***
Шеогорат со знакомым лицом собрал в Мании алоказию. Рассказывает, показывает — а ягоды круглые, красные… Почти такие же созревают поздней весной, слышал, на Белом Берегу всех больше, да и дома их не то чтобы днём с огнём не сыщешь. Помнится, матушка на Середину года открывала бочонок и клала в пирог эти ягоды, с которых так и капало что-то тёмное (цвета крови, скажешь намного позже), сладковатое и до невозможности кислое, если стащить и попробовать, пока они не запеклись вместе с тестом. Матушки давно уже нет, пироги, сколько в Пасвале жил, не готовили ни разу, особенно такие, а взглянешь на алоказию в чужой ладони — и во рту снова будто снежные ягоды сок дали.***
И вот теперь — снег. Самый настоящий. Не иначе Безумный Бог встал утром не с той ноги. Идëшь по Южной дороге — если не вспомнишь чужую старую карту, не приметишь, что ещё лига-две, и она оборвётся, то так и плюхнешь в воду. И щуришься постоянно, но не по одной только привычке: вытянешь руку — всё, что дальше локтя, потеряет свои цвета, а то и вовсе спрячется. А ведь и в Предел забрёл — в снегопад, да посреди лета. Точно на родину вернулся. Кружатся снежинки, тают, едва касаясь тëплых ладоней — закрываешь глаза, думаешь: откроешь — а перед тобой и горноцветы у дороги, которые весëлые девушки наверняка сплетут в веночки, и лавка с покосившейся вывеской, и даже домик на краю деревни, где прошло твоë не совсем беззаботное, но и не безрадостное детство. Но нет, всë не то. Всë другое, раньше не виданное.***
С каждым прожитым годом — или ещё не прожитым? На Дрожащих Островах календари не в почёте... — воспоминаний больше и больше, но они как наконечники у стрел, которые собирал почти у самых Врат: что скалывается, что истирается, что разламывается надвое-натрое, что просто тупится. Немногие вещи сохраняются в памяти именно так, как врезались в неё… Может, это и к лучшему. Только вот почему порой всë вокруг так похоже на то, что оставил когда-то давно?