Декоммунизация

Очнулся Саня, по внутренним ощущениям, где-то часа через два. — Голова болит, — промычал он первым делом, еще даже не открыв глаз. — Сколько я провалялся? — Секунд тридцать, — громко хрюкнул кто-то сбоку, не скрывая смеха, а потом прямо на гудящий Санин лоб опустился обидный щелбан. Конечно, тут же на поврежденное место опустилась теплая ладонь, словно в извинение, но поздно: парень уже нахохлился.  Вот что это еще за отношение к бравым защитникам Родины?  — Вставай, боец. На том свете отоспишься, — фыркнул голос Ленина, словно и не заметившего всего объема Саниного возмущения. И вместо того, чтобы пожалеть заслуженного, блин, героя — а именно им Саня и являлся, — мужик встал с пола да утопал куда-то в сторону. — Давай-давай! — прикрикнул он весело. — Тебя Андрюха, считай, просто приласкал, так что на жалость надавить не получится. Парень только грустно выдохнул, всем своим видом источая вселенских размеров огорчение несправедливостью этого бренного мира, не уважающего своих спасителей. Потом, подумав, все же вслепую повел носом. Аккуратно повертел головой. Кровью и впрямь не тянуло, больно, если по совести, тоже не было, и он, тяжко вздохнув, с обидной легкостью приподнялся на локтях.  Вот ведь жизнь! Ни вывиха тебе какого, ни ушиба — и даже голова не звенит особо.  Стареешь, Саня. Стареешь. Андрея поблизости видно не было, зато виднелся Владимир, уже подходящий к нему со стаканом воды. Мужик опустился на корточки напротив и с мягким смехом протянул живительную влагу: — Заяц, блин, вот иногда такое учудишь… — он цокнул языком, не найдя нужных слов, и замолчал, так что пришлось Сане добывать информацию самому: —  Ну и что это было? — чутка ревниво поинтересовался он, вдоволь нахлебавшись. — Я не понял, а. Ленин, едва дослушав, захихикал совсем уж гнусно — и смотрелось это, в сочетании-то с двухдневной щетиной да синяком под глазом, жутковато. Самую малость.  — А произошло здесь, Саша, — начал он, чуть только успокоился, — опасное нападение боевого пидораса на безоружное население. Ты скажи мне, заяц, — Ленин потянулся потрепать его за ухо, смотря влажными от смеха глазами, — и парень, залипнув, не сразу даже понял, что тот произнес.  — Так зачем ты на Фролова накинулся?  Саня, едва только оцифровал предъяву, тут же затупил. — Так, это… Он же тебя избил, а. А потом про геев че-то вякать начал, ну, — совсем растерянным тоном ответил он, против собственной воли ластясь к протянутой ладони. — Вот я и… А куда он ушел? И ты Андрейку откуда знаешь?.. Блин, пиво! Пиво! Оно-то хоть не разбилось? — враз отметя в сторону все второстепенные вопросы, Саня тут же панически засуетился, оглядываясь в поисках спортивной сумки. Даже вскочил на ноги, едва обратив внимание на закружившуюся башку, — и чуть не упал назад, когда мужик, наконец, расхохотался во все свое неслабое горло. Смеялся он долго, хрипло, со вкусом, и среди невнятных всхлипов Саня смог разобрать только «алкашня» да, пожалуй, что-то вроде «дурачья».  Разобрал — и тут же обиделся еще сильнее. — Ну и пожалуйста, Саня, спасибо тебе огромное, — забурчал он, спуская с плеч таки натершее шею пальто да раздраженное пиная найденную тут же, под боком, сумку. — Я так благодарен тебе, Саня… Он уже развернулся в сторону кухни, по пути скидывая ботинки, но был оперативно остановлен опустившейся на его плечо тяжелой рукой. — Ну тише ты, заяц, — весело хмыкнул Владимир, второй ладонью притягивая парня к себе.  Не прекращая посмеиваться, он ласково укусил нахмуренный нос, легко поцеловал в самые губы, даже без языка — и Саня, вмиг сраженный тяжелой артиллерией, тут же сдулся, как воздушный шарик. Ленин, заметив это, оскалился еще более умиленно:  — Спасибо тебе, боевая ты зайчатина, спасибо, бравый защитник всех бисексуалов страны… — он все же захихикал, спрятав лицо на плече у парня, и тот, успев немного собраться, залепил мужику сердитый подзатыльник, почему-то плавно перешедший в объятие. Саня не виноват — оно само. — Если ты про синяк, так он от мальчишки, который сегодня залепил мне пяткой в глаз, — задушенным тоном начал объясняться Ленин, отдалившись