***
Шёл сто двадцать пятый день плаванья, по крайней мере к таким выводам пришёл Бута после недолгих расчётов, хотя и он не был в этом уверен, ибо они были заперты в трюме, а от туда проблематично понять сейчас ночь, или день. Если верить словам Люсьена, то уже совсем скоро они должны причалить у конечного порта, где их продадут местному рабовладельческому рынку, а тот в свою очередь перепродаст их с наценкой каким-нибудь помещику. Кайону не нравилась перспектива того, что он станет чьей-то собственностью и его судьба будет всецело зависить от хозяина, который его купит, льву оставалось лишь надеяться на удачу. Обдумывая всё это, Кайон лежал на полу своей темницы, в то время как почти все остальные рабы тихо спали, за исключением одного льва и двух гепардов, которые что-то тихо обсуждали у себя в камере. Но тут со стороны входа в трюм послышались шаги, в комнату вошёл Люсьен, он широко улыбался, явно будучи радостным и счастливым, но не понятно почему: — Подъем! — громко сказал лис. — Что тебе надо, рыжий мешок с костями? — недовольно и с частичкой злобы спросил Чимола. — Если вкратце, то мы приплыли и скоро продадим вас за крупную сумму, вы всю оставшуюся жизнь будите мучатся и работать целыми днями, а мы будем купаться в роскоши! — ухмыляясь, издевательски произнёс Люсьен. В ответ на слова правой руки капитана Чимола лишь оскалил свои клыки, желая разорвать подлого лиса на части, но ему препятствовали толстые прутья и ошейник на его шеи. — Что же, не буду вам мешать. — хитро улыбнувшись, сказал рыжий и покинул помещение. Вне находившийся в комнате звери оживились, бурно обсуждая всё сказанное Люсьеном, кто-то непристойно выражался о лисе, а кто-то предлагал различные планы побега. — Ты как? — обратился к Кайону проснувшийся Бута. — Всё хорошо. — ответил лев, склонив голову. — А мне кажется, что нет. — напирал леопард. — Я же сказал, всё хорошо. — утвердительно произнёс Кайона. — Ну ладно, если захочешь поговорить… — не договорил пятнистый, как его прервал друг. — Хорошо, обязательно. — согласился Кайон, не дав договорить собеседнику. Бута непонимающе посмотрел на льва, но затем повернулся к жене, задав ей тот же вопрос, что только что задал другу.***
На улице ярко светило солнце, а по небу лениво плыли облака, стояла хорошая погода, не предвещая ничего плохого. В гавани кипела жизнь, никто не стоял без дела, одни разгружали суда, вторые наоборот грузили на них новый провиант и товары, в то время как третьи помогали богатым пассажирам взойти на борт и разложить свои вещи. Корабль, на котором находился Кайон, только что причалил, экипаж ещё даже не успел привязать швартовные канаты к пристани. Некоторые служащие порта, закончившие с другими судами, направились к кораблю Жака, дабы помочь с разгрузкой товара, чтобы тот ненароком не сбежал.***
Уже спустя полчаса, пленников вывели наружу, яркий солнечный свет тут же ослепил Кайона, правда не на долго, уже через несколько секунд к нему вернулась прежняя ясность в глазах. Все невольники были закованы в цепи, что делало невозможным какой-либо план побега, все кандалы были связаны между собой и если попробовать бросится бежать, то рядом стоящие рабы, просто свалятся с ног. Кайон это понимал, поэтому смиренно шагал вслед за Бутой, который шёл перед ним, в то время как жена леопарда шла слева от него. Но вдруг колона рабов резко остановилась, Кайону стало интересно, что происходит впереди и он немного склонился вбок, поскольку был крайним справа. В самом начале стоял капитан Жак, он вёл непринуждённую беседу с хорошо одетым псом чепрачного окраска, по всей видимости это был немецкий овчар: — Bon, Jacques, je vois que tu as une bonne prise cette fois. (Что же, Жак, вижу в этот раз у тебя хороший улов.) — спокойным и размеренным голосом сказал овчар. — Oui, monsieur, notre équipe a travaillé dur et dur, nous avons même perdu quelques-uns de nos camarades, j'espère que vous apprécierez notre travail. (Да, сэр, наша команда кропотливо и много работала, мы даже потеряли несколько своих товарищей, надеюсь, вы оцените наш труд по достоинству.) — пытался максимально поднять цену капитан. — Bien sûr, sept cents livres conviendraient à tout le monde? (Конечно, по семьсот ливр за каждого, подойдёт?) — назвал цену знакомый Жака. — Oui bien sûr! Mais la dernière fois, comme l'année précédente, vous ne nous avez payé que quatre cents livres, quelque chose a-t-il changé? (Да, разумеется! Но вы в прошлый раз, собственно как и в позапрошлый, платили нам только по четыреста ливр, что-то изменилось?) — с радостью согласился на предложение Жак, но затем насторожился. — Non, rien n'a changé, cette fois, vous avez apporté beaucoup plus de marchandises que la dernière. Oui, et si vous n'arrêtez pas de perdre mon temps sur des bavardages inutiles et que vous ne commencez pas à charger des marchandises sur des chariots, je serai obligé d'en déposer quelques centaines. (Нет, ничего не изменилось, просто в этот раз вы привезли намного больше товара, чем в прошлый. Да, и если вы сейчас же не перестаните тратить моё время на бесполезную болтовню и не приступите к погрузке товара на повозки, я буду вынужден