляется раньше, чем с вокзала Кингс Кросс. Из Лондона он выезжает в одиннадцать, а от Хогвартса в восемь утра. Вот и посчитайте, в школу дети прибывают в семь вечера, и наоборот, в Лондон в четыре пополудни. Было ещё светло, когда «Хогвартс-экспресс» выпустил пар и остановился у лондонской платформы. Торопливо распрощавшись с Невиллом, Гарри рванул к арке — проходу между мирами и тотчас влетел в драповое пузо папы Вернона. Отчаянно заорав, Гарри пулей взлетел ему на шею и попытался придушить его — такого… толстого, бесконечно родного, и… и… такого, в общем. Папу, короче. Вернон только крякнул, ответно прижимая к себе сынка, а Гарри, повиснув на папиной шее, чуть не ревел от счастья, прижимался так, словно желал срастись с ним, и в красную щеку слюняво чмокал. Краем глаза заметил Салли Энн, плетущуюся к своим, и тут же шепнул в папино ухо: — Пап, а вот ту девчонку отчим обижает… Как раз в это время отчим и начал распекать только что прибывшую падчерицу. Да так, что Вернон и Гарри аж заслушались. К определенному моменту Салли уже и не понимала, на каком она свете, где она и куда приехала. Только тупо моргала, тоскливо глядя на орущего папашу, тощего дядьку с синим горлом. Вернон уже какое-то время стоял рядом, внимательно слушал и конспектировал услышанное в блокнотик. Мистер Перкс выдохся и только теперь обратил внимание на толстяка. И возмутился: — Эй! Вы чего делаете?! — Веду наблюдение за колдовством несовершеннолетних, — безмятежно ответил Вернон. Черкнул ещё пару строк и посмотрел на Перкса. — Если по вашей вине ребёнок колданет по вам же, не уверен, что наши успеют вас спасти… А нахальный Гарри себе под нос забубнил: — Маленький мальчик сварил холодец. Ползал по кухне безногий отец… — Чего это он? — дернул кадыком Перкс, опасливо отодвинувшись. Вернон пояснил: — А это бригада такую картинку застала, когда по вызову приехала. Папаша детку такими же придирками достал, ну и вот… приехали эти из Департамента Правопорядка и увидели — ползает по дому безногий боров. А пацан в котле суп варит из батиных конечностей… — Ага, — жизнерадостно подхватил Гарри. — Профессор Гранд как раз научил нас заклинанию нарезки — Секо! Клево режет, как бритва! Я ротвейлеру голову одним махом отрубил, чистенько так, без брызгов. Угу, без брызг, особливо если пёс из глины… Папенька сбледнул с лица, кадыку стало тесно в воротнике, задергался туда-сюда в попытке проглотить огромный ком. Салли Энн рассиялась и оценивающе оглядела папины ноги. Гарри ей хитренько подмигнул, мол, не тушуйся, колдуй смело, на этот раз закон на стороне угнетенных детей. — В общем, так, — подытожил Вернон, внушительно нависая над щуплым мистером Перксом. — Поласковей с ребёнком обращайтесь, глядишь, и неприятностей не будет. Кивнул Гарри — пойдем, мол. Уже в дороге Гарри озадаченно спросил отца: — Пап, а что мама Салли такого в этом дядьке нашла? — А любовь, она такая, не спрашивает, кому феромоны-гормоны включать. Порой такие пары встречаются… Про нас с Петуньей вот тоже иногда говорят, что неподходящие мы — кабан да жираф. — Неправда! — обиделся Гарри. — Вы самая подходящая пара на свете. Не слушай их, папа! А мама у нас красавица. — Да знаю я, сынок, ты это другим расскажи. Посторонние-то всё другое видят… вот как ты удивляешься — что мама твоей подружки в этаком мужичке нашла. А ведь нашла что-то, раз живет с ним и терпит его выкрутасы. — Но так неправильно, — запротестовал Гарри. — Ребёнок-то почему страдает? — А дети всегда страдают. Даже те, кто живут в благополучных семьях, — жестко отрубил папа, выруливая с Чаринг Кросса. — Это как? — удивился Гарри. — А вот так… — нехотя буркнул Вернон. — С самого раннего детства ребёнка охватывает страстное и постоянное желание «хочу». И хочет он всё и всегда — конфетку-шоколадку, вот эту яркую картинку, потрогать блестящий, запретный и оттого притягательный нож, поковыряться пальчиками в этих двух симпатичных дырочках, и страшно обижается, когда мама с воплем ужаса отдергивает его от розетки и кричит — нельзя, током ударит! И это треклятое «Нельзя» сопровождает ребёнка всё его несознательное детство, запрещая всё, везде и