...изо льда

      Она покидает комнату, будучи уже не в силах составлять послания возлюбленному или перечитывать записи, сделанные, ещё пока её “чадо” лежало разобранное в Зазельме. Или отправляясь к Вратам — поговорить и, чего скрывать, даже поплакать. Да, в волшебницах, которых боль интересует только со стороны, порой просыпаются совершенно иные чувства.       Но чаще она бывает на первом этаже, когда в “Кошель гуляки” заглядывает Нанетта, тогда они обе просто сидят у огня. Всякую попытку Дон сболтнуть что-то не то она сразу пресекает: та замолкает, стоит только строго посмотреть.       Слушает, конечно, оживлённое щебетание Нанетты (тогда кажущейся ей совсем ребёнком), но только если из этого щебетания ничто не касается её лично.       Он приходит после удачной охоты, чтобы пропустить кружечку крепкого эля или мёда и послушать, о чём говорят другие живущие в Пределе. Дредвен наливает, поначалу даже не пытаясь завести пустяковую беседу — знает: это бесполезно. Вот вздохнёт, зажмурившись, потом отхлебнёт, поморщится по привычке (это, однако, не мешает из раза в раз не брать что послабее) — и хоть свежей сплетней делись, хоть о погоде спрашивай, теперь точно разговоришь.       И, даэдра побери, по ведомой одному Шеогорату причине они каждый раз сталкиваются между столом, ещё не развалившимся, кажется, лишь чудом, и прилавком. Сталкиваются, обмениваются взглядами, а затем расходятся кто за чем. И ни слова друг другу: смысла в этом нет.

***

      Его глаза — как топкое болото, и не стоит радоваться, что в уголках их собрались морщинки, хотя они отнюдь не от злобы. Не отвернёшься вовремя, случайно задержишь взгляд чуть дольше, чем следовало бы — неминуемо увязнешь и уйдёшь ко дну.       Её — огонь, но не домашний из очага, не помощник, что освещает путь всякому, кто пробирается сквозь чащу с факелом или фонарём — почти что враг. Только забудешь об осторожности — обоймёт да обуглит от макушки до кончиков пальцев.       А взгляды у них почти одинаковые, наполненные не ненавистью, но и не недопониманием — скорее неприятием. Волшебство — чушь. Охота — дикость и пережиток прошлого.       Его взгляд — выточенная и смотанная на совесть стрела, что дожидается, когда умелая рука наконец отпустит тетиву.       Её — искорки, потрескивающие в ладони после мощного заклинания, которое не иначе как для себя самого придумал мудрый маг.       Посмотри они друг на друга ещё секунды три — и… Нет, не пали бы мёртвыми у всех на виду. Если кто-то и умеет пускать из глаз убивающие искры, то этот кто-то точно не живёт в Пасвале.       Но ощущение прокатывающегося по рукам и ногам электрического разряда и ненастоящая, но острая, будто в самом деле пронзившая тело, боль остались бы надолго.