сбросить несколько сотен.) — также элегантно, но с заметным недовольством в голосе, высказался чепрачный овчар. — Bien sûr, je suis désolé, nous allons commencer maintenant. (Конечно, извините, мы сейчас же начнём.) — быстро поговорил Жак и тут же подозвал к себе поближе бо́льшую часть своего экипажа. Капитан что-то быстро объяснил своим подчинённым, а затем указал на стоящие у входа в зону порта повозки с клетками на них. Моряки лишь кивнули, а затем направились к колонне невольников, подойдя, каждый отцепил от неё группу из семерых рабов. Когда общий состав был разделён, каждый член экипажа повёл своих рабов к определённой клетке, куда затем их посадил и запер. Кайону, Буте, и ещё четвертым рабам досталась шестая по счёту повозка, если считать по направлению от носа корабля Жака. Вскоре повозки со скрипом отъехали от порта, позади остался тот самый корабль, с которого начались недавние беды Кайона, а также его злосчастный экипаж. По всей видимости, теперь Кайон, Бута и остальные рабы были личной собственностью этого овчара, красногривый лев был не в восторге от этого, но сделать что-то с этим тоже не имел никакой возможности.***
Их поездка продлилась недолго, поскольку рынок располагался не очень то и далеко от гавани, но за то время, пока они ехали, Кайон успел сполна налюбоваться местной архитектурой, его удивила чрезмерная вычурность здешних зданий. Почти все сооружения были украшены всяческими цветами, двери и окна были большими, с мастерски вырезанными узорами на них, также стоит упомянуть о блестящей каменной кладке, из которой были построены почти все здания. Льву сразу же вспомнились слова Хосе о том, что Занзибар по сравнению с европейским городами просто доисторическая пещера, в которой Кайон когда-то жил. По приеду их вытащили из клеток и развели по разным частям большого рынка, некоторых, в основном женщин и детей, повели в район с каменными зданиями, в то время как остальных направили к району, где преобладали палатки. Торговая площадь была действительно огромной, а народу немерено, все галдели, кричали, порой даже обзывали кого-то, некоторые иногда оглядывались на идущих рядом новоиспечённых рабов, а это было зрелище не из лучших, их взгляды буквально говорили о том, что они испытывают отвращение. После долгой ходьбы по рынку, Кайона и его новых друзей наконец-то поставили на пьедестал, прохожие останавливались и рассматривали живой товар, но многие из них интересовались именно Кайоном. Лев не понимал почему к нему проявляется особый интерес, но решил не усложнять своё положение и продолжал также смирно стоять, пока разного рода богачи трогали его, будто он лежащий на прилавке фрукт, который постоянно трогают, проверяя на зрелость, перед тем, как купить.***
К входу на рабовладельческий рынок подъехала дорого украшенная карета, явно принадлежащая аристократу высокого ранга, а не обычному городскому помещику. Из неё вышел енот средних лет, его одежда была роскошной, без единой выступающей нитки, словно только что из ателье, в правой руке он держал позолоченную трость, набалдашник которой был украшен светло-красным рубином. Вслед за енотом вышла молодая и довольно привлекательная енотиха, также пышно одетая, особенно выделялось золотое колье на её шеи, но в отличии от енота, который был совершенно спокоен, она была заметно взволнована: — Alors pourquoi sommes-nous venus ici, papa? Vous savez que ces endroits me dégoûtent. (Так зачем мы сюда приехали, папа? Ты же знаешь, что мне отвратительны подобные места.) — недовольно сказала молодая енотиха. — Zhanna, comme vous, je déteste les endroits où des animaux innocents sont gardés contre leur gré, puis ils sont vendus à des tyrans cruels, qui les torturent ensuite jusqu'à la fin de leur vie. Mais, malheureusement, c'est le seul marché de Marseille à vendre du grenadil transformé. (Жанна, я как и ты ненавижу места, где невинных зверей содержат против их воли, а потом продают жестоким тиранам, которые потом до конца жизни мучают их. Но, к сожалению, это единственный рынок в Марселе, где продают обработанный гренадил.) — с неким прискорбием в голосе сказал отец Жанны. — N'est-il pas étrange de vendre un bois aussi cher sur le marché des esclaves? (А разве не странно продавать настолько дорогую древесину на рабовладельческом рынке?) — задалась вопросом Жанна. — Croyez-moi, dans notre monde où tout le monde ne rêve que de richesse, choisir un marché aux esclaves pour vendre du bois cher — est une excellente idée. (Поверь, в нашем мире, где все мечтают только о богатстве, выбрать рынок невольников для продажи дорогого дерева — это отличная идея.) — еле заметно скривившись в конце, недовольно высказался енот. —Eh bien, viens juste un petit moment, et je t'attendrai près de la voiture. (Хорошо, только давай недолго там, а я подожду тебя возле кареты.) — скрестив руки на груди, сказала енотиха. — D'accord, je rapidement. (Договорились, я быстро.) — произнёс отец Жанны и поспешил в сторону входа в рабовладельческий рынок. Через несколько мгновений после того, как енот вошёл на территорию рынка, он повернул направо, а затем растворился в в огромном столпотворении народу.