Декоммунизация

Мужик деловито собрался. Поднял и отряхнул Санино пальто, но на плечи кидать не стал — да и так было понятно, что спину тому лучше никак сейчас не трогать. Пока парень возился с рубашкой (к выбитой еще днем пуговице добавился разрыв ровнехонько по боковому шву, и все это безобразие нужно было как-то закрыть любезно предложенным шарфом), тренер умудрился аккуратно собрать пивные осколки и даже стыдливо оттереть самые большие пятна крови. Саня, ведомый грызущей изнутри виной, хотел было помочь, но его отогнали одним властным шиком. Словно в насмешку, тут же позвонил из общаги Вадаль. Спросил, где Саня шляется, сказал, что ему уже начинают выедать мозги девчата, потому что Саня на сообщения не отвечает, а искать его, дескать, должен Вадим. Пригрозил, что если тот не появится в ближайшие десять минут и обязательно — с подарком Анисиму, то забираться в комнату Сане придется через окно, потому что сам Вадаль прямо сейчас пойдет к вахте и скажет ни в коем случае не пускать злостного правонарушителя, которого только за смертью посылать и можно.  Саня, который после драки все еще чувствовал себя немного неустойчиво, даже обрадовался, что ему позвонил именно Вадим, и весело послал его ко всем херам, с живостью припоминая нематершинные формы оскорблений. — И передай ты, гусь лапчатый, всем этим жопам перепуганным, что день рожденья у Анисима завтра к вечеру, так что тогда они подарок и отдадут. Я не виноват, что за их абонементом мне пришлось все подворотни облазить, а, — уже заканчивал он отповедь, когда телефон отключился окончательно, с тихим внезапным гудком отправляясь в собственный рай посаженных батарей и разбитых экранов. Саня, уже вернувший себе душевное равновесие, все же вздохнул устало: как бы он там Вадалю зубы ни заговаривал, а, по правде, хорошо бы было абонемент чертов и впрямь сегодня презентовать.  К новоявленному Ленину с этим обращаться было почему-то стремно. Благо что обращаться и не потребовалось: мужик, заметив, как Саня прячет бессмысленный уже смартфон в карман, вмиг оказался рядышком. С какой-то даже виноватой рожей потянул он парня за собой, в полминуты нарисовал нужную бумажку и только вздохнул как-то фаталистично: — И вот чтоб из-за такой херни весь сыр-бор разгорелся… — Эффект бабочки, — грустно поддакнул Саня из-за его плеча, передавая деньги. Ленин не ответил, посмотрел только веселыми и добрыми глазами да, пробормотав что-то невнятное, потянул его на выход. — Так, Саш, — серьезно обратился к нему мужик, уже остановившись подле своей машины за школьным двором, — а вот сейчас дело большой важности. Маленькая серая ауди приветливо мигала фарами, в кулаке у Сани грелся самый большой осколок стекла — тот, который мужичок достал из его шеи, с добрую ладонь размером, — а сквозь грузные темные тучи даже не видно было ночного неба. Эта мистическая мизансцена по всем киношным канонам должна была быть прервана каким-то особо драматическим моментом, но мужичок ограничился тем, что помог Сане устроиться на заднем сидении так, чтобы и обивку кровью не заляпать, и себя особо не обескровить. Действие обезбола не спешило проходить. Впрочем, россыпь мелких осколков чувствовалась по всей спине, от шеи до поясницы, так что Саня, чувствуя, как быстро его разморило в теплой машине, решил спросить, чтобы не заснуть да не переломать себя окончательно: — Эй, Владимир, — он дождался, когда Ленин ему кивнет в зеркало заднего вида, и только тогда продолжил, незаметно для себя залипнув на чужом отражении: — А как эта херня-то произошла, а? Я про здоровенный кусок бутылки у себя в шее, если что. Мужик на его вопрос пожал плечами, выруливая с парковки. Тусклый желтый фонарь мягко высветил уставшее лицо, пробившуюся уже к вечеру щетину, и Саня острым взглядом проследил за тем, как тот едва слышно хмыкает, прежде чем ответить: — Это у тебя лучше спрашивать, заяц. Я-то, как видишь, сам не особо против был помеситься, — сверкнул Ленин виноватой лыбой, — так что и заметил не сразу. — А чего так? Ну, я про «помеситься», — продолжил докапываться Саня. Где-то на подкорке стучала мысль о том, что он может показаться грубым, но парень разумно решил, что после попытки откусить чужое ухо о таком волноваться поздновато. Хм. — Чего полез? — задумчиво повторил мужик. Правая рука его автоматически потянулась