всегда. А ему хочется, постоянно всё хочется. И потому он несчастен, что ему ничего не разрешают. Он никак не понимает, почему что-то можно, а что-то — нельзя. И лишь со временем он начинает понимать, что к чему — если, конечно, воспитание правильное. Гарри с интересом посмотрел на отца: — А это воспитание — какое? — Придирки-то? Хм… Это он до неё долюбливается, мозг насилует. По ушам да по нервам ездит. Потом, когда подрастет, она папаше ещё спасибо скажет за эти самые придирки, просто за то, что придирался к ней, внимание оказывал… Гарри удивленно замолчал и молчал до самого дома. И чем дольше думал об этом невозможном парадоксе, тем больше понимал — папа прав. Девочка хоть и несчастна, но зато всегда на виду, такой отец её никогда и нигде не потеряет. Он всегда знает, где она и что делает. Он, по крайней мере, не равнодушен к ней. Интересно, а когда Салли это поймет? Дом встретил Гарри новыми занавесками и странно уменьшившимися размерами, в коридоре было почему-то темнее чем обычно. Мама, Дадли, Бастер Китон, безымянная черепаха в аквариуме… всё было по-прежнему и на месте. Правда, в комнате Гарри на столе ждала стопка новых книг, в которые мальчик тут же зарылся, и одна из них его увлекла сразу же. Это был детский классический роман «Таинственный сад», и, читая о приключениях Мэри Леннокс, Гарри вдруг пожалел, что эту прекрасную книгу он не успеет дочитать и её надо будет вернуть… Куда? Зачем? Ты же дома. Оглушенный этой невероятной новостью, Гарри оцепенело смотрел на родные стены, потом тихо ахнул и прижал к груди книгу. Это же его книга, её никуда не надо возвращать. Он — дома! Поняв это, Гарри бросился вон из комнаты, ошалело влетел на кухню и с визгом обнял маму. Это не она к нему приехала, это он приехал домой на каникулы. Урр-ра-а-а! Да, бывает такое в раннем детстве, когда возвращаешься домой из санатория или больницы, в котором ты провел очень много времени и даже успел немножко подрасти, настолько, что стены стали ближе, потолок ниже, а глаза отвыкли от привычного освещения коридоров… Сами каникулы вышли замечательными. Вот только со снегом была напряженка, на севере Шотландии, в горах вокруг Хогвартса, снег лежал плотным белым одеялом, а здесь, в Лондоне, в районе теплых течений Гольфстрима, зима была мягкой. И снега не было от слова «совсем». Были дожди и туманы. Дули влажные пассаты, неся тепло с моря и пролива Ла-Манш. Но это не помешало англичанам справить Рождество, на елочных базарах продавались живые елочки и искусственный снег, выполненный из каких-то полимеров. Его можно было посыпать в гостиной вокруг елочки или расстелить на газоне возле дома. Дурсли решили обойтись без снега, но с иллюминацией, их дом и снаружи, и внутри украсился гирляндами. В гостиной стояла зеленая пышная елочка, её макушку украшал ангел, на полу вокруг неё — подарки, а на столе источал дивные ароматы рождественский печеный гусь. Параллельно в то же рождество провели дознание в Министерстве Магии, где состоялся суд над Хагридом. Его дело пересмотрели, подняли все архивы, в том числе и Зал Памяти, где хранились воспоминания всех прошлых дел. И нашли-таки. Свидетельство Арманда Диппета о том, что на девочке не было следов укусов акромантула. В связи с этим послали делегацию в Запретный лес и взяли показания самого Арагога. И старый паук рассказал, что не убивал он девочку в туалете. Хагрида оправдали. Вернули ему честное и доброе имя и разрешили купить новую палочку. Но Хагрид почему-то отказался от неё, крепко и застенчиво сжимая в руках розовый зонтик. Девятидюймовый обломок его старой палочки, спрятанный в недрах зонтика, прекрасно служил ему… Василиска тоже простили. Ведь настоящий убийца был найден — Том Реддл, и не его вина, что сопляк использовал змея в качестве смертельного орудия. Реликтовый змей всего лишь подчинялся приказам змееуста, имеющего над ним всемогущую власть… В своей комнате в деканской башне стоял Гулливер Гранд и молча смотрел в темноту. Ему было грустно и одиноко. Замок опустел. Но он знал, что это ненадолго, скоро каникулы закончатся и дети вернутся в школу. И тогда он снова будет окружен их вниманием.