Декоммунизация

Оказалось, что хата мужичку досталась в наследство от деда. Предки предлагали ее продать, но Ленин как только старый этот сруб увидел, тут же понял: вот оно, родное, — да так в нем и остался. Добрых четыре года возвращался Владимир домой, к родителям, перемазанным поочередно то бетоном, то деревянной стружкой или шпаклевкой. Самостоятельно разбирал гнилые бревна стен, вместе со знакомыми пацанами положил пол — кривовато, косовато, зато с какой душой! — Видел же ты, хороший, какие окна кривые со стороны улицы? Тут, честно, мой косяк вышел: меня мужики предупреждали, что рамы деревянные через пару лет вкось растрескаются, да я плюнул, подумал: так сойдет — вот теперь и маюсь… Саня слушал мужика с удовольствием — тем большим, что Ленин, рассказывая о доме, до холеры приятно скалился, сверкал мягкой своей улыбкой, и горбинка на его носу при этом слегка съезжала набок. Смотреть было приятно, и парень, раз уж была такая возможность, решил себе в том не отказывать. Он даже припомнил собственный опыт подработок на разных стройках, втянулся в спор с разговорившимся наконец Лениным, севшим на любимого конька, о том, какой обогрев стоит под плитку ставить — и с плохо скрытым удовольствием признал собственное поражение под бархатный мужской смех. Чужой голос даже без блядских этих интонаций все равно был у мужика поставлен, как у хорошего актера: ему бы речи с трибуны читать, воодушевлять народные массы на революцию, а не сидеть одному в деревянной хатке. Не то чтобы Саня жаловался. Сейчас, сбросив лишнее напряжение, копившееся две с гаком недели, он мог вполне здраво, осознанно и с чистой совестью от Ленина плавиться. Рядом с мужиком было хорошо: так приятно было сидеть вечерком с какой-нибудь малышкой под боком, под одним одеялом да в компании с очередным боевиком. Владимир на малышку походил не особо, но Саня быстро с этим смирился. Голую его кожу холодил сквозняк: одеться не дали, сказав беречь разодранную спину. Это отвлекало, но горячий ужин полностью примирил Саню с реальностью. Да что тут говорить: когда мужик достал из мультиварки просто пухнущую от собственного жара куриную тушку, красиво обрамленную золотистыми кусками картошки, буквально светящимися изнутри, — парень просто… ох, да за такое чудо и умереть не жалко, вы че. Так они и сидели в широком светлом угле кухни: голозадый Саня, с диким урчанием заглатывающий предложенную курицу вместе с костями, спокойно-веселый Ленин, что с горящими глазами рассказывал, как он с мужиками пол ровнял, и глумливо разлетающиеся занавески. Голубенькие. Саня еще раз скосил взгляд на ужин, на давящего лыбу Ленина, с тихим довольством следящего за ним, и решил, что бог с ними, с занавесками. Пусть будут голубенькие. Они разговорились быстро: парень, рассказывая о собственной квартирке, мимоходом упомянул мать, которая его одна на своих плечах вытянула, мужик в ответ вспомнил, как его собственная матушка, рассорившись с отцом, пыталась от мужа сбежать на карете скорой помощи прямо из роддома. Их общение вообще не походило на флирт на первом свидании — и от этого было еще лучше, особенно оттого, что поздний ужин именно что свиданием и являлся, Саня жопой чуял. Мягкие взгляды, смущающие — да, блин, смущающие! — касания и то особенное чувство, когда ты находишься рядом с нравящимся тебе человеком и ощущаешь, что нравишься ему тоже. Это было охренительно странно. С девчатами Саня еще знал, что делать: на первом свидании нужно было пушить перья, выпячивать грудь колесом и вообще глядеться молодцом. Это был незыблемый кодекс свиданий, и ему следовали все, включая самих девчат. Но этому мужику он, на минуточку, еще до первого их рандеву успешно попытался выломать челюсть. Прекрасный повод для дальнейшего знакомства, еб твою мать. Франтоваться уже не было смысла — но этого и не требовалось. Саня с удивлением понял, что разговаривал с Лениным, как он мог бы разговаривать с пацанами на университетской курилке: просто и свободно, не фильтруя темы да с возможностью смеяться во все горло, когда хотелось. И это было охренительно. Они словно были шапочно знакомы уже несколько лет, слышали друг о друге через друзей, а сейчас наконец сошлись и, только разговорившись, осознали: вот это, блин, мой человек! А уж если с таким мужиком можно сразу и потрахаться, не бегая