на приличное для разговора расстояние — примерно пол-локтя. — А Андрюха со мной работает на вечерних занятиях по тхэквондо. И его сокращают: директор хочет убрать Андрюхины полставки, а взамен нанять своего племянника — кого-то с фамилией Заяц, — мужик замялся, прокашлялся, и подозрительный Саня тут же расшифровал в этом кашле не слишком старательно скрытый смех. — Этот дебил вбил себе в голову, что увольняют его из-за тебя… ну, из-за «зайца» в моем телефоне, вот и пришел разбираться. А потом я не успел и на секунду отвернуться, как какой-то дурачок бросился отстаивать мою поруганную девичью честь, — Владимир уже собрался опять расхохотаться, смаргивая невольные слезы, но тут не вытерпел сам Саня: он, нахмурившись почти не смущенно, зло куснул мужиковскую челюсть, так удачно подвернувшуюся под клыки, — и Ленин как-то особенно правильно захлебнулся смехом. Парень, краснея ушами, промычал что-то бессвязное, до боли отчаянное, и Ладша вырвался из его цепких зубов, чтобы взглянуть совсем уж непотребно-влюбленно: — Черт тебя подери, заяц, какой же ты… — последний раз ухмыльнулся он, а затем, словно не сдержавшись, прижался к чужим губам влажным глубоким поцелуем. У Сани от одного ощущения колкой вечерней щетины на своем подбородке вымело все возможное смущение, возмущение, раздражение и прочую чепуху, только засорявшую мозги. Смело, как ураганом: вот он Саня, студент, боксер, парень, а уже через мгновение он — это просто продолжение чужого языка, так правильно оккупировавшего его рот. Ощущение по уровню осмысленности вполне сравнимое с берсерковым состоянием во время драки, и Саня бы обязательно задумался, если б только в такие моменты он еще мог, блин, думать. Ладша был с него ростом, и только с ним парень осознал, какое же это счастье, когда для того, чтобы ответить на поцелуй, не приходится сгибаться в три погибели, — достаточно просто открыть рот, прикусить чужую губу и прижаться грудью к груди, такой же твердой, как у него самого… Дальше поцелуев мужик Саню пока не пускал, но даже это ощущение силы, исходившее от мягкого, смешливого Ладши, ко всем чертям выбивало душу из его бренного тела. Ленин был — чистое блядство.  Чужой язык с силой прошелся по его небу, а у Сани подогнулись колени.  — Еб твою мать… — прошептал он тихо, отстранившись через неустановленное количество времени. Ленин в последний раз резко прошелся ладонью по его загривку, отчего Саня непроизвольно напряг выгнувшуюся шею, и сотни мелких электрических импульсов побежали вниз по спине. — Саша, — хриплым до блядскости тоном обратился мужик. Он крепко притерся пахом к чужому стояку (да, у Сани каждый раз вставало до боли, как у малолетки, только научившегося дрочить — и не вам его в этом винить), замурлыкал в самое-самое ухо, невозможно растягивая слоги и произнося самые стыдные, самые приятные слова во всем этом чертовом мире: — Я хочу тебя трахнуть, Саша. Ты как? — И года не прошло, — съязвил Саня из последних сил, тут же запуская руки под чужую майку и со смутным, каким-то ненастоящим даже восторгом проходясь по едва заметной блядской его дорожке. В глазах неиллюзорно мутилось, и не понятно было, от действий ли это Ладши, или от «ласкового тычка» Андрейки — но как же, черт вас всех раздери, это было неважно. — Да. Да, блять, да. Ленин, вздохнув с облегчением, всей массой на него навалился, оттеснил к невесть откуда взявшейся стене и до боли жарко огладил ладонью вспотевший Санин позвоночник. — Тогда в душ. Бегом, заяц, — проурчал он тем блядским бархатистым тоном, от которого Сане тут же захотелось ему врезать. Жопа предвкушающе поджалась. ***  — Иди сюда, хороший, — мягко подозвал чутка обсохший уже после душа Ладша, сидя на расстеленной кровати, когда Саня с мокрым затылком да в одних трусах выполз из ванной. За десять минут в одиночестве стояк успел упасть до полвосьмого, возвращая ему условную разумность, а значит, и не особо разумную нервозность, так что спокойному, ласковому тону Саня даже обрадовался. Он послушно приблизился, стараясь ступать твердо, и мужик усадил его так, чтобы придвинуться меж раскрытых Саниных бедер. По ногам тут же поползли неприятные, стремные мурашки, но Ленин их усмирил одним только теплым касанием ладоней.  — Не боишься? — Ну я ж не девственница на заклание, — буркнул вполне искренне обидевшийся Саня, неуклюже и лишь чуть-чуть судорожно сжав ноги вокруг мужиковской талии. Разнервничавшись, он грубо даже для себя продолжил: — Еби уже, а. Владимир лишь усмехнулся понимающе. Саня, тут же самого себя устыдившийся, отвел взгляд, не заметив озорного блеска чужих глаз, а потому пропустил внезапный выпад и уже через полсекунды валялся под мужиком распластанной по кровати лягушкой. — Посмотрим по твоему поведению, Саша, — оскалился Ладша в ответ, тихо хохотнул над чужой возмущенной мордой да в извинение притерся щетиной к его подбородку.  Саня, как бы ни дурил, своего шанса упустить не смог — и тут же он впился укусом куда-то в область скулы, наполняясь от этого какой-то особо извращенной формой удовольствия. Лизнув пару секунд спустя поврежденное место, он подумал и решил все-таки Ленина простить. Впрочем, Ладша не особо горел желанием быть прощенным: ухмыльнувшись, он в отместку больно цапнул парня куда-то в ключицу. Саня от неожиданности зарядил локтем под ребра, затем фыркнул оскорбленно, перевернулся, пытаясь подмять мужика под себя, и несколько минут они просто валяли друг друга по кровати, к чертям сбивая простыни. Один раз Ленин, перекувыркнув его на живот, неаккуратно задел зудящую рану на шее, а в другой сам Саня случайно заехал подбородком прямо по чужому синяку, отчего Ладша, замычав от боли, сквозь смех окрестил его террористом.  Мышцы приятно напрягались, и для того, чтобы получить временное преимущество, приходилось действительно стараться в попытке стременать партнера, и Ленин не поддавался, одной какой-то бешеной силой вырываясь из чужой хватки. В итоге не раз и не два Саня оказывался брошенным на лопатки, открытым до боли, до черных точек перед глазами.  От этой преднамеренной беззащитности перед другим мужчиной ебучей перепелкой заходилось сердце. Никогда в своей жизни, даже в шутливой драке, Саня не открывался без умысла, и не помышляя о контратаке. Ни-ког-да, слышите?  Слышите?!  Но с этим мужиком… черт, это происходило уже не в первый раз. И Владимир словно понимал, насколько обнаженным позволял себе быть Саня, послушно, покорно откидываясь на кровати да слабыми от шального возбуждения ладонями проходясь по чужой холке. И смотрел, смотрел тогда Ладша сверху вниз безумным взглядом, вцеплялся мертвым хватом в бедра, бока, подхватывал под поясницу бездумно, уже, блять, не осознавая себя, разводил его колени, физически раскрывая Саню еще глубже.  И когда перемазанная чем-то влажным ладонь опустилась на его уже подтекающий член — куда только делось белье? — тут же начиная быстро, с оттягом отдрачивать, Саня заскулил, как раненая собака, как дворовая шавка, которую без предупреждения ударили под дых. Как тонущий цепляется и за соломинку, так и он вцепился пальцами в чужие плечи, не соизмеряя силы, не боясь мужика сломать.  Одну его руку тут же отжали, передвинули куда-то вниз, к паху, и Саня, внезапно ощутив под ладонью чужой стояк, горячий, шелковый, влажный, совершенно не похожий ни на что другое, ошеломленно поднял глаза. Ленин, раскрасневшийся, растрепанный, взглянул в ответ сосредоточенным, но таким же шалым взглядом, и Саня, безумно и нервно вдруг ухмыльнувшись, в одно движение поднялся, удобнее усаживаясь на чужих коленях. Ухватив мужика за шею, он передвинул пальцы так, чтобы захватить чужие яйца, и принялся в противовес ласково, насколько позволяли дрожащие руки, Ладшу оглаживать — на полноценную дрочку эти слабые, стыдливые ласки все же походили едва-едва. Одновременное ощущение крепкой, умелой хватки на собственном члене и тут же — какой-то до блядства нежной, уязвимой кожи под собственными пальцами сводили Саню с ума. Не выдержав двойной атаки по своей нервной системе, он зацепился за то единственное и неизменное, что еще оставалось в его мире, — Саня зацепился за прекрасную Ленинскую челюсть, и тут же вгрызся в нее чем-то промежуточным между поцелуем и укусом, и начал беспорядочно вылизывать шею, с необъяснимым восторгом продолжая Ладше надрачивать. Мужик от этого напора глубоко, красиво застонал, и от это стало еще лучше. А потом ладонь Ленина переместилась ниже, между бедер, уходя за яйца и надавливая на какое-то местечко совсем рядом с анусом, — и Саня завыл. — Саша, Саша, — как в припадке, зашептал Ладша, опрокидывая парня на спину да по-бесовски горячим движением оглаживая торс, и продолжил делать… делать что-то.  Косые мышцы до боли сокращались от этих касаний, и Саня теперь уже сам раздвинул колени, притягивая мужика ближе. Затем, ведомый хер знает чем, насильно отодрал собственную руку от чужого члена; тяжело, заполошно дыша, он оглядел блестящую от смазки ладонь и, не дав Ленину даже возможности опомниться, ласково, почти скромно размазал предэякулят по мужиковской шее, плечам, ключицам — и тут же начисто их вылизал, задыхаясь от этого почти бесцветного, вязкого вкуса. Осознание того, что именно он делает, лишало последних остатков мозгов. Раскочегарившись до того состояния, за которым следует неизбежная смерть от переизбытка удовольствия, Саня недовольно отстранился, завалился на кровать, пытаясь немного отдышаться. Грудь и плечи тут же приятно захолодило, и парень обескураженным счастливым оскалом встретил склонившегося над ним Ладшу. Тот лишь посмотрел смешливо да втянул Саню в глубокий азартный поцелуй, из которого парень вынырнул еще более изможденным, с искусанными, разбитыми губами и едва, блять, не кончившим от одного вида облизнувшего клыки Ленина. — Я собираюсь тебе отсосать, заяц, — хриплым голосом прошептал Владимир, всем своим весом вдавливая парня в кровать, и его тяжелый изогнутый член так восхитительно правильно притерся к Саниному в извращенной этой ласке, что у того из пересохшего горла невольно вырвался совсем уж постыдный скулеж, — растянуть тебя здесь, — пальцы, снова смазанные в каком-то лубриканте, дразняще прошлись между ягодиц, легко, почти незаметно обводя анус, — и заставить кончить на пальцах. С тебя, хороший мой, сказать, если всего станет слишком. Есть возражения? Саня в этот момент был несколько занят ощущением чужой руки, что незаметно проникла между их телами и сейчас одновременно надрачивала обе головки абсолютно запрещенным в приличном обществе образом, но все же нашел в себе силы возмущенно просипеть: — Меньше слов, Лад-дша. Ленин хмыкнул, сладко лизнул парня прямо в стертые в кровь губы и, подхватив его под плечи, с легкостью поднял все семьдесят восемь килограмм Саниного веса, раскладывая парня так, как удобно было самому мужику. Саня бы соврал, если бы сказал, что у него от этого не перехватило на секунду дыхание. А потом Ладша, склонившись, смешливо чмокнул головку его члена, тут же насаживаясь самым горлом, — и Саня вообще забыл, как дышать. Он беззвучно заклекотал, когда крепкие, мужские, сука, пальцы властно, до стыдного чувствительно оттянули яйца, а когда Ленин, мелко и часто сглатывая, снова потянулся к волшебной той точке, что пряталась у Сани где-то между булок, парень от переизбытка чувств едва не треснул Ладшу по голове. Чужие фаланги настойчиво терлись о кольцо ануса, и если сначала Саня не чувствовал вообще ничего, то уже через пару минут проснувшийся нервно-приятный зуд заставил его вжаться пальцами в и без того сбитые простыни да непроизвольно засучить ногами. Ленин нагнетал сильнее, щемяще вылизывая натянутую до крайности уздечку, и вскоре Саня и вправду не выдержал: жалобно заскулив, он оттолкнул мужика от собственного члена да тут же подтянул вверх, для надежности обхватывая его торс обеими руками и начиная вылизывать-прикусывать выгнувшуюся шею. — Что-то одно, — задыхаясь, попросил он. — Оставь что-то одно, я тебя просто, блять, прошу. Ладша выдохнул жарко, сам плавясь под хваткой Сани, и тот воспользовался этим, чтобы втянуть его в очередной поцелуй, и на поцелуй-то особо не похожий: одни кусачие зубы, скрежещущие клыки, сталкивающиеся друг с другом, да прикушенные языки. Ленин, не отвлекаясь от действа, хмыкнул, и уже через секунду парень почувствовал, как легко скользнул в его раздраконенный анус первый палец. На глазах, кажется, выступили блядские эти слезы. Мужик, застонав, протолкнул палец дальше, легкой щекоткой прошелся по чужому стволу вплоть до головки, и парень, сейчас чувствительный, как баба во время ПМС, не вынес всего этого блядства. Член дергался, Саня тек последней сукой, и раздраженный анус крепко сжимался через какие-то равные промежутки времени, и чужой палец ощущался настолько сладко-приятно-стыдно-неправильно, раздвигая мышцы изнутри… когда откуда-то из самой жопы прострелился жгучий электрический импульс, Саня инстинктивно, сам себя не осознавая, на одних локтях выскользнул из-под Ленина да в одно движение снялся с чужой руки, в процессе хватанув мужика коленом под ребра. — Слишком… слишком, — зашипел он, пережимая корень члена в попытке тут же не кончить. Блестящий от пота Ладша, на секунду замерший напротив, проследил за движением Саниной руки и только ухмыльнулся понимающе.  Ленин резковатым, нетерпеливым движением откинулся на стену, послушно ожидая тот момент, когда Саня успокоится, — и буквально через пару секунд парня отвлекло какое-то назойливое движение на периферии зрения. Он поднял глаза от собственных колен и с тем особым видом охеревания, от которого у него когда-нибудь остановится сердце, увидел начавшего дрочить себе мужика.  Ладша подтянул под себя ноги, ладонь плотно обхватила ствол, двигалась мягко, лениво, то поднимаясь до ярко-розовой, как цветок какой-то хуевой сакуры, головки, то опускаясь до корня, подхватывая яйца, и тогда член слегка опускался под собственным весом. Саня, буквально завороженный настолько фантастическим видом, сам не понял, как начал двигаться в его сторону, с каждым мелким шажком сгибаясь все ниже. Наконец, когда околдованный парень приблизился достаточно для того, чтобы разглядеть мягкие бесцветные волоски на чужой ладони, его мгновенно взяли в оборот: мужик внезапным выпадом выпрямился, оказался вровень, плечи к плечам, и одной рукой обнял его за спину. Меж лопаток прошлись горячие пальцы, словно вплавляясь в кожу, а затем они поднялись выше, цепко и сильно впились в шею — и Саня сам не понял, как снова оказался лежащим на спине. Он на автомате попробовал встать, выгнуться, но рука удерживала так крепко, что получилось только приподнять таз, и Ладша не преминул этим воспользоваться. Мужик коленом раздвинул его ноги, заставил раскинуться на кровати куриной тушкой с поднятыми коленями, и чужая ладонь, перепачканная в собственной, блять, смазке, уверенно скользнула Сане между ягодиц, кругом проходясь по кромке ануса. Сразу два пальца твердо проникли внутрь. Кольцо мышц тут же попыталось сомкнуться, но Ленин упрямо толкнулся внутрь, и смазанные без меры пальцы, насильно раздвигая всего, кажется, Саню, тут же устремились к его простате.  Саня встретил все это блядство нервным, нежным скулежом. Отрешенными, шальными глазами он вгляделся в такие же расширенные зрачки Ладши, блестевшие под яркими лампами, и снова попытался вывернуться, когда вторая рука, отпустив шею, начала спускаться вниз по груди, но на этот раз Ленин был безжалостен. Даже не обращая внимания на слабые по сравнению с ним попытки выбраться из захвата, он все убыстряющимся рывками вынимал и ввинчивал назад пальцы, а большой палец при этом массировал ту стремную точку под яйцами, от которой становилось до болезненного хорошо. Саня лежал, распластанный, против воли послушный, принуждаемый получать удовольствие от чужих умелых рук, и не мог даже вздохнуть от возбуждения. Вторая ладонь Ленина давила на грудную клетку, не давая дернуться — а он все равно пытался вывернуться, не в силах пережить весь этот разврат, норовился то слезть с терзавших его пальцев, то, наоборот, опуститься глубже, и стонал, стонал, стонал. Его собственные руки сошли с ума вместе со своим обладателем: вцеплялись в запястье Ладши на его груди, тянулись к чужой шее, пытаясь то ли оттолкнуть к херам, то ли притянуть ближе. В конце концов, когда его ладонь устремилась куда-то в направлении паха — выдернуть, наверное, конечности Ленина из собственного зада, потому что такое нельзя делать с человеческим телом, просто запрещено, — Ладша внезапно ее перехватил, резко выдернув из Сани пальцы. Саня же как-то особенно стыдно вскрикнул от порывистого этого движения — все тело вздрогнуло, как от электрического удара, — а мужик только шало ему улыбнулся. Он переплел их ладони крепкой хваткой, все еще не давая парню даже шевельнуться, а затем сделал то, от чего Саня заскулил во все горло, уже не скрываясь: прижатые друг к другу, их указательные пальцы вдруг скользнули ниже, к ягодицам, и настолько же неожиданно погрузились внутрь. Саня ощутил собственный жар, влажность, то, как сильно он сам сжимается вокруг своего пальца… А потом Ленин втолкнул руки глубже, и Саня, вывернувшись с нечеловеческой силой, вцепился ему куда-то в шею, неудобно раскорячившись да выстанывая что-то очень, очень жалобное. Когда он опасно приблизился к грани, мужик прижался к нему еще ближе и, противореча собственным агрессивным действиям, ласково лизнул Саню за ухом. — Подрочи нам, хороший, — промурлыкал он тихо, искушающе, и парень покорно опустил вторую, свободную руку вниз, обхватил сразу два ствола — твердых, едва ли не пульсирующих в ладони… Ладша особенно резко втолкнул пальцы — и Саня кончился, едва-едва ощутив, как кончил Ленин вслед. *** Когда парень снова начал осознавать себя как живое и немного даже разумное создание, он глубоко и удовлетворенно вздохнул. Раслабленно раскинулся на кровати морской звездой, находясь наконец в полной гармонии между собой и миром. Саня нежился в сладкой благозвучности реальности, достигнул он того уровня торжества человеческого духа, за которым… Колючий щелбан второй раз за вечер опустился на его многострадальный лоб, и ожидающая Саню за углом нирвана отдалилась, а вскоре и вовсе исчезла, вспугнутая чужим сытым голосом: — Заяц, в душ. И простынь сменить, — грустно заметили ему откуда-то сбоку. — Сильно надо? — жалобным тоном промычал он в ответ, с тяжким вздохом подставляясь под тяжелую ладонь. — Сильно, — тоже не особо весело хмыкнул Ленин, лениво ворочаясь рядышком. — А то будем с утра смазку изо всех щелей вымывать. — Так я уже, — не удержавшись, гнусно хохотнул Саня, и был вознагражден за это звуком глубокого смеха Ладши, всегда готового поржать за здорово живешь. Вздохнув, он все же тяжело встал с кровати, светя голой жопой: трусы сходу не нашлись, да и вообще, достигнув дна морального разложения, терять уже нечего.  Не то чтобы он возмущался. Мужик отправил его отмываться первым, сам оставшись решать, сменить ли слегка подранные Саниными пальцами простыни или одну ночь можно и перетерпеть. Парень поспешил убраться, пока его самого не запрягли перестилать кровать, но в дверях внезапно остановился, слегка покачнувшись на все еще слабых ногах. — Ладша, — протянул он задумчиво, через плечо оглянувшись на Ленина и усиленно стараясь не замечать, как трутся при ходьбе друг о друга перемазанные в лубриканте булки. Черт. Саня только что впервые перепихнулся с мужиком. Что он сделал? Так, нет, нет, нет. Это знание определенно требовало беспристрастного и тщательного анализа, но явно не сейчас. Пожалуйста? Мужик что-то промычал в ответ, и Саня с радостью за это ухватился. Отбросив все ненужные мысли, угрожающие его прекрасному, сытому настроению, в сторону, он продолжил со смутно зародившимся еще пару часов назад подозрением:  — А какая, говоришь, Андрейки фамилия? — Фролов, — послушно отозвались ему, все же поглядев, как на последнего дебила, который после охерительного траха со своим мужиком вдруг начал спрашивать о чужом. — У него еще дед этот… то ли призер Европы, то ли еще что… — Это тот, который двукратный чемпион Европы по боксу, да? — убитым голосом спросил Саня, смиренно вздохнув. — Заслуженный мастер спорта СССР? Золото советского народа, а? — Да, — обрадовался Ленин, все же скатывая простынь. — Андрюха хвастается им по графику день через два. А что? Саня только покачал головой, разворачиваясь. — Ничего, — ответил он Ладше, а затем тихо, так, чтобы никто не смог услышать, все же пробурчал себе под нос, от всей души выматерившись: 

— Злоебучие вы коммунисты!

Голубенькие занавески на кухне согласно всколыхнулись.