к карману куртки («За сигаретами», — догадался парень, вспомнив, как слышал в дневном их телефонном разговоре шорох чужой затяжки), но взглянул на Саню и, видно, передумал. — А черт его знает, заяц, вот честно. По тебе-то сразу было видно, что еще минута — и ты пойдешь мозги шибать. А я, наверное… да черт тебя знает, заяц. — Добрый самаритянин, да? — хмыкнул парень в ответ. — Вызвал бы ты ментов, Владимир Ульянов, и не было бы тогда ничего, — выдавил он сквозь силу. А вот и впрямь, черт тебя знает, Саня. Вот на кой  ляд ты сам себе могилу роешь? Молчал бы в тряпочку, радовался, что даже хотят о тебе позаботиться, а не выеживался до победного.  По плечам снова пробежали мерзкие крупные мурашки, а ладони сами собой сжались в мягкие, болезные кулаки, но разозлиться по-настоящему уже не было никакой возможности. Значит, и волноваться об этом не стоит. Вот. — Да не… — тихо проговорил мужик тогда, когда парень уже и думать забыл о прошлом своем вопросе.  Саня и хотел, наверное, продолжить разговор, но не нашелся сразу. А после уже как-то совсем не в тему было. Так они и продолжили ехать под тихий гул маленькой ауди да редкие полосы света от уличных фонарей, что выхватывали то мягкую линию челюсти, почти незаметно переходившую в уже почти не кровящую шею, то чужие, ярко-острые, серые глаза. Красивый черт, а.  Саню в итоге совсем разморило. Не упасть в сон помогали только нечастые, но выразительные междометия от мужичка на каждом светофоре. Тот, было видно, начал нервничать сильнее: поглядывал на Саню в зеркало каждую свободную минуту да стучал мелко пальцами по кожаной обводке руля. — Эй, заяц! — все ж не выдержал Ленин, прикрикнул, когда Саня уж было вознамерился растечься на сидении сонной амебой. — Ты мне тут не балуй, хороший. Чуть что, так сразу тебя в больничку сдам с колотыми ранами. Сане даже угрожать не было смысла: он подорвался тут же, как это чудо снова посмело назвать его «хорошим» — да так и не смог больше заснуть. Из-под ваты обезбола постепенно начала пробиваться глухая головная боль, как всегда бывало после ярких вспышек злости; тут уж было не до сна, да. На путь ушло не больше четверти часа. Саня, внимательно хлопавший глазами, просчитал, что у него оставалось едва ли больше тридцати минут до полуночи. Лениво подумалось, что в общаге сегодня сидит мерзкая вахтерша, которая не впустит внутрь даже за коробку рафаэлок, а это значит, что все-таки придется лезть через окно. И это если Саня еще на метро успеет, иначе такси, и деньги чуть что придется брать из подарочного этого фонда… — Все, заяц, выдвигаемся, — прервал его не то чтобы активную мозговую деятельность тренер, незаметно припарковавшись возле какой-то халупки. Он первым вылез из машины и обошел серенькую свою малышку кругом, открывая дверь и с пассажирской стороны. — Мужик, у меня это… имя есть, — чуть смущенно пробормотал Саня, неуклюже вцепляясь в чужую ладонь. Снова проскользнула навязчивая мысль, что его окучивают, как мелкую первокурсницу, впервые напившуюся вне семейных праздников. Впрочем, он обманул бы сам себя, если бы сказал, что это его злит так уж сильно. Вообще не злит, если честно. — У меня тоже, заяц, — только и ухмыльнулся ему в ответ Ленин, отворачиваясь в сторону дома — низенькой деревянной хаты, в ночи угрюмо оскалившейся оконными проемами. Вокруг выстроились похожие дома, где поновее, а где уже развалившиеся от старости, но все как один без света в окнах. У Сани возникало все больше вопросов.  — Ага-ага, — хмыкнул себе под нос он, подхватывая пальто, разорванную свою сумку и трофейный осколок от пива да направляясь вслед за своим проводником в это царство света и тени. — Ульянов, а… Энгельс был, Маркс был, давно уже пора было и до главного босса добраться. — Это ты о чем, заяц? — Ай, потом расскажу, — отмахнулся парень, проходя в темную прихожую. Саня не помнил, где жил настоящий Ленин. Впрочем, учитывая направление фортуны всего этого блядского дня, совсем бы он не удивился, окажись, что и вождь революции ютился в мелком, одноэтажном, да еще и деревянном домике на самой окраине города. «И все ж, едва ли у него было такое убранство», — промелькнуло в мыслях, когда Саня, проморгавшись после внезапно включившегося света, удостоился чести лицезреть добротный евроремонт — или как это сейчас называется, м? Светло-серая