в вечных поисках очередной девчонки, которая смогла бы вынести Санин блядский характер… Парень чутка покраснел, но успешно притворился, что он просто распарился от горячего ужина. Плавно их разговор перетек на нынешнюю работу. Ленин признался, что пошел на тренерство с голодухи, но потом влился, прикипел уже ко всему этому и отказываться не собирается. Вспомнил, как однажды осталась у него после занятия одна молоденькая девчонка да поставила перед фактом: ты мне, Владимир Ульянов, жизнь спас своими курсами по самообороне. — После этого, заяц, даже смысл какой-никакой появился, — скупо, но очень душевно отзывался мужик, улыбаясь по-особенному гордо. Саня же, слегка замявшись, признался наконец открытым текстом, что иногда, особенно если себя не контролировать, он с легкостью улетает в астрал, из которого выйти может только с выбитыми зубами — а уж своими или чужими, неважно. Ленин, совсем не удивившийся, сказал только, что Саня отлично держится — а еще, что заметил он эти проблемы с первого же их разговора.  — Я индивидуально занимался с таким же пацаном, — улыбался мужик, выхватывая из миски очередную картошечку. — Спарринговать было одно удовольствие. Правда, по злости он тоже меры не знал — ну, так я его в таком состоянии и не пускал. — И что с ним стало? — живо полюбопытствовал Саня. Ленин в ответ просто пожал плечами: — С наркотой связался. На химию отправили, так я его и не видел после. Парень чутка похолодел нутром. Мужик же, не заметив его застывшего лица — отвлекся на мультиварку, — продолжил отвлеченно болтать: — Я еще как первый раз тебе позвонил, сразу интонацию выцепил. «Секунда до старта», заяц, вот как это называется. Да и на меня ты сразу же среагировал… — Погодь, Владимир, — перебил мужика Саня, с видимым усилием выговаривая чужое имя: привык-то уже мужиком называть. — Так ты из-за этого, что ли, со мной флиртовать начал? — нервно спросил он, осененный очередной херовой мыслью. — Чтоб меня успокоить? — Из-за этого тоже, — без задней мысли кивнул ему тренер, разворачиваясь. Саня хотел уж было задохнуться от возмущения, но прежде, чем парень успел бы хоть как-то на это признание отреагировать, Владимир тут же, без объявления войны и политических расшаркиваний, перешел в наступление. Ухмыльнулся он одним клыком и перегнулся через угол стола, чтобы тихо, хрипло промурлыкать на самое ухо:  — А еще ты просто классно отзываешься, заяц. «О такой херне нужно предупреждать заранее, мужик, ты что», — панически пронеслась последняя за этот вечер связная мысль в голове у Сани. А потом горячее чужое дыхание затронуло шею, и крупные мерзкие мурашки потянулись от оккупированного уха так, что тут же захотелось почесать пострадавшее место. К тому же, стоило только скосить взгляд — и перед носом оказалась эта блядская шея, эта чертова, блин, шея…  Парень застыл на месте, из последних сил стараясь не заскулить жалобно — потому что о такой херне, Ленин, нужно предупреждать за две недели. Под роспись, черт тебя побери! Ну вот что за херота опять начинается, а? Еб твою мать, Саня, еб твою мать, мужик. Парень тяжко, звучно сглотнул.  Блин. Ну нормально же общались, ну. Он застыл, видно, с совсем уж одуревшим хлебальником, так что Ленин, окинув его взглядом, только хохотнул довольно да потянулся потрепать по короткому ежику волос, пытаясь сбить градус напряжения. Так. А вот это сейчас обидно было. Парень, ведомый какой-то импульсивной бесшабашностью, уже сам вмиг перехватил хотевшего было отстраниться тренера за плечо. Пройдясь одним долгим движением, он передвинул ладонь на чужую холку да, шалея от собственной наглости, притянул мужика ближе — так близко, что тому пришлось упереться локтями в спинку стула, лишь бы не свалиться на Саню. Мозги отключились напрочь, как во время драки. Если бы он мог задуматься хотя бы на долю секунды, то давно бы уже бежал, очертя голову. Но Саня не думал — и в этом был единственное его спасение. Лицо Владимира — Ленина, тренера, мужика? — оказалось совсем близко, и парень, воспользовавшись этим, прикусил тонкую кожу у края челюсти — он полжизни об этом мечтал, еб вашу ж мать, — и Ленин от этого странно-приятно дернулся под его рукой. Парень бездумно раздвинул колени, чтобы притянуть мужика еще ближе, и, подняв расфокусированный ко всем херам взгляд, глухо, жестко у него спросил: — Сейчас тебе тоже смешно? Сердце стучало, как бешеное, а сам Саня точно сходил с ума. Он не понимал, что только что сделал, нахера и даже, блин, почему, но от этого было так хорошо, и нервное удовольствие скручивало все внутренности в один колючий ком, и даже умереть после этого не жалко. Страшно до ужаса. В жизни так страшно не было, Ленин, веришь? Мужик словно против собственной воли скосил взгляд куда-то в сторону Саниного подбородка и тяжело вздохнул. Они застыли в каком-то блядском миллиметре друг от друга, и оба, кажется, задержали дыхание. У парня перед глазами все расплывалось, и паника начала нехило так перекрывать отступавшее нервное возбуждение. С этим нужно было что-то делать — и, желательно, срочно. Черт тебя подери, Саня, ну ты во что опять вляпался? — Блять, заяц, дай хоть доесть нормально, — внезапно попросил мужик слабым голосом, тяжко приложившись лбом о его затылок, и парень как-то истерически в ответ хохотнул. *** Еда, конечно, лезла не в то горло. Саня мялся, Саня стремался, Саня обливался холодным потом и думал, что его точно чем-то опоили. Ленин на него посматривал обеспокоенным каким-то взглядом, но парень на это не велся: в списке подозреваемых отравителей Владимир был на первом месте.  Хорошо, что сам мужик об этом не знал, ей-богу. Он, как только отдышался, вполне миролюбиво вернулся к недоеденной курице — словно вообще ничего не случилось, а — и таким же широким жестом придвинул тарелку к самому Сане. Посматривал вот только странно. У парня от всей этой вакханалии кружилась голова вот совсем не иллюзорно, но даже через три минуты ничего больше не происходило (только раз мужик дернулся поставить чайник), и Саня постепенно успокоился, решив, что от смерти все равно не спрячешься. Он вздохнул, послушно принял предложенный стакан с чаем, и тренер, кажется, даже улыбнулся ему обнадеживающе. *** После горячего ужина обоих накрыла тяжелым одеялом сонливость — даже дышать сделалось лениво. Впрочем, Саня послушно потопал вслед за мужичком на улицу, где тот зажег традиционную для всех курящих послеужинную сигарету. Парень от дыма даже не морщился: притерпелся уже за столько-то лет в общаге — да и не дурак он был лишнюю минуту на Владимира попялиться. Мужик все еще не переоделся, так и стоял под навесом в одном тонком свитере да спортивных штанах, в которых занимался, верно, с малышней всем этим «тэквондо». Одной рукой он практически незаметно поддерживал себя под болящие ребра, пока вторая сбрасывала пепел в стоящий подле мусорный мешок. Смешливые улыбающиеся губы все еще молчали, и некоторое время они так и простояли под единственный аккомпанемент мелкой нервной мороси, стучащей по крыше. Наконец Саня, осоловевшим взглядом следивший за дымными кольцами, что выпускал Ленин, зевнул совсем уж непотребно. — Пойду я, наверное, да? — тихо пробормотал он, ежась на холоде. Душа, конечно, ныла: уходить от всего этого вечера, трястись по мерзкой погоде до общаги жутко не хотелось — но больше, чем лезть через окно в свою комнату, Саня не хотел только остаться рядом с Владимиром и посмотреть, че будет. — А ты хочешь? — мягко отозвался мужик, поворачиваясь к Сане. Тот снова, как баран, затупил на мягкую линию чужой челюсти, прямые черточки щетины и снова поразился собственной неадекватной реакции. В итоге он только пожал плечами, не зная даже, как самому себе ответить на такой вопрос: — Я… — начал Саня уже традиционно. Традиционно же забыл, что хотел сказать, когда Владимир повернулся к нему полубоком и глаза его заблестели угольками в отсвете единственного на улице фонаря, и наконец сам себя задрал окончательно. — Да блин, мужик. Ты-то хоть можешь объяснить, что вообще тут происходит, а? — устало закончил он, слагая с себя все полномочия по решению этой херни. — А то ты не понимаешь, заяц, — хмыкнули ему, развеселившись. — Или это я сам себе засос полчаса назад поставил? Ну, так это меня в цирк акробатом нужно отправить, а не в школах с детьми заниматься, да, хороший? — Все, все, ехидная ты скотина, хватит, — замотал головой Саня, сам поневоле усмехаясь. — И… что тогда стоит делать? Ленин помолчал, будто колеблясь. Саня, последние полчаса не спускавший с тренера глаз, с удивлением понял: мужик нервничал. Ну, может, не совсем нервничал, но уж мялся точно — и это совсем не вязалось с тем образом, что Саня сам себе выстроил.  Восприятие со скрипом менялось, заменяя образ Чака Норриса, смогшего бы в честном бою нагнуть несколько отрядов силовиков да после подкуриться от их горящих задниц, на что-то более человечное. Вот только сейчас Саня, к своему стыду, и увидел перед собой не только того мужичка, что смог завалить его самого — да, это еще долго будет отбиваться на Саниной гордости, отстаньте, — но и то странное создание, которое смогло вовремя драку остановить, пока она не переросла в самую дебильную попытку самоубийства в истории. То чудо, что заранее ставит мультиварку, чтобы ко времени возвращения домой его ждал готовый ужин. Мужичка, который сейчас мнется, как семиклассник на первом свидании.  Это было… мило. — А оставайся ты у меня, Саша, — словно в ответ на его мысли наконец разродился Владимир. — Чего тебе к ночи невесть куда мчаться? — Я… — начал было Саня, но потом понял, что сам не знает, чего он хочет сказать, и замолчал растерянно. Мужик же, не дождавшись внятного продолжения, только кивнул сам себе, отвернулся от него вполоборота да растер меж пальцев окурок. Казалось, что вот совершенно он не ждет ответа — и даже абсолютно необразованный в сфере гейской всей этой романтики Саня понял, что это полная херня. Парень прокашлялся, прежде чем ответить. — Это… блин, Владимир, это что-то значит, да? — хриплым голосом зачастил он, нервничая не пойми от чего. — Я ж во всем этом не разбираюсь нихера, и если останусь, то… — голос пропал окончательно. Черт. Саня захрипел что-то совсем невнятное, отвратительным образом подавившись собственной слюной, и Ленин потянулся треснуть его пару раз по спине, другой рукой держась за Санино плечо. — Ну что, тогда жениться должен будешь за девичью поруганную честь, какие ж еще варианты, — тихо пробурчал мужик ехидным тоном, а затем, оценив чужое посиневшее уже слегка от холода лицо, вздохнул и потащил парня внутрь, к теплу. Он усадил Саню на стул, сам прислонился к столу напротив и, не выдержав, тихо хохотнул. — Черт тебя подери, заяц, ну вот скажешь тоже... Ладно, смотри, — слегка посерьезнел Владимир, тут же вставая да начиная загружать грязные тарелки в посудомойку, чтобы занять чем-то руки. — Котят вместе крестить не предлагаю, жениться тоже, но приятно-то провести время нам никто не запрещает, верно? Саня неуверенно кивнул, почуяв, как снова сильно забилось в груди сердце, своим стуком отдаваясь в уши. Мужик ему понравился — это правда; обе стороны были согласны попробовать — это тоже верно. Парень старался до последнего не задумываться насчет подробностей «приятного» этого времяпрепровождения, но одно воспоминание о теплых руках Ленина у себя на спине заставляло дышать чаще; от этого хотелось нервно поджимать пальцы да втянуть голову — стремное, но до жути приятное чувство. Тогда в чем проблема, а? — Верно, — кивнул в ответ парень, лихорадочно облизнув губы, и Владимир заинтересованно склонил к нему голову, все так же смешливо щурясь. «Готовься, Саня, тебя сейчас ебать будут», — пронеслась паническая мыслишка, но мужик и в этом отличился: — Ну, раз возражений нет, пошли тогда ралли глянем, — внезапно предложил Ленин, — через десять минут одиннадцатый этап начнется. Что? — возмутился он, увидев недовольную Санину морду. — Я испуганных зайцев к себе в постель тянуть не стану, как ты ни упрашивай. Саня, конечно же, обиделся. Иррационально и глупо, потому что сам не представлял, что такое «с мужиком трахаться», но блин. — Я ралли не смотрю, — только и буркнул парень в отместку, фыркнув да потянувшись пятерней разлохматить собственный ежик на голове. Владимир, к удивлению, скрытый намек понял, заменил Санину ладонь своей, уютно обхватил затылок:   — Вот и поглядишь, что это такое, хороший. Тебе понравится, точно говорю. *** Четырехколесные «коробки смерти», грязные, как боевые фуры из Безумного Макса, переваливались по пескам Австралии. Ленин смотрел практически молча, лишь хмыкал издевательски, когда очередная Тойота вылетала за пределы трассы, и, кажется, всерьез болел за смешной Ситроен шведов, весь обклеенный рекламой. Саня же, развалившийся поперек его колен на огромной кровати, с чужой рукой у себя в волосах да приятно холодеющей после мази спиной, готов был признаться: пока ему все нравилось. Но Ленин все равно скотина.