краска на стенах, напряжные белые лампы, яркие до предела, совмещенная кухня-столовая-гостиная-спальня да истинно мужской набор мебели (стол, стул, кровать и плазма над ней) — в общем, новехонький лофт в упаковке из советской «Правды». Странное местечко. Парень немного затупил на светло-голубенькие занавески, с его приходом всколыхнувшиеся в зоне кухни, и не сразу понял, что его собственный Ленин пытается достучаться до Сани уже битую минуту. — Заяц, — в очередной раз щелкнули пальцы перед самым его носом. — После налюбуешься. Раздевайся да пошли-ка сейчас со мной. Блин. И все же, и все же. Что получается: Саня, как последний дурачок, целый день выносил мужику мозг по телефону; потом приехал, чтобы в итоге попытаться вынести ему мозги вполне себе физически; ухо-то чуть не откусил, в конце-то концов! И за все эти геройства ему на блюдечке с золотой каемочкой подают не вызов в ментовку, не иск, блин, в суд о причинении физического вреда — он получает медицинскую, черт побери, помощь на тех условиях, которые ему выгодны! Это вообще как воспринимать? — Мужик, — со всей душой обратился Саня, все же насильно отвлекаясь от собственного охеревания да след в след ступая за Лениным в сторону ванной, — на самом деле, спасибо тебе. За все, в общем.  — Пустое, Саш, — откликнулся мужик, наклонясь над шкафчиком в туалете да что-то там выискивая. Оба замолчали. И пока мужик раскладывал найденную домашнюю аптечку, Санину бедную, немного уже оклемавшуюся голову тут же заполонили другие вопросы, словно ждали момента, когда парень придет в себя.  Наверное, стоило к Ульянову обращаться на «вы», да? Незнакомый он все-таки человек, да и на ступеньках социальной лестницы явно находится выше какого-то студента, так что… Ну ладно, мужик первым на «ты» перешел, тут по теории социальной стратификации можно оправдаться, хуе-мое, ага, да. Но это же не позволяет называть самого Саню «зайцем», «хорошим» и даже — чем черт не шутит — «солнцем», верно? Это просто некрасиво, ну. А, блин, Вла-ди-мир ведь с ним флиртует — сам об этом сказал. Значит, все ок, а? Нет. Все равно странно. Стремный какой-то мужичок, честно. Даже как для гея (на которого он, к слову, и близко не тянет). Даже если сам Саня, оказывается, не очень-то и против (ну, если и сжимается что-то нервное внутри — тут уж его личные замуты, Ленин в том не виноват. Наверное). И хата у тренера странная. И голос — тоже. То есть, блин, сейчас не странный, а очень даже нормальный, и вот это, черт вас всех раздери, странно.  Саня явно чего-то не понимал. Зачем его пригласили к себе домой — его-то, агрессивную неуправляемую скотину? Зачем нужно было флиртовать… да и нельзя ни с кем начать флиртовать, ни разу даже не увидев, это совсем бред. А мужик с огнем играл с первого же телефонного разговора (или это сам Саня тогда настолько неадекватно реагировал?..). А может, у мужика просто недотрах такой силы, что он готов на любое тело кинуться? Ленин-то опасным не кажется — ну так не стоит обольщаться: именно вот этот мягкий, почти плюшевый мишка его завалил на спарринге — не наоборот. Вот сейчас как закинут избитого, уже почти готового Саню на двуспальную эту кровать да как надругаются… Не выдержав давления собственных дурных мозгов, он откинул голову да беззвучно хохотнул. Блин, вот до такого еще додуматься было нужно.   Его. Изнасиловать. Ага, ага, а Саня, наверное, разляжется на кровати тряпочкой и даже вякать не станет. Держи карман шире. Вот давай, Саня, честно: даже в таком состоянии хорошо отработанной отбивной тебя едва ли можно заставить что-то сделать против собственной воли. Тут, конечно, возникают вопросы конкретно с этим экземпляром тренера, который все-таки завалил тебя на обе лопатки, но блин. Уж вырваться да убежать всяко успеется. Это понимаешь ты, это понимает и Ленин. Ну вот что ты ведешь себя как первокурсница, впервые напившаяся вне семейных праздников. — Оклемался немного, хороший? Саня помотал головой, снова возвращаясь на бренную землю. Кивнул даже добродушно подошедшему ближе Ленину и вполне миролюбиво принял чужую помощь: мужик, став сзади, помог аккуратно стянуть испорченную к херам рубашку да подтолкнул в сторону душа. — Так, заяц, план действий такой, — снова заговорил он, видно, для того только, чтобы не заставлять Саню нервничать: в жизни-то сам Ленин оказался довольно молчаливым, — самые большие куски из тебя уже поотваливались, но я все равно осмотрю и эти раны тоже. Пинцетом их доставать может быть больно, но, думаю, ты переживешь. Верно, Саша? — А если стекло просто водой вымыть, а? — вякнул Саня, неудобно скорчившись на краю пластмассовой ванны. Крепкие широкие пальцы прошлись ровнехонько по трапециевидной мышце, согревая уже слегка подморозившегося парня. Среди этого тепла легко терялись мелкие укусы от множества ранок, рассыпанных по всей спине.  — Конечно, — явно усмехнулся над ним мужик, продолжая Саню щупать. — И мочалкой еще сверху потри, чтобы уж точно стекло в коже осталось. А потом заражение, гной, столбняк… — Я понял, понял, — буркнул парень и, вздохнув в последний раз, постарался больше не шевелиться — во избежание. Ленин, стоит признаться, действовал профессионально: рука у него не дрожала, а осколки доставались в одно ловкое движение. Приятным плюсом шел импровизированный массаж, который Саня получал после каждого мужественно перенесенного этапа операции по спасению себя любимого: мужичок тогда, отвлекаясь на то, чтобы отложить вытащенный кусок стекла, тянулся к Саниной шее да как-то привычно начинал ее легонько разминать. Все это ощущалось так тепло, так по-домашнему, что непроизвольно щурились от удовольствия глаза. Саня растекся, размяк на неудобном этом бортике, и почти беззвучное мычание мужичка, напевавшего что-то себе под нос, совсем не раздраконивало, как это часто бывало в общаге с вездесущим Вадалем. Ленин, правильно оценив его настрой, вскоре перешел на какой-то совсем уж непотребный массаж шеи (горячие пальцы мягко растирали задубевшую Санину шкуру, костяшки с силой проходились между лопаток, отчего жарко становилось откуда-то изнутри), заставил расслабиться на полную — и в самый неожиданный момент включил на полную холодный, как льды адского Коцита, душ. Саня от испуга как-то стыдно вскрикнул да тут же завертел мокрой башкой во все стороны, отряхиваясь, как собака.  От внезапного напряжения мышцы спины больно защемило, и парень недовольно оглянулся на предполагаемого нарушителя собственной нирваны. Наткнулся он только на довольную сверх меры лыбу мужика на даже посвежевшем от этого лице и, лишнюю секунду залипнув на приятном его выражении, все же тихо хохотнул вслед. — Ну как, доволен? Ленин ухмыльнулся еще более гордо, но мудро Санин вопрос проигнорировал. — Сейчас спину тебе нужно промыть аккуратно — и почти закончили, — спокойно произнес он, даже не пытаясь скрыть улыбку, а на вопрос о том, можно ли было об этом предупредить заранее, лишь неопределенно пожал плечами.  — Вот повезло, мужик, что руки у тебя золотые, а. А то врезал бы и не поморщился, — проворчал Саня, перегибаясь через ванну, чтобы Ленину удобнее было, да до жути привычно подставляясь под чужие руки. Это должно было напрягать, но почему-то само ощущение мягких ладоней на собственной спине отправляло его куда-то в сторону Парнаса, райских кущ да божественного нектара, питого среди юных нимф. Тьфу ты. Парень сам от себя скривился, поймав на этой мысли. Че вообще за вечер поэзии ты тут устроил? Хорошо хоть вслух ничего не сказал, вот уж точно. Тренер же, к счастью, не знающий о том, что творилось в чужих мозгах, только вздохнул жалобно в ответ на Санино брюзжание: — Блин, заяц, ты можешь меня хоть мужиком не называть? Мне всего двадцать девять, в конце-то концов, а из-за тебя чувствую себя стариком. — Блин, мужик, а ты можешь меня зайцем не звать? — передразнил его Саня, отфыркиваясь от попавшей в рот воды. — А то я уже чувствую, как у меня отрастают уши. Ленин, выключив воду, еще раз провел пальцами вдоль чужого позвоночника, на ощупь выискивая оставшиеся осколки, и только после этого позволил себе засмеяться: — Ладно, хороший, один-один, — он вернул парня в исходную загогулину, когда тот уж было попытался выпрямиться, и через пару секунд на Санину спину опустилась холодная мазь, которую тут же приняли больно втирать. Парень, чувствуя, как неприятно в таком положении кровь приливает к голове, грустно у мужичка спросил: — Все-таки продолжишь зайцем звать, да? — Не обижайся, Александр Батькович, — серьезно ответили Сане сверху, присаживаясь на бортик ванны так, чтобы он смог увидеть чужое лицо, мягко-ехидно ему улыбающееся. — Тебе идет. Саня только